Алексей Сидорович Медведев

Разговор с молодым другом

(Литературная запись Л.Б.Горянова)

От автора

          На протяжении всей моей спортивной жизни и особенно, когда удалось завоевать титул чемпиона мира, ко мне приходили десятки и сотни писем. Авторами этих писем, как правило, были представители молодёжи — учащиеся, рабочие, колхозники, воины Советской Армии и Флота. Все они задавали мне одни и те же вопросы: как добиться успехов в спорте? Нужно ли родиться богатырём, чтобы стать чемпионом? Ответом на эти вопросы и служит данная книга. Главная цель, которую я ставил перед собой, работая над книгой, состоит в том, чтобы показать нашей молодёжи, что любой человек может достигнуть в спорте самых больших высот. Нужны лишь трудолюбие, настойчивость и дисциплина.



Глава 1

Обыкновенный парень

Дом в Климентовском переулке
Родной завод
Гордость рабочего человека
Рождение мечты

          Когда я думаю о начале своей спортивной биографии, то всегда вспоминаю далёкое детство, весёлых мальчишек, моих сверстников, и наш двор.

          Помню огромный восьмиэтажный дом, занимавший добрую часть Климентовского переулка. Примыкавшие к нему другие дома образовывали большой закрытый двор. Этот двор служил нам местом постоянных встреч, дружеских бесед, весёлых забав.

          Но больше всего мы любили наш двор за его простор: здесь можно было даже играть в футбол. Немногие московские дворы в ту пору годились для этой цели. Мы часто устраивали состязания, на которых двор выступал против двора, улица — против улицы. Не берусь судить о технической подготовке игроков, но одно помню хорошо: по воротам мы били точно. Да иначе и нельзя было: стоило хоть немного промахнуться, и мяч летел в чьё-нибудь окно. Раздавался оглушительный треск, и все мы, словно осколки разбитого стекла, рассыпались в разные стороны. Как правило, в таких случаях мяч спасти не удавалось, но если он даже и попадал в наши руки, то о возобновлении игры в течение ближайшей недели нечего было думать. Вот почему мы всегда старались быть точными. Врагом номер один для нас, мальчишек-футболистов, был дворник дядя Ваня. Он грозил нам уничтожить мячи, сообщить в милицию и пожаловаться родителям. Но и без дядиваниных жалоб родители были его верными помощниками и запрещали нам "даже думать о футболе".

          Когда мне исполнилось двенадцать лет, я был допущен в "первую сборную" нашего двора. Помню, игру я начал неплохо, но во время одной из атак столкнулся с защитником соперников, здоровенным парнем, и плашмя растянулся на асфальте. Наш капитан поднял меня за руку, дал пинка (таким простейшим способом он выразил своё неудовольствие тем, что я из выгодного положения не забил гол) и презрительно бросил:

          — Не вышел силёнкой — не лезь...

          Так впервые в жизни я узнал, что сила у человека — далеко не последнее качество.

          Летом 1940 года я отдыхал в одном из подмосковных пионерских лагерей. Физкультурным руководителем у нас был весёлый, жизнерадостный парень, студент одного из московских вузов. Каждое утро, какая бы ни выдалась погода, он в спортивном костюме выходил на зарядку, бегал и прыгал, а потом с невероятной лёгкостью проделывал упражнения с двухпудовой гирей. В его руках она казалась пёрышком: то легко взлетала к небу, то опускалась почти к самой земле. Наблюдая за ним, мы, мальчишки, часто спорили: сумеем ли мы так же справиться с гирей? И вот однажды, словно угадав наши мысли, физрук закончил зарядку и обратился к нам:

          — Ну, кто хочет испробовать силёнку?

          Желающих оказалось хоть отбавляй. Так получилось, что первым пришлось подойти к гире мне. Вокруг воцарилась тишина. Я чувствовал на себе пристальные взгляды товарищей и очень волновался. Быстро подошёл к гире, схватился за холодную ручку и потянул её на себя. Гиря не поддавалась. За спиной послышался лёгкий смешок. Я почувствовал, что краска заливает лицо. Ещё не веря в поражение, я схватился за ручку двумя руками, потянул что было сил и, не удержавшись, сел на землю. Грянул дружный смех. Чтобы хоть как-то оправдаться, я зло выкрикнул:

          — Чего хохочете, сами попробуйте! — И, вытирая ладонью пот, уже тише проговорил: — Что ж, не родился, видно, богатырём...

          — Ничего, Алексей, — сказал мне тогда наш физрук. — Это дело поправимое. Нужно только как следует заняться своей закалкой...

          — А как?

          — Как, спрашиваешь? Вот вернёмся через несколько дней в город, приходи ко мне в институт, всё объясню.

          Он записал на кусочке бумаги свой адрес и протянул мне. Я спрятал записку в задний карман своих парусиновых штанов. Но, вернувшись в Москву, обнаружил, что бумажка с адресом потерялась. Я две недели приставал к отцу с просьбой помочь мне разыскать физрука, но отец только разводил руками:

          — Эх, Лёшка, легче отыскать булавку в стоге сена, чем в Москве человека без фамилии...

          Было очень обидно. Но втайне я надеялся, что обязательно встречу нашего физрука следующим летом. Поэтому ещё в январе я начал приставать к отцу с просьбой записать меня в пионерский лагерь. В один из весенних дней он пришёл с завода весёлый и громко объявил:

          — Ну, Лёха, твоя просьба уважена. С первого июля в дорогу.

          Но этой поездке не суждено было совершиться: 22 июня началась война. Вскоре мы с матерью уехали к родственникам в деревню.

          Стояла страдная пора. Рабочих рук не хватало. В такое время было стыдно сидеть без дела. Мне захотелось и в свои тринадцать лет хоть как-то поучаствовать в общем труде. Мать этому не препятствовала.

          — Иди, дорогой, иди, — говорила она, — теперь мы все должны помогать друг другу...

          В правлении колхоза ничуть не удивились моему приходу и зачислили в бригаду. На следующее утро меня вместе с другими мальчишками назначили копнить сено. Без привычки было тяжело. Но я никому не сознавался в этом и продолжал ходить на работу.

          Как-то после очень сильного дождя я с группой мальчишек, шлёпая по лужам, шёл к амбару. Деревенскую улицу размыло.

          — Ребята, — раздался вдруг неподалёку голос, — подсобите...

          Это звал на помощь дед Харитоныч. Его телега завязла в грязи. Дружно, всей гурьбой мы налегли на телегу, но она не сдвинулась с места.

          — Дети, одно слово, дети, — причитал дед Харитоныч, качая головой.

          Телегу помог вытащить проезжавший мимо тракторист. Этот случай надолго запал мне в память. Если два года назад, на футбольной площадке, я увидел, что сильный побеждает в играх, то здесь, в колхозе, узнал нечто более важное: сила нужна человеку в его повседневной жизни, в труде.

          Наша деревенская жизнь продолжалась недолго: мать решила возвратиться домой и поступить на военный завод — помогать фронту. Отец не стал перечить и прислал необходимые документы.

          В октябре мы снова оказались в Москве. Суровым, насторожённым выглядел в те дни родной город. На окраинных улицах мы увидели баррикады, сложенные из мешков с песком, и противотанковые заграждения. На площадях размещались зенитные батареи. По улицам без песен и оркестров торопливо проходили батальоны. Они направлялись к заставам — туда, откуда, как раскаты дальнего грома, доносились орудийные залпы.

          — Ужели не остановят фашистов? — с тревогой спрашивала мать.

          — Ты что, мать? — в сердцах отвечал отец. — Верно, враг подошёл близко, не скрою. Да только столицы ему не видать. Поняла — не видать. Не сломит он нашу силу.

          Наступил 1942 год. Мне исполнилось уже четырнадцать лет. Я продолжал ходить в школу и старательно учился. Но в то грозное время хотелось скорее начать трудиться, чтобы хоть чем-нибудь помогать фронту.

          — Пап, а пап, возьми меня к себе на завод, — упрашивал я по утрам отца.

          — Знай учись. Мал ещё, — раздавалось в ответ.

          Но однажды, вернувшись поздно вечером, отец долго сидел задумавшись.

          — Что с тобой, Сидор Аверьянович? — обеспокоенно спросила его мать.

          — Понимаешь, от меня сегодня ушёл подручный. На фронт отправился. Хороший такой парень был, смекалистый. А нового не скоро найдёшь. Ой, не скоро...

          — Что же делать-то будешь?

          — Что делать, говоришь? А вот что: возьму-ка я в подручные Лёху.

          И, словно это было уже давно обдумано и решено, отец обратился ко мне:

          — Завтра пойдём на завод. Готовься.

          Было морозное мартовское утро, когда в специально подогнанной матерью на мой рост отцовской спецовке я зашагал на завод. У проходной нас остановил вахтёр. Лукаво подмигнув отцу, он обратился ко мне с вопросом:

          — Ты куда это, хлопец, собрался?

          — Работать хочу. Фронту помогать.

          — Фронту, ишь ты!.. А выдюжишь? Ведь это не хлеб с маслом есть, тут силёнка нужна...

          — Ничего, справлюсь.

          — Ну что ж, тогда шагай. Люди теперь в дефиците.

          Несколько месяцев я проработал подручным у отца в столярном цехе. Мой отец очень любил свою профессию и гордился ею. Но в то время особого искусства ни от него, ни от меня не требовалось: мы ремонтировали ящики для снарядов, которые изготовлял наш завод.

          Рядом со столярным цехом работали модельщики. Как-то, выполнив очередное задание, я зашёл в соседний цех и впервые увидел работу модельщиков. Она сразу захватила меня. Это была, как говорится, любовь с первого взгляда. Меня покорила профессия людей, рождающих рисунок будущей детали, воплощающих в жизнь смелые замыслы инженеров и конструкторов. "Вот бы и мне пойти по этой линии", — подумал я.

          И мечта сбылась, как в чудесной сказке. Через несколько дней на нашей улице появилось объявление, что Московскому насосному заводу имени М.И.Калинина требуются ученики-модельщики. Решение созрело моментально, и вскоре я перешёл на новый завод — на завод, с которым связаны воспоминания о лучшей поре моей жизни.

          Принял меня и моего друга, Валентина Рогожина, мастер цеха, старый коммунист Иван Васильевич Сухачёв.

          — С учёбой, мальчишки, придётся немного повременить. Сейчас у нас дело не очень хитрое, но важное: делаем ящики для мин.

          — Выходит, поменяли шило на мыло, — фыркнул Васька, когда мы остались одни.

          — Ничего, всему своё время.

          Действительно, ждать нам пришлось недолго. Иван Васильевич, несмотря на большую загруженность, следил за нами, давал несложные задания. Да чего там задания, каждую свободную минуту я старался посмотреть, как мастерски выполняют тонкую работу кадровые модельщики. Заметив это, Иван Васильевич спросил:

          — Что, брат, хочется настоящим мастером стать?

          — Хочется, — кивнул я.

          — Ну что ж, будем тебя потихоньку учить...

          И настал день, когда мне дали самостоятельное задание — изготовить модель насоса. Как сейчас помню, это должен был быть торфяной насос диаметром в полтора метра. Я очень волновался. Но Иван Васильевич проверил готовую работу и сказал:

          — Поздравляю, Алексей! Из тебя выйдет специалист.

          Услышать эти слова мне было очень приятно. Вскоре меня перевели из учеников в модельщики.

          Однажды нашей бригаде дали срочное задание для фронта. Кончилась смена, отстояли другую, а макет сложной детали орудия всё ещё не был готов.

          Слипались глаза. Усталость валила людей с ног.

          — Что будем делать? — спросил Иван Васильевич. — Может, поспим хоть часок?

          — Какой там сон, — ответили мы ему дружно. — Раз нужно для фронта — сделаем.

          И пока не сделали модель, никто не ушёл со своего места. А когда кому-нибудь было особенно трудно, ему говорили:

          — Держись, не урони рабочую честь...

          Рабочая честь! На заводе учили ценить и беречь её. Однажды бригада мастера Павла Кочина, выполняя важный заказ, допустила в работе брак. Контролёры, обнаружив брак, возвратили деталь в цех. Наступил час обеденного перерыва. Но никто не уходил. Рабочие цеха плотным кольцом окружили бригаду Кочина. Я впервые присутствовал на таком собрании. Здесь не было ни президиума, ни председателя. Никто не предоставлял слова, люди сами выходили в центр круга и произносили свои речи, короткие и убедительные.

          — Понятное дело, — сказал старый мастер Иван Васильевич, — холод, поспешили, решили скорей сбыть заказ с рук. Ну, положим, просмотрели бы контролёры, выпустили это дрянцо за ворота. Получил бы деталь заказчик, а она не подходит. Там ведь не знают, что её Пашка Кочин загубил. Знают лишь, что это сделано на заводе имени Калинина. И пойдёт о нашем заводе дурная слава. Разве вы не понимаете этого, ироды? — закончил он и помахал в сторону виновников кулаком.

          Иногда среди начинающих спортсменов мне приходилось встречать таких, которые, добившись сколько-нибудь заметного результата, спешили уйти со своих предприятий, найти более лёгкую работу.

          — Почему вы так поступаете? — спрашиваю я их.

          — Если вкалывать на заводе, то в спорте многого не добьёшься, — отвечали они.

          Это неправда. Работая до поступления в институт на заводе, я выполнил норму мастера спорта и стал одним из сильнейших атлетов в стране. Мешал ли мне завод? Нисколько. Наоборот, он дал мне путёвку в жизнь. Да только ли мне? Сколько молодых парней, пришедших на завод несмышлёнышами, выращены заводским коллективом в крупных организаторов производства, в замечательных специалистов.

          Я часто встречаюсь с моим сверстником Леонидом Давлюдовым. В четырнадцать лет мы с ним начали трудовую жизнь на заводе подсобными рабочими. Затем Леонид без отрыва от производства окончил техникум, затем институт, стал инженером.

          Мальчишкой помню я товарища по играм Виктора Чечнева. Сейчас он парторг цеха, руководитель большого коллектива.

          Так же, как и многие мои сверстники, я стремился в юности к романтике, к героизму и нашёл всё это в модельном цехе. Я внимательно присматривался к опытным, старым мастерам, учился у них — и в то же время хотел внести в работу что-то своё, новое.

          В обеденный перерыв, отказывая себе в прогулках и отдыхе, мы с товарищами направлялись в литейный цех, где на практике постигали "тайны" производства, смотрели, как сделанные по нашим моделям формы заполняются металлом. Бывали мы и в механическом, и в сборочном цехах, смотрели, как обрабатываются отлитые детали, с какой точностью производится эта работа, советовались с токарями и слесарями. Потом мы подолгу простаивали на испытательном стенде, где уже готовый насос проходил испытания. Мы стояли, и на душе у нас было светло и радостно от сознания, что именно мы, модельщики, дали путёвку в жизнь этой нужной людям машине.

          На Московском насосном заводе имени М.И.Калинина родилась и моя большая мечта, которой потом, много лет спустя, суждено было осуществиться.

          Близился конец войны. Теперь в воскресные дни мы снова играли в футбол, зимой ходили на лыжах, отстаивая спортивную честь своих цехов.

          Тогда рабочие чаще всего обедали прямо в цехе, разложив свой паёк на холодных рамах станков. Потом старшие товарищи выходили во двор покурить, погреться на солнышке, подышать свежим воздухом. А мы, молодёжь, чтобы хоть как-то размяться, затевали соревнования по поднятию тяжестей. Благо в цехе всегда находилось, что поднимать — например, суппорт от токарного станка весом килограммов десять. Помню, что первый раз я выжал его правой рукой пять раз, а левой не смог ни разу. У остальных ребят результаты были гораздо лучше. Меня тогда очень задело, что я отстаю от них. И вот в те дни у меня родилась мечта: стать самым сильным среди всех рабочих завода. Однажды я поделился ею со своим большим другом Виктором Лощиловым.

          — Хочешь стать самым сильным? Что ж, это целиком зависит от тебя, — ответил он.

          Легко сказать — зависит от меня... А что конкретно нужно делать?

          — Ты что, с Луны свалился? Зайди в любое спортивное общество и запишись в секцию тяжёлой атлетики. Самый верный путь.

          Насчёт того, верный ли это путь, я, признаться, очень сомневался, но всё-таки решил его испробовать.


Глава 2

Начало пути

Первый тренер
"Из меня ничего не выйдет"
Помогли заводские

          В один из апрельских дней 1946 года я впервые переступил порог Дворца спорта "Крылья Советов".

          Когда я вошёл в тяжелоатлетический зал, мне показалось, будто в нём установлены огромные паровые молоты: вокруг стоял сплошной металлический гул. Точно вбивая в пол невидимые сваи, падали на помост тяжеловесные штанги. Со звоном нанизывались на грифы металлические диски. Всюду бегали и прыгали люди. Увлечённый открывшейся передо мной картиной, я не заметил, как ко мне подошёл человек в чёрной борцовке.

          — Ты к кому, паренёк?

          Я очнулся, но от смущения не смог произнести ни слова. Видно, угадав моё состояние, подошедший спросил:

          — Наверное, хочешь стать силачом, не так ли?

          Я утвердительно кивнул.

          — Ого, какой ты разговорчивый, — пошутил он. — Ну а может быть, расскажешь, откуда ты, где работаешь?

          Окончательно придя в себя, я робко ответил.

          — Отлично. Значит, ты наш, рабочий. Я ведь тоже с завода. Работаю инженером на авиационном заводе, а в свободное время штангой увлекаюсь, да таких вот, как ты, хлопцев учу. Моя фамилия Базурин, звать Александром Михайловичем.

          Вот так произошло знакомство с моим первым тренером. Потом, позанимавшись под его руководством и поближе узнав его, я полюбил Александра Михайловича. Это был образец спортсмена-любителя. Ставя всегда на первое место интересы производства, постоянно совершенствуясь как специалист, Александр Михайлович видел в спорте лучший отдых. Но это не значит, что он смотрел на спорт лишь как на развлечение. Никто так горячо, как он, не радовался каждому успеху и не переживал так остро неудачи. Высоки были и личные результаты Александра Михайловича: он стал мастером спорта и долгое время прочно входил в тройку лучших тяжеловесов страны.

          Помню, после первой тренировки я сидел вместе с моими новыми товарищами в раздевалке. Разговор шёл вокруг только что окончившегося занятия. Кто-то из новичков, увлёкшись, выругался. И сейчас же из тренерской комнаты вышел Александр Михайлович и тихо, но строго спросил:

          — Кто?

          Поднялся Сергей Проваторов.

          — Не ожидал, — признался Александр Михайлович, — не ожидал услышать такое от спортсмена и своего ученика.

          — Я больше не буду, — произнёс Сергей.

          — Если ещё раз услышу эту мерзость — отчислю. Решительно отчислю. Разве можно называться спортсменом и так вести себя?

          Когда Александр Михайлович вернулся к себе, я заметил:

          — Строгий он у вас...

          — Что ты, — возразил Алексей Доронин, студент Московского авиационного института, — Александр Михайлович добрейший человек. Но сквернословов, пьяниц и вообще нарушителей дисциплины терпеть не может.

          Примерно через две недели после того, как я начал посещать секцию, в нашем зале появился мастер спорта Григорий Новак. Имя Новака тогда было окружено ореолом славы. Он только что вернулся из поездки по Чехословакии, где в течение месяца установил девять всесоюзных и мировых рекордов. Не скрою, он был моим кумиром.

          Но вскоре безграничное восхищение уступило место разочарованию. Из личных наблюдений и из рассказов товарищей я узнал, что Григорий Ирмович, одарённый от природы человек, ведёт недопустимый для спортсмена образ жизни. Он позволял себе ложиться спать гораздо позже двенадцати и просыпаться в полдень, а также употреблял алкоголь.

          — Талантливый человек, а плохо, очень плохо кончит, — не раз говорил о нём Александр Михайлович.

          Эти слова, к сожалению, оправдались. Григорий Новак ушёл из спорта ещё совсем молодым, не сделав и половины того, что мог бы сделать. И в этом нет ничего удивительного. Спорт требует от человека, каким бы одарённым он ни был, величайшей дисциплины, высокой культуры быта.

          В этой истине мне пришлось однажды убедиться на собственном горьком опыте.

          Однажды на заводе разыгрывалось первенство по лыжам, и я был включён в сборную своего цеха. На прикидках я показал хорошее время, и друзья уже начали сулить мне лавры чемпиона.

          Настал день соревнований. До места гонок было километров десять. Ехать пришлось в открытой машине, и все мы основательно промёрзли. Ехавший с нами представитель завкома велел остановить машину и, многозначительно подмигнув, достал из кабины бидончик и круг колбасы.

          — Разогреемся, хлопцы, чтоб веселей бежать было? — предложил он.

          Я попробовал возражать, но наш горе-руководитель успокоил меня:

          — Полстаканчика никогда не помешает, хлопцы.

          Что ж, мы выпили по полстаканчику и закусили колбасой.

          А через час побежали. Дистанция гонки была двадцать километров. Когда я пошёл по кругу, то почувствовал, что с меня градом льётся пот и трудно дышать. Я кое-как добрёл до финиша, а там уж все судьи домой собрались и хотели кого-то послать за мной на трассу — искать пропавшего.

          Увидев меня, один из судей подошёл ко мне и сердито сказал:

          — Можно было бы, молодой человек, и не приезжать сюда, если спать хочется.

          Мне было стыдно и вместе с тем душила обида. Я ругал себя почём зря. "Поддался, дурак, на уговоры, вот и терпи". Потом я всё обдумал и дал себе слово никогда больше не пить. И твёрдо держу это слово по сей день. Без него не быть бы мне чемпионом и рекордсменом.

          Занятия во дворце "Крылья Советов" шли своим чередом. Вместе со мной в секции тяжёлой атлетики занимались студент-дипломник Московского авиационного института Алексей Доронин, кандидат технических наук Сергей Шелешнев, повар ресторана "Киев" Кирилл Лепёхин, командир самолёта Николай Андрианов, сталевар завода "Серп и молот" Сергей Хорьков. У всех у них были разные интересы в жизни, но спорт, желание сохранить здоровье и выковать силу, роднили нас. Собираясь вместе, мы делились друг с другом новостями, рассказывали об успехах в труде и в учёбе. Всё это соединяло нас в дружный коллектив.

          Тренер знакомил нас с азбукой тяжёлой атлетики, посвящал в тайны технического мастерства. Первое время каждому из нас приходилось в течение часа работать со штангой очень небольшого веса. Мы осваивали движения классического троеборья — жим, рывок и толчок.

          Спустя месяц с момента моего прихода в секцию Александр Михайлович сказал мне:

          — Ну давай посмотрим, чего ты добился за это время.

          Вместе со мной экзамен держали и другие новички. Алексей Доронин выполнил норму второго разряда. Повысили свои результаты и другие товарищи. Наступила моя очередь. Александр Михайлович распорядился поставить на штангу 60 кг.

          — Поднимешь?

          Я пожал плечами: попробовать, мол, можно. На заводе мне приходилось поднимать вещи, которые на вид казались куда тяжелее, но кто знал, сколько в них было веса? Я подошёл к снаряду, широко расставил ноги и, ухватившись руками за гриф, медленно взял штангу на грудь, а затем легко поднял её на выпрямленные руки.

          — Так. Ничего, — сказал Базурин. — Ну-ка, добавьте ему ещё десять килограммов.

          В тот день впервые мне удалось выжать 75 кг, вырвать 70 кг и толкнуть 95 кг. Мой собственный вес был тогда 79 кг при росте 180 сантиметров. Кто хоть сколько-нибудь внимательно следит за развитием тяжелоатлетического спорта, поймёт, что эти результаты были более чем скромными. Даже у нас в цехе имелось немало ребят, которые без труда поднимали штангу гораздо тяжелее, нежели та, что я осилил после регулярных тренировок в течение месяца.1

          Я возвращался домой вместе с Алексеем Дорониным — наши дома оказались почти рядом.

          — Чувствую, тёзка, ничего из меня не выйдет, — поделился я с ним своими сомнениями.

          Доронин остановился.

          — Во-первых, это преждевременный вывод, — сказал он. — Во-вторых, это сущая неправда. В-третьих, никто ещё не становился чемпионом после первых же тренировок. Нужно много работать, Лёша, очень много. Месяц в биографии спортсмена — слишком короткий период.

          Я продолжил заниматься в секции, не пропуская ни одного занятия, и строго соблюдал режим. На тренировках внимательно присматривался к товарищам, особенно к известным в то время штангистам. Я видел, что у каждого из мастеров свой метод подхода к штанге, подрыва снаряда, захвата. Своими наблюдениями я поделился с Александром Михайловичем.

          — Правильно, — подтвердил он. — Настоящее мастерство в том и состоит, чтобы, как говорится, найти самого себя. На это иногда уходят целые годы. Но только такой путь, а не слепое копирование знаменитостей, приносит настоящий успех.2

          Эти слова крепко мне запомнились. С первых занятий в секции я почувствовал интерес к силовым упражнениям. Отрабатывая элементы техники, я, как только появлялась возможность, начинал выполнять то рывок без "ножниц" в высокую стойку, то взятие штанги на грудь, опять-таки без "ножниц". Как-то раз меня застал за этим занятием Григорий Новак.

          — Привык на заводе кули таскать, что ли? — не без ехидства спросил он. — На технику, брат, нажимай, на технику...3

          Это советовал мне человек, с авторитетом которого трудно было тогда не считаться. Но прежде чем принять окончательное решение, я поговорил с Александром Михайловичем.

          — Видишь ли, Алексей, сознательно или несознательно, ты стал на сторону новой, только ещё пробивающей себе дорогу школы. Она, в противовес старой, утверждает, что в тренировках тяжелоатлета должны разумно сочетаться упражнения как на технику, так и на силу. Я лично считаю, что это совершенно правильно. Так что продолжай в том же духе.

          Прошёл ещё месяц. На одной из прикидок я довольно легко выжал 80 кг, то есть за сравнительно короткий срок прибавил к своему первому результату 5 кг. Это дало толчок моей фантазии. В ход тут же пошла арифметика. С её помощью нетрудно было подсчитать, какой вес при таких прибавках я выжму ещё через месяц, через полгода, через год... Новичок, я ещё не понимал тогда, что каждый новый килограмм даётся намного тяжелее предыдущего.

          Когда-то в детстве, устав от шумных игр и забав, мы любили, усевшись где-нибудь в укромном уголке нашего двора, рассказывать сказки, вести интересные споры. Помню, предметом одного из таких споров был поставленный кем-то вопрос: "Что быстрее всего на свете?"

          — Электричество.

          — Свет.

          — Звук, — отвечали ребята.

          И вдруг в наступившей тишине чей-то не по-детски взволнованный голос произнёс:

          — Мечта. Человеческая мечта.

          Отчётливо помню, как мы дружно расхохотались, как покраснел мальчишка, выпаливший этот ответ. Но вот прошли годы, и я вспомнил про тот чудесный вечер и про необычный ответ. В самом деле, вряд ли на свете есть что-либо быстрее мечты. В одно мгновение она вознесёт человека в поднебесье, домчит в любую точку земного шара, поможет осуществить самые сокровенные желания. Но иногда мечта рушится ещё быстрее, чем родилась.

          Эту особенность мечты я как раз и испытал в самом начале своего знакомства со спортом.

          Как-то раз после очередной тренировки Александр Михайлович собрал нас, своих учеников.

          — Ну, мальчики, могу вас обрадовать. Через месяц в Ленинграде будет проводиться первенство Центрального совета общества "Крылья Советов". Мы выставим две команды: основную и молодёжную. Молодёжная — это вы.

          Нужно ли рассказывать, как мы все обрадовались, как волновались в день отъезда? Помню, я пришёл на вокзал за час до отхода поезда. Разгуливая по залу ожидания, я думал о предстоявшей борьбе и почему-то именно здесь, на вокзале, дал себе слово обязательно выжать в Ленинграде не менее 85 кг. Возможность добиться этого я даже не ставил под сомнение.

          Но в спорте нет ничего опасней излишней самоуверенности и переоценки своих сил. Сие я отчётливо понял в Ленинграде.

          Первый подход я сделал к 75 кг и сравнительно легко выжал вес. Следующая попытка — 80 кг — оказалась безрезультатной. Дважды я брал штангу на грудь, и дважды она останавливалась на полпути, так и не достигнув высшей точки. Ещё неделю назад я совсем легко фиксировал этот вес, а теперь вот ничего не получалось. Бросив снаряд на помост, я пошёл за кулисы, сопровождаемый насмешливыми замечаниями зрителей:

          — Мало каши ел, малыш...

          — Тебе бы в пинг-понг играть...

          Не знаю почему, но слова "играть в пинг-понг" показались мне тогда особенно обидными.

          В Москве, на вокзале, прощаясь со мной, Базурин сказал:

          — Ну, Алексей, в понедельник, как всегда, приходи на тренировку...

          — Хорошо, — ответил я и почувствовал, что краснею: я впервые в своей жизни говорил неправду.

          Я решил, что ни в понедельник, ни в другие дни больше не приду в зал. "Из меня ничего не выйдет, штанга не для меня, а следовательно, не стоит зря тратить время", — твёрдо решил я.

          Но, как показали дальнейшие события, моё решение было принято скоропалительно и без всяких к тому оснований. Но тогда мне казалось, что я поступаю правильно. И я перестал ходить на тренировки.

          Однако окончательно дружба со спортом у меня не прекратилась. Я продолжал участвовать в состязаниях по лёгкой атлетике, выступал за сборную завода по футболу и даже участвовал в сводной колонне спортсменов профсоюзов на Всесоюзном параде физкультурников. Тем не менее где-то в самых тайниках моего сердца жила и не давала покоя тоска по тяжёлой атлетике.

          Чтобы хоть как-нибудь заглушить её, я достал гири и после окончания смены ежедневно тренировался. Я часто думал о своей секции, о ребятах, с которыми провёл немало времени. "Забыли небось, что был такой Алексей Медведев", — говорил я самому себе.

          Но я ошибся. Ребята меня не забыли. Однажды зимой, придя после работы домой, я застал у себя на квартире Лёшу Доронина, Сергея Шелешнева и Кирилла Лепёхина.

          — Лёша, ты почему перестал ходить в "Крылья Советов"? — спросил Шелешнев.

          Я считал, что занятия спортом являются моим личным делом и прямо, может быть, даже слишком резко сказал об этом товарищам.

          — Зря ты, Лёша, в бутылку лезешь, — ответил за всех Кирилл Лепёхин. — Мы ведь тебя по-дружески спрашиваем. Разве ты не видишь, что совершил глупость?

          — Нет, не вижу.

          — Ну что ж, постараемся объяснить тебе...

          Товарищи не пожалели времени, приехали на завод и поговорили с Борисом Костроминым, секретарём нашего комитета комсомола.

          И вот через несколько дней в цехе было созвано общее комсомольское собрание. На повестке дня стоял мой уход из секции. У меня никогда не изгладится из памяти это собрание. Меня ругали, критиковали, а вспомнишь сейчас про это — и на сердце делается тепло. Почему? Да потому, что в каждом выступлении, каким бы суровым оно ни было, чувствовалась доброжелательность, глубокая заинтересованность в моей судьбе, настоящая дружба.

          — Алексей, — говорил, обращаясь ко мне Виктор Лощилов, — я ходил в секцию, разговаривал с Базуриным. Он считает, что ты, если захочешь, сможешь стать мастером спорта. Так разве ж можно, друг ты ситный, отказываться от борьбы, пасовать при первой неудаче? И хоть ты считаешь всё это своим личным делом, знай — мы не позволим тебе пасовать.

          Через два дня я получил письмо от Александра Михайловича Базурина. Как ни в чём не бывало он сообщил мне дни и часы тренировок. "Все мы в секции соскучились и ждём, когда ты снова будешь с нами. Приходи обязательно!"

          Наконец масла в огонь подлил старый мастер Пётр Иванович Иванов. Встретив меня в проходной, он сказал:

          — Ты, Лёшка, сказывают, смалодушничал, отступил при первых трудностях... Не годится, парень...

          Да, я уж и сам видел, что не годится. Всё это я понял ещё на комсомольском собрании. Но мне казалось неудобным возвращаться после такого перерыва. Слова же старого мастера окончательно сломили моё упрямство.

          В январе 1947 года я снова пришёл в зал штанги. Александр Михайлович тепло, по-отцовски встретил меня, а после занятий оставил и пожурил за слабохарактерность, за то, что я не поделился с ним переживаниями, не высказал ему своих сомнений.

          — Милый Лёша, — говорил он, обнимая меня, — пойми раз и навсегда, что в спорте нет и не может быть лёгких дорог. Если хочешь идти вперёд, добиваться успехов, прежде всего приучи себя к систематическим тренировкам. Сделай так, чтобы они были тебе не в тягость, а стали хорошей, любимой привычкой.

          Домой я возвращался поздним вечером. Крепчал мороз, под ногами хрустел снежок. Я шёл быстро, почти бежал. На душе было легко и радостно, точно я одержал какую-то большую и важную победу. Впрочем, именно так оно и было. В тот памятный январский вечер я победил самого себя, свою робость, свою неуверенность.

          С той поры я не пропустил ни одной тренировки. Выполняя советы тренера, постепенно увеличивая нагрузку, я к концу года выполнил норму первого разряда.

          Спортивная юность окончилась. Впереди была пора зрелости, пора ещё более напряжённого труда.


Глава 3

Первые вершины

Партия зовёт
Экзамен на мастерство
Учитель передаёт эстафету
Среди сильнейших
Я пересекаю границу
Человек срывается в бездну

          Морозным январским вечером 1949 года, как всегда после работы, я поехал на очередную тренировку во Дворец спорта. Наш зал выглядел необычно. Повсюду группами в несколько человек собрались спортсмены и о чём-то оживлённо говорили.

          — Что случилось? — спросил я Александра Михайловича.

          — А разве ты ещё не знаешь? — удивился Базурин. — На-ка вот, почитай. —

          И он протянул мне газету, в которой было опубликовано постановление Центрального Комитета партии о задачах физкультурного движения в стране.

          Вечером во Дворце спорта состоялся большой митинг. С тех пор прошло двенадцать лет, но в моём сердце навсегда остались те горячие, взволнованные речи.

          — Партия зовёт нас на штурм мировых рекордов. Мы должны ответить: рекорды будут, мы завоюем мировое первенство по всем основным видам спорта, — говорили товарищи.

          У себя в секции мы продолжили разговор, начатый на митинге. Каждый стал прикидывать, чего он может добиться в ближайшее время.

          — Ты, Алексей, — говорили мы легковесу Доронину, — если будешь серьёзно работать, можешь уже через месяц побить рекорд общества в жиме двумя руками.

          — А ты, Сергей, — подсказывали Шелешневу, — должен выполнить первый разряд.

          — Но у меня плохо с рывком, — возражал он, — вот и приходится на месте топтаться...

          — Ничего, поможем. Давай сообща разберёмся, в чём дело.

          Когда "производственное совещание" подходило к концу, Сергей Шелешнев сказал:

          — Ребята, а ведь главное требование постановления — борьба за массовость. Стало быть, я и предлагаю: давайте у себя в институте, на заводе, в учреждении организуем секции штангистов и возьмём на себя роль общественных тренеров.

          Мы горячо поддержали это предложение. И уже на следующей неделе докладывали друг другу:

          — В авиационном институте в секцию пришло пятьдесят новичков...

          — На "Серпе и молоте" — сорок два...

          — А у меня в ресторане, — смутился Кирилл Лепёхин, — только пять человек.

          — Хорошо, Кирюша, — успокоили мы его.

          На своём заводе мне тоже удалось создать небольшую секцию, в которую вошли тридцать энтузиастов. Через год число занимавшихся удвоилось. В этой секции выросли чемпион Москвы перворазрядник Николай Малышев, перворазрядник Борис Шумихин и несколько спортсменов второго разряда.

          Постановление Центрального Комитета заставило и меня пересмотреть свои планы. Вместе с тренером мы обсудили режим тренировок и решили повысить нагрузки.

          Незадолго до выхода постановления, осенью 1948 года, в Москве проводились большие соревнования штангистов общества профсоюзов. Я тоже принял в них участие — втайне надеясь выполнить норму мастера спорта.

          Моим соперником среди тяжеловесов был мой тренер Александр Михайлович Базурин. В жиме после двух подходов мы показали одинаковый результат.

          Третью попытку Александр Михайлович использовал неудачно. Начал готовиться к выходу и я. И когда натирал руки магнезией, услышал за спиной знакомый голос Александра Михайловича:

          — Когда берёшь штангу на грудь, слишком широко расставляешь локти. Жать не спеши, передохни немного в этом положении, сосредоточься...

          Совет тренера помог: мне удалось поднять очередной вес. Встретившись в коридоре с Александром Михайловичем, я поблагодарил его.

          — Вот ещё, — отмахнулся тот. — Нашёл, за что спасибо говорить. Мы все должны помогать друг другу. — И, улыбнувшись, добавил: — Ладно, иди готовься. Хоть ты мне и ученик, а легко не уступлю.

          И он действительно не уступил, занял первое место. Я вышел на второе. И всё-таки это была для меня победа. Набранная мною в трёх движениях сумма 367,5 кг давала право на присвоение звания мастера спорта. Узнав об этом, я бросился к Александру Михайловичу и обнял его. За кулисами меня встретили и тепло поздравили старшие товарищи — Григорий Новак и Иван Любавин.

          Потом меня снова вызвали на арену и попросили сказать несколько слов зрителям. Я с волнением подошёл к микрофону и сказал, что постараюсь всегда высоко держать звание мастера спорта.

          Для того чтобы сдержать слово, необходимо было тренироваться ещё напряжённее. Я увеличил до часу утреннюю зарядку, на работу ходил только пешком, начал играть в волейбол. А в секции по-прежнему отрабатывал технику и наращивал силу.

          Однажды после одной из тренировок Александр Михайлович собрал нас и сказал:

          — Завтра часам к шести собирайтесь все сюда. Только оденьтесь получше... как на свадьбу, — лукаво подмигнул он нам.

          — Это зачем же? — недоумённо спросили мы его.

          — Увидите. Это секрет.

          Секрет оказался приятным. Александр Михайлов купил для всей нашей группы билеты в Большой театр. Взволнованные и счастливые отправились мы в театр: многие из нас шли туда впервые.

          В Большом давали балет П.И.Чайковского "Лебединое озеро". Подняли занавес. И как ночь рождает сны, так и звуки музыки вызвали у меня явления, похожие на сны. Не отрываясь, как зачарованные, смотрели мы на сцену и слушали прекрасную музыку.

          — Чудесно! — вымолвил кто-то из нас, когда мы вышли на ночную площадь. — Просто замечательно.

          — Да, — согласился Базурин. — Это действительно прекрасно. Надо почаще ходить в театры, на концерты, в музеи, побольше читать книг. Правильно я говорю?

          — Конечно, — поддержали ребята.

          С тех пор мы часто отправлялись вместе в музеи, театры, кино, обсуждали прочитанные книги, спорили. Всё это ещё более сближало нас.

          В январе 1949 года в Москве проходили соревнования сильнейших штангистов страны. В тяжёлой весовой категории неоднократный чемпион и рекордсмен СССР, заслуженный мастер спорта Яков Григорьевич Куценко не участвовал, и потому основным претендентом на победу по праву считался Александр Михайлович Базурин. Снова, как и на предыдущих состязаниях, я оказался в положении одного из основных его соперников. Впрочем, тогда так считал разве только сам мой учитель. Для остальной же публики я был всего лишь способным новичком, не более.

          И вот нас начали одного за другим вызывать на помост. Первым по жребию пришлось выступить мне. Я начал жим со 105 кг и легко взял этот вес. Следующий мой подход планировался к весу 110 кг. Александр Михайлович с этого веса только начал, и судьи единогласно засчитали ему попытку.

          — На штанге 110 кг, — словно издалека, услышал я голос судьи-информатора.

          Я в нерешительности шагал по разминочному залу. Следующий вес должен был быть 115 кг. Я прикидывал: "Базурин сто пятнадцать возьмёт легко. Значит, если остановлюсь на ста десяти, то отпущу его далеко вперёд. Что же делать?"

          И в этот момент я почувствовал, как кто-то тронул меня за плечо. Я оглянулся и встретился со взглядом добрых, весёлых глаз Александра Михайловича:

          — 110 кг пропускай, Алексей. Риск — благородное дело, — посоветовал он мне.

          — Что ж, пожалуй, пропущу, — согласился я.

          В результате в жиме я поднял 115 кг, проиграв учителю всего лишь 5 кг. Это было моим личным рекордом.

          — Молодец, — подбодрил меня Александр Михайлович.

          Сколько же благородства и выдержки, сколько настоящей спортивной честности было в этом человеке! В минуты самой напряжённой борьбы, жестокой и так много значившей для Александра Михайловича, он находил в себе силы давать советы, помогать сопернику, подбадривать его.

          В ту минуту мне вдруг захотелось отказаться от продолжения поединка, не соперничать с тренером. Но я тут же прогнал эту мысль. "Если Александр Михайлович узнал бы про такое, — сказал я самому себе, — он первый осудил бы меня. Разве ему это нужно от меня?"

          Успокоенный такими мыслями, я вновь вышел на помост. Лучший результат у Базурина в рывке был 120 кг. Такой же результат был и моим личным рекордом. Но тут я попросил поставить на штангу 122,5 кг. Попросил, но сам подумал: "А не много ли? Вдруг не возьму?"

          Я с волнением подошёл к снаряду и... легко выбросил его на выпрямленные руки.

          — Есть! — тут же услышал я голос судьи.

          В толчке, также показав лучший для себя результат — 157,5 кг — и установив личный рекорд в сумме троеборья — 395 кг, — я впервые обошёл своего учителя и занял первое место на таких ответственных соревнованиях. Но странно: вместе с радостью я почувствовал тогда какую-то грусть и даже робость. Словно перед кем-то провинился.

          Смущённый, я отошёл от помоста и увидел, что мне навстречу, раскинув руки и улыбаясь, идёт Александр Михайлович.

          — Ну поздравляю, Алексей, от души поздравляю, — сказал он просто и сердечно. — На первую вершину взобрался хорошо.

          — А много ещё вершин впереди, Александр Михайлович? — смущённо пошутил я.

          — Для того, кто хочет всё время идти вперёд, — много. Но ведь в покорении вершин и состоит счастье спортсмена.

          После соревнований мы, как всегда, пошли домой вместе с тренером. Был уже поздний вечер. Падавшие с неба снежинки казались маленькими хрусталиками в ярком свете уличных фонарей. Морозный воздух приятно обжигал лицо и бодрил.

          — Ну, Алексей Сидорович, — сказал Базурин, впервые назвав меня по отчеству, — вот и достигнут тот рубеж, о котором мы столько мечтали. Быстро ты поднялся. Обрадовал меня, старика.

          — Да какой же вы старик, Александр Михайлович? Мы с вами ещё не раз потягаемся.

          — Так-то оно так... Да только вот что я тебе, Лёша, скажу: похоже, учиться тебе у меня больше нечему...

          — Что вы, Александр Михайлович, — прервал я его и даже остановился посредине тротуара.

          — Думаешь, во мне самолюбие заговорило? Не думай, не такой я человек. Дело гораздо сложнее. Я вижу, что ты хорошо растёшь — значит, можешь принести большую пользу нашему спорту. А я тебе уже серьёзно помочь не смогу: много времени отнимают завод и собственные тренировки. Да и, по совести говоря, я больше практик, а тебе теперь нужен человек, знающий теорию. У меня такой как раз есть на примете. Завтра я тебя, пожалуй, познакомлю с ним.

          — Неожиданно всё это как-то, Александр Михайлович...

          — Неожиданно? Для тебя, может, действительно неожиданно, а вот для меня — нет.

          Новый тренер оказался старым знакомым. Роман Павлович Мороз, которому передавал меня Александр Михайлович, уже давно совмещал преподавательскую деятельность в институте физкультуры с тренерской работой в обществе "Крылья Советов".

          Первое время в моих занятиях никаких существенных изменений не происходило: тренер присматривался ко мне, а я к нему. До ближайших соревнований оставались считаные дни, и задача состояла в том, чтобы сохранить приобретённую форму.

          В золоте солнца, в цветении садов пришёл май. Я приехал в Воронеж, где проходил очередной чемпионат страны. Это был первый чемпионат, в котором мне довелось участвовать. Сбор сильнейших тяжелоатлетов в тот раз ознаменовался решительным наступлением молодёжи, заставившей потесниться многих прославленных мастеров. Так спортивная юность отвечала на призыв партии — смело идти вперёд, дерзать и побеждать.

          Неожиданности начались сразу. В категории атлетов легчайшего веса бесспорным претендентом на золотую медаль считался заслуженный мастер спорта, неоднократный чемпион СССР Александр Донской. Все были уверены, что он победит. Но вышло иначе. Карты спутал молодой шофёр из Тбилиси Рафаэль Чимишкян. Набрав высокую для того времени сумму 300 кг, он вышел на первое место. Впоследствии, как известно, Рафаэль вырос в крупного мастера и не раз одерживал победы, прославляющие отечественный спорт.

          Говорят, лиха беда начало. Почин Чимишкяна оказался удачным. В полулёгком весе чемпион СССР Евгений Лопатин уступил первое место свердловчанину Николаю Саксонову.

          В лёгком весе обошлось без "происшествий". Здесь по-прежнему первенствовал отважный пограничник, начальник физподготовки одной из воинских частей Владимир Светилко. Кстати, ровно через десять лет, в мае 1959 года, в одной из центральных газет я прочёл заметку о том, как группа советских пограничников задержала двух нарушителей в районе советско-турецкой границы.

          "В этой операции, — написал корреспондент, — особенно отличился Владимир Светилко."

          Это был наш чемпион. Спорт воспитал в нём те неоценимые качества, которые так пригодились ему в решающую минуту.

          В среднем весе также произошла замена. Золотую медаль с суммой 362,5 кг впервые завоевал Владимир Пушкарёв. Он выиграл у чемпиона СССР Мамии Жгенти и заслуженного мастера спорта, ветерана отечественной тяжёлой атлетики Николая Шатова.

          Среди тяжеловесов по-прежнему впереди всех был заслуженный мастер спорта Яков Куценко. Базурин и я набрали одинаковые суммы — по 390 кг. Но меньший вес (102 кг против 115 кг) дал мне право занять второе место.

          Ещё в Москве, провожая меня на соревнования, мой новый тренер Роман Павлович Мороз сказал:

          — Постарайся быть очень внимательным.

          Я последовал его совету. Купил себе блокнот и стал записывать всё, на мой взгляд, интересное. Всё, что происходило и на помосте, и в раздевалке. Чемпионат многому меня научил, особенно в тактике борьбы. Тем, кто недостаточно тонко разбирается в нашем виде спорта, может показаться, что у штангистов особой тактики и быть не может. Что ж, когда-то на сей счёт заблуждался и я. Но на самом деле от умения правильно рассчитать свои силы, учесть сильные и слабые стороны противника, навязать ему свою волю, во многом зависит собственный успех.

          В Воронеже это особенно проявилось в поединке Донского с Чимишкяном. Перед последним движением оба они имели одинаковые суммы. На помост вызвали Рафаэля Чимишкяна. Зная, что Донской имеет в толчке лучший результат — 115 кг, Чимишкян попросил установить этот вес для себя. По залу пронёсся гул. Все понимали, что тбилисец рискует. Он подошёл к снаряду, взял его на грудь, а затем вытолкнул на прямые руки. Донской занервничал. Его первый подход оказался неудачным, второй — тоже. Только в третьей попытке Донской зафиксировал 115 кг. А у Чимишкяна оставались два подхода. И в третьем подходе он прибавил к своей сумме ещё 5 кг и вырвал победу.

          В Воронеже я познакомился с очень талантливым украинским спортсменом Михаилом Кемелем. Внимательно следя за его работой, я заметил, что молодой атлет слепо копирует тренера, заслуженного мастера спорта Николая Кошелева. А ведь в жизни нет одинаковых людей, и то, что хорошо и полезно одному, не всегда пойдёт на пользу другому. Хотя сам я тогда, по существу, только начинал свой путь, но счёл всё же необходимым поделиться этими мыслями с Михаилом.

          — Ладно, выдумывай, если хочешь, — сердито ответил он. — А мне и этого хватит.

          Но жизнь показала, что "этого" ему не хватило. И несомненно способный спортсмен так и не сумел подняться выше среднего уровня.

          Мне вспоминается такой случай. На одном из тренировочных сборов я был прикреплён к тренеру Николаю Кошелеву. Мы готовились к очередному чемпионату страны. Среди многих заданий, которые давал мне Кошелев, было приседание со штангой. По его замыслу, с каждым днём вес штанги в приседании должен был постепенно возрастать. Анализируя это задание, я пришёл к выводу, что предложенный тренером метод тренировки может "подорвать" ноги. Я поделился с Кошелевым своими сомнениями. Он не сразу согласился со мной. Но вечером в спокойной обстановке мы всё обсудили и решили, что хотя приседания со штангой выполнять нужно, но вес штанги в последних тренировках перед соревнованием следует резко уменьшить.

          Этот пример я привёл для того, чтобы ещё раз подчеркнуть: чью бы волю ни выполнял спортсмен, он должен к каждому указанию подходить творчески, осмысленно. А иначе, — как поётся в нашей любимой песенке, — вам удачи не видать.

          ...Отшумели спортивные сражения в Воронеже, и мы вернулись домой. На следующий день я пришёл на тренировку. Роман Павлович был уже в зале. Началось занятие. Но на этот раз оно оказалось необычным.

          Подозвав меня к себе, в центр зала, Роман Павлович предложил:

          — Ну-ка, попробуй прыгнуть с места в длину...

          — Зачем это? — удивился я.

          — Потом расскажу. Только старайся прыгнуть как можно дальше.

          С места в длину я прыгнул хорошо. Потом Роман Павлович предложил мне прыгнуть в высоту. Помню, я долго бился, но так и не смог преодолеть планку, установленную на высоте один метр.

          — Да, десятиборца из меня не выйдет, — горько пошутил я.

          — Думаю, — перебил меня Роман Павлович, — что при такой общефизической подготовке из тебя не выйдет и хорошего штангиста.

          И, усадив меня рядом с собой, он начал беседу.

          — Понимаешь, сейчас ты подошёл к такому рубежу, за которым начинаются высоты, доступные лишь немногим — тем, кто хорошо подготовлен к штурму.

          — Разве я мало работаю?

          — Нет, не мало. Но однообразно. Предметом твоего внимания были только техника и сила. А этого мало для большого мастера. Чтобы уметь выполнить за короткое время сложное по координации движение, да ещё с огромным весом в руках, нужны скорость, резкость, подвижность. Понимаешь?

          — Понимаю, Роман Павлович...

          — А для того чтобы приобрести эти качества, нужно полюбить гимнастику, лёгкую атлетику и спортивные игры.

          С этого дня характер моих занятий был изменён. Каждый урок начинался с лёгких пробежек. Потом шли прыжки. Было обидно и стыдно, что я спортсмен — и не могу преодолеть метровую высоту, вскочить на "козла". Но со временем скованность у меня исчезла, результаты стали лучше. Теперь я без особого напряжения запрыгиваю с места на гимнастического козла высотой 130 сантиметров. Случается, на тренировку зайдут совсем молодые парни, увидят такой прыжок, захотят повторить — ан не выходит.

          — Что за чертовщина? — удивляются и досадуют они.

          Тогда я отвечаю им по-дружески:

          — Чтобы так прыгать, ребята, надо пуд соли съесть!

          Что касается меня, то я лично "съел" с той поры далеко не один пуд соли.

          С наступлением весны часть занятий Роман Павлович перенёс на стадион. Там я занимался прыжками и спринтом. Мой дебют на стометровке был не блестящим — 15 секунд, но уже через год-полтора я пробегал эту дистанцию за 12,3-12,5 секунд.

          — Ну, Лёша, — шутили друзья-штангисты, наблюдавшие за моими занятиями, — теперь тебе надо к легкоатлетам подаваться.

          — Ничего, — отвечал я им, — это мне и в штанге пригодится.

          Я продолжал усиленно заниматься лёгкой атлетикой, гимнастикой, элементарной акробатикой, плаванием, а зимой, кроме всего прочего, лыжами.

          Хорошо шли дела у меня и на заводе. Спорт не только не мешал трудиться, но и помогал нам, придавал бодрость, энергию, задор. Бригаду, в которой я трудился, все называли физкультурной. В её состава были один мастер спорта, два перворазрядника по стрельбе и чемпион завода по боксу. А наш бригадир был бессменным капитаном футбольной команды.

          Жили и трудились мы дружно, весело. Бригада одной из первых на заводе, на два года раньше срока, завершила пятилетний план. У всех у нас повысился заработок.

          И всё-таки настало такое время, когда мне пришлось расстаться с заводом. Война помешала закончить образование. Мечта о дальнейшей учёбе не давала мне покоя. И вот в 1949 году, успешно сдав экзамены, я поступил в физкультурный техникум.

          Бригада провожала меня тепло. Друзья написали приветственный адрес, подарили портфель и все учебные принадлежности.

          — Помни, Лёша, что ты рабочий человек. Дорожи этим именем, береги рабочую честь, — сказал мне на прощание бригадир Николай Иванович Карпенко. — И нас не забывай.

          Я пришёл попрощаться и в созданную при моём участии заводскую секцию тяжёлой атлетики. Она разрослась вдвое. Здесь были уже свои разрядники, рекордсмены и чемпионы. Я радовался, что в этом есть и моя заслуга.

          А через несколько дней я уже сидел за учебником. Не скрою, после долгого перерыва учёба давалась с трудом. И тут на помощь пришли мои старые товарищи по обществу "Крылья Советов" — Доронин, Шелешнев и другие. Часто по вечерам после тренировок мы подолгу задерживались в раздевалке. Друзья объясняли мне сложные теоремы, помогали найти путь к решению трудных задач. А главное — давали советы, как лучше организовать занятия, правильно записывать лекции, вести конспекты.

          Летом 1949 года Всесоюзный комитет по делам физкультуры и спорта включил меня в состав команды для поездки в Будапешт на II Всемирный фестиваль молодёжи и студентов. Когда я узнал об этом, на сердце стало радостно и тревожно. Шутка ли, ведь мне впервые нужно было пересекать границу, выступать за честь советского спорта, представлять на международной спортивной арене наше студенчество.

          Но вот суета сборов, волнения и расспросы остались позади, и наш специальный поезд тронулся в путь. Стук колёс и свистки локомотива не могли приглушить царившего везде веселья. Без конца звенели песни — радостные, задорные, как сама молодость. Они стихали только на стоянках. Тогда все пассажиры, одетые в тренировочные костюмы, выскакивали из вагонов и начинали разминку. Гимнасты подтягивались на ветках деревьев, легкоатлеты-метатели искали камни, остальные просто бегали, прыгали и приседали. Каждый делал то, что позволяли дорожные условия.

          В лучшем положении оказались мы, штангисты. Сразу за паровозом был прицеплен товарный вагон, оборудованный под своеобразный тренировочный зал. Там имелись штанги, гантели и гири. Здесь мы и пропадали на остановках, а иногда даже оставались на перегон между двумя станциями.

          И вот наш состав подошёл к перрону будапештского вокзала. Вокзальная площадь была запружена народом, хотя часы на башнях показывали полночь. Темноту южной ночи растворили ослепительный свет прожекторов и яркие огни факелов. Слышались приветственные возгласы и — почему-то это особенно тронуло — наши родные, советские песни.

          Начался митинг. На трибуну поднимались люди разных национальностей и говорили на разных языках. Но в каждой речи угадывались взволнованность друга, ласка и сердечность брата.

          — По автобусам, — раздалась команда. Мы заняли свои места и тронулись в путь. И сразу же стали свидетелями ещё более волнующей картины. На протяжении всего пути от вокзала до гостиницы образовался живой людской коридор.

          — Привет русским друзьям!

          — Слава Советской Армии-освободительнице!

          — Добро пожаловать! — то и дело раздавались возгласы.

          Сначала переводчики объясняли нам смысл каждой фразы, но очень скоро мы сами научились понимать слова дружбы.

          До гостиницы мы добрались во втором часу ночи и ещё долго не могли уснуть. Сердечная встреча, оказанная нам, представителям Советского Союза, не только радовала, но и ко многому обязывала. Хотелось выступить достойно.

          На новом месте всегда спится неважно. Едва забрезжил рассвет, как мы уже вышли в сад на зарядку. Побежали вдоль широкой аллеи, и вдруг прямо перед собой увидели асфальтовый склон горы Геллерт. На фоне ещё не отстоявшегося после ночного сумрака синего неба выделялась фигура воина. Это был памятник, воздвигнутый венграми в честь Советской Армии, освободившей Венгрию от фашистского ига. Глядя на него, мы ещё лучше поняли: дружба, скреплённая кровью двух великих народов, не может умереть, не умрёт никогда.

          Оставшиеся до выступления дни я посвятил тренировкам. Ведь предстояло принять участие в первых в моей жизни международных соревнованиях. Но как я ни пытался быть спокойным, волнение постоянно давало о себе знать. Мне помогали друзья и особенно руководитель нашей делегации Николай Иванович Лучкин. Он всячески старался меня развлечь: брал на экскурсии, играл со мной в домино, вёл беседы на отвлечённые темы.

          Наступил день состязаний. В тяжёлом весе записалось выступать двенадцать участников, но одним из главных соперников считался молодой чемпион Венгрии Тодт. Говорили, что он очень силён в жиме.

          В зал, где должно было проходить наше выступление, советская команда прибыла за полчаса до начала соревнований. У входа нас встретила большая толпа. Не успел я выйти из автобуса, как ко мне подбежал высокий юноша и, слегка коверкая слова, попросил на русском языке:

          — Дайте билетик.

          — Разве их нет в кассе? — удивился я.

          — Когда выступают советские спортсмены, билетов всегда нет.

          Действительно, все места в зрительном зале были уже заняты. И это ещё больше взволновало меня. Тут в раздевалку вошёл высокий красивый молодой человек с прекрасно развитой мускулатурой. Это и был Тодт. Мы познакомились и разговорились при помощи переводчика. Оказалось, что мой соперник тоже учится на тренера — в институте физкультуры.

          Началась разминка. Когда объявили, что на штангу установлен вес 112,5 кг, Тодт, сбросив халат и помахав мне рукой, пошёл на помост. Я стал слушать, что ещё объявит судья-информатор. Из его сообщений я понял, что мой соперник неудачно сделал две попытки и взял вес только в третьей. Таким образом, в жиме он исчерпал все подходы, тогда как я начал борьбу со 115 кг.

          Да, Тодт оказался тогда, к сожалению, далеко не в лучшей форме. По существу, после первого движения мне пришлось вести борьбу лишь с самим собой. Набрав в сумме 397,5 кг, я установил свой личный рекорд и занял первое место.

          Через несколько минут победителей вызвали для награждения. В огромном зале выключили свет. Ослепительный блеск юпитера упал на пьедестал почёта и осветил самую высокую точку, где стоял человек в синем тренировочном костюме, на котором чётко выделялись четыре букв: СССР. В честь страны, которая вырастила и воспитала его, оркестр исполнил Государственный гимн Советского Союза, а по флагштоку медленно поползло вверх алое знамя моей Родины. Какое это счастье — испытать в своей жизни такое мгновение!

          После соревнований мы побывали в гостях у рабочих электролампового завода и присутствовали на занятиях тяжелоатлетической секции спортивного клуба имени Дожа. Здесь мы засиделись допоздна. Товарищи попросили меня рассказать о своём тренировочном режиме, и я охотно поделился с ними всеми своими "секретами". Большое впечатление произвёл на них мой рассказ о занятии одновременно другими видами спорта: лёгкой атлетикой, плаванием и лыжами. Когда наступило время прощания, староста группы Золтан Фёльди преподнёс каждому из советских спортсменов значок своего общества.

          — На дружбу! — сказал он.

          — На дружбу! — повторили мы, вручая, в свою очередь, советские значки нашим новым товарищам.

          В гостиницу мы приехали поздно. Открыли дверь нашего номера и ахнули — комната была завалена цветами. Букеты стояли на столе, на тумбочках, на подоконниках. В каждом из букетов находилась небольшая карточка, на которой было выведено по-русски:

          "Поздравляем с победой".

          Мы позвали дежурную по этажу.

          — Скажите, кто принёс все эти цветы?

          — Не знаю, — лукаво улыбнулась она и добавила: — А разве у вас в Венгрии мало друзей?

          В воскресенье мы совершили экскурсию на остров Маргит. Кто-то метко назвал его зелёным кораблём, бросившим якорь посредине Дуная. Здесь много тенистых живописных рощ, фруктовых садов. Но больше всего здесь спортивных сооружений: великолепный теннисный стадион, плавательные бассейны, лодочные станции, игровые площадки. И они всегда заполнены до отказа.

          Нас сразу узнавали по нашим костюмам с надписью "СССР" на груди и дружно приветствовали. На одной из волейбольных площадок игра шла особенно азартно. Мы остановились посмотреть. Зрители сейчас же расступились, пропуская нас вперёд. И тут случилось неожиданное. Один из физкультурников, увидев нас, подбежал и стал предлагать:

          — Давайте сыграем?

          — Мы же не волейболисты...

          — Ничего, мы тоже не профессионалы, а рабочие городского транспорта...

          Пришлось согласиться. На площадку вышли легкоатлет Борис Токарев, стрелок Анатолий Богданов, студенты Московского государственного университета Сергей Пильщиков и Борис Майоров, рабочий автозавода имени Лихачёва Николай Иванов и я. Весть о товарищеской встрече с быстротой молнии разнеслась по острову, и посмотреть её собралось много людей. Матч, в котором обе стороны отчаянно сражались, закончился нашей победой. Самые горячие аплодисменты мы получили от побеждённых. Словно желая наградить нас, кто-то запел "Катюшу". Мотив сейчас же подхватили. И над голубым Дунаем поплыла бесхитростная песня о влюблённой девушке. Мы все взялись за руки и пошли к берегу.

          После сердечных проводов мы отправились в обратный путь. В столице дружественной Венгрии было, конечно, хорошо, но мы уже соскучились по Москве, по родным местам. Не случайно, видно, чаще всего в поезде была слышна песня:

И под звёздами балканскими
Вспоминаем неспроста
Ярославские, рязанские
Да смоленские места.

          Вернувшись из поездки, я взялся за учёбу и досрочно сдал зачёты зимней сессии. Такая поспешность объяснялась тем, что мне вскоре предстояло выехать на очередное первенство страны. Оно проходило в мае 1950 года в Харькове и закончилось довольно мирно. Только в легчайшем весе появилось новое имя — Иван Удодов.

          В тяжёлом весе "по традиции" звание чемпиона завоевал Яков Куценко. Набранная им сумма — 422,5 кг — по тем временам была весьма внушительной.

          Расскажу об этом замечательном атлете, так много сделавшем для нашего спорта.

          Яков Куценко родился в 1915 году в Киеве. Здесь и прошло его детство. Окончив семилетку, он по примеру отца и брата решил стать кузнецом.

          Яков поступил в ФЗУ. Сначала учился там на кузнеца, но потом избрал профессию слесаря-инструментальщика. В училище Куценко познакомился со штангой, и, зародившись однажды, любовь к этому виду спорта уже не прошла. И в Киеве, и на стройках Урала, везде, куда забрасывала его рабочая судьба, он не расставался со штангой.

          После Магнитогорска и Кизила, где он трудился на ударных стройках пятилетки, Яков вернулся в родной Киев. Став студентом, Куценко продолжил упорно заниматься штангой. И вот наконец к нему пришёл первый крупный успех: в 1935 году, выступая на первенстве Украины, двадцатилетний атлет в единоборстве с известным тогда мастером Аркадием Касперовичем завоевал звание чемпиона республики. А ещё через год он отнял у знаменитого тогда Серго Амбарцумяна рекорд СССР, толкнув двумя руками 154 кг. В 1937 году на первенстве СССР в Тбилиси Куценко впервые завоевал звание чемпиона страны, установив новый рекорд СССР в классическом троеборье — 385 кг. Теперь эта сумма кажется незначительной, но в то время мировой рекорд немца Мангера был равен 425 кг.

          Яков Григорьевич Куценко никогда не довольствовался достигнутым. Особенно запомнился ему и всем, кому дорога слава и честь советского спорта, незабываемый майский вечер 1938 года в Киеве. Был очередной чемпионат страны. Куценко девять раз подходил к штанге, и четыре раза судьи фиксировали новые всесоюзные рекорды: 122,5 кг в жиме, 125 кг в рывке и 162,5 кг в толчке дали замечательную сумму — 410 кг. Так Яков Григорьевич первым в истории отечественного спорта перешагнул четырёхсоткилограммовый рубеж.

          "Зафиксированная Куценко общая сумма троеборья 410 кг, — написал в те дни старейший советский гиревик Александр Васильевич Бухаров, — войдёт в историю отечественного гиревого спорта как свидетельство замечательного роста наших тяжелоатлетов, их международного класса."

          Чемпион Европы и призёр первенства мира, мировой рекордсмен — таким знает, помнит и любит наша страна Якова Григорьевича Куценко.

          Сейчас, перестав выступать на помосте, он является одним из бессменных тренеров сборной СССР. Его опыт, знания, удивительное хладнокровие, большой тактический талант не раз помогали советским атлетам одерживать победы на помостах Вены, Мельбурна, Нью-Йорка, Тегерана, Стокгольма, Рима...

          Итак, в Харькове первое место осталось за Яковом Григорьевичем. Вторым стал Николай Петрович Лапутин, на третье вышел я, повторив свой личный рекорд — 407,5 кг. Звание чемпиона страны в среднем весе впервые завоевал Аркадий Воробьёв. В рывке Аркадий взял вес 132,5 кг, отняв тем самым мировой рекорд у американца Стэнли Станчика.

          — Талантливый паренёк, он ещё не раз заставит о себе говорить, — сказал мне тогда сидевший рядом Куценко.

          Эти слова оправдались. Имя Воробьёва на протяжении последнего десятилетия было, пожалуй, самым популярным в нашем тяжелоатлетическом спорте. Неоднократный чемпион страны, чемпион мира и Олимпийских игр, он многое сделал для того, чтобы прославить отечественный спорт.

          Вернувшись в Москву, я вновь сел за книги, а свободное время посвящал тренировкам. На чемпионате в Харькове я как-то сразу подружился с Аркадием Воробьёвым, и, разъезжаясь, мы дали друг другу свои адреса. Началась переписка, которая продолжается до сих пор. В письмах мы делимся опытом работы со штангой, советуемся, обсуждаем сложные вопросы.

          Я часто ходил на свой завод. У меня там были свои дела: я продолжал играть в духовом оркестре на трубе. Ведь музыка — это моё второе большое увлечение в жизни. На занятиях музыкального кружка я встречался со своими старыми товарищами. Они рассказывали мне, как идут дела в цехе, на заводе, а я делился с ними своими успехами в учёбе и в спорте. С оркестром во главе заводской колонны я не раз ходил на демонстрации.

          В апреле 1951 года в составе команды советских штангистов я выехал в Финляндию. Всегда волнующе и радостно знакомство с новой страной, с её обликом, с её людьми. Но Финляндия тогда особенно привлекала наше внимание. Ведь через год здесь должны были начаться XV Олимпийские игры.

          Мы встретились с финскими штангистами в большом зале "Мессухалли-2". Трибуны были заполнены до отказа. Говорят, северяне очень сдержанный народ. Но в тот вечер жители Хельсинки выражали свои чувства с южным темпераментом. Особенный успех выпал на долю Николая Саксонова и Аркадия Воробьёва.

          После Хельсинки мы выступали в Лахти, Турку и других городах Финляндии. Здесь нашей ареной стали рабочие клубы. Приятно было выступать перед близкой и понятной тебе аудиторией. В городе Турку сразу же после соревнований состоялась товарищеская встреча рабочих с членами нашей спортивной делегации. Тепло и сердечно прошла беседа с нашими финскими друзьями. Я рассказал им о заводе, на котором началась моя трудовая биография, о его людях, об их самоотверженном труде.

          Результат моих спортивных выступлений в Финляндии был неплохой: в сумме троеборья я набрал 425 кг. Как раз в те дни пришло сообщение из Киева, что Яков Григорьевич Куценко на первенстве Украины набрал 430 кг. "Следовательно, — прикидывали мы с тренером, — теперь можно будет бороться с ним на равных".

          Особенно хорошо выходил у меня рывок. Выступая в Турку, я установил в этом движении свой личный рекорд — 132,5 кг, а в Лахти дважды бросал за себя 135 кг, дважды выносил над головой даже 138 кг, но, к великому моему огорчению, не мог зафиксировать.

          Отдыхая в гостинице или разгуливая по городу, мы с Романом Павловичем Морозом очень часто говорили о предстоявшем через месяц первенстве страны. В частности, шла речь о рывке. Поскольку я уже добился результата 132,5 кг и "почти" достиг 135-138 кг, мы с Романом Павловичем решили, что на чемпионате я первый подход в рывке сделаю к 130 кг, а затем попытаюсь улучшить этот результат.

          И вот наступил долгожданный май. Сразу же после праздника мы уехали в Каунас на очередной чемпионат страны, с которым я связывал столько надежд.

          Вечером 19 мая в переполненном зале для спортивных игр начались соревнования. Ослепительный свет залил установленный на середине сцены помост. Ровный гул наполнил огромный зрительный зал. Началось первое движение классического троеборья — жим. Первый подход в жиме я сделал к весу 120 кг.

          — Есть!

          — Есть! — раздались возгласы судей.

          Я остановился на 125 кг, и в третьей, решающей попытке Яков Григорьевич Куценко ушёл от меня вперёд на 5 кг.

          После небольшого перерыва должен был начаться рывок. И тут произошло непредвиденное. Мой учитель Роман Павлович Мороз всегда был человеком ищущим, умеющим здраво рисковать, верящим в молодость. Но здесь с ним случилось нечто непонятное. То ли он уверовал в моё неизбежное поражение в поединке с Куценко и решил прочно закрепить второе место, то ли посчитал случайными результаты, показанные мной в Финляндии — не знаю. Но за несколько минут до моего выхода на помост он отвёл меня в сторону и сказал:

          — Алексей, давай не рисковать, а? Начнём со ста двадцати семи с половиной. Согласен?

          Что я мог ответить на это? Раздумывать-то было некогда.

          — Что ж, пусть будет по-вашему, — ответил я.

          Сейчас, когда за плечами уже большой жизненный опыт, я понимаю, что поступил неправильно. Даже если заколебался тренер, спортсмен в решительную минуту не должен теряться. Но тогда я этого не знал.

          — На штанге сто двадцать семь с половиной килограммов, — объявил бесстрастный голос судьи.

          Наступила моя очередь. Я спокойно подошёл к снаряду: ведь вес, установленный на штанге, я брал не раз. Штанга легко оторвалась от помоста и взметнулась вверх, но через прямые руки пошла за спину и с грохотом упала на помост. Я медленно пошёл за кулисы, соображая, в чём дело. Отодвинул занавес и сразу очутился в окружении товарищей по команде. Тут-то мной и тренером и была допущена вторая ошибка. Мы даже не попытались проанализировать неудачу. Растерянный, я стоял и слушал отрывистые, порой противоречивые, порой ничего не значившие советы Новака, Пушкарёва и Любавина.

          — Не робей...

          — Вспомни город Турку, — советовали и успокаивали они меня.

          Второй подход — и снаряд вновь полетел за спину. Теперь, вернувшись за кулисы, я встретил удивительную тишину. Нервы были напряжены до предела. Третий подход — и снова неудача. Нужно ли после этого распространяться о том настроении, с которым я уходил с помоста? Мечтать о первом месте, о звании чемпиона — и получить в одном из движений ноль...

          Сейчас я уже не помню, как пришёл в раздевалку, как начал медленно снимать с себя туфли — делать, мол, больше уже нечего. И вдруг я услышал рядом, над головой, знакомый, слегка взволнованный, добрый голос Якова Григорьевича:

          — Не горюй, Алексей. Мало ли что случается в жизни спортсмена. Нужно уметь одинаково спокойно переносить и победы, и неудачи. Давай-ка, дружище, готовиться к следующему движению. Думай не только о себе, но и о команде.

          Эта искренняя дружеская поддержка оказалась как нельзя более кстати. Несмотря на жестокую неудачу в рывке, я по совету Куценко и тренера продолжил соревнование, толкнул штангу весом 165 кг и с общей суммой по двум движениям 290 кг вышел на двадцатое место в чемпионате.

          На душе было невесело, когда я покидал Каунас, с которым связывались такие радужные надежды и в котором со мной произошла одна из тех трагедий, без которых, если подумать, судьба спортсмена просто немыслима.


Глава 4

Раздумье

Цена одной ошибки
Флаги над Берлином
Соперники есть всегда

          — Не повезло, Алёша! — этими словами встретили меня в Москве товарищи.

          Но я понимал, что дело не в невезении. Я не мог объяснить свой провал и тем, что тренер проявил нерешительность и перед самым выходом на помост предложил изменить тактику. Дело казалось мне гораздо сложней. Но в чём крылась ошибка? — на этот вопрос ни я, ни Роман Павлович ответить тогда ещё не могли.

          Продолжались тренировки. Обновился состав секции. В неё влилось много молодёжи. Иногда тренер поручал мне проводить с ними занятия. Я охотно соглашался. В перерывах мы с ребятами часто беседовали в раздевалке. Я рассказывал своим новым товарищам о поездках в Венгрию и в Финляндию, о том, как прошёл путь от новичка до мастера спорта.

          Я не терял связей и с теми, кто ушёл из секции. Однажды почтальон принёс мне письмо из далёкого Норильска. Я с нетерпением вскрыл конверт — ведь туда уехал мой друг, выпускник Московского государственного университета Александр Сумный. "Неужели это он написал? — забилось сердце. — Не забыл, значит".

          И действительно, это писал Саша. Далёкий город с суровым климатом встретил его приветливо.

          "Здесь чудесный, трудолюбивый народ. Много любителей спорта, особенно бокса и штанги. Очень жалею, что в своё время не изучал методику преподавания. Мне сейчас поручили руководить секцией штангистов, а теоретические знания очень слабы", — сообщал Сумный.

          Прочитав это письмо, я поехал к Роману Павловичу.

          — Нужно помочь Саше!

          — Правильно, нужно, — сказал тренер, прочитав письмо. — Но как?

          — Давайте посылать ему методические разработки.

          — Но ведь переписывать их очень кропотливое дело.

          — Ничего, это я беру на себя.

          — Что ж, давай...

          С тех пор у нас с Сашей началась регулярная переписка. Мы с Романом Павловичем посылали ему методические планы, конспекты занятий, различную литературу. А в ответ получали рапорты: "Секция увеличилась на восемь человек; появилось два перворазрядника; проведены массовые соревнования силачей".

          Уехал из Москвы и Сергей Николаевич Шелешнев, кандидат технических наук. Он перебрался в Новосибирск. Теперь Сергею Николаевичу сорок лет, но ещё совсем недавно он участвовал в розыгрыше первенства города и занял третье место.

          "Дело, конечно, не в стремлении к наградам, — написал он мне после состязаний, — занятия спортом помогают мне оставаться бодрым и молодым."

          В июне 1951 года, сдав экзамены в техникуме, я отправился в Выборг. Этот красивый древний город стал на время огромной спортивной базой, где сборные страны проводили тренировки, готовясь к Олимпийским играм, до которых оставался один год.

          Тренировки шли напряжённо. Закончив свои занятия, я наблюдал за работой более опытных штангистов. Мне хотелось лучше разобраться в том, что общего в технике рывка у лучших спортсменов, а что их различает. Привитая тренером привычка — думать, всё творчески осмысливать — принесла мне тогда особенно большую пользу. Эти дни были днями глубоких раздумий. Я понимал, что спортсмен должен уметь в любое время объяснить свои действия, следить за соперниками, учиться у победителей и у побеждённых...

          Здесь, в Выборге, я сопоставлял свои прежние выступления с настоящими, беседовал с ветеранами тяжёлой атлетики. Постепенно мной всё больше и больше овладевала одна мысль, одна догадка. И вот наконец однажды я пошёл на почту и отправил Роману Павловичу (он оставался по служебным делам в Москве) телеграмму: "Немедленно вышлите кинограммы рывка, начиная самых первых. Жду нетерпением. Алексей".

          Посылка пришла на шестой день. Я нёс её домой, как драгоценность. Маленькие, пожелтевшие от времени фотографии и сравнительно свежие кадры, сопоставленные друг с другом, должны были дать ответ, прав я или не прав. Они должны были либо помочь мне избавиться от ошибки, либо сделать тайну моего провала в рывке ещё более загадочной и непонятной.

          Засев в уютном номере гостиницы, я разложил кинограммы многих лет, начиная от первых своих шагов в спорте и кончая сделанными уже в Выборге. Эти кинограммы свидетельствовали о многом. Они наглядно показывали, что в моей технике выполнения рывка произошли серьёзные изменения. Первое время я принимал очень высокий старт, применял широкую, по сравнению с другими атлетами, расстановку ног. Может быть, всё это было не очень красиво со стороны и не совсем похоже на классические приёмы, но мне так работать было удобнее. И результаты росли.

          Но старшие товарищи, Роман Павлович и тренеры сборной, настойчиво советовали мне, как они выражались, "забыть самого себя" и освоить классические образцы, то есть принимать более низкий старт, выпрямить спину и изменить расположение рук на грифе штанги. Сравнивая кинограммы, мы с Воробьёвым увидели, что все эти пожелания тренеров были мной выполнены.

          — Понимаешь, Аркадий, — говорил я Воробьёву, — сейчас я всё больше думаю о том, что зря согласился на перестройку техники. Не по нутру она была мне с самого начала...

          — Да, с привычками надо считаться, — согласился Аркадий. — Тем более что дело здесь, может быть, не только в привычке, но и в каких-то особенностях организма... Но единолично решать не советую. Приедешь в Москву, обстоятельно побеседуй с тренером.

          Но ждать мне не хотелось, и я решил тут же послать письмо Роману Павловичу.

          "Дорогой Роман Павлович, — написал я ему, — вы всегда учили меня вдумчиво относиться к своим спортивным занятиям. Неудача в Каунасе заставила меня искать её причину. И вот сейчас, ещё раз изучив кинограммы, я думаю, что нами допущена ошибка. Не следует ли вернуться к старому, к тому, что больше подходило и — я уверен — подходит мне? Я выступаю за это. Но ничего не хочу предпринимать без вашего согласия".

          Ответ пришёл очень скоро. "Алексей, — писал мне Роман Павлович, — твоё письмо заставило меня серьёзно задуматься. Я сам не раз говорил, что спортсмен и тренер должны творчески подходить к решению всех вопросов. Говорил, а на деле забыл об этом. Правым, как видно, оказался ты. Что ж, начнём всё сначала. Когда? Как только ты вернёшься".

          Нужно ли рассказывать о том, как обрадовало меня это письмо? Хотя я понимал, что предстояло ещё самое трудное — на деле доказать свою правоту. Начались дни упорной работы. Почти месяц я тренировался у зеркала с металлическими палками, возвращая себе прежние навыки. Затем перешёл на облегчённую штангу. В конце июля меня вызвали в Комитет по делам физкультуры и спорта.

          — Поедешь в Берлин на фестиваль, — радостно улыбаясь, сообщил мне Николай Иванович Шатов.

          — Но ведь я...

          — Что "я"? Поедешь — и всё. А про неудачи забудь.

          От радости я почти бежал до площади Пушкина. Только здесь остановился и позвонил Роману Павловичу.

          — Очень рад, — раздался в трубке знакомый голос. — Эта поездка станет для нас экзаменом.

          В последний день июля 1951 года мы собрались на Белорусском вокзале. В нашу команду, которую возглавил Николай Иванович Шатов, вошли Бакир Фархутдинов, Рафаэль Чимишкян, Иван Соломахо, Александр Мозжерин, Аркадий Воробьёв и Трофим Ломакин.

          Провожать нас пришли тысячи москвичей. Повсюду виднелись улыбки, раздавались радостные возгласы, песни, напутственные слова. Кто-то кричал звонким голосом:

          — Высоко держите спортивную честь нашей Родины!

          Но мы и сами понимали, какая ответственность ложится на нас.

          Шли последние минуты прощания. Гремел оркестр. Поезд, если посмотреть на него со стороны, был похож на оранжерею: весь в гирляндах цветов. Когда состав тронулся, вверх взмыл лес рук. Всё быстрей и быстрей шёл поезд. Отдельных лиц уже не было видно, а руки казались чудесными сказочными птицами — они то взмывали вверх, то опускались. На каждой станции нас встречали и провожали песнями, цветами, добрыми напутствиями тысячи незнакомых друзей.

          В Берлин мы приехали под вечер. На перроне собралась молодёжь самых разных стран. На привокзальной площади творилось что-то невообразимое: море, настоящее людское море простиралось от края до края. И вдруг где-то в глубине толпы родилась песня. Это была наша родная советская песня, которую я слышал и сам пел сотни раз. Но, признаться, никогда не думал, что вдали от Родины она может так взволновать. Повторяемая на десятках языков, сливавшихся в единый тысячеголосый хор, она уже звучала как гимн борьбы за счастье нашего поколения, как клятва в том, что мы посвятим свои жизни борьбе за мир, за счастье и дружбу. В небо впились десятки прожекторов. Факелы освещали счастливые лица. И над волновавшейся, охваченной единым порывом толпой плыли торжественные слова:

Дети разных народов,
Мы мечтою о мире живём.
В эти грозные годы
Мы за счастье бороться идём...

          Никто не мог оставаться равнодушным. Руки с флажками, с букетами, с разноцветными платками взметнулись вверх, людское море двигалось, переливалось, точно по нему пробегали волны. Вместе со всеми, волнуясь, пели и мы:

Всех, кто честен душою,
Мы зовём за собою.
Счастье народов,
Светлое завтра
В наших руках, друзья!

          Наша спортивная делегация разместилась в просторном здании Лесотехнической академии. Утром мы проснулись рано: нужно было скорее осмотреть город, ознакомиться с его достопримечательностями, побывать на стадионе, который — мы уже это знали — берлинская молодёжь построила своими руками в подарок фестивалю.

          Когда мы вышли на улицу, то оказалось, что ходить по городу не так уж и легко. Стоило лишь отойти на несколько шагов от дома, в котором мы жили, как нас окружила делегация французской молодёжи. Начался оживлённый разговор на хорошо известном всем нам языке жестов, обмен значками, автографами, сувенирами. Через два квартала мы вновь остановились. На сей раз нашими собеседниками оказались вьетнамские юноши и девушки. Такие встречи происходили на всех площадях и улицах этого огромного города.

          6 августа на только что вступившем в строй стадионе имени Вальтера Ульбрихта начались XI Всемирные студенческие летние игры. Первые три дня мы, штангисты, были свободны от выступлений. Нам очень хотелось посмотреть на состязания по другим видам спорта, но тренеры не разрешили: нужно было беречь нервы.

          По вечерам в гулких коридорах Лесотехнической академии мы встречались с нашими легкоатлетами, боксёрами, пловцами и расспрашивали, как проходят их соревнования.

          — Владимир Сухарев выиграл стометровку.

          — Иван Семёнов стал победителем в беге на пять тысяч метров.

          — Нина Пономарёва установила новый рекорд игр, — раздавались "рапорты".

          Они радовали нас.

          Настал и наш черёд. 11 августа на помосте, установленном в центре огромного цирка Берлаи, в борьбу вступили тяжелоатлеты. Все семь представителей нашей команды уверенно заняли первые места.

          Моё выступление было не совсем удачным. Я победил с весьма скромным результатом — 402,5 кг. У меня всё ещё не получался рывок. Первый подход я сделал на 120 кг и легко взял этот вес, но две попытки осилить 130 кг окончились неудачей.

          Через несколько дней мы снова вышли на помост: оргкомитет устроил вечер побития рекордов. Я и здесь предпринял попытку установить всесоюзный рекорд в рывке двумя руками, но штанга весом 138 кг дважды перелетела через голову.

          Что ж, в большом спорте ничего не даётся сразу. Прежде чем добьёшься желаемого результата, тебя не раз постигнет разочарование, не раз придётся опустить снаряд на помост и горестно сознаться: "Ничего не выходит!" Не бойтесь этого, не пасуйте перед трудностями, не сдавайтесь. Победа любит настойчивых, она обязательно придёт!

          В тот вечер мне запомнился волнующий поединок между двумя советскими атлетами: Аркадием Воробьёвым и Трофимом Ломакиным. Оба они на этот раз выступали в полутяжёлом весе и состязались в толчке.

          — На штанге 162,5 кг, — объявил судья-информатор. — Это выше рекорда Советского Союза, принадлежащего участнику нынешних соревнований Трофиму Ломакину.

          К снаряду подошёл Аркадий Воробьёв. Он легко взял штангу на грудь, а ещё через несколько мгновений она взмыла вверх и замерла на выпрямленных руках. Но раньше, чем вспыхнули белые судейские лампочки, по ярусам трибун прокатился гром аплодисментов. Есть рекорд!

          Ломакин не мог примириться с тем, что у него на глазах отняли его же рекорд. Хотя он и был лучшим другом Воробьёва, но тут уж заговорила спортивная гордость. Трофим попросил установить на штангу 163 кг и сравнительно легко зафиксировал этот вес, вернув себе только что утерянный рекорд.

          Казалось, что всё закончилось. Но нет, в наступившей тишине снова раздался голос судьи:

          — На штанге 165 кг. К снаряду вызывается Аркадий Воробьёв.

          "Возьмёт или не возьмёт?" — этот вопрос волновал всех. Его задавали зрители, судьи и сами участники. Первая попытка — и по залу пронёсся вздох разочарования. Вторая попытка — опять неудача.

          — Устал, — услышал я за своей спиной взволнованный голос Шатова. — Ничего не выйдет...

          Но я знал, что Николай Иванович просто настраивает себя на худшее. В душе он верил в Аркадия. Недаром же он подошёл к Аркадию, напомнив, что нужно расслабиться, и что-то подсказал на ухо.

          Третий подход. В цирке наступила мёртвая тишина. Аркадий взялся руками за гриф, поднял штангу на грудь и тяжело выдохнул воздух. И вдруг неуловимым, точно рассчитанным движением посылал штангу вверх.

          — Есть!

          — Есть!

          — Есть! — раздались голоса судей, и гром аплодисментов стал наградой мастерству и настойчивости советского спортсмена.

          Соревнования по поднятию штанги закончились. Теперь можно было полностью окунуться в праздничное море фестиваля. В первый же свободный день у нас состоялось несколько интересных встреч с молодыми посланцами Южной Америки. Никогда не забуду долгий разговор с юношей из Бразилии Балтазаром Сантосом.

          — Моя мечта — учиться, — сказал он мне через переводчика. — Но нет средств. Мы бедные крестьяне. Кто оплачивает твою учёбу? — спросил он меня.

          Я ответил, что учусь бесплатно. Он сначала не поверил. Потом вдруг вскочил с места и заговорил быстро-быстро.

          — Он спрашивает, — перевели мне, — нельзя ли ему переехать в Советский Союз?

          Не успел я ответить, как Сантос схватил переводчика за руку и что-то тихо, но твёрдо сказал.

          — Он говорит, — сказал переводчик, — что погорячился. Ему нельзя покидать свою родину. Он будет бороться за то, чтобы и в Бразилии молодёжи жилось так же хорошо, как в СССР.

          Другая памятная встреча произошла у нас на одной из новостроек восточного сектора Берлина. Здесь мы познакомились с руководителем молодёжной бригады строителей Гансом Вернером.

          Интересна его судьба. В последние дни войны мать Ганса, напуганная нацистской пропагандой, убежала из Берлина на запад. Отец же ещё в 1942 году погиб на Восточном фронте.

          Два года мать и сын не могли найти себе постоянной работы в Западной Германии. И потому решили вернуться в родной город. Здесь Ганс сразу же поступил на стройку, стал бригадиром, а его мать устроилась работницей на швейную фабрику. Они получили новую квартиру и теперь живут хорошо.

          — Пусть никогда больше не будет войны, — сказал Ганс. — Людям труда она не приносит ничего, кроме несчастий. А в мире так хорошо жить, вокруг так много прекрасного...

          Слова молодого немца о том, что в жизни много прекрасного, я вспомнил на следующий день на заключительном концерте фестиваля. Мы от души аплодировали и мастерам советского балета, и прекрасным танцорам из Венгрии, с блеском исполнившим чардаш, и китайскому юноше Ван Зо Лину, фокуснику и жонглёру, и жанровому певцу из Парижа Мишелю Карно... А когда конферансье объявил, что концерт окончен, зрители — а их было больше пяти тысяч — встали и дружно запели Гимн демократической молодёжи. В ту минуту я почувствовал чьё-то прикосновение. Повернул голову — это молодой индус протягивал мне руку. Я увидел, как во всём зале руки людей сплелись в крепких рукопожатиях.

          Заканчивался последний день фестиваля. Темнело. Мы вышли на улицу в колонне. Впереди уже бурлило людское море. Погасли огни. И вдруг улицы осветились тысячами ярких факелов, которые зажгли демонстранты. Стало жарко. Пламя пылало в ночи. Иногда оно освещало страшные развалины, словно напоминая нам о том, что несёт с собой война.

          Освещённые светом факелов, мы пришли на площадь Маркса-Энгельса. И здесь дали клятву быть верными делу мира. Быть верными всегда и во всём. И снова десятки тысяч молодых голосов запели Гимн демократической молодёжи.

          Переполненные незабываемыми впечатлениями, мы вернулись на Родину.

          На следующий день я пришёл в комитет комсомола своего завода. Секретарь комитета Сергей Кузнецов встретил меня как старого знакомого.

          — С чем пожаловал, Лёша?

          — Я увидел в Берлине столько хорошего, что хочется рассказать об этом ребятам...

          — Молодец! Спасибо.

          Через день в просторном помещении заводского клуба собралась молодёжь завода. Я увидел здесь много знакомых лиц. Вот Николай Захаров, Виктор Чечнев, Леонид Кузнецов из модельного... Но среди присутствовавших было много молодёжи, совсем недавно переступившей порог завода. Все внимательно меня слушали. А когда я закончил рассказ, обступили, и завязался задушевный долгий разговор.

          — Значит, там интересуются нашей страной?

          — А про наш завод ты им рассказывал?

          — А как он, Берлин, выглядит? — сыпались со всех сторон вопросы.

          Я стараюсь отвечать как можно обстоятельнее. А потом достал блокнот и сказал:

          — Ребята, я тут записал несколько адресов. Это вот строители из Берлина... Это пивовары из Пильзена... они просили писать. Хотят как можно больше знать про нашу страну. "Мы, — говорят, — у вас жить и работать учимся. Вы для нас пример".

          Мои тренировки продолжались. Обнаружив ошибку в рывке, мы с Романом Павловичем решили пересмотреть технику и в жиме — движении, в котором у меня были особенно слабые результаты. Мы снова сели за кинограммы. Оказалось, что и здесь была ошибка, мешавшая двигаться вперёд. Заключалась она в следующем.

          Когда я брал штангу на грудь, то перед началом жима чуть-чуть расслаблял кисти. В этот момент локти уходили немного назад. Незаметное, совершенно неуловимое для глаз движение. Но выяснилось, что в дальнейшем оно играло роль тормоза. Отведённые назад локти заставляли кисти рук при начале жима идти вперёд, а следовательно, и выносить резко вперёд штангу. Чтобы создать этому противовес, моё тело отклонялось назад, а значит, принимало запрещённое правилами положение.

          Таковы были плоды наших раздумий, плоды долгих и кропотливых поисков. Они потребовали от нас большого труда, настойчивости и смелости. Но без этой работы совершенно немыслимо было бы дальнейшее движение вперёд.

          Учёба в техникуме, общественная работа, напряжённые тренировки — интересная, кипучая жизнь. В 1951 году она принесла мне новую радость. Большую, ни с чем не сравнимую: я встретил свою любовь. Её звали Лизой.

          Влюблённые, мы ничем не отличались от многих таких же счастливцев. Назначали свидание у памятника Пушкина, гуляли по улицам и переулкам Москвы, ходили в кино. Около десяти Лиза смотрела на часы и, стараясь быть строгой, говорила:

          — Лёша, у тебя режим...

          Я пытался отвоевать ещё хотя бы полчасика, но неизменно слышал в ответ:

          — Я же о тебе забочусь...

          Глубокой осенью в составе второй сборной страны я уезжал в Польшу. На вокзале меня провожала Лиза. На прощание она тепло и сердечно сказала:

          — Береги себя.

          Прежде, наблюдая, как прощаются мои товарищи с жёнами, я всегда удивлялся этим однообразным напутствиям. Но сейчас мне было почему-то очень приятно слышать эти слова.

          Первая встреча в Варшаве произошла у нас со сборной Польской Народной Республики. В раздевалке я разговорился с совсем ещё юным спортсменом.

          — Сейчас, — сказал он, — мы ещё не можем показать результаты международного класса. Спорт в республике только-только начинает выходить на широкую дорогу. Ведь в старой Польше им занимались единицы.

          — От души желаю всем вам успехов, — сказал я ему. — Кстати, как вас зовут?

          Юный спортсмен встал и, протягивая руку, представился:

          — Мариан Зелинский.

          Конечно, я тогда не предполагал, что знакомлюсь с будущим чемпионом мира.

          Мы побывали в Гданьске, Кракове, Познани, Люблине и других городах страны. Местом своих спортивных выступлений мы выбирали не залы и стадионы, а предприятия трудовой Польши: в Гданьске — судоверфь, в Познани — шахтоуправление.

          Нас везде принимали очень тепло и сердечно. В Кракове, выступая на металлургическом заводе, я набрал в троеборье 410 кг. Когда выступление было закончено, ко мне подошёл паренёк в рабочей спецовке.

          — Юзеф Познанский, — представился он.

          Мы разговорились. Оказалось, что Юзеф работает модельщиком. Я сказал, что ещё совсем недавно тоже работал по этой специальности. Услышав мои слова, Юзеф куда-то умчался вихрем, а через несколько минут прибежал обратно и потащил меня в цех. Здесь у нас состоялась беседа с рабочими модельного цеха. Я рассказал им о Московском насосном заводе имени М.И.Калинина, о его людях, о социалистическом соревновании.

          — Передавайте привет нашим советским братьям, — говорили на прощание рабочие.

          Мы расстались. Но дружба на этом не кончилась. Я до сих пор получаю письма от Юзефа Познанского. Он пишет, что в 1958 году стал перворазрядником по штанге и чемпионом своего города в среднем весе, что он руководит секцией штангистов на заводе и в работе тренера-общественника широко использует мои советы. Не скрою, мне было приятно читать эти строки.

          В дни, когда вторая сборная выступала в Польше, наши лучшие мастера находились в Австрии. Мы внимательно следили по газетам за их результатами. Наш интерес усиливался ещё и тем обстоятельством, что в Австрию прибыла возвращавшаяся с чемпионата мира в Милане сборная американских тяжелоатлетов.

          Из Австрии поступали радостные вести. Николай Саксонов и Аркадий Воробьёв установили два новых мировых рекорда: Саксонов в толчке для атлетов полулёгкого веса — 137,5 кг, а Воробьёв в рывке для средневесов — 133,5 кг. Ещё большего успеха добился Трофим Ломакин, набравший в сумме 410 кг. Это было на 7,5 кг лучше результата чемпиона мира Стэнли Станчика, показанного им в Милане.

          Через несколько дней обе наши сборные встретились в Москве. Вечером у меня на квартире собрались гости — Аркадий Воробьёв, Трофим Ломакин и Роман Павлович. Лиза, став молодой хозяйкой, суетилась на кухне. Она вызвала меня в коридор и смущённо спросила:

          — Может быть, по такому случаю мне за вином сбегать?

          — Конечно, сбегать, — услышав наш разговор, поддержал Лизу сразу оживившийся Ломакин.

          Мы поставили этот вопрос на голосование. И подавляющим большинством предложение пить вино было снято с повестки дня.

          — Расскажите, ребята, какое впечатление произвели на вас американцы, — попросил я вернувшихся из Австрии друзей.

          — Особой техникой они не блещут, — начал Трофим. — Во всяком случае я ничего нового не увидел. В четырёх из семи весовых категорий мы их результаты перекрыли.

          — Постой, постой, — перебил его Аркадий. — Ты уж прямо шапками всех закидал. Нельзя так. Тягаться с ними можно, но задача эта не из лёгких. Там есть очень способные ребята. Например, Томми Коно. Техника у него отличная. Правильно я говорю?

          — Вообще-то, правильно... — согласился Ломакин.

          — Тебе, Лёша, тоже есть над чем подумать, — продолжал Воробьёв. — Ведь их тяжеловесы Дэвис и Бредфорд на чемпионате показали в троеборье соответственно 432,5 кг и 427,5 кг. А в Вене Бредфорд набрал даже 442,5 кг. Соображаешь? Но, вообще-то, они люди как люди, и выигрывать у них можно...

          Я слушал и радовался. Радовался от души, что у моих друзей такое боевое, хорошее настроение перед Олимпийскими играми.

          — Ребята, — взмолилась Лиза, — да перестаньте вы наконец о штанге говорить.

          — Правильно, — поддержал Аркадий. — Давайте лучше споём!

          И мы запели. Это были песни о Москве, нашем любимом городе, о любви, в которую нельзя не верить...

          А на следующий день снова начались учёба и тренировки.

          Пришло время очередного первенства страны 1952 года. Но я выступил на этом первенстве не очень удачно: вновь занял второе место с весьма невысоким для себя результатом — 420 кг. Меня опять опередил Куценко: его сумма оказалась больше моей на 7,5 кг. Серебряная медаль не радовала, ведь результаты в рывке и в жиме продолжали стоять на прежнем уровне.

          — Может быть, мы поступили неправильно, что вернулись к старой технике? — начинал я сомневаться и теребить Романа Павловича.

          — Не спеши. Будем продолжать тренироваться. Надо освоить всё, что наметили, — спокойно отвечал он.

          2 апреля я задержался в спортивном зале, обсуждая с Романом Павловичем план занятий на следующий месяц. Домой вернулся уже поздно. Поднялся по лестнице, открыл дверь. В глаза сразу бросился беспорядок в комнате и странная тишина. Я помчался к соседке:

          — Где Лиза?

          — Увезли твою Лизу в роддом, парень.

          Мы рассчитывали, что роды начнутся неделей позже. Иначе я никогда не позволил бы себе опоздать.

          Поехал в родильный дом. Меня приветливо встретили и поздравили с сыном.

          — Приходите завтра утром. А сейчас идите спать.

          Какой там сон! Всю ночь я, кажется, проходил по комнате и только перед рассветом свалился на диван. Проснулся от сильного стука в дверь: это заехала из роддома мама.

          — Спишь, медвежонок? А у тебя сын родился...

          Я побежал за цветами...

          Сына назвали Сашей. Первые дни я возился с ним по ночам, вставал укачивать, но вскоре Лиза уехала к матери, оставив меня на время одного.

          — Тебе нужно соблюдать режим, Лёша, — сказала она. — Не будем мешать твоим тренировкам.

          Только через месяц мы собрались вновь.

          — Саша стал такой спокойный — не разбудишь, — сказала жена, переступая порог.

          В начале июля мы проводили своих товарищей в Хельсинки на XV Олимпийские игры. Нашим тяжелоатлетам предстояло встретиться там с неоднократными чемпионами мира, "непобедимыми", как их называла иностранная пресса, американцами. В состав олимпийской команды я не попал и вынужден был следить за ходом Игр по газетам и по радио.

          Уже в первый день соревнований штангистов весь мир облетела весть, что советский атлет легчайшего веса Иван Удодов занял первое место, установив новый олимпийский рекорд в сумме троеборья — 315 кг. В следующей весовой категории на первом месте оказался также советский атлет — Рафаэль Чимишкян. А серебряную медаль завоевал в этой категории Николай Саксонов. Серебряную же медаль в следующей весовой категории завоевал Евгений Лопатин.

          Напряжённая борьба разгорелась в категории среднего веса, где чемпиону мира американцу Стэнли Станчику противостояли два советских атлета — Аркадий Воробьёв и Трофим Ломакин. Отличился Трофим, завоевавший золотую медаль олимпийского чемпиона. В тот же день стало известно, что сборная СССР обошла в командном зачёте сборную США, выиграв при соотношении очков 40:38. Это была наша первая и поэтому особенно знаменательная победа над американцами.

          XV летние Олимпийские игры принесли успех советским атлетам во многих видах спорта. Для буржуазных журналистов и спортивных специалистов это стало настоящей сенсацией. А мы радовались этим успехам, воспринимая их как закономерное явление,4 как достойную награду нашим спортсменам за талант и труд. Мы были уверены в этой победе, потому что наши команды представляли страну, в которой, как нигде в мире, созданы все условия для подлинного расцвета физической культуры и спорта.

          В ноябре 1952 года я выехал в составе сборной СССР на товарищеские соревнования в Чехословакию.

          Уже на пражском аэродроме один из корреспондентов спросил нас:

          — Будете бить рекорды, как в 1946 году?

          Этот год хорошо запомнился чешским болельщикам. Тогда советские тяжелоатлеты впервые посетили Чехословакию. За время тогдашних выступлений Григорий Новак девять раз перекрывал всесоюзные и мировые рекорды. Имя Григория стало там особенно популярным ещё и потому, что фамилия Новак очень распространена в Чехословакии — примерно так же, как у нас Иванов. Говорят, что в одной только Праге несколько тысяч Новаков. Здесь даже есть "Клуб Новаков", и нашего Григория избрали почётным членом этого клуба.

          Как только мы устроились в гостинице и немного отдохнули, чешские друзья-спортсмены повезли нас осматривать Прагу. Заехали мы и во Дворец тяжёлой атлетики. Там нам показали хранящуюся, как в музее штангу, — ту самую советскую штангу, с которой в 1946 году советские тяжелоатлеты установили столько рекордов. Уезжая, наши ребята подарили её чехам.

          — Мы бережно храним этот снаряд как самую дорогую реликвию, — сказали нам.

          Здесь же во дворце мы встретили двух знаменитых штангистов — Пшеничку и Скоблу. Оба они уже давно перестали выступать, но вырастили себе замечательную смену. Сын Пшенички — тоже штангист, мастер спорта, участник XV Олимпийских игр, а сын Скоблы — прославленный метатель, неоднократный чемпион Европы.

          Из чехословацких впечатлений меня, пожалуй, больше всего поразило посещение города Готвальдов, центра обувной промышленности. Теперь здесь все предприятия являются народным достоянием, а когда-то они были в собственности у фабриканта Бати. Старые производственники рассказали нам, как этот миллионер издевался над трудовым народом.

          — Батя сам был во всей округе и судом, и расправой. Что хотел, то и делал, кровопийца. Ему принадлежали полиция, суд, банки, магазины, — рассказывали рабочие.

          Нас познакомили с директором одной обувной фабрики. При Бате он десять лет был чернорабочим, хотя и тогда уже предложил два усовершенствования, принёсших хозяину тысячные прибыли. За это ему выдали... на четверть пива.

          Мы видели ночные санатории для рабочих, новые жилые дома, а главное — мы видели счастливые, радостные лица людей, обретших свою родину.

          27 ноября мы встретились в товарищеском матче со сборной Чехословакии. Героем дня стал Трофим Ломакин, набравший в сумме 422,5 кг — на 5 кг больше, чем в Хельсинки. Но ещё лучший результат показал он в городе Острава — центре каменноугольной промышленности страны. Там он установил три новых всесоюзных рекорда: 135 кг в рывке, 167,5 кг в толчке и 432,5 кг в сумме троеборья. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы Ломакин надолго стал любимцем чехов.

          Поездка в Чехословакию принесла большую радость и мне: я набрал в сумме троеборья 430 кг. Это означало, что кризис закончился и началось медленное движение вверх. Выходит, не напрасны были наши труды, правильным оказался избранный путь!

          Следующее испытание прошло уже в новом 1953 году. Солнечным, тёплым апрелем встретил нас, участников очередного чемпионата страны, древний Таллин.

          На этот раз Куценко не выступал — он перешёл на тренерскую работу. Моим главным соперником считался военный моряк из Балтийска Евгений Новиков. Мы и раньше слышали про большие успехи Евгения в жиме, но оказалось, что за последнее время он хорошо подготовился и в двух других движениях. Предстояла интересная борьба. В жиме я остановился на 130 кг, тогда как Новиков легко поднял 140 кг. Десять килограммов преимущества на таком соревновании значительно повышали шансы на победу.

          — Женя, давай на первое место! — кричали в зале.

          Там было много моряков, товарищей Новикова, искренне желавших ему победы.

          Следующий этап соревнований — рывок. По жеребьёвке Новиков должен был выступать первым. Он закончил движение на 125 кг. Я решил пропустить этот вес и сделать первый подход к 127,5 кг.

          — К штанге вызывается Алексей Медведев, — услышал я знакомые слова.

          Я спокойно подошёл к снаряду. Когда руки ощутили холодное прикосновение к металлу, я потянул огромный вес на себя и почувствовал, как непокорный снаряд летит за спину.

          По залу пронёсся вздох разочарования. Чуть сгорбившись, я пошёл за кулисы и невольно вспомнил, что именно с этого веса начались мои неудачи в Каунасе. "Неужели то же самое повторится и сейчас? — промелькнула мысль. — Нет, не должно повториться", — убеждал я себя.

          Ведь самое страшное для спортсмена — потерять веру в свои силы, поддаться панике.

          Второй подход. На этот раз вес был взят. А в последней попытке я вырвал 132,5 кг, отыграв тем самым у Новикова 7,5 кг. На душе стало легче.

          Началось последнее движение — толчок. Здесь-то всё и должно было решиться. Мы оба начали со 160 кг — почти предельного для нас веса, — чтобы оставить себе для борьбы две попытки. И оба взяли вес.

          — На штанге сто шестьдесят пять килограммов, — разнёсся по залу голос из репродуктора.

          Вторая попытка оказалась для нас обоих неудачной. В третьей первым на помост вышел я и зафиксировал вес. Зал дружными аплодисментами приветствовал этот успех. Теперь всё дело оставалось за Новиковым. Ценой невероятного усилия он взял штангу на грудь, но при этом коснулся коленом пола. А это нарушение правил. Дальше работать не было смысла. Евгений опустил штангу на помост и первым подошёл ко мне, протягивая руку.

          — Поздравляю с победой!

          Вернувшись в Москву, я прежде всего поехал к Роману Павловичу.

          — Ну, брат Медведев, расскажи, что ты там чувствовал на пьедестале почёта?

          — Да ничего. Но было приятно — не скрою.

          — Приятно — это ты прав, конечно. А всё-таки смотри, не заразись теперь высотной болезнью.

          — Это что ещё за болезнь такая?

          — Очень обыкновенная. Ты ведь теперь вон на какую высоту забрался. А на высоте, знаешь ли, частенько случаются головокружения от успехов.

          — Что вы, Роман Павлович, — сказал я совершенно уверенно и твёрдо, — со мной этого никогда не случится.

          — Ну вот и хорошо. Помни, что ты теперь чемпион Советского Союза. Это не только гордо звучит, но и ко многому обязывает. Продолжай упорно тренироваться, учись... Впереди ещё столько нерешённых задач!

          18 августа 1953 года в спортивном клубе "Крылья Советов" проходили состязания на первенство общества. Это был тот самый зал, куда я несколько лет назад вошёл ещё ничего не знавшим новичком. Зал, в котором на протяжении многих лет, не жалея сил и времени, я изучал технику и тактику борьбы, учился побеждать вес.

          В тот памятный августовский день среди многочисленных зрителей были мои учителя и наставники, старшие товарищи. На местах почётных гостей я увидел Александра Михайловича Базурина, Романа Павловича Мороза, Григория Ирмовича Новака и Якова Григорьевича Куценко.

          — На штанге сто тридцать восемь килограммов, — объявил судья, и голос его на сей раз показался мне взволнованным. — Это на пятьсот граммов больше всесоюзного рекорда, установленного в тысяча девятьсот сорок девятом году заслуженным мастером спорта Яковом Куценко.

          Я шагнул вперёд. Меня вдруг охватило новое, ещё неизведанное чувство. В памяти, как кадры фильма, пронеслись выступления на спортивных площадках Москвы, Берлина, Варшавы, Праги, Бухареста. Я отчётливо представил себе все неудачи, которые долго преследовали меня. Но теперь, когда позади были месяцы и годы тяжёлых раздумий, когда были найдены ошибки и столько времени потрачено на их исправление, я верил в успех.

          Я вышел на помост. В зале стояла тишина — лишь, как сверчок, трещал киноаппарат. Я оглядел зал. Мне помахал рукой Роман Павлович. Впрочем, это мне, может быть, только показалось. Я старался позабыть обо всём на свете и сосредоточить внимание на одной лишь штанге. Взялся за гриф. Сильно потянул снаряд на себя. И раньше, чем штанга взметнулась вверх, раньше, чем судьи произнесли своё единодушное "есть", я почувствовал, что на этот раз мне сопутствует успех!

          В сумме троеборья в тот день я повторил высшее достижение страны, набрав 447,5 кг.

          Домой я пришёл поздно. Жена открыла дверь и бросилась меня обнимать.

          — Слышала, я всё слышала по радио. Вместе с сыном поздравляем тебя.

          — Спасибо, дорогие.

          — Да, вот ещё что, Лёша, — засуетилась вдруг Лиза. — Это тебе, — и протянула лист бумаги.

          Это была телеграмма-молния. Её прислали участники сборной СССР по поднятию штанги, вылетевшие на первенство мира в Стокгольм. "Поздравляем от души рекордами. Желаем дальнейших успехов. Сегодня вылетаем на первенство мира".

          Прочитав телеграмму, я подумал о том, что обязательно добьюсь права сражаться в одном строю с самыми достойными.


Глава 5

Настроение улучшается

Соперник становится другом
"Единоличник"
На африканском берегу
Впервые на чемпионате мира
Встреча с Паулем Андерсеном
Рекорды под занавес

          С утра под новый, 1954 год, в Москве разыгралась метель. А к ночи по городу пронёсся колючий мороз, небо зазеленело, как лёд, а звёзды словно примёрзли к небосводу.

          Мы с Лизой шли на новогодний бал в наш техникум. Снег под ногами скрипел, точно мы наступали на битое стекло. Я взглянул на жену и рассмеялся: вся в инее, с намёрзшими бровями и необычайно крупными белыми ресницами, она походила на Снегурочку.

          — Не замёрзла, Лиза?

          — Держусь ещё...

          Вот и здание техникума. Огромные окна глядели на улицу тусклыми рыжими пятнами. Казалось, что дом вымер. Но когда мы открыли дверь, то сразу попали в атмосферу тепла и веселья. Кружились в вальсе пары. Повсюду раздавались шутки и смех. К нам подбежал староста группы рыжеволосый гигант Сергей Варенцов. Я давно уже агитировал его заняться тяжёлой атлетикой, но Сергей всё не поддавался.

          — Лёша, выручай, — попросил он. — Дед Мороз заболел.

          Пришлось согласиться играть роль Деда Мороза. Меня повели гримировать. Лизу тут же "украли", я только одним глазом увидел, как её платье замелькало среди танцевавших. Роль Деда Мороза должен был исполнять студент выпускного курса Олег Баронов. Ростом и фигурой мы с ним были похожи. Поэтому Сергей Варенцов и решил уговорить меня занять место "выбывшего из игры" Баронова.

          Пока шло переодевание, я заметил в углу гримёрной свой любимый музыкальный инструмент. "Ага, — подумал я, — использую его обязательно".

          Время близилось к полуночи. Закончилась новогодняя речь, праздничные тосты, и вдруг раздался призывный звук трубы — "слушайте все". И через мгновение Дед Мороз с трубой в руках вышел "на люди".

          — Приветствую вас и поздравляю, товарищи студенты, — сказал я басом, подражая Баронову. — Ну-ка расскажите, какими подарками Новый год встречаете, успешно ли тройки из обихода изгоняете?

          Тут из толпы выдвинулся вперёд мой однокурсник Лёва Баер. Учился он плохо, но слыл отчаянным весельчаком и балагуром. Лукаво подмигнув товарищам, он прокричал:

          — Чего спрашиваешь, дедушка! Ты лучше расскажи, как сам накануне Нового года пару по химии схватил!

          Я понял, что Лёва не узнал меня, и, спокойно отняв бороду и сняв колпак, сказал изумлённому Лёве:

          — Двоек не получаем. Мы вам с Бароновым не чета.

          Товарищи дружно рассмеялись.

          Снова грянула музыка. На кружившиеся пары хлынул ливень конфетти. Ко мне подошёл преподаватель химии Лев Иванович Пушнов.

          — Желаю вам, Алёша, в новом году больших спортивных успехов и настоящего счастья...

          — В спорте, Лев Иванович, как и в науке, успех не приходит сам по себе. Его нужно добывать трудом...

          Мы с женой вернулись домой, когда было уже совсем светло. А в полдень позвонил Николай Иванович Шатов.

          — Лёша, есть хорошие новости. Через несколько дней поедешь в Швецию. Считай это новогодним подарком.

          Нас снова ожидали соревнования. Некоторые тренеры и молодые спортсмены почему-то боятся частых выступлений на помосте, выдвигая различные "теории": теорию "быстрого сгорания", теорию "психологической опасности" и другие. Я лично считаю их совершенно необоснованными. С первых лет занятий в секции я имел от восьми до пятнадцати официальных выступлений в год. И, уже будучи чемпионом страны, я всегда выступал на всех состязаниях, вплоть до заводских. Это ничего, кроме пользы, не приносило. Конечно, не нужно злоупотреблять соревнованиями. Всё, что слишком, — это плохо. Но и часто отказываться тоже не следует.

          В дорогу мы собрались 15 января. Местом сбора назначили здание спорткомитета. Молча расселись в комнате секции тяжёлой атлетики. Но вот пришёл Женя Новиков и сразу стало весело, посыпались шутки и забавные истории.

          — Молодец, Женька! — воскликнул Василий Степанов. — И откуда ты такой взялся?

          Настоящая биография Евгения Новикова началась в годы Великой Отечественной войны. Молодой офицер-подводник, он служил всё это грозное время на Северном флоте. Беспрерывная полярная ночь, снежные заряды, бушующие штормы заставили молодого человека понять, какое значение в жизни воина имеют сила, ловкость, мужество.

          Особенно, по словам Новикову, ему запомнился один случай. Подводная лодка, на которой плавал Евгений, обнаружила вражеский транспорт в окружении усиленного конвоя. Командир принял решение атаковать противника. И через несколько минут лодку потрясли два сильных толчка: это были пущены в цели торпеды. Затем команда услышала мощные взрывы. Значит, попали.

          Но фашистские корабли-охотники сразу же принялись преследовать советскую подлодку. Неподалёку от неё начали взрываться глубинные бомбы. Погас свет. В одном из отсеков появилась вода. Команде было тяжело. Чтобы обмануть противника, пришлось притвориться погибшими, выбросить через торпедный аппарат кое-какой мусор, выпустить на поверхность солярку и затаиться. На грунте лежали до тех пор, пока дальнейшее пребывание под водой не стало грозить катастрофой. Изнемогавшая от недостатка воздуха команда с нетерпением ждала всплытия. Командир осмотрел океан в перископ: враг ушёл. Можно было окончательно подниматься.

          И вот лодка оказалась на поверхности. Но тут вдруг выяснилось, что от взрывов глубинных бомб сильно заклинило задрайку рубочного люка. Её попробовал повернуть сначала один моряк, потом другой — люк никак не поддавался. И тогда кто-то предложил:

          — Надо позвать Новикова.

          И люк сразу же был открыт.

          — Спасибо, дружище, — сказал Жене командир. — Если бы не твоя сила, нам бы плохо пришлось.

          Эти слова запомнились Новикову на всю жизнь. Вот почему после войны он начал серьёзно заниматься спортом и быстро добился в нём успехов.

          В самолёте мы с ним уселись рядом.

          — Не подерёмся, Лёша? — шутил Женя. — Надо бы воздержаться, а то некому будет рекорды бить...

          Столица Швеции встретила нас ясной, морозной погодой. Даже в это время года город выглядел очень красивым.

          Первые два дня оказались у нас свободными, и мы посвятили их осмотру Стокгольма. В одном из залов Национального музея к нам подошёл служитель и спросил:

          — Вы из России?

          — Из СССР. А вы почему узнали?

          — Да такой уж вы народ, русские. Больше к прекрасному тянетесь, к настоящему в жизни. У нас ведь много иностранцев бывает. Да только они всё больше в бары да в кафе спешат. В музее я их вижу редко.

          В Стокгольме мы посетили исторический зал, где 19 марта 1950 года было подписано знаменитое Стокгольмское Воззвание.5

          Знакомясь с пригородными окрестностями, мы обратили внимание на большое количество расположенных здесь спортивных сооружений. Слегка припорошённые снегом, виднелись теннисные корты, баскетбольные и волейбольные площадки, просторные плавательные бассейны.

          — Как тут хорошо со спортом! — воскликнули мы в один голос.

          Кто-то попросил переводчика узнать у водителя нашего автобуса, часто ли он бывает здесь летом, каким занимается спортом. Услышав вопрос, шофёр вытащил бумажник и произнёс по-русски:

          — Деньги, господа, деньги...

          Мы смотрели на него, не понимая, в чём дело. Тогда водитель заговорил по-шведски.

          — Он объясняет, — сказал нам переводчик, — что пользование всеми этими сооружениями стоит больших денег. Это не по карману простому рабочему.

          Нам почему-то сразу стало грустно. А мысли понеслись за тысячи вёрст к своей стране, где каждый новый стадион, каждая площадка, каждый бассейн — творение народа и его имущество.

          Посетили мы и крупнейший спортивный зал "Эриксдальхалле", где всего несколько месяцев назад, в августе 1953 года, проходил очередной чемпионат мира по поднятию штанги. Уже при входе нас радостно поприветствовал один из служителей.

          — Воробьёв, Удодов, Саксонов, — проговорил он и радостно улыбнулся.

          Мы поняли его: ведь Воробьёв, Удодов и Саксонов завоевали здесь звания чемпионов мира, и швед, произнося их имена, несомненно, хотел сделать нам приятное.

          — Спасибо, товарищ, — сказали мы ему, горячо пожимая руку.

          — Товарищ, да, товарищ, — радостно повторял он.

          Посмотреть товарищеское состязание между национальными сборными собралось около пяти тысяч зрителей. Хозяева не смогли оказать сопротивления нашей команде ни в одной весовой категории. В тот вечер я установил новый рекорд СССР в рывке — 139 кг, а Женя Новиков в жиме — 145 кг.

          — Хорошо всё-таки, что не подрались в самолёте, — пошутил в раздевалке Женя.

          На следующий день к нам в гостиницу пришёл корреспондент шведской спортивной газеты. Он принёс написанный им репортаж о матче.

          — Прошу оставить на этой газете ваши автографы.

          Оказалось, что наш гость коллекционирует автографы советских спортсменов. Он показал нам свои "трофеи" — подписи Льва Яшина, Бориса Токарева и других советских атлетов.

          — Я люблю советский спорт и знаю, что за ним — будущее, — сказал он на прощание.

          Всюду, где нам приходилось бывать, нас встречали радостно и сердечно. Особенно тёплыми были проводы на аэродроме. Сюда прибыли представители Шведского тяжелоатлетического союза, все участники матча, многие любители спорта.

          — Приезжайте ещё... — говорили нам.

          — Привет Москве! — раздавались возгласы.

          Мы сели в самолёт в приподнятом настроении.

          — Даже петь хочется... — признался Новиков.

          — Ну так спой, Женя! — Да удобно ли? — Пойте, товарищи, — вступил в разговор наш сосед-норвежец, служащий посольства в Москве. — Пойте. Евгений долго смотрел в иллюминатор и наконец тихим приятным голосом затянул:

Прощайте, скалистые горы,
На подвиг Отчизна зовёт!
Мы вышли в открытое море,
В суровый и дальний поход...

          Стихли все разговоры. Теперь были слышны только монотонный гул моторов и любимая песня моряков. Здесь, на высоте семь тысяч метров, в чужом самолёте, среди людей, многие из которых даже не знали нашего языка, она звучала особенно торжественно и величаво. Жаль только, что певец, почувствовав общее внимание, смутился и замолчал. Но юная стюардесса тут же преподнесла ему букетик цветов.

          За разговорами, шутками и смехом мы не заметили, как подлетели к Москве. Вскоре мы уже были на широком поле Внуковского аэродрома в кругу родных и друзей.

          Сели в машину. Роман Павлович, перегнувшись через спинку сиденья, сообщил мне:

          — Лёша, через тридцать дней первенство Москвы.

          — Знаю.

          — Я посмотрел наши с тобой графики и решил: нужно бить рекорды в сумме и в толчке.

          — Да я уж и сам об этом думал...

          До соревнований оставалось четыре недели. Как важен в жизни спортсмена этот предстартовый период! Нужно найти в режиме ту золотую середину, которая не позволила бы потерять форму и в то же время избавила бы от переутомления. В такие дни Роман Павлович сам контролировал мою нагрузку, советовал больше бывать на воздухе.

          Был и ещё один человек, который всегда оказывал мне неоценимую поддержку. Это моя жена. Она же и мой врач, и учитель, и повар.

          Ведь питание тяжелоатлета, да ещё работающего с предельными весами — дело сложное. Могу уверить: редко кто ещё так знает тонкости тяжелоатлетического спорта, как моя Лиза.

          — Лёша, заканчивай зарядку, завтрак готов! — звала она и ставила на стол румяные сырники и цветную капусту в сухарях.

          "Значит, сегодня тренировочный день", — сразу вспоминал я. Лёгкий завтрак — верное тому свидетельство.

          Наступил день соревнований. Чемпионат столицы разыгрывался во Дворце спорта "Крылья Советов". Я жил тогда на улице Горького и решил пройтись пешком. На углу улицы Правды ко мне обратился молодой парнишка:

          — Дяденька, у вас нет лишнего билетика?

          — А куда билетика-то? — не понял я.

          — Да вы что, в самом деле, дяденька? — обиделся парнишка. — На штангу...

          — А что, разве нет билетов?

          — Давно уж нет...

          Действительно, все места оказались занятыми. При виде переполненного зала настроение ещё больше повысилось.

          Состязания прошли успешно. Я установил два новых рекорда СССР в толчке — 175,5 кг и в сумме троеборья — 450 кг. Теперь мне принадлежали сразу три высших достижения для атлетов тяжёлого веса.

          Провожаемый горячими аплодисментами, я ушёл с помоста и в раздевалке чуть не столкнулся с Яковом Григорьевичем Куценко.

          — Обокрал, обокрал старика... — нарочито жалобно простонал он. — Последние мои рекорды отнял... Ну, дай хоть обниму тебя, единоличник ты эдакий!

          Было уже поздно, когда мы вышли на улицу. Потеплело. Бесшумно, словно кусочки ваты, падали снежинки.

          — Чудесная погодка, — сказал Яков Григорьевич. — Давай пройдёмся.

          Усталость уже прошла, и я охотно согласился.

          — Порадовал сегодня ты нас, — сказал вдруг Яков Григорьевич, когда мы вошли в сквер, ведущий к Белорусскому вокзалу. — Но останавливаться нельзя. Сам посуди, до слёз обидно, что наша богатырская страна вот уже четвёртый год выступает на первенствах мира без тяжеловеса.

          — Да мне и самому стыдно, — перебил я его.

          — Стыдно... Стыдиться — дело нехитрое... Нет, брат, ты вот добейся, чтоб не было такого позора. Улавливаешь?

          Конечно, я "улавливал" всё, что говорил мне Яков Григорьевич. Но, с другой стороны, мне было понятно и то, что поставленная им задача не просто трудна, но и, на первый взгляд, вообще невыполнима. Ведь я отставал тогда от лучшего в мире результата в сумме троеборья на тридцать два с половиной килограмма!

          Но я тем не менее не падал духом. И втайне надеялся, что когда-нибудь всё-таки добьюсь права выступать на первенстве мира.

          В самом начале весны первая и вторая сборные Советского Союза вылетели для участия в товарищеских матчах в Египет и Ливан. 25 марта самолёт оторвался от взлётной полосы Внуковского аэродрома. Внизу, ослепительно сверкая на солнце, ещё плотным слоем лежал снег, и подёрнутая ледком река казалась куском громадного зеркала.

          А в Каире нас встретило по-летнему жаркое солнце.

          На аэродроме толпилось много народу. Среди встречавших нас были египетские штангисты: знаменитый Туни, неоднократный олимпийский чемпион и чемпион мира в весовой категории 75 кг, чемпион и рекордсмен мира Файяд, чемпион мира легковес Чамс, рекордсмен мира в толчке тяжеловес Гейзе.

          На следующий день мы ознакомились со спортклубом "Сила и дружба", расположенным в одном из фешенебельных районов города. У входа нас встретил пышно одетый швейцар. Мы осмотрели помещения, столь непохожие на наши. В клубе была большая бильярдная, комната для азартных настольных игр...

          Тренироваться нам пришлось на открытом воздухе в центре площадки, образующей большое летнее кафе. За столиками сидели нарядно одетые мужчины и женщины, они пили вино и курили... Оркестр исполнял то весёлые фокстроты, то медленные, томные, как египетские ночи, танго, то совершенно непостижимые, похожие на ураган, мелодии. А в центре площадки с грохотом падали на помост многопудовые штанги. В такой обстановке нам пришлось заниматься впервые.

          Усталые и полные впечатлений, возвратились мы в гостиницу. Это была так называемая плавучая гостиница, переоборудованная из старого, вышедшего из употребления судна. Поэтому с первого дня Аркадий Воробьёв распорядился называть лестницы — трапами, номера — каютами, а балконы — ходовыми мостиками. С них мы любовались знаменитым голубым Нилом. Правда, голубым он казался только по вечерам, когда его озарял лунный свет. А днём перед нами простиралось необозримое пространство мутно-жёлтой воды.

          — Смотрите, смотрите! — закричал однажды Аркадий, показывая рукой куда-то вдаль. — Нильский крокодил, огромный-то какой...

          Мы, как отстёганные, бросились смотреть на крокодила — и вдруг услышали за спиной сдержанный смех переводчика.

          — Господа, — сказал он, — ваш друг шутит. Священные крокодилы уже давно не водятся в этой реке — во всяком случае в черте города. Теперь их можно увидеть только в зоопарке...

          Побывать в Каире и не увидеть нильского крокодила? Мы не могли примириться с этой мыслью и на следующее утро сразу же после завтрака направились в зоопарк. Оказалось, что в своём желании мы далеко не одиноки. Не менее сильно жаждали увидеть "чудовище" сами каирцы. Узнав нас, посетители расступились и образовали живой коридор. Со всех сторон неслись приветствия. Мы подошли к ограде, но оказалось, что крокодил отдыхает на дне. Публика начала шуметь и даже бросать в воду камни (что, вообще-то, запрещается), желая разбудить ленивца, но ничего не помогло. Простояв около тридцати минут, мы так и ушли ни с чем. Нильский крокодил был, пожалуй, единственным живым существом, отнёсшимся к нам столь негостеприимно.

          В Египте мы повсюду встречали радушный, сердечный приём. Повсюду нам оказывали трогательное внимание. Однажды произошёл забавный случай.

          В Каире, да и во всём Египте, очень много апельсинов и бананов. Их подают всем и к завтраку, и к обеду, и к ужину. Но нам на стол неизменно ставили одни только яблоки. И вот как-то раз мы подозвали официанта и попросили его дать нам вместо яблок тоже апельсины или бананы. Официант откланялся и вскоре явился вместе с хозяином.

          — Господа, — смущённо произнёс хозяин, — извините, но мне не хотелось ставить на стол столь уважаемым гостям такое дешёвое угощение...

          Оказалось, что в Египте апельсины и бананы настолько дёшевы, что ими считают неудобным угощать дорогих гостей.

          На третий день нашего пребывания в Каире на центральном городском стадионе состоялся товарищеский матч сборных СССР и Египта. Проходил он поздно, уже при электрическом освещении. Тысячи зрителей горячо приветствовали успех нашей команды, уверенно победившей со счётом 7:0. Гром аплодисментов потряс трибуны, когда было объявлено, что наш Дима Иванов установил новый мировой рекорд в сумме троеборья.

          Вторая официальная встреча произошла в Александрии. Здесь отличился Рафаэль Чимишкян, также установивший мировой рекорд в троеборье. Но героем дня стал всё же Николай Саксонов. Оказалось, впрочем, что публику и печать привлекли не столько его спортивные результаты, сколько... бритая голова. Как выяснилось, ничего подобного египтяне ещё не видели. Поэтому все газеты помещали снимки Николая в различных позах, перекрестив его в "Самсона".6 А один фотокорреспондент попросил Николая попозировать ему у пирамиды, подняв руки повыше. А потом журналист сделал фотомонтаж, на котором Николай держал камень в два метра ширины и в метр высоты. Все каирские газеты поместили этот снимок с подписью: "Самсон с камнем в руках".

          Десять дней, проведённых в Египте, пролетели незаметно. Мы побывали в окрестностях Каира, в гостях у крестьян, совершили экскурсию по Нилу. Когда мы пришли на пароход, команда, узнав, что мы советские спортсмены, выбросила парадный трап, застланный ковром.

          Мы покидали Египет, преисполненные уважения к его трудолюбивому и талантливому народу. Уезжая, мы оставили здесь много искренних, хороших друзей.

          После нескольких часов путешествия на самолёте, мы оказались в Бейруте, столице Ливана. Апрель только что начался, но солнце палило так, как у нас в Сочи в самый жаркий летний месяц. В Бейруте мы выкупались и с удовольствием позагорали на африканском берегу.7

          Нас очень удивило и обрадовало, когда мы узнали, что в Бейруте есть клуб, названный именем Героя Советского Союза маршала Баграмяна. Нас пригласили в этот клуб на торжественный вечер, на котором было сказано много тёплых слов в адрес нашего народа и его Вооружённых Сил. Произносить ответное слово пошёл на сцену Рафаэль Чимишкян.

          — Поблагодари их потеплей, Рафик, — напутствовали мы его.

          Выступление нашей команды прошло с большим успехом. На следующий день страницы газет снова были заполнены портретами Николая Саксонова. Но на сей раз поводом для этого был установленный им мировой рекорд в толчке — 142,5 кг. Второй мировой рекорд установил в жиме Фёдор Никитин — 117,5 кг. Это были первые мировые рекорды, которые родились на ливанской земле. Вот почему они вызвали сенсацию, настоящую бурю восторгов. Рекордсменов чествовали как героев, и ливанское правительство в знак особой признательности к их заслугам наградило Саксонова и Никитина орденами Ливанского кедра. Два рекорда Советского Союза установил Аркадий Воробьёв: в толчке — 174 кг и в сумме троеборья — 442,5 кг.

          Выступления в Египте и в Ливане стали для нас хорошей тренировкой. Вернувшись на Родину, я принял в мае участие в первенстве СССР и во второй раз завоевал звание чемпиона, набрав в сумме трёх движений 450 кг. На второе место вышел Евгений Новиков с суммой 442,5 кг. Героем же первенства стал Рафаэль Чимишкян, установивший мировой рекорд в сумме — 345 кг.

          Через месяц пришлось держать другие экзамены, не менее ответственные и очень много значившие для меня — государственные экзамены в техникуме. Вручая мне диплом, директор техникума сказал:

          — Рекомендую вам, Алексей Сидорович, продолжать учёбу.

          И я, следуя его совету, подал заявление в институт.

          — Трудно тебе будет, Лёша, — предупреждали меня товарищи.

          Я и сам отлично понимал, что придётся нелегко. Но я знал и то, что учёба — это залог успехов в будущей работе и в спорте.

          Наступила осень. Приближалось очередное первенство мира. В двух предыдущих чемпионатах я не участвовал. Но на этот раз меня предупредили:

          — Готовься...

          Трудно передать радость, которую я испытал при этом сообщении. Местом сбора сильнейших атлетов мира на сей раз стала Вена. Наша делегация прибыла туда за неделю до начала соревнований, и у нас оказалось достаточно времени, чтобы ознакомиться с городом, который по праву считается одним из красивейших в мире.

          В солнечный погожий день мы посетили могилу Иоганна Штрауса и возложили венок со словами "Великому композитору от советских спортсменов". Мы уже было собрались уходить, но в это время к нам подошла, вся в чёрном, высокая пожилая женщина.

          — Вы русские? — спросила она.

          Мы подтвердили её догадку и поинтересовались, почему она так решила.

          — Ваши люди трогательно чтят его светлую память, — сказала женщина и кивнула на могилу Штрауса.

          Мы разговорились. Оказалось, что наша собеседница — Полина Кёрнер, одна из немногих оставшихся в живых близких родственников Иоганна Штрауса.

          — Приходите ко мне в гости, — радушно сказала фрау Кёрнер, — я покажу вам несколько интересных снимков, оригиналы творений Иоганна, его детское кресло...

          К сожалению, через день должны были начаться состязания, и мы не смогли воспользоваться этим предложением.

          — Лучше вы приходите посмотреть на наши выступления, — предложили мы ей в свою очередь и вручили билет в ложу для гостей.

          — Спасибо, обязательно приду, — ответила женщина.

          Не знаю, присутствовала ли она на наших выступлениях, но на следующий день мы получили огромный букет живых роз с небольшой запиской: "Восхищена вашими успехами. Польди Кёрнер".

          Интерес к встрече сильнейших гиревиков мира, который проявили венцы, превзошёл все наши ожидания. Под соревнования был отведён лучший зрительный зал — Концертхауз, вмещавший до трёх тысяч зрителей. Но все билеты оказались распроданными ещё за месяц до начала борьбы.

          Чемпионат открыли атлеты легчайшего веса. Здесь борьба за золотую медаль развернулась между нашим Бакиром Фархутдиновым и иранцем Махмудом Намдью. После двух движений чемпион СССР оказался впереди своего соперника на 5 кг.

          Началось последнее движение. Фархутдинов толкнул штангу весом 120 кг и набрал в сумме 315 кг. Чтобы догнать его, Намдью надо было толкнуть 127,5 кг. Перед подходом он долго молился, закрыв глаза и став спиной к публике, потом резко повернулся и быстро подошёл к штанге. Но, видно, всемогущий аллах не очень-то поощрительно относится к занятиям спортом: взяв вес на грудь, Намдью так и не смог толкнуть его. Бросив штангу на помост, он тут же на сцене разрыдался.

          Победители встали на пьедестал почёта. Зазвучал Гимн Советского Союза. Фархутдинову вручили золотую медаль, Намдью — серебряную, его соотечественнику Мирзаи — бронзовую. Венская девушка преподнесла победителям цветы и, смущаясь, поцеловала их. Публика зааплодировала и весело засмеялась.8

          В полулёгкой весовой категории первенство оспаривали два наших участника: Рафаэль Чимишкян и Иван Удодов. Местная печать назвала их "близнецами". До третьего движения атлеты повторяли результаты друг друга и набрали одинаковую сумму. Более лёгкого Рафаэля такое равновесие устраивало. Но более тяжёлому Ивану для победы необходимо было толкнуть больше своего соперника.

          Но Удодов, видимо, решил не рисковать и лишь повторил попытку Чимишкяна. В итоге оба советских спортсмена набрали в сумме по 350 кг. Пальма первенства досталась более лёгкому Чимишкяну. Удодов подошёл к другу, поздравил и крепко обнял. Зал, по-видимому, не очень-то привыкший к таким сценам, взорвался бурей аплодисментов.

          В лёгком весе основной поединок разгорелся между советским атлетом Дмитрием Ивановым и австрийцем Йозефом Таухнером. Лишь когда свои попытки закончили все пятнадцать участников (в том числе и Таухнер с результатом 107,5 кг), на помост вышел Иванов. 110 кг он выжал очень чисто. Тем не менее судьи Кёцлер (ФРГ) и Гревс (ЮАР) зажгли красные лампочки. Наши руководители подали протест. И апелляционное жюри единодушно засчитало Иванову вес.

          Набрав в сумме 367,5 кг, Дмитрий Иванов стал чемпионом мира и Европы. Второе место досталось Йозефу Таухнеру. К пьедесталу подбежала девушка и вручила букет своему соотечественнику. Он долго благодарил её — и поцеловал под дружный смех публики. Девушку поправили — ведь чемпионом-то стал наш Иванов. Девушка смущённо забрала букет у Таухнера и отдала его Иванову. Дима поблагодарил девушку, крепко пожал руку австрийцу и передал ему букет под овацию всего зала.

          После выступления атлетов трёх весовых категорий сборная СССР набрала 18 очков, а наши основные соперники — атлеты США — ещё не вступали в борьбу. Они делали ставку на финальный этап состязаний.

          В полусреднем весе от СССР выступал впервые участвовавший в таких больших и ответственных международных соревнованиях молодой штангист Фёдор Богдановский, а от США — очень опытные спортсмены Питер Джордж и Стэнли Станчик.

          Джордж начал жим со 112,5 кг. Затем в накинутом на плечи халате, жуя резинку, на помост вышел Станчик. Он сравнительно легко выжал 117,5 кг. Столько же поднял и Фёдор, которого австрийская печать назвала "великим неизвестным советской команды". Во второй попытке этот же вес зафиксировал и Питер Джордж.

          Следующим весом были 120 кг. Джордж с ним не справился. Станчик сделал два подхода к 122,5 кг, но оба раза потерпел неудачу. То, что не удалось сделать американцу, под гром аплодисментов выполнил наш Федя. Он теперь оказался на 5 кг впереди Джорджа.

          — Прекрасно, Фёдор! — крикнул я ему.

          — Подожди, борьба только начинается, — остановил меня Яков Григорьевич Куценко.

          В рывке Богдановский поднял 122,5 кг. Столько же удалось вырвать и Станчику. А Джордж, вырвав 127,5 кг, догнал в сумме двух движений Богдановского. И он тут же попросил поставить на штангу 132 кг, намереваясь побить мировой рекорд Юрия Дуганова (131 кг), но не смог поднять штангу даже до коленей.

          Да, Яков Григорьевич был прав: борьба ещё только начиналась. И с каждой минутой она приобретала всё более ожесточённый характер.

          Толчок первым начал Станчик со 150 кг. Очень легко под аплодисменты поднял этот же вес и Фёдор. Джордж начал со 155 кг и тоже легко зафиксировал данный вес. Богдановский тут же толкнул 157,5 кг. Зал был захвачен этой волнующей борьбой. Решив во что бы то ни стало оторваться от советского атлета, Джордж поставил на штангу 160 кг и толкнул этот вес.

          — На штанге сто шестьдесят два с половиной килограмма. На помост вызывается Фёдор Богдановский, Советский Союз, — на трёх языках объявили судьи.9

          Зал замер. Фёдор подошёл к снаряду, взял штангу на грудь, поднял её над головой, но вдруг пошатнулся, и штанга полетела вниз. Золотую медаль чемпиона мира с суммой 405 кг завоевал Питер Джордж. Второе место и звание чемпиона Европы было присуждено нашему молодому Фёдору Богдановскому. Он первым подошёл к Питеру Джорджу, поздравил его, и оба спортсмена, обнявшись, пошли за кулисы. Их провожала волна оваций.

          В среднем весе звание чемпиона мира оспаривали двенадцать атлетов, но все присутствующие знали, что главная борьба разгорится между американцем Томми Коно и советским атлетом Трофимом Ломакиным. Так оно и получилось.

          Один за другим начали сходить с помоста представители других стран. Остались лишь двое — Ломакин и Коно.

          Первым в борьбу включился Трофим Ломакин. Он остановился в жиме на 137,5 кг. А Томми Коно установил в этом движении новый рекорд США — 140 кг.

          Состязания в рывке Томми начал с неожиданно малого веса — 122,5 кг — и только с третьей попытки зафиксировал его. Трофим же вырвал 130 кг. Трудно представить, что творилось в те минуты в зале. Овация гремела, не смолкая.

          Многие считали, что Ломакин уже обеспечил себе первое место: ведь он обошёл "непобедимого американца" на 5 кг, а в толчке являлся обладателем мирового рекорда — 170 кг. Повтори Трофим теперь этот результат — и победа была бы за ним. Но на сей раз Ломакина словно подменили. Он неуверенно толкнул 160 кг и дважды не смог зафиксировать 167,5 кг. А Коно блестяще поднял 172,5 кг. И, таким образом, стал обладателем золотой медали и двух мировых рекордов. Второй он установил в сумме троеборья, набрав 435 кг.

          Томми Коно завоевал в спортивном мире прозвище "Непобедимый". И на протяжении многих лет оправдывал её. Он чемпион XV и XVI Олимпийских игр, обладатель шести золотых медалей мирового первенства — коллекция, которой может позавидовать любой спортсмен.

          Глядя на этого стройного, сильного человека, можно подумать, что природа щедро его наградила. Но нет, природа была не очень милостива к Томми. С двух до четырнадцати лет он постоянно страдал астмой. Доктора были бессильны помочь. Один из них предложил попробовать заняться физкультурой. И Томми начал потихоньку заниматься гантельной гимнастикой. Родители и близкие, как об этом рассказывает сам Коно, были против, считая, что подобные увлечения вредны. Но Томми не послушался. И постепенно болезнь прошла.

          Увлечённый гимнастикой, Томми продолжал упорно тренироваться и в результате добился права участвовать в крупных соревнованиях.

          Томми было 18 лет, когда в 1948 году он впервые выступил в розыгрыше на первенство Северной Калифорнии. Набрав в сумме трёх движений 267,5 кг, он занял второе место в лёгком весе. В мае 1950 года Коно выступил уже на чемпионате США и с суммой 345 кг занял второе место вслед за чемпионом мира Джо Питменом. В первый раз мировая слава пришла к Коно в Хельсинки, где в единоборстве с нашим атлетом Евгением Лопатиным Томми завоевал звание олимпийского чемпиона.10

          Следующими на помост вышли атлеты полутяжёлого веса. От СССР был заявлен Аркадий Воробьёв, впервые выступивший тогда в этой весовой категории, от США — пользовавшиеся мировой известностью Клайд Эмрич и Дэвид Шеппард. Уже после жима Аркадий оказался впереди Шеппарда на 12,5 кг и Эмрича на 7,5 кг. В сумме троеборья Воробьёв установил новый мировой рекорд — 460 кг. Прежний рекорд, принадлежавший американцу Шеманскому, был побит сразу на 15 кг — случай почти беспрецедентный в мировой спортивной истории. Трудно передать, что в ту минуту творилось в зале. Рассказать об этом нельзя — это нужно было пережить! Согласно ритуалу, нарядно одетые девушки преподносили всем чемпионам по букету. Воробьёву же вручили несколько букетов сразу. Беспрерывно щёлкали фотоаппараты, трещали кинокамеры, и всё это заглушал шум неистовых оваций.

          — Браво, Воробьёв! Молодцы, русские! — неслось со всех сторон.

          Своей выдающейся победой Аркадий Воробьёв закрепил победу всей советской команды. После этого сборная СССР, набравшая 29 очков, стала недосягаемой. Четыре её представителя завоевали звание чемпионов мира, шесть — чемпионов Европы. Наши атлеты в ходе состязаний установили три мировых и семь всесоюзных рекордов.

          "Это была поистине убедительная победа, и русские могут по праву гордиться ею", — написала одна из популярнейших венских газет.

          Среди тяжеловесов бесспорное преимущество имел Норберт Шеманский. Занявший второе место Бредфорд отстал от него на 25 кг. Шеманский стал автором двух мировых рекордов: в рывке — 150 кг и в троеборье — 487,5 кг.11

          Моя лучшая сумма в то время была 455 кг. О, как много ещё надо было работать, чтобы получить право защищать честь нашей страны на первенстве мира в тяжёлом весе!

          Соревнования закончились. Одна группа участников нашей сборной поехала в Зальцбург, другая, в которую вошёл и я, — в Линц.

          По пути в Линц мы осмотрели знаменитую на весь мир "Пещерную дорогу". В колоссальном по размерам подземном гроте создан миниатюрный город. Здесь имеются макеты домов, магазинов, кафе. Отсюда убегают вглубь узкие длинные коридоры. Огромное впечатление произвёл на нас маленький подземный поезд, паровоз которого сделан в виде огнедышащей пасти дракона. Он мчал нас мимо чудесных сказочных видений.

          На приёме у бургомистра Линца мы увидели в его кабинете фотографию нашей футбольной команды "Торпедо". Оказывается, в 1953 году автозаводцы выступали здесь после большого наводнения и все деньги от сборов отдали в пользу пострадавших.

          — Мы никогда не забудем этого благородного поступка, — сказал в своей речи бургомистр.

          На обратном пути из Линца в Вену наш автобус остановился около небольшой пивной, расположенной на углу улицы Хайциге. Пройдя через шумный, прокуренный зал, мы очутились в длинной узкой комнате. На её стенах висели портреты штангистов. За столиками сидели посетители, пили пиво и курили. В глубине зала мы разглядели помост. На нём стояла старая, проржавевшая штанга.

          — Что это? — спросили мы.

          — Здесь помещается рабочий игровой клуб. Недавно он отметил своё пятидесятилетие, — ответил нам один из посетителей. — У рабочих нет возможности тренироваться в настоящем зале, нет инвентаря, нет тренера. Вот они и вынуждены заниматься здесь.

          Завязалась беседа. Наш представитель, заслуженный мастер спорта Константин Назаров, рассказал собравшимся о советском спорте, о том, что наше государство не жалеет средств для улучшения здоровья народа.

          Из-за стола поднялся седой старик. Он подошёл к Назарову и обнял его.

          — Я основал этот клуб, — сказал он. — Меня зовут Хубер. Мне восемьдесят четыре года. Я видел на своём веку многих прославленных чемпионов. А теперь я увидел советских атлетов. Вы замечательные люди и великолепные спортсмены. Это была мечта моей жизни. Теперь можно и умирать...

          Мы были растроганы его словами и молчали. На прощание мы сфотографировались вместе с Хубером и оставили ему на память свои автографы.

          На следующий день мы покинули Австрию.

          Возвратившись в Москву, я продолжил упорно учиться и не менее упорно тренироваться. Принял участие в состоявшемся у нас матче СССР-Египет, во время которого повысил рекорд СССР в троеборье ещё на 2,5 кг (457,5 кг).

          До конца года я ещё дважды повышал рекорд СССР в толчке, доведя его до 176,5 кг. Радовали ли меня эти результаты? Конечно! Они свидетельствовали о том, что я продвигаюсь к своей цели. Пусть медленно, пусть тяжело, но продвигаюсь...

          В апреле 1955 года в Минске прошёл очередной чемпионат страны. Там я в третий раз стал чемпионом своей страны в тяжёлом весе с результатом 450 кг. Но абсолютно лучший результат на этих состязаниях показал всё же Аркадий Воробьёв — 460 кг.

          Если по совести, то мне было стыдно смотреть в глаза товарищам: ведь Аркадий весил 90 кг, а я — 107 кг.

          — Надо оторваться от полутяжеловесов, — говорил мне Роман Павлович.

          Я и сам понимал, что надо. Но как это можно было сделать?

          Мы долго сидели с тренером, составляя новые графики и думая над тем, как лучше построить тренировочный режим. Мы повысили нагрузки. Три раза в неделю я проводил в зале по три с половиной часа, поднимая за это время в общей сложности до 18 тонн.

          В июне 1955 года в гости к москвичам прибыла сборная тяжелоатлетов США, в состав которой входил Пауль Андерсон — человек, слава и легенды о котором облетели тогда весь мир.

          Первый раз я увидел Андерсона 11 июня на тренировке в гиревом зале московского стадиона "Динамо". На тренировку гостей пришли посмотреть все участники сборной СССР, представители спортивной общественности и, конечно, неутомимые корреспонденты. Взоры присутствующих были прикованы, понятно, к легендарному тяжеловесу. Когда он взошёл на весы, по залу, точно вихрь, пронеслись вопросы:

          — Сколько?

          — Сколько?

          Тренер американцев Боб Гофман охотно сообщил, что его "бэби" весит 155 кг при росте 177,5 см. В то лето Андерсону исполнилось 22 года.

          Пауль Андерсон швед по национальности, он родился и вырос в маленьком американском городке Элизабетон в штате Теннесси. С детских лет он пристрастился к спорту: толкал ядро, метал диск и особенно увлекался бейсболом. Пауль был одним из лучших защитников Фурманского университета в штате Южная Каролина.

          К девятнадцати годам вес юноши составлял уже 118 кг. Подвижными играми становилось заниматься всё труднее и труднее. И вот в январе 1952 года Пауль переступил порог тяжелоатлетического зала. На первой же тренировке он трижды присел со штангой, весившей 145 кг. К лету 1954 года без каких-либо особых усилий он набрал в сумме троеборья 482,5 кг. Перед самым первенством мира Андерсон попал в автомобильную катастрофу, и только это обстоятельство позволило Шеманскому получить ещё одну золотую медаль.

          Уже тогда Пауль был несравненно сильнее всех в мире. Едва оправившись от травм и восстановив свои силы, он на соревнованиях в штате Северная Каролина показал результат, взволновавший всю мировую спортивную общественность — 517,5 кг в сумме троеборья.

          И вот мы получили возможность понаблюдать за его тренировкой. Без всякой разминки Пауль шесть раз подряд выжал вес 147,5 кг и ещё вдобавок три раза присел с этой штангой. Через двадцать минут он попросил установить на штангу 172,5 кг и снова выжал этот вес на три раза. В перерыве мы с Аркадием Воробьёвым подошли к Андерсону.

          — Как работает ваше сердце, не чувствуете ли вы болей? — задал Аркадий чисто медицинский вопрос.

          — Всё о'кэй! — раздалось в ответ. — Всё в порядке. После упражнений моё самочувствие прекрасное.

          Через полчаса Андерсон способом "низкий сед" вырвал 135 кг. Затем он, лёжа на скамье, выжал на шесть раз 182,5 кг. На штангу установили 205 кг. Пять человек подали её лежавшему на скамье спортсмену, и он выжал её на три раза, а затем стал готовиться к своему заключительному упражнению — приседанию.

          Это было необыкновенное зрелище. Андерсон сбросил ботинки и босиком подошёл к штанге весом 275 кг, лежавшей на стойках. Зрители заволновались: выдержит ли гриф такой вес? Насчёт того, выдержит ли вес Андерсон, никто уже не сомневался. И в самом деле, свободно присев со штангой пять раз, Пауль положил снаряд на место.

          Раздались аплодисменты. Пауль помахал публике рукой и сел возле нас.

          Я смотрел на него и думал: "Да, такую глыбу мышц, как ни старайся, не натренируешь. Таким надо родиться". Как мне кажется, когда в 1957 году мир облетела весть, что Андерсон перешёл в профессионалы, многие любители спорта облегчённо вздохнули. Ведь этот феномен мог настолько "испортить" мировые рекорды, что для их "исправления" потребовалось бы родить второго такого Пауля.

          В свободное от тренировок время американцы знакомились с Москвой. Она их восхищала. Учителю из Флориды легковесу Питмену, чемпиону мира 1950 года, особенно понравился Московский университет.

          — Это настоящий дворец, — воскликнул он. — Я был в ваших общежитиях для студентов, там в каждой комнате живёт один человек. Это уму непостижимо. В наших университетах одну комнату занимают семь-восемь человек...

          Дэвид Шеппард оказался большим знатоком и любителем искусства, особенно классической музыки. Вместе со своими товарищами он побывал в Большом театре, где смотрел балет "Лебединое озеро" и слушал оперу "Борис Годунов".

          — Мастерство и изящество вашего балета выше всяких похвал, — сказал мне Шеппард. — Я был в театрах Нью-Йорка, Парижа, Лондона, Вены, но ничего подобного нигде не видел. Я искренне завидую вам: ведь вы в любой момент можете побывать в таком театре. Это настоящее счастье.

          Паулю Андерсону особенно понравилось московское метро.

          Побывали гости и на вечере, посвящённом столетию со дня опубликования книги великого американского поэта Уолта Уитмена "Листья травы".

          На Красной площади штангисты из США встретились с итальянскими и египетскими ватерполистами, гостившими в Москве, с туристами из Франции, Греции и ФРГ.

          — А где же "железный занавес?" — спрашивали американцы удивлённо.

          Мы только пожимали плечами в ответ и улыбались.

          Наконец наступил долгожданный день соревнований. Погода не баловала зрителей: небо заволокли тучи, начался дождь. Несмотря на это, двенадцать тысяч москвичей заполнили открытые трибуны Зелёного театра.

          — У нас на Родине, — говорил мне Пауль Андерсон, — соревнования штангистов никогда не собирают столько публики. На самых крупных из них бывает не больше тысячи человек.

          Под звуки марша, тепло приветствуемые зрителями, на сцену вышли оба коллектива. Мы преподнесли своим соперникам букеты живых цветов, вручили памятный вымпел и кубок.

          Первыми на помост вышли атлеты легчайшего веса Владимир Стогов и Чарльз Винчи. В жиме Винчи поднял 95 кг, Владимир Стогов — 97,5 кг. Поединок обещал быть интересным, но американец выбыл из соревнования в связи с травмой. В толчке Владимир Стогов установил новый всесоюзный рекорд — 128 кг, а в сумме троеборья набрал 317,5 кг.

          Рафаэль Чимишкян оказался без конкурента, так как в полулёгком весе американцы участника не выставили. Впрочем, сумма, набранная советским спортсменом в тот раз — 340 кг, — свидетельствовала о том, что бороться с ним было бы очень трудно.

          Ещё одно очко советской команде принёс Николай Костылев, победивший ветерана американской команды Джорджа Питмена. В ходе соревнований Костылев установил новый мировой рекорд в рывке — 123 кг, а в сумме набрал 375 кг против 340 кг своего соперника.

          Состязание Томми Коно и Юрия Дуганова зрители ожидали с особым нетерпением. Ведь в 1953 году атлеты уже встречались в Стокгольме на первенстве мира, где Юрий занял третье место вслед за Коно и Шеппардом. Сейчас им вновь предстояло помериться силами. После двух движений оба участника набрали одинаковую сумму, и только толчок, в котором гаваец особенно силён, решил поединок в его пользу. Сумма Коно 410 кг, Дуганова — 402,5 кг.

          Затем на помосте встретились старые соперники: Стэнли Станчик и Трофим Ломакин. На XV Олимпийских играх Ломакин занял первое место, Станчик — второе. На чемпионате мира 1953 года Трофим Ломакин стал вторым, Станчик — третьим. Советский атлет и на этот раз продемонстрировал своё превосходство, победив с суммой 422,5 кг. Станчик набрал на 15 кг меньше.

          В полутяжёлом весе Аркадий Воробьёв проиграл Дэвиду Шеппарду в упорной, захватывающей борьбе, набрав 450 кг против 457,5 кг у Шеппарда.

          Следующими на помост должны были выйти тяжеловесы.

          В раздевалке я внимательно наблюдал за Андерсоном. Он не делал никакой разминки, даже ни разу не присел, не прошёлся перед тем, как выйти на помост. 172,5 кг, сразу установленные на штанге (что было на 4 кг выше мирового рекорда канадца Хепбурна в жиме двумя руками), явились для Андерсона своеобразной разминкой.

          После этого Андерсон наконец принялся поднимать околопредельные для себя веса. Для начала он выжал 182,5 кг, установив тем самым ещё один мировой рекорд. А рывок 142,5 кг и толчок 193 кг дали ему огромную по тем временам сумму — 517,5 кг. Стоит ли рассказывать, что испытывал я, отстав от победителя на 67,5 кг?

          Но я твёрдо решил не сдаваться. Я верил, что труд и настойчивость могут в конце концов принести мне то, что Андерсон получил в подарок от природы.

          Следующий матч американские и советские атлеты провели в Ленинграде. Гости пытались взять здесь реванш за поражение в командном зачёте, но неудачно. Большой успех выпал там на долю Томми Коно: он установил новый мировой рекорд в жиме для атлетов полусреднего веса — 132,5 кг, а в сумме троеборья превысил свой же прежний мировой рекорд на 15 кг.

          В тяжёлом весе в Ленинграде от нас выступил Женя Новиков, установивший новый рекорд СССР в жиме — 152,5 кг.

          В конце июня, отдыхая в Кисловодске, я узнал, что Женя отобрал у меня и рекорд в троеборье, показав хорошую сумму — 460 кг. Этот результат продержался до августа. На Спартакиаде ВЦСПС я набрал сумму 462,5 кг, а в сентябре на первенстве Москвы — 470 кг, попутно побив рекорды страны в жиме (153,5 кг) и в толчке (180 кг).

          Это был уже серьёзный успех, но он всё же не дал мне возможности поехать в Мюнхен на очередной чемпионат мира даже запасным.

          Год был уже на исходе. В декабре я обновил три рекорда СССР. Мои результаты были: в жиме — 155 кг, в рывке — 140,5 кг, в сумме троеборья — 472,5 кг. Я стал почти единоличным держателем рекордов страны в тяжёлом весе. Решена была и задача отрыва от полутяжеловесов — я ушёл от них вперёд на 12,5 кг. Настроение, сильно испорченное в июне, стало заметно улучшаться.


Глава 6

Перед штурмом

Комсомольское поручение
В городе отшумевшей Олимпиады
Снова среди друзей
Здравствуй, Мельбурн!
Подарки Родины

          Меня вызвали в комитет комсомола.

          — Наш институт, — сказал секретарь, — посылает агитбригады в подмосковные колхозы для пропаганды физической культуры. Тебе придётся возглавить одну из них.

          — Хорошо. А кто поедет со мной?

          — Подбирай сам. Мы поможем.

          Для того чтобы определить, кого взять, я решил съездить к своим подопечным и предварительно поговорить с ними.

          Колхоз "Заря Победы" — один из самых дальних в Московской области. Я выехал из столицы рано утром, а добрался к месту, когда недолгий январский день был уже на исходе. От станции километра три пришлось двигаться пешком. Тихо падал снежок. Вокруг, куда ни кинешь взгляд, лежала укутанная в белое равнина. Даже лес на горизонте казался белой стеной. Дышалось легко и радостно.

          Вдруг сзади на дороге послышался шум мотора. Я оглянулся: ныряя на ухабах, мчался зелёный "газик". Я посторонился, уступая дорогу, но водитель притормозил и, открыв дверцу, предложил:

          — Садись, мил-человек, подвезу...

          — Дойду, уже недалеко...

          — В "Зарю Победы" шагаешь? К нам, значит? А по каким делам?

          Я вкратце объяснил.

          — Мил-человек, да ведь это, что называется, на ловца и зверь бежит. Ну-ка, садись, — и водитель потянул меня за рукав.

          Вот так я и познакомился с внештатным инструктором физкультуры колхоза Фёдором Самойловым.

          А через час мы уже присутствовали на очередном занятии секции штанги, одной из самых здесь многочисленных.

          — Ну как, мил-человек, наши хлопцы? — спрашивал Самойлов, и было видно: ему очень хочется услышать доброе слово о своих воспитанниках.

          Занятия секции проходили в просторном, светлом зале. В его центре стояла сверкавшая хромом, видно, совсем недавно купленная штанга, а рядом, на стойках, другая, потусклее. Вдоль стены выстроились гантели различных размеров. В правом углу зала была установлена перекладина, и на ней рослый парнишка выполнял несложные гимнастические упражнения.

          Глядя на всё это, я невольно вспомнил маленькую венскую пивную на углу улицы Хайциге, где в мареве табачного дыма без тренера и почти без инвентаря занималась группа рабочих спортсменов. Вот бы показать им этот колхоз и эту секцию...

          Мы быстро договорились. В следующее воскресенье в гости к шефам приехали олимпийский чемпион и мировой рекордсмен Трофим Ломакин, мастера спорта гимнаст Михаил Лисицкий, футболист Сергей Ионов, баскетболист Алексей Федотов. Они рассказали колхозным физкультурникам о методах тренировок, поделились своими впечатлениями о выступлениях за рубежом. А потом участники колхозной самодеятельности показали нам своё искусство.

          — Приезжайте к нам почаще, милые люди, — говорил нам на прощание Фёдор Самойлов.

          — Обязательно приедем, — отвечали мы.

          Так началась наша дружба с товарищами из колхоза "Заря Победы", которая длится вот уже несколько лет. Мы ездим друг к другу в гости, рапортуем о своих достижениях. Члены нашей бригады собрали и подарили колхозу спортивную библиотеку.

          Январь — месяц напряжённой учёбы. В институте шла экзаменационная сессия. В эти дни приходилось особенно много просиживать за учебниками: не хотелось сдавать взятых в техникуме темпов. И вот в моей зачётной книжке появились первые пятёрки. Однажды, увидев мою зачётную книжку, товарищ по секции Вова Сысоев сказал:

          — И чего ты зря мучаешься, Лёша? Разве троечки тебя не устроили бы?

          — Дело не в отметках, Вова, — ответил я ему. — Дело в знаниях. Я не хочу ничего делать наполовину...

          Весна прошла в напряжённой учёбе и беспрерывных тренировках. В мае мы проводили группу товарищей, участников второй сборной СССР, в Китай. А через месяц и сами выехали в Хельсинки. Здесь проходил очередной чемпионат Европы по поднятию тяжестей.

          Первую золотую медаль нашей команде принёс атлет легчайшего веса Стогов. Он финишировал с суммой 325 кг и завоевал звание чемпиона континента. На втором месте оказался талантливый болгарский атлет Георгиев, на третьем — чешский штангист Сайтл.

          "Начало чемпионата, — написала по этому поводу вечерняя газета, — ознаменовалось крупным успехом советских спортсменов и их союзников из стран социалистического лагеря."

          Да, в этих словах была правда. Атлеты братских с нами стран за последнее время сильно шагнули вперёд. Но иначе и быть не могло: ведь в этих странах спорт стал достоянием широких масс.

          Эту мысль подтвердил весь дальнейший ход состязаний. В полулёгком весе золотая медаль досталась Рафаэлю Чимишкяну с суммой 340 кг. Второе и третье места заняли итальянец Себастьяно Маннирони и поляк Мариан Зелинский с одинаковым результатом — 325 кг. Но итальянец оказался на 800 граммов легче, и серебряную медаль вручили ему.

          Каждая победа, каждый успех публика встречала овациями. Но особенно приветствовали зрители советского атлета Николая Костылева, установившего новый мировой рекорд в рывке для атлетов лёгкого веса — 125 кг. Он же стал первым и по сумме троеборья — 377,5 кг. На втором месте оказался представитель Австрии Йозеф Таухнер — 357,5 кг.

          В полусредней весовой категории чемпионом континента стал наш соотечественник Игорь Рыбак с суммой 382,5 кг.

          В среднем весе уверенно победил Трофим Ломакин.

          "В Хельсинки мне особенно везёт", — сказал он в раздевалке.

          Действительно, ведь именно здесь он четыре года назад завоевал звание олимпийского чемпиона, а теперь подтвердил звание сильнейшего на континенте.

          В полутяжёлом весе наш Фёдор Осыпа уступил первое место французу Дебюфу.

          Перед поединками тяжеловесов я немного поволновался, глядя на огромную фигуру чемпиона Европы Альдеринга, весившего 174 кг. Но всё в конце концов обошлось благополучно: набрав в сумме 465 кг, я занял первое место и впервые стал чемпионом Европы. Нужно ли рассказывать о том, какую радость испытал я в тот момент? Альдерингу на этот раз не удалось удержаться даже на втором месте: его обошёл молодой экспансивный итальянец Пигаяни. Когда были подведены окончательные результаты, итальянец сначала горько расплакался, видимо, сожалея о потере первого места, а затем исполнил на весь зал весёлую песню.

          В Москве, на Внуковском аэродроме, среди многих встречавших я с удивлением и радостью увидел ребят из подшефного колхоза во главе с Фёдором Самойловым.

          — Какими судьбами вы тут, Федя?

          — Как же, мил-человек, мы ведь уже знаем про твою победу и решили приехать. На вот, — и Фёдор, смущаясь, сунул мне в руки букет роз.

          Не скрою, увидеть на аэродроме колхозных ребят, с которыми я недавно познакомился, было очень приятно.

          На аэродроме произошла ещё одна радостная встреча. Поздравить нас пришла делегация с завода. Они называли меня не иначе, как "наш чемпион". Председатель заводского комитета физкультуры Серёжа Логинов заговорщически сказал:

          — Обязательно приходи к нам, Алёша, много интересного увидишь.

          Особенно просить меня не было нужды. Немного отдохнув, я уже через день пришёл в гости к калининцам. В те горячие июльские дни вся страна готовилась к грандиозному празднику советских физкультурников — Спартакиаде народов СССР. Готовились к ней и на заводе. Там проходили состязания между цехами, шла массовая сдача норм ГТО.

          — Хорошо, что пришёл, — искренне обрадовался Логинов. — Сегодня у нас небольшое торжество: награждаем новых разрядников. Хотим, чтобы именно ты вручил им значки.

          — Что ж, я согласен...

          На зелёном ковре футбольного поля был установлен стол, покрытый красной материей. К столу один другим подходили спортсмены: бегунья Лида Александрова из отдела технического контроля, шестовик Павел Ерохин — молодой инженер из литейного, штангист Яков Симаков из формовочного цеха... Они поднялись уже на первую ступеньку мастерства. Путёвку в большой спорт завод дал им так же, как когда-то дал её мне.

          Началась подготовка к Спартакиаде народов СССР. За несколько дней до начала невиданных по массовости состязаний вступил в строй новый стадион имени В.И.Ленина в Лужниках. Стадион на сто тысяч зрителей! Небывалые размеры главного амфитеатра, плавательный бассейн, малая спортивная арена, десятки футбольных полей, теннисных кортов, волейбольных и баскетбольных площадок...

          "Советская молодёжь, наши замечательные спортсмены получили хороший подарок, — сказал о новостройке в Лужниках Никита Сергеевич Хрущёв, — и теперь Родина ждёт от наших спортсменов ещё более выдающихся побед и достижений."

          Мы горели желанием ответить делом на этот призыв.

          Наступил долгожданный день 5 августа 1956 года. Начался торжественный марш спортивных колонн. Рядом с Государственным флагом СССР развевались знамёна всех пятнадцати республик.

          Перед трибунами прошли представители солнечного Казахстана. Ещё несколько лет назад здесь не было спортсменов, способных состязаться на равных с лучшими атлетами страны. Теперь же их были десятки. В их числе призёр состязаний в беге на 3 тысячи метров Евгений Казяйкин, мастера спорта по стрельбе Х.Абдурахманов, Г.Майлыбаев, К.Скворцов, М.Бабиков, пятиборец сельский учитель А.Кубаев...

          А кто бы мог мечтать ещё пятнадцать-двадцать лет назад, что чемпионка мира по гимнастике будет уроженкой Ташкента; что из узбекской столицы выйдут сильнейшая гимнастка страны Г.Коновалова и победитель международных состязаний по борьбе Г.Гамарник? Эти списки можно было бы продолжить. Но главное было даже не в этих именах, а в том, что за ними стоят миллионы представителей талантливой молодёжи, могучая армия советских физкультурников. Это свидетельствует о том, что СССР был, есть и всегда будет великой спортивной державой.

          Праздник открытия удался на славу. Очень хорошо сказал о нём мой отец. Он всё время был на трибунах, а затем, разыскав меня в раздевалке, обнял и взволнованно проговорил:

          — Завидую вам, Лёха. Дождались настоящей жизни. Посмотришь на такое и веришь — недалеко до коммунизма, совсем недалеко.

          Потом начались соревнования. Каждый участник Спартакиады сражался за победу очень упорно: ведь она приносила не только высокое звание чемпиона, но и право на поездку в далёкий Мельбурн.

          Соревнования по поднятию штанги проходили в спортивном корпусе Московского государственного университета на Ленинских горах. В легчайшем весе Владимир Стогов повторил сумму, набранную им на чемпионате Европы, и занял первое место.

          В полулёгком весе участвовало более сорока спортсменов. Но многие считали, что основная борьба разгорится между двумя сильными соперниками: двукратным чемпионом мира Рафаэлем Чимишкяном и олимпийским чемпионом Иваном Удодовым. Трудно было предположить, что кто-либо сумеет оказать им сопротивление.

          В жиме Чимишкян и Удодов остановились на 105 кг.12 Неожиданно молодой представитель сборной краёв и областей РСФСР Юрий Тарелкин выжал 107,5 кг. Считая, что состязания в жиме уже окончены, я стал пробираться к выходу, чтобы немного прогуляться. Но в это время, как гром с ясного неба, раздался голос судьи-информатора:

          — На штанге сто десять килограммов. Первый подход сделает Евгений Минаев.

          По залу пронёсся гул. Все спрашивали друг у друга:

          — Кто такой Минаев?

          — Откуда он?

          Никто этого не знал. И немудрено. Ведь Евгений Минаев был всего-навсего чемпионом города Житомир. Незадолго до Спартакиады его перевели в Московский военный округ. В свободное от службы время он получил возможность тренироваться в Центральном спортивном клубе Министерства обороны, откуда попал в сборную столицы. Меня, знавшего всё это, поразила тогда смелость Минаева. Не всякий спортсмен, впервые участвующий в крупных всесоюзных соревнованиях, решится начать выступление с такого огромного веса.

          Зал притих, наблюдая за отважным новичком. Минаев же легко зафиксировал 110 кг и ушёл за кулисы, подарив зрителям добрую улыбку. В тот день Евгений установил мировой рекорд в жиме — 114 кг.

          В двух других движениях борьба проходила с не меньшим накалом. Большой опыт и неистребимая воля помогли Удодову — он завоевал золотую медаль с суммой 340 кг. Вторым стал молодой Юрий Тарелкин, проигравший Удодову всего два с половиной килограмма, и только третьим — Рафаэль Чимишкян, считавшийся до этого непобедимым. Его результат был 335 кг. Такую же сумму набрал и Евгений Минаев. Четвёртое место с такой отличной для дебюта суммой было крупным успехом молодого армейца.

          — О, этот парень далеко пойдёт, — сказал мне Роман Павлович.13

          Время показало, что он не ошибся. Прошло совсем немного лет, и бывший чемпион Житомира стал чемпионом мира.

          В лёгком весе встретились чемпион и рекордсмен мира Николай Костылев, ленинградец Александр Фаламеев и чемпион Европы Игорь Рыбак.

          Первым закончил соревнование Рыбак. Он набрал в сумме 375 кг — результат экстра-класса. Чтобы догнать лидера, Фаламееву нужно было толкнуть 150 кг. И Александр решил начать именно с этого веса. Когда судьи объявили его решение, все в зале ахнули:

          — Не слишком ли смело?

          Да, это было смело, может быть, даже дерзко. Это был отчаянный риск. Но в умении рискнуть в решительную минуту как раз и заключается класс спортсмена. В первой попытке Фаламеев бросил штангу за себя. Во второй ему тоже сопутствовала неудача. Но в третьей, решающей попытке, собрав всю свою волю в кулак, "отважный ленинградец", как его успели окрестить зрители, взял вес. И наградой за это ему стала не только золотая медаль чемпиона, но и волнующе тёплый приём публики.

          В трудном единоборстве с Евгением Новиковым я занял первое место с новым рекордом СССР в сумме троеборья — 475 кг.

          За время Спартакиады штангисты установили четыре мировых и четыре всесоюзных рекорда.

          Но вот отшумел праздник. Выявились победители по всем видам спорта. Страна поручала им защищать свою честь на великом форуме спортсменов мира — XVI Олимпийских играх.

          В октябре участники Олимпиады уехали в Ташкент. Здесь проходил последний перед Мельбурном тренировочный сбор. За десять дней до вылета состоялась контрольная прикидка, на которой мне удалось набрать в сумме 490 кг. Это был второй в мире — после Андерсона — результат, и я надеялся, что на сей раз приму участие в состязаниях.

          Наступил день вылета. Было около пяти часов утра, когда автобус, в котором находилась команда штангистов, остановился неподалёку от взлётной площадки.14 Несмотря на столь ранний час, проводить спортсменов в далёкий путь пришли представители комсомольских и физкультурных организаций, трудящиеся города и, что особенно тронуло нас, юные любители спорта из местного суворовского училища.

          Прощание окончилось. Мы поднялись по трапу. Плотно закрылись двери, взревели мощные реактивные двигатели, и серебристый красавец "ТУ-104", плавно оторвавшись от земли, взял курс на Дели. Поднявшись в воздух, мы сразу же поняли, какая это удобная машина. Скорость — 900 километров в час, а мы ничего не чувствовали. В стаканах, не проливаясь, стоял чай, пассажиры спокойно читали, играли в домино и шахматы, как в вагоне обыкновенного поезда.

          Машина шла на высоте девять тысяч метров, но горы казались совсем близкими. То здесь, то там виднелись снежные шапки Гималайских вершин, сползавшие вниз ледники, высокогорные озёра, сверкавшие под солнцем, рождавшиеся реки. Самолёт продолжал свой путь на Восток. Занималась заря. Это была, пожалуй, самая короткая утренняя заря в нашей жизни. Рассвет вспыхнул сразу, а через несколько минут в окна полило свои ослепительные лучи не по-осеннему тёплое солнце.

          Незаметно промелькнул Дели. В Рангуне мы должны были пересесть на самолёт американской авиакомпании. Но перед вылетом нам предстояло отдохнуть в этом городе.

          Мы вышли из самолёта и словно попали в баню. Несмотря на поздний вечер, термометр показывал тридцать градусов. Стояла ужасная духота. Автобус повёз нас в город по обсаженной пальмами дороге.

          В каждом номере нашей гостиницы были установлены мощные вентиляторы, но и они не могли спасти нас от духоты. С непривычки все спали плохо. Только рассвет принёс с собой прохладу. Но пора было снова трогаться в путь.

          Следующую остановку сделали в Сингапуре. Мы вышли из самолёта. Был ясный тропический день. Солнце палило нещадно. Нас окружили корреспонденты местных газет, представители английской и американской прессы. Посыпались вопросы, на которые было трудно ответить.

          — Сколько и какие рекорды вы собираетесь установить в Мельбурне? Кого вы считаете вероятным победителем Олимпиады в целом и состязаний по поднятию штанги в частности?

          Мы отвечали в духе известной русской пословицы: "Поживём — увидим".

          Сингапур — удивительно своеобразный город. В нём почти нет тротуаров. Здесь я впервые увидел рикшу. Правда, рикши тоже решили механизировать свой труд на основе "новейшей техники": они уже не бегают, как раньше, а сидят на велосипедах, установленных сбоку или позади пассажирских колясок. Но труд их от этого "усовершенствования" не перестал быть тяжёлым и унизительным.

          Через какое-то время мы снова пустились в путь. Теперь внизу, под крыльями самолёта, виднелась безбрежная гладь океана. Мы впервые пересекали экватор по воздуху, и экипаж американского самолёта вручил каждому пассажиру грамоту-свидетельство об этом событии.

          Зал аэропорта в Мельбурне был до отказа заполнен встречающими. Каждый из них хотел обязательно заполучить хотя бы один автограф советского спортсмена.

          Мы с большим трудом пробились к автобусам. Наш путь лежал на северную окраину города, в олимпийскую деревню, в которой нам предстояло жить и тренироваться все дни Олимпиады.

          В олимпийской деревне нас уже ждали участники советской команды, которые проделали путь до Мельбурна на теплоходе "Грузия".

          Утро следующего дня мы все встретили в приподнятом настроении — ведь это было 7 ноября. Мы сердечно поздравили друг друга с праздником Великой Октябрьской Социалистической революции. В полдень посмотрели фильм "Парад на Красной площади". У всех было такое ощущение, словно мы только что побывали на Красной площади, вместе со всеми приветствовали руководителей партии и правительства. А когда погас экран, все мы дружно запели "Широка страна моя родная".

          Когда я пришёл в номер, меня ждала пачка телеграмм. Среди них были телеграммы от коллектива цеха, от комсомольцев завода, от спортсменов колхоза "Заря Победы"... И в каждой — тёплые слова привета, поздравления с праздником, пожелание успехов. Каким дорогим подарком являются эти весточки с Родины для каждого советского спортсмена, когда он находится за рубежом родной земли...

          На следующий день мы знакомились с Мельбурном. Это очень большой и очень "низкий", как кто-то выразился, город. Он сплошь состоит из одно- и двухэтажных домиков. Есть здесь и несколько высоких зданий, но они расположены только в районе так называемого Сити, где сконцентрированы банки, акционерные общества и редакции газет.

          А стоит только пройти несколько кварталов в любую сторону — и словно попадаешь в огромный пригород. В ряд выстроились маленькие коттеджи с крошечными палисадниками. Все домики выкрашены в яркие цвета — красные, зелёные, голубые. В городе много парков. В одном из них, "Ярра-парке", расположен олимпийский стадион, вмещающий сто десять тысяч зрителей. Неподалёку разместились плавательный бассейн, тренировочный легкоатлетический стадион, деревянный велотрек, зал для баскетбола и футбольный стадион.

          Побывали мы и в оперном театре. В те дни здесь проходил так называемый Моцартовский сезон. Шла опера "Дон-Жуан" с участием двух итальянских певцов.

          Как-то, проезжая по городу, мы обратили внимание на роскошный особняк и спросили переводчика, кому он принадлежит.

          — Лошади, — коротко ответил он.

          Мы недоумённо переглянулись: может быть, переводчик шутит? Но переводчик не шутил. Дом действительно принадлежал лошади. Когда-то в этом доме жил один австралийский миллионер. Умирая, он завещал всё своё состояние любимой лошади. И с тех пор лошадь живёт в особняке. За ней ухаживает большой штат прислуги, летом её вывозят на дачу. Такова одна из "причуд" представителей капиталистического мира. И это в то время, когда на улицах Мельбурна мы видели бездомных людей, выпрашивавших подаяние.

          Нам довелось встретиться и с коренными жителями Австралии, которые в результате зверского истребления и массового вымирания теперь крайне малочисленны. Один из таких "хозяев" Австралии рассказал нам, что им трудно получить работу, поэтому они вынуждены довольствоваться случайными, нищенскими заработками. Товаров в магазинах много, это преимущественно товары из Америки и Англии. Но магазины большей частью пусты — покупательная способность населения ничтожно низка.

          Начались тренировки. В первые дни всем было очень трудно: сказывался длительный перелёт и большая разница во времени. Но уже через несколько дней наша жизнь вошла в нормальную колею.

          Всё ближе подходило время состязаний. Я был в полной уверенности, что на уж этот-то раз мне ничто не помешает выступить. И вдруг...

          Вдруг все карты спутал аргентинец Хумберто Сельветти. Он прибыл в олимпийский лагерь совершенно неожиданно, за два дня до начала поединков тяжелоатлетов. На первых же тренировках Сельветти показал, что может добиться очень высокого результата. Чтобы не рисковать, наше руководство решило не выставлять зачётного участника в тяжёлом весе, а вместо этого выставить двух в лёгком.

          Я понимал, что в данном случае нужно заботиться прежде всего об интересах команды. И всё же было немного обидно.

          На следующий день мы подали официальную заявку, в которой моя фамилия уже не значилась. Узнав об этом, Пауль Андерсон и Джимми Джордж на тренировке подошли ко мне и выразили сожаление. Английский язык я не знал, поэтому мимикой и жестами показал, что сам "пла́чу" оттого, что не участвую. Оба американца, понаблюдав за моей жестикуляцией, расхохотались. Но мне было не до смеха.

          Официальное открытие Игр состоялось 22 ноября. А днём позже "вступили в бой" штангисты. В соревнованиях приняли участие 105 человек из 35 стран. Состязание штангистов, вопреки прогнозам, собрало большое число зрителей.

          Все мы считали, что в легчайшем весе советский атлет Владимир Стогов будет вне конкуренции. Но ход борьбы а очередной раз показал, что делать преждевременные прогнозы опрометчиво.

          Уже после первого движения стало ясно, что Стогов имеет серьёзного соперника в лице двадцатитрёхлетнего американского штангиста Чарльза Винчи. Жим они оба закончили с одинаковым результатом — 105 кг. Такой же вес каждый из них поднял и в рывке.

          И вот начался заключительный акт этого поединка. В первом подходе оба спортсмена толкнули по 127,5 кг. Во втором на помост первым вышел Винчи. Он долго смотрел на штангу, потом медленно, точно нехотя, взялся за гриф. И вдруг резким движением взял её на грудь. А через мгновение вес 132,5 кг оказался на поднятых кверху руках Винчи. Зрители приветствовали американца бурными аплодисментами.

          А в это время в раздевалке из угла в угол ходил Владимир Стогов. Ему предстояло справиться с нелёгкой задачей: нужно было догнать американца. На тренировках и на соревнованиях Владимир уже поднимал вес 132,5 кг. Но хватит ли теперь сил и упорства?

          Владимир вышел на помост. Было слышно, как тихо поскрипывают его ботинки. Стогов взял штангу на грудь, но дальше дело не пошло.

          В последнем, третьем подходе Володя всё-таки вытолкнул вес на прямые руки. Казалось, что успех уже достигнут. Но Стогов поспешил встать из "ножниц" и, не удержав равновесия, уронил штангу. По трибунам, как волна, прокатился вздох разочарования. Досадная неудача!

          В третьей попытке Винчи попытался улучшить свой результат, взял 135 кг на грудь, но от груди поднять их уже не смог. Он завоевал золотую медаль с суммой 342,5 кг. Интересно, что перед взвешиванием Винчи имел лишние 100 граммов и, чтобы сбросить их, постригся. Он потерял красивую причёску, но зато приобрёл золотую медаль.

          В этой весовой категории нельзя не отметить результата ветерана тяжёлой атлетики иранца Махмуда Намдью. В сорок один год он установил свой личный рекорд — 332,5 кг в сумме троеборья — и завоевал бронзовую медаль, показав пример спортивного мужества и долголетия.

          Начали борьбу атлеты полулёгкого веса. Поначалу у нас всё шло как нельзя лучше. Евгении Минаев, которого мы считали вероятным победителем, выжал 115 кг, установив тем самым новый мировой рекорд, и обогнал на 7,5 кг своего ближайшего соперника, никому до той поры не известного двадцатилетнего Исаака Бёргера. В перерыве ко мне подошёл наш известный спортивный комментатор Вадим Синявский и сказал:

          — Ну, кажется, у Женьки всё в порядке.

          — Да, — согласился я.

          Но дальше события разворачивались драматически. В рывке Евгений легко взял с первой попытки 100 кг. Бёргер же начал со 102,5 кг. Судьи единогласно засчитали ему этот вес. Минаев дважды пробовал поднять этот же снаряд, но безуспешно. Американец попросил установить на штангу 107,5 кг. При этом известии зал загудел, как улей. Ведь если задуманное удалось бы, Бёргер догнал бы советского атлета.

          Второй зачётный подход Бёргера оказался неудачным. Но в третьем, последнем подходе американец взял заказанный вес.

          Теперь всё должно было решиться в толчке. Свой первый подход Минаев сделал к весу 127,5 кг и тяжело толкнул штангу. Бёргер пошёл на 132,5 кг. И тоже толкнул снаряд. Но обе попытки Минаева поднять 132,5 кг окончились неудачей. И тогда Бёргер, уже ставший победителем, попросил поставить на штангу 137,5 кг. Во втором зачётном подходе штанга ему не поддалась.

          Но вот Бёргер снова вышел на помост для своей третьей попытки. Сначала он уверенно взял штангу на грудь, а ещё через мгновение вытолкнул на прямые руки.

          Опустив снаряд, Бёргер тут же, на помосте, от радости пустился в пляс.

          "Жесточайшей дуэлью" окрестили корреспонденты борьбу полусредневесов: олимпийского чемпиона 1952 года американца Питера Джорджа и советского атлета Фёдора Богдановского.

          В жиме Питер Джордж поднял 122,5 кг. Это был его личный рекорд. Результат Богдановского оказался на 10 кг больше — 132,5 кг.

          В рывке американец поднял 127,5 кг, а Богдановский — только 122,5 кг.

          Последнее движение — толчок. Первый вес — 157,5 кг — подняли оба спортсмена. Во вторых попытках оба толкнули 162,5 кг. Остались решающие третьи попытки. Богдановский толкнул 165 кг и, набрав в сумме 420 кг, установил тем самым новый мировой рекорд.

          Теперь, чтобы выиграть, Питеру Джорджу надо было толкнуть 170 кг. Только при этом условии, имея меньший, чем у Богдановского, вес, он мог рассчитывать на победу. Но четырёхкратный чемпион мира и чемпион XV Олимпийских игр не смог взять этот вес и вынужден был на сей раз довольствоваться вторым местом. В раздевалке мы бросились к Феде, чтобы поздравить героя. Все понимали: одержана очень важная и серьёзная победа!

          В среднем весе от советской команды выступал молодой штангист, в прошлом матрос Краснознамённого Балтийского флота, Василий Степанов. Он занял второе место, пропустив вперёд многократного чемпиона и рекордсмена мира Томми Коно. Томми Коно тогда было двадцать шесть лет, он находился в расцвете сил и в отличной спортивной форме. Мы поздравили его, а затем преподнесли торт и букет.

          — В моей команде никто не догадался этого сделать, — с горечью признался Коно.

          В полутяжёлом весе главными соперниками считались Аркадий Воробьёв и американец Дэвид Шеппард. Но соперничества, по существу, не получилось. С первого же движения Воробьёв ушёл далеко вперёд, и в результате одержал победу и установил новый мировой рекорд в сумме троеборья — 462,5 кг.

          До начала состязаний тяжеловесов не было, пожалуй, ни одного знатока и любителя спорта, который сомневался бы в лёгкой победе Пауля Андерсона. Но грозную конкуренцию ему составил аргентинец Хумберто Сельветти. Их поединок проходил очень напряжённо и интересно.

          Жим оба спортсмена начали со 167,5 кг. Сельветти легко взял этот вес, а Андерсону попытку не засчитали, так как он не смог удержать штангу положенные две секунды и опустил её раньше сигнала судьи. Лишь во второй попытке Андерсон смог выжать 167,5 кг по всем правилам.

          А Сельветти свой второй подход использовал на попытку выжать 172,5 кг, и ему снова сопутствовал успех.

          У Андерсона осталась третья, последняя попытка. И она закончилась неудачей, поскольку выжатый вес 172,5 кг американец опять опустил до сигнала судьи: сдали нервы.

          А аргентинец в третьем подходе под гром аплодисментов и восторженные крики болельщиков выжал 175 кг. Но рекордные 180 кг в четвёртом, дополнительном подходе ему не покорились.

          Тем не менее в зале творилось что-то невероятное. На трибунах стоял сплошной гул. Фотографы, ещё час назад державшие под прицелом Андерсона, плотным кольцом обступили нового фаворита. Да, шансы Хумберто начали расцениваться как очень высокие. Это понимал и Андерсон. Всегда спокойный, даже меланхоличный, он теперь быстрыми, насколько позволяло его грузное тело, шагами мерил сцену.

          Рывок не внёс никаких изменений в соотношение сил: оба атлета подняли по 145 кг. Таким образом, Сельветти по-прежнему опережал Андерсона на 7,5 кг.

          Началась заключительная часть этого исторического поединка. В первом подходе Сельветти толкнул 175 кг, а во втором зафиксировал 180 кг. Затем попросил прибавить ещё 5 кг, но не смог поднять эту штангу даже на грудь.

          — На штанге сто восемьдесят семь с половиной килограммов, первый подход сделает Пауль Андерсон, США, — объявил судья.

          Американец неторопливо подошёл к снаряду, очень легко взял его на грудь, вытолкнул, но удержать положенные две секунды не смог. Во втором подходе был тот же результат.

          — Боже, что со мной творится? — громко произнёс Андерсон.

          Он весь побагровел от волнения. Пошёл за кулисы. Прилёг было отдохнуть, но тут же вскочил.

          В третьем подходе Андерсон с огромным напряжением толкнул вес. Судья-фиксатор — очевидно, страстный поклонник Пауля — явно нарушая правило двух секунд, сразу же дал команду "опустить". Из рядов публики раздались свист и улюлюканье. Сельветти подбежал к судейской коллегии, что-то крича. Но... всё было кончено. Оба атлета набрали в сумме по 500 кг. Оказавшись более лёгким, Андерсон вышел на первое место.

          "Трудно себе представить, — написала по этому поводу одна из газет, — что американский гигант смог выиграть только потому, что отыскал кого-то тяжелее себя."

          Соревнования тяжелоатлетов в Мельбурне закончились командной победой американцев над нами с незначительным преимуществом: они набрали 42 очка против 41 очка сборной СССР. Что ж, это означало только то, что нам нужно было готовиться к новым поединкам так, чтобы они были для нас более удачными.

          Если на этот раз штангисты не смогли особенно порадовать, то в целом атлеты СССР одержали уверенную победу, намного обойдя атлетов США. "Россия — ведущая спортивная нация века", — писала в день закрытия Олимпиады американская газета. 37 золотых, 29 серебряных и 32 бронзовые медали — такого результата не удавалось добиться ещё никому.

          Мировая печать высоко оценила эти успехи. Нам было приятно и радостно читать статью американского корреспондента, в которой он подчеркнул, что Гимн Советского Союза стал "...более знаком участникам Игр и зрителям, чем гимн США". "Игры закончились победой России по очкам и по количеству медалей", — отметила другая американская газета.

          Но наша победа оценивается не только количеством медалей, призовых мест и рекордов. Добрые чувства, товарищеские рукопожатия, взаимные поздравления, откровенные беседы о спорте и о жизни, конечно, не вошли в судейские протоколы. Но они стали главным итогом закончившихся спортивных баталий. На олимпийских стадионах победила дружба народов.

          Из Мельбурна во Владивосток вся советская олимпийская команда возвращалась на теплоходе "Грузия". А потом специальные поезда помчали нас к родной Москве.

          Нам никогда не забыть этого пути.

          Помнится, в городе Ворошилов в наше купе вошёл старик. Он был весь в инее. Старик разыскал Фёдора Богдановского, крепко обнял его и протянул любовно сделанную из клыка тигра игрушку.

          — Вот, если сын есть, подари ему. И скажи, пусть растёт таким же сильным, — сказал наш гость. — Русский народ любит и ценит силу.

          Стоянка у поезда небольшая. Старик отдал подарок и вышел из вагона. Только погрозил нам на прощание пальцем и сказал:

          — Смотрите, ребята, больше американцам не проигрывайте...

          Подошёл дежурный по станции. Он увидел нашего гостя и поприветствовал его:

          — Здравствуйте, Иван Павлович. С каким делом в город пожаловали?

          — Да вот ребяток наших хотел поздравить.

          Оказалось, что этот старик проделал на лыжах большой путь по тайге, чтобы только увидеть победителей и пожать им руки.

          До самой Москвы, днём и ночью, в лютый мороз, с самыми разными подарками, со словами сердечного привета шли к нашему составу люди. Это была демонстрация поистине всенародной признательности. Каждый из олимпийцев воспринимал всё это как высшую награду за свой самоотверженный труд, как наказ быть завтра на ещё большей высоте.

          Улан-Удэ, Новосибирск, Иркутск, Свердловск — большие города и едва освещённые полустанки, крупные железнодорожные узлы и маленькие разъезды — повсюду стихийно возникали митинги, происходили трогательные встречи... Они наглядно показали нам, что быть чемпионом и рекордсменом своей страны — это не только большая честь, но и большая ответственность. Каждый успех или неуспех перестаёт быть чьим-то личным, он становится успехом или неуспехом всего нашего народа, нашей Родины, её радостью или печалью.

          В морозный январский полдень мы вышли на перрон Ярославского вокзала. Кажется, нас встречала вся Москва.

          Сынишка Саша, взобравшись ко мне на руки, спросил:

          — Пап, пап, а почему так много народу? Что сегодня — праздник?

          — Да, сынок, сегодня у всех у нас большой праздник, — ответил я ему.

          А через день в ослепительно сверкавших залах Кремлёвского дворца руководители Коммунистической партии и Советского правительства устроили приём в честь олимпийцев.

          С краткой речью к спортсменам обратился Никита Сергеевич Хрущёв.

          — Центральный Комитет Коммунистической партии и Советское правительство, — сказал он, обращаясь ко всем нам, — очень, очень довольны, очень рады вашим успехам.

          От лица всех олимпийцев ответил Владимир Куц. Когда он выражал благодарность Коммунистической партии и Советскому правительству за заботу о физкультурниках и о развитии отечественного спорта, каждому казалось, что прославленный стайер говорит именно то, чем переполнено и его сердце. Вот почему, когда Володя закончил свою речь, небывало мощное "ура" потрясло старинные своды Георгиевского зала.


Глава 7

Чемпион мира

Товарищ преподносит урок
Новый соперник
Трое перед барьером
Опять Сельветти
Не сон ли это?

          Начало 1957 года запомнилось мне на всю жизнь. Родина отметила высокими наградами большую группу спортсменов. Среди них оказался и я. Орден "Знак Почёта" явился для меня не столько признанием прошлых заслуг, сколько обязательством ответить на заботу партии и правительства новыми успехами. С этой мыслью я и направился на очередной чемпионат страны, который на сей раз проходил в древнем украинском городе Львов.

          Чтобы излишне не рисковать, мы вместе с тренером сделали раскладку подходов с таким расчётом, чтобы набрать в сумме троеборья 487,5 кг. Мы считали, что такую сумму больше не сможет показать никто.

          Незадолго до начала соревнований я побеседовал с заслуженным мастером спорта, очень опытным тренером Рубеном Манукяном.

          — Ну как, ты готов к бою? — спросил он меня дружелюбно.

          — По-моему, готов. Во всяком случае считаю, что опасных соперников нет.

          — Опасными соперниками надо считать всех, нельзя никогда и никем пренебрегать, — ответил Манукян сурово.

          Началась борьба. Я, как и предполагал, установил рекорд Советского Союза в сумме троеборья, набрав 487,5 кг. Но увы, этого оказалось недостаточно для победы. Евгений Новиков показал невиданный для того времени результат — 492,5 кг — и занял высшую ступень пьедестала почёта. Мне же впервые за последние годы пришлось довольствоваться лишь серебряной медалью. Этот случай должен послужить хорошим уроком не только мне. Никогда нельзя, выступая в состязаниях, рассчитывать на чью-то слабость или неподготовленность. Спортсмен должен всегда выступать в полную силу, добиваясь максимальных для себя результатов.

          Было бы лицемерием заявлять, что это поражение я принял спокойно. Проигрывать всегда обидно, тем более обидно проигрывать из-за своей глупости и излишней осторожности.

          Впрочем, результат Новикова не только огорчил меня, но даже и как-то взбодрил. Ведь когда у спортсмена есть серьёзный, опасный противник, когда результаты этого противника подстёгивают, заставляют думать, борьба становится острей, а результаты выше.

          Незадолго до того первенства на спортивной арене страны появилась новая и весьма примечательная фигура. Это был двадцатидвухлетний офицер, слушатель Военно-воздушной инженерной академии имени Н.Е.Жуковского Юрий Власов. Ещё до чемпионата страны он отнял у меня два рекорда СССР — в рывке и в толчке, а также успел нанести в единоборстве поражение Новикову на чемпионате Вооружённых Сил. Власов не смог участвовать в том чемпионате страны только из-за болезни.

          Итак, уже в начале 1957 года сразу три советских тяжеловеса подошли к пятисоткилограммовому барьеру. Нам оставалось лишь перешагнуть его.

          Всё ближе было очередное первенство мира. Наши спортсмены готовились к нему особенно тщательно и упорно. Как-никак, а в олимпийском Мельбурне был командный проигрыш, пусть и небольшой, но всё же проигрыш. Нам хотелось во что бы то ни стало взять реванш, доказать, что советские гиревики являются всё-таки сильнейшими в мире.

          Незадолго до отъезда на тренировочный сбор в моей жизни произошло ещё одно важное, волнующее событие: меня приняли в ряды Коммунистической партии.

          "Всем, чего мне удалось добиться в жизни, — написал я в заявлении, — я обязан нашей партии, нашему родному Советскому правительству. В рядах КПСС я хочу продолжать жить и бороться за счастье и славу нашей Родины. Буду всегда и во всём с честью нести высокое звание коммуниста".

          Вручая партийный билет, первый секретарь райкома поздравил меня и сказал:

          — Ну вот, теперь вы коммунист. Значит, должны выступать ещё лучше, с ещё большим чувством ответственности.

          Тренировочный сбор прошёл в Сухуми. Стоял октябрь, но солнце грело по-летнему, а море было тёплым и ласковым . Поэтому напряжённые тренировки чередовались с купаниями и прогулками по живописным местам. Одним словом, обстановка полностью благоприятствовала приобретению хорошей спортивной формы.

          2 ноября мы выехали в Иран. На этот раз пришлось испробовать все виды транспорта: вначале поезд, затем автобус, на которых мы добирались от Джульфы до Тебриза, и, наконец, самолёт американской авиакомпании. На нём мы и приземлились в Тегеране.

          Здесь мы услыхали радостное известие о запуске нашего второго искусственного спутника Земли. Когда тренер нашего коллектива Яков Григорьевич Куценко сообщил нам об этом, в номере гостиницы раздалось мощное "ура".

          Жители Тегерана, встречая нас на улице, кричали нам:

          — Рус, ракета!

          — Спутник, рус!

          Приближался день соревнований. Иностранная печать, в том числе тегеранская, серьёзно запугивала нас неодолимой мощью американской команды.

          "Сборная США выглядит ещё лучше, чем в Мельбурне", "Русским не устоять", "Мечты о реванше бесплодны" — такими заголовками пестрели газеты. "Кто станет жертвой непобедимого Коно? Кто может устоять перед "мышечным чудом" Чарльзом Винчи? Знают ли русские, какие невероятные сюрпризы преподнесут им Эмрич и Джордж? Известно ли русским, что Сельветти собирается побить мировой рекорд Андерсона?" — спрашивали авторы многочисленных статей.

          Незадолго до начала соревнований шах Ирана устроил ужин в честь участников чемпионата. На ужине Хумберто Сельветти преподнесли специальный подарок, как самому сильному человеку в мире. То есть его заранее поставили вне конкуренции. Это мнение не скрывала и печать. "Никто в предстоящих состязаниях, — писала тегеранская спортивная газета, — не сможет противостоять аргентинцу, в том числе и русский богатырь Евгений Новиков, имеющий неплохой результат — 492,5 кг".

          Обо мне речь вообще не шла, все считали, что я запасной. Так почему же выступать пришлось мне при всём том, что чемпионом страны был Евгений?

          Перед каждым ответственным международным состязанием в команде проводится прикидка и выступает тот, кто находится в лучшей форме именно в данный момент. После чемпионата страны Новиков чувствовал себя не очень хорошо, и тренеры решили оставить его в запасе. Но пока об этом никто не знал. Тем самым я был избавлен от назойливых корреспондентов и мог совершенно спокойно тренироваться.

          Многие — не только наши соперники, но даже и друзья — считали, что советской команде за столь короткий срок будет трудно оправиться, как выразилась одна газета, от "мельбурнского шока". И хотя никак нельзя признать "шоком" поражение с разницей всего лишь в одно очко, неудача нас, естественно, очень огорчала. Поэтому все участники сборной СССР горели желанием добиться победы на предстоявших соревнованиях.

          Чемпионат мира начался 8 ноября. Нужно было быть в тот момент в Тегеране, чтобы понять, какой колоссальный интерес вызвало это соревнование. Казалось, уличное движение имеет теперь одно направление. Нескончаемый поток машин и людей устремился к Хибиан-парку, к новому зданию "Салон Мохаммед Реза-Шах", где открывался чемпионат. Три тысячи мест, несмотря на довольно высокие цены, были раскуплены за три месяца до начала состязаний.

          Моросил дождь. Но, несмотря на это, здание окружила многотысячная толпа.

          Точно в назначенное время началась церемония открытия. На помосте выстроились представители всех стран, участвовавших в чемпионате. Зрители оказали участникам парада восторженный приём и наградили их бурей аплодисментов. Особенно тепло были встречены команды Советского Союза и Ирана, стоявшие в строю рядом. Хор девушек, одетых в белоснежные кофточки, исполнил приветственную песню, написанную специально к чемпионату мира.

          Но вот парад закончился. На помосте, где только что стояли команды, осталась, поблёскивая хромом, штанга.

          Как всегда, чемпионат открыли атлеты легчайшего веса. Их было девять. Девять участников выстроились на помосте. Среди этой девятки не оказалось Чарльза Винчи — обладателя золотой олимпийской медали. Пресса по-разному объясняла его отсутствие. Одни газеты утверждали, что он не захотел расстаться с молодой супругой, другие выдвигали версию о том, что он собирается переходить в профессиональные боксёры. Таким образом, советский атлет Владимир Стогов, не имея серьёзных соперников на чемпионате, вынужден был вести с олимпийским чемпионом заочную борьбу.

          К штанге Владимира Стогова вызывали последним. Он начал жим со 102,5 кг — с веса, который до него не удалось выжать никому. Владимир не торопясь, спокойно и без видимого напряжения зафиксировал штангу. Столь же легко он выжал и 107,5 к.

          На штангу установили 110 кг. Это было выше официального мирового рекорда. Владимир свободно взял вес на грудь, но чисто выжать не смог. Несмотря на эту неудачу, он уже после первого движения оторвался от своего ближайшего соперника на 7,5 кг. Но всё же главным противником оставался Чарльз Винчи. Он словно незримо присутствовал в зале.

          Начался рывок. На штангу поставили 105 кг, что было на 2,5 кг выше мирового рекорда. Владимир мастерски вырвал этот вес.

          Зал гудел, кричал, аплодировал. Стогова окружили члены жюри. Ведь необходимо было тут же, на помосте, взвесить спортсмена. Если его собственный вес превысил бы верхнюю границу весовой категории — 56 кг, — то рекорд не засчитали бы. Судьи и представители были чрезвычайно внимательны, но, к счастью, всё оказалось в порядке.

          Толкнув 132,5 кг, Владимир Стогов отнял у Винчи мировой рекорд и в сумме троеборья, показав 345 кг. Заочная борьба с Винчи закончилась успешно: прежнее достижение, которое Винчи установил в Мельбурне, оказалось перекрытым на 2,5 кг.

          Два мировых рекорда и золотая медаль чемпиона мира стали для нас первыми приятными ласточками. Президент Международной Федерации гиревого спорта Бруно Нюберг образно заметил, что Стогов выступил запевалой рекордной песни советских атлетов, к которой в течение пяти дней удивлённо прислушивался весь мир. А тегеранская газета "Кейхоне Варзети" назвала Стогова "маленьким советским спутником номер три".

          Говорят, что победа часто приходит на плечах поражения. В Мельбурне Евгений Минаев проиграл единоборство американцу Исааку Бёргеру. Евгений тяжело воспринял это поражение. Одно время он даже начал подумывать о том, чтобы бросить тяжёлую атлетику. Потребовались большие усилия всего коллектива и прежде всего Якова Григорьевича Куценко, чтобы отговорить Женю от неверного шага. И вот старые соперники встретились вновь.

          Когда объявили о поединке Минаева и Бёргера, зал загудел, предвкушая удовольствие от напряжённой и интересной борьбы. И зрители не ошиблись в своих ожиданиях.

          Борьба оказалась острой и красивой. Жим опять принёс Минаеву успех: в третьей попытке он установил новый мировой рекорд — 117,5 кг. Бёргер показал 115 кг. Это сразу же отразилось на поведении обоих: некогда нервный, излишне горячий Минаев теперь стал совершенно спокойным, а Бёргер — напротив, необычайно растерянным. В рывке он проиграл Минаеву ещё 2,5 кг.

          Судьба первенства решалась в толчке. Под непрерывный гул оваций Евгений поднял 140 кг и набрал невероятную для полулегковесов сумму — 362,5 кг — новый мировой рекорд в троеборье.

          Дождавшись конца выступления Минаева, Бёргер пошёл ва-банк. Он попросил установить на штанге 145 кг. Зал насторожённо замер. Бёргер взял вес на грудь. Но большего сделать не смог. Набрав в сумме 350 кг, он занял лишь третье место, пропустив вперёд итальянца Маннирони.

          По всеобщему признанию специалистов, ни одно из предшествовавших состязаний не давало столько примеров красивой и напряжённой борьбы. Один лишь Виктор Бушуев сравнительно свободно завоевал золотую медаль в лёгком весе, набрав в сумме 380 кг. На второе место в этой категории вышел болгарин Иван Абаджиев, а на третье — поляк Ян Чепулковский.

          Если легковесы сражались "бескровно", то в следующей весовой категории произошло одно из самых ярких и волнующих событий. Здесь встретились два олимпийских чемпиона — Фёдор Богдановский и Томми Коно, который совершенно неожиданно перешёл в этот вес. В жиме лучшего результата добился Коно — 135 кг. Богдановский отстал от него на 2,5 кг. В рывке Богдановский поднял 127,5 кг, а Коно — 122,5 кг.

          Начался толчок. Богдановский зафиксировал 160 кг, а Коно — 162,5 кг. В результате оба они набрали одинаковые суммы. Но собственный вес Коно оказался на 100 граммов меньше, чем у Богдановского, и он завоевал для своей команды золотую медаль — первую и последнюю у американцев на этом чемпионате.

          В среднем весе встретились наш Трофим Ломакин и американский атлет Джимми Джордж. Ломакин на этот раз превзошёл самого себя и надолго стал героем иранской столицы.

          Джордж закончил жим, а Трофим ещё даже не выходил на помост.

          — Ло-ма-кин! Ло-ма-кин! — скандировала публика, вызывая Трофима на помост.

          Для первого подхода на штангу установили 135 кг. Легко, словно играючи, Ломакин выжал этот снаряд. А в третьей попытке показал даже 142,5 кг. Зал неистовствовал. Ведь советский атлет сразу оторвался от Джорджа и очень сильного иранца Мансури на целых 12,5 кг!

          В рывке Ломакин и Джордж показали одинаковый результат — 132,5 кг. Джордж начал толчок со 160 кг, потом два раза попробовал поднять 167,5 кг, но чувствовалось, что он уже морально сломлен. Ломакин же спокойно толкнул 165 кг и сразу попросил прибавить ещё 10 кг. Это было смелое, очень правильное и мудрое решение. Победа была уже обеспечена, и теперь нужно было бить мировой рекорд, принадлежавший Томми Коно, который в это время стоял у края помоста и напряжённо следил за событиями.

          Трофим взял штангу на грудь, но в решающий момент снаряд не послушался нашего атлета и тяжело упал на помост. Оставалась ещё одна, последняя попытка. Напряжение достигло предела. В зале наступила волнующая тишина, был слышен каждый вздох, каждое даже произнесённое шёпотом слово.

          И вот Ломакин снова взял штангу на грудь. Последовал сильный толчок, и снаряд оказался на выпрямленных кверху руках нашего спортсмена. Судьи единогласно утвердили результат, а один из них дал знак опустить штангу. Но Трофим упорно держал колоссальный вес над головой. Зал не выдержал, и вспыхнула такая буря оваций, которая заглушила даже грохот упавшего на помост металла. Итак, был установлен ещё один "круглый" мировой рекорд: 450 кг в сумме троеборья.

          Наступил последний, решающий день. С утра в бой вступили полутяжеловесы. Аркадий Воробьёв установил сразу три рекорда: в рывке — мировой: 145 кг, в толчке — тоже мировой: 180 кг и в троеборье — всесоюзный: 470 кг. Зрители вскочили со своих мест и окружили Воробьёва тесным кольцом. Каждый хотел получить автограф или хотя бы просто дотронуться рукой до "железного русского", как прозвали Аркадия иранцы.

          И вот наконец наступило время заключительного акта — соревнования тяжеловесов. То, о чём я мечтал долгие годы — получить право выступить как равному за сборную СССР, — наконец свершилось.

          Меня долго и старательно растирал массажист. Подошёл Куценко и спокойно, как мне кажется, даже нарочито спокойно сказал:

          — Пора, Алексей, пора...

          О чём я думал в те последние минуты перед стартом? Победа нашей команде была уже давно обеспечена — наши ребята завоевали одну серебряную и пять золотых медалей. Но мне тоже хотелось победить, — тем более что основным моим соперником был второй призёр Мельбурна Хумберто Сельветти. Мне особенно хотелось победить его ещё и потому, что в Тегеране все — и спортсмены, и судьи, и журналисты, и зрители — были уверены в невозможности этой победы. Одна из газет, вышедших в тот день, написала:

          "Русские ведут небывалое наступление, одерживая победу за победой почти во всех весовых категориях. Но когда вечером 12 ноября закончится битва титанов-тяжеловесов, русским придётся примириться с тем, что самый сильный человек находится всё-таки не в их команде. Ибо трудно предположить всерьёз, что заявленный от СССР Алексей Медведев сможет оказать сколько-нибудь заметное сопротивление второму призёру Мельбурна, человеку, набравшему одинаковую сумму с легендарным Андерсоном."

          Наш поединок начался поздно вечером в сильно переполненном зале. Первый подход в жиме я сделаю на 160 кг, следующий — на 165 кг, но большего добиться не смог. Сельветти же с завидной лёгкостью выжал 175 кг. Зал неистовствовал.

          Счастливый Хумберто приветливо помахал публике рукой. Да, у него имелись все основания для радости: после первого же движения он выиграл у меня целых 10 кг.

          Начался рывок. Сельветти остановился на 140 кг. Я прикинул свои возможности и решил сделать первый подход к 142,5 кг. Поднял вес нормально и попросил добавить ещё 5 кг. В зале было очень шумно, слепил свет юпитеров, отвлекали крики. Но вот наконец наступила тишина.

          Я пристально посмотрел на гриф штанги, стараясь сосредоточиться. А потом вырвал этот огромный вес. Теперь разрыв между мной и Сельветти сократился до 2,5 кг. А такое отставание уже не безнадёжно — и борьба тем самым обострилась.

          Для поддержания хорошего самочувствия спортсменов наши врачи ввели в соревновательную практику так называемое "кислородное питание". В перерыве к нам подошёл Сельветти и попросил разрешения тоже глотнуть кислорода. Ему сейчас же предоставили эту возможность, дали нашатырного спирта, сделали лёгкий массаж.

          Это не ускользнуло от внимания других спортсменов: в наш адрес раздались дружные аплодисменты.

          Третье движение — толчок двумя руками — первым начал Сельветти и поднял 170 кг. Я попросил поставить на штангу 180 кг. И сразу взял этот вес. Попытка аргентинца поднять 185 кг окончилась неудачей: штанга, не пройдя и половины пути к наивысшей точке, тяжело упала на помост.

          Я же во втором подходе поднял 185 кг, обогнав соперника, таким образом, на 12,5 кг. После этого вокруг судейского столика беспокойно забегал американский спортсмен Питер Джордж. Затем он подошёл к Сельветти и стал что-то горячо ему доказывать. Вскоре всё выяснилось — Сельветти попросил поставить на штангу 187,5 кг, последовав авантюристическому совету Джорджа.

          По рядам зрителей пронёсся ропот удивления. На красивом напряжённом лице аргентинца появились багровые пятна. Он судорожно поправлял ремень, долго и пристально смотрел на штангу, точно гипнотизируя её. Наконец Сельветти решился взять вес, но его попытка оказывается безуспешной, и, сопровождаемая тяжёлым вздохом зрителей, штанга упала и покатилась к краю помоста. Не удержавшись на ногах, упал на помост и Сельветти.15

          Так 12 ноября 1957 года сбылась моя заветная мечта: я поднялся на самую высокую ступень пьедестала почёта. Одиннадцать лет прошло с тех пор, как я впервые переступил порог спортивного зала. Сколько тонн металла было поднято за это время, сколько было сомнений, надежд и огромного труда! Но если мне сказали бы, что дабы пережить эту минуту, нужно пройти такой же путь ещё раз, я, конечно, согласился бы. Ибо нет радости выше, чем радость большой спортивной победы, нет большего счастья, чем счастье прославить свою Родину.

          Зазвучал фанфары. Президент Международной Федерации Бруно Нюберг вручил мне золотую медаль и на ломаном русском языке сказал, приветливо улыбаясь:

          — Очень хорошо, Медведев!

          В шестой раз за пять дней под сводами огромного зала "Салон Мохаммед Реза-Шах" прозвучал Государственный гимн СССР и по мачте медленно поднялся советский флаг. Моё сердце наполнилось неописуемыми радостью и гордостью. Самое почётное звание чемпиона мира в тяжёлом весе теперь по праву принадлежало моей великой стране — Союзу Советских Социалистических Республик.

          Соревнования закончились. Советские спортсмены завоевали шесть из семи золотых медалей и одну серебряную, тем самым набрав 33 очка против 9 очков команды США. Такого успеха не знала ещё ни одна команда за всю историю спорта. Наши атлеты установили 11 всесоюзных рекордов, 7 из которых превышали мировые. Счастливые и радостные возвратились мы домой, в страну, которая вырастила нас и которой мы были обязаны всеми своими успехами.


Глава 8

Продолжение биографии

Государственные экзамены
Соревнование на Кубок Москвы
500 кг — не случайность
Снова Стокгольм
Проигрыш, который радует
Новое соотношение сил
Последний ли это успех?

          Когда-то мне казалось, что завоевание звания чемпиона мира — это такое событие, после которого для меня всё должно остановиться. Но это были наивные заблуждения. Жизнь шла прежним чередом. Мне снова хотелось тренироваться, участвовать в состязаниях, одерживать победы, устанавливать рекорды. Но на всё это временно было наложено вето. На всё, кроме тренировок. Им я отводил всего лишь десять часов в неделю. Остальное время было посвящено занятиям. Ведь в институте приближались государственные экзамены.

          Как удивительно быстро и незаметно летит время! Кажется, ещё совсем недавно я переступил порог техникума. Затем института. И вот уже настала пора государственных экзаменов.

          Но как ни быстро летели годы, они, увы, не были лёгкими. Сколько мне пришлось провести бессонных ночей, по-настоящему трудных минут, сколько было переживаний и колебаний! Иногда, особенно в период подготовки к ответственным соревнованиям, появлялась мысль оставить учёбу на год, чтобы дать себе передышку. Как я благодарен Роману Павловичу Морозу! В трудные минуты я всегда слышал его спокойные, уверенные слова:

          — Лёша, учёба — это главное.

          Последние серьёзные сомнения пришли накануне госэкзаменов. Дело в том, что в наступившем 1958 году, особенно в его первом полугодии, проходило множество крупных состязаний: Кубок Москвы, чемпионат СССР, товарищеский матч со сборной США. Я решил отложить сдачу экзаменов на осень. Но тут опять вмешался Роман Павлович.

          — Ты осилил пятьсот килограммов, — сказал он тоном, не допускавшим возражений, — а здесь спасовал?

          Романа Павловича нельзя было не послушаться. 28 февраля я успешно сдал последний экзамен. Государственная комиссия рекомендовала меня в аспирантуру. И сейчас я уже аспирант. Я решил написать диссертацию, в которой был бы обобщён богатейший опыт тренировок современных штангистов-тяжеловесов.

          Прошло всего два дня, и я уже держал новый экзамен, на этот раз в состязаниях на Кубок Москвы. Когда 2 марта в удобной и просторной раздевалке Дворца спорта в Лужниках мы готовились к торжественному маршу, ко мне подошёл сиявший Томми Коно.

          — Слушай, Медведев, — сказал он через переводчика, — хорошо, что эти состязания носят имя вашей столицы. Я объездил почти весь земной шар, но нигде не видел, чтобы к штанге, к спорту относились так же хорошо, как в Советской стране. Правда?

          — Конечно, Томми, — согласился я.

          На этом состязании, которое кто-то справедливо назвал "малым чемпионатом мира", я рассчитывал на всесоюзный рекорд в толчке. И сие мне удалось: я поднял 188 кг. Сосредоточив все свои усилия на этом движении, я не стремился к большой сумме и набрал 490 кг, завоевав первое место и почётное звание первого среди тяжеловесов обладателя Кубка Москвы.

          Через несколько дней, придя на очередную тренировку, я увидел необычно весёлого, улыбавшегося Романа Павловича.

          — Вот, Лёша, почитай, что пишет о тебе американская печать, — и он протянул мне популярную спортивную газету на английском языке.

          — Вы же знаете, Романа Павловича, что я изучаю немецкий...

          — Ну и слава богу на этот раз, — быстро перестроившись и уже совсем сердито сказал он. — Они написали тут просто чепуху. Будто пятьсот килограммов, набранные тобой в Тегеране — случайность. И будто твоё выступление в Москве подтверждает это.

          — Роман Павлович, дорогой, не расстраивайтесь, — стал успокаивать я его. — Стоит ли волноваться по пустякам? Мы ещё заставим эту газетёнку писать опровержение. Обязательно заставим.

          В ту пору Роман Павлович уже официально не был моим тренером, его сменил Иван Захарович Любавин, в недавнем прошлом тоже известный штангист. Но по старой памяти "товарищ Мороз", как иногда в шутку мы называли его, иногда заглядывал в спортивный зал, давал ценные советы и интересовался нашей работой.

          Роман Павлович Мороз — большой знаток и пропагандист тяжелоатлетического спорта, автор многих популярных книг и брошюр, почти бессменный преподаватель кафедры тяжёлой атлетики института физической культуры. Он пристально следит за всем новым, что происходит в спорте, изучает методы отдельных спортсменов.

          — Беру у вас, чтобы вам же и дать, — шутил он, снимая кинограмму или ведя хронометраж тренировки.

          В апреле мы выехали на очередной чемпионат страны в город Сталино.16 Мне очень понравился этот трудовой город. А ещё больше — его люди. От них веяло каким-то особым дружелюбием. Уже после чемпионата мне с группой товарищей пришлось побывать на одной из шахт, встретиться с её коллективом. Мы спустились в забои и познакомились с нелёгким, благородным трудом шахтёров. Потом в отлично оборудованном спортивном зале мы присутствовали на состязаниях по поднятию штанги на первенство шахтёрских управлений. Хорошо помню, что только в среднем весе было заявлено около сорока участников. Я сидел в жюри, и моё сердце наполнялось огромной радостью. Вот они — неисчислимые резервы большого спорта. С такой армией спортсменов мы не отдадим мирового первенства никому и никогда.

          На прощание всем нам подарили шахтёрские лампочки. Я храню свою лампочку как один из самых дорогих подарков.

          Здесь, в городе труда, в городе чудесных рабочих традиций, мне особенно хотелось доказать, что мои 500 кг — далеко не случайность. Тем более что на этот раз за золотую медаль чемпиона сражались оба моих главных соперника — ветеран тяжелоатлетического спорта Евгений Новиков и молодой спортсмен Юрий Власов.

          Я в пятый раз завоевал золотую медаль чемпиона Советского Союза. Но дело было не только в этом. Установив новые рекорды: в рывке — 148 кг и в толчке — 190 кг, я набрал рекордную сумму и в троеборье — 505 кг. Этим я ещё раз доказал, что мои 500 кг на чемпионате мира в Тегеране — закономерность.

          Перед ответным визитом нашей команды в Америку одна нью-йоркская спортивная газета написала: "...в её состав входит тяжеловес Алексей Медведев, для которого результат в сумме троеборья — 500 кг —становится, по-видимому, стабильным..."

          Ранним московским утром автобус отошёл от гостиницы ЦДСА, где мы жили последние дни.

          Столица ещё спала. Её широкие проспекты казались совершенно безлюдными. Даже милиционеры на время покинули свои будки на перекрёстках, доверив в эти часы регулировку уличного движения строгим и чётким приборам-автоматам. Словно понимая, что мы спешим, светофоры подмигивали нам издалека весёлым блеском зелёных глаз.

          Вот уже остались позади жилые кварталы. К шоссе подступила сплошная темнота. Надсадно гудел мотор. Вдруг впереди вспыхнуло и, все увеличиваясь, стало наплывать на нас море света. Через несколько минут мягко скрипнули тормоза, открылись пневматические двери, и мы ступили на землю аэропорта, который по праву называют воздушными воротами великого города.

          Внуково резко контрастировало по сравнению со спавшей Москвой. Беспрерывным потоком двигались легковые машины и автобусы. В просторных внутренних помещениях сновали толпы оживлённых, чем-то озабоченных людей, вовсю работали пункты приёма и проверки багажа. По громкой связи то и дело объявляли о прибытии самолётов. Вот прибыл самолёт из Лондона, через пятнадцать минут на посадочную полосу опустился "ТУ-104", прилетевший из Дели...

          Мы пробыли в аэропорту не больше часа, но и за это время поняли и убедились, что теперь все дороги ведут в Москву — солнечную столицу мира.

          Объявили нашу посадку. Прошли минуты прощания, и мы поднялись в воздух. После остановки в Париже под крылом самолёта тринадцать часов была беспрерывно видна однообразная, ровная поверхность океана. Наконец в туманной дымке показался Нью-Йорк.

          Приземлившись, мы увидели сквозь туман и мелкий моросящий дождь одинокую фигуру фотокорреспондента.

          Началось прохождение таможенных формальностей. Полицейские очень тщательно просмотрели наш багаж и наконец разрешили перейти в зал ожидания. Здесь нас встретили руководители гиревого спорта США. Состоялась короткая беседа, и мы тронулись в путь к месту отдыха.

          От аэропорта до города идёт прекрасная шоссейная дорога с односторонним движением. Перекрёстков нет, их заменили виадуки, мосты и тоннели. Минут через сорок мы подъехали к Нью-Йорку и, миновав тоннель, проложенный под рекой Гудзон, оказались в центральной части города с его неумолчным гулом и вздымающимися ввысь небоскрёбами.

          Теперь уже пришлось закрыть окна: гарь и копоть от моторов машин неприятно пощипывали глаза. Впереди нескончаемым потоком шли автомобили. Переводчик объяснил, что в городе был час "пик" — начинался рабочий день. Наконец наш автобус остановился у гостиницы "Манхеттен". Отдохнув и приведя себя в порядок, мы вышли погулять.

          Нью-Йорк спланирован очень просто и удобно. Примерно с севера на юг в нём идут прямые, как стрела, авеню, с запада на восток по порядку номеров — улицы или стриты, а по диагонали всё это пересекает знаменитый Бродвей.

          Нью-Йорк — один из самых крупных городов мира, насчитывающий около тринадцати миллионов жителей. Небоскрёбы, о которых столько написано, расположены только в центральной части города.

          Мы посетили самый высокий из них — стодвухэтажный Бодо-билдинг. Отсюда, если ваши нервы крепки, хорошо любоваться панорамой города. Неподалёку расположена группа небоскрёбов, образующих так называемый Рокфеллер-центр. Здесь, как нам объяснили, расположены конторы нефтяных монополий. Зелени вокруг мало, воздух тяжёлый, иногда просто трудно дышать.

          Вечером мы побывали в синераме. Кинотеатр, где мы были, находится на Бродвее. Сеанс закончился в одиннадцать часов вечера, но, когда мы вышли на улицу, было светло как днём: это вовсю работала знаменитая и вездесущая "дрессированная реклама", как её называют сами американцы. Над оформлением рекламы трудятся лучшие художники и для этого тратятся громадные средства.

          Вскоре мы увидели и другую рекламу: у магазина стоял здоровенный матрос и пускал колечки дыма — таким образом он рекламировал сигареты. Потом мы увидели рекламу напитка "Кока-Кола": освещённая множеством огней, стоит пятиметровая бутылка кока-колы, а рядом с ней огромный, занимающий 20 метров в ширину, водопад. Всё это, по замыслу устроителей, напоминает о необходимости утолить жажду. Красивая и яркая в первый момент, эта реклама уже через несколько минут подавляет и утомляет.

          Мы вернулись в гостиницу, включили телевизоры и вновь увидели рекламу. Передачи по телевидению начинаются в шесть часов утра и заканчиваются в два часа ночи. Компания, которая хочет рекламировать свой товар, выбирает какой-нибудь фильм. Во время его демонстрации и вставляется время от времени рекламы стирального порошка или пива, сигарет или кока-колы. О рекламируемом товаре складываются джазовые песенки, снимаются мультипликационные фильмы, сочиняются стихи.

          Побывали мы и в цирке. Это огромный зал, вмещающий шестнадцать тысяч человек. Представление шло сразу на четырёх сценах. В перерывах между номерами перед зрителями проходили герои сказок из "Тысячи и одной ночи". Нам понравился финальный номер, который, несомненно, требовал от исполнительниц большого мужества и мастерства. Это был выстрел из огромной пушки, заряженной двумя девушками. Они вылетели из жерла пушки, пролетели по дуге метров тридцать и приземлились на растянутую сетку батута.

          Утром 10 мая мы покинули Нью-Йорк и через три с половиной часа приземлились на чикагском аэродроме. Среди встречавших мы с радостью увидели своих старых друзей и спортивных соперников — Коно и Эмрича. Вместе с ними были представители местной Федерации тяжёлой атлетики. Нас познакомили с девушкой, как её называют, "мисс Чикаго". То есть она самая привлекательная девушка этого города, победительница конкурса красоты. Фотокорреспонденты сделали несколько рекламных снимков. На одном из них "мисс Чикаго" сидела на крышке малолитражного автомобиля, который подняли наши и американские штангисты.

          Наконец процедура встречи закончилась, и мы направились в город. Напротив знаменитых чикагских скотобоен помещается деревянная двухэтажная гостиница "Сток ярд инн", в которой когда-то останавливались ковбои, завозившие скот на бойню. Здесь и разместилась наша делегация. Сейчас гостиница располагает всеми современными удобствами, и о прошлых временах напоминает лишь магазин сувениров, где торгуют изделиями из кожи, ковбойскими шляпами и пистолетами.

          В день приезда мы посетили соревнование по так называемой вольно-американской борьбе "кетч". Основное правило этой борьбы заключается в том, что в ней, по существу, нет никаких правил. "Хватай, за что хочешь, делай всё, что можешь", — вот девиз её участников. Уже у входа был слышен дикий рёв толпы. Зрители бывают настолько увлечены происходящим, что иногда жизнь и безопасность борцов вынуждены защищать вооружённые полисмены.

          Многое в этой борьбе от цирка, многое разыгрывается по заранее составленному сценарию, на потребу публике, жаждущей острых ощущений. Но очень часто дело кончается тяжёлыми травмами, увечьями, а иногда и смертью. Этот вид "спорта" воспитывает только человеконенавистнические и низменные чувства.

          Когда нас познакомили с одним из участников состязаний, Стефансом, мы откровенно высказали ему своё мнение о кетче.

          — Мне и самому не нравится это дело, — чистосердечно признался он. — Но борьба хорошо оплачивается. Ничего не поделаешь: бизнес!

          Сколько прекрасных сильных, талантливых людей губит в Америке этот бизнес — безудержная погоня за деньгами, за наживой! Здесь, в Чикаго, мы с сожалением узнали, что жажда денег заставила переключиться на кетч даже знаменитого Пауля Андерсона.

          Следующий день ушёл на подготовку к нашим состязаниям. У спортсменов обычно заведено так, что если они долго не виделись, то при встрече всегда расспрашивают друг друга о самочувствии и о результатах. 17 Так было и на сей раз. Но если мои товарищи по команде узнали всё непосредственно от своих соперников, проверили, кто на что способен (при этом, конечно, не обходилось без некоторых преувеличений и "секретов"), то мне пришлось узнавать всё о своём конкуренте Джиме Бредфорде у его тренера Джона Терпака.

          Дело в том, что Бредфорд всё никак не показывался, а вёл переговоры по телефону из Вашингтона. Терпак очень лестно высказывался о способностях Джима.

          — Бредфорд, — говорил он, — может, встав прямо с постели, показать результат пятьсот килограммов. Ну а если как следует разомнётся, — добавил Терпак с улыбкой, — то и пятьсот пятнадцать покажет.

          Закончив эту тираду, Терпак внимательно посмотрел на меня, желая узнать, какое впечатление произвели его слова.

          Я знал о большой физической силе Бредфорда, но не видел его уже два года.

          — Что ж, — ответил я Терпаку, — значит, будет один-ноль в вашу пользу. Я лично смогу поднять не больше пятисот десяти...

          Теперь настала моя очередь пристально посмотреть на собеседника. И мне показалось, что моё поздравление не принесло ему особой радости.

          Пожелав друг другу спокойной ночи, мы разошлись по своим номерам.

          На следующее утро, ещё перед завтраком, ко мне подбежал Шеппард и стал поздравлять с победой. Я в недоумении спросил его, в чём дело? Оказывается, утром Бредфорд позвонил и сообщил, что не приедет.

          — Таким образом, один-ноль будет в вашу пользу... — угрюмо произнёс Терпак.

          Как обычно, за час до выступления началось взвешивание. Когда я встал на весы, их стрелка показала 122 кг.

          Все участники уже закончили процедуру взвешивания, но судьи почему-то не расходились. Мы гадали: в чём дело? Неужели утренний разговор был всего лишь психологической атакой против меня?

          Да, так оно и оказалось. Буквально за пять минут до конца положенного срока в комнату вбежал с чемоданчиком в руке Джим Бредфорд. Бросив на ходу короткое "о'кэй", он почти прыгнул на весы. Их стрелка замерла на отметке 133 кг.

          С момента появления Бредфорда меня не покидала одна и та же мысль: сколько он может поднять? Ведь трудно вести борьбу с атлетом, чьи возможности являются для тебя загадкой.

          Матч длился уже целый час. Закончили жим Стогов, Минаев, Винчи, Бёргер, Бушуев, Питмен, Коно, Богдановский, Ломакин, начали работать Воробьёв с Шеппардом, а Бредфорд всё не заявлял своего начального веса. Не торопился сделать это и я. Наконец стало известно, что Джим начнёт жим со 160 кг. Я тоже заказал этот вес.

          Первые подходы у нас получились удачными, но опыт подсказал мне, что больше 170 кг Бредфорду не поднять. После зафиксированных во втором подходе 167,5 кг, пытаясь во что бы то ни стало обойти меня, Бредфорд пошёл на 172,5 кг. Но он не смог дожать их и, таким образом, уже в первом движении проиграл мне 2,5 кг.

          А всего он набрал в сумме троеборья 485 кг. Мой же результат — 507,5 кг — стал новым рекордом Советского Союза, всего на 5 кг отстававшим от официального рекорда Андерсона.18

          Состязания в Чикаго закончились далеко за полночь победой сборной СССР со счётом 6:1.

          Рано утром мы вылетели в Детройт, центр автомобильной промышленности США. Этот город считался закрытым для советских людей. Исключение было сделано лишь для нашей команды и для Государственного ансамбля народного танца Союза ССР под руководством Игоря Моисеева. Наш приезд в Детройт как раз совпал с последними выступлениями ансамбля. Мы присутствовали на заключительном концерте и стали свидетелями его небывалого триумфа.

          На следующий вечер в том же зале, где выступали советские артисты, состоялась наша вторая встреча со сборной США. Она закончилась нашей новой победой со счётом 4:3.

          В Детройте Фёдор Богдановский второй раз подряд победил Томми Коно. После первого поражения в Чикаго Коно подошёл к Фёдору и сказал: "Если в Детройте я опять проиграю, то куплю тебе пиджак". И вот на следующее утро после победы мы увидели на Феде обновку: Томми сдержал своё слово.

          После двух встреч счёт стал 2:0 в нашу пользу. Впереди была самая серьёзная и ответственная встреча в Нью-Йорке. Рано утром 16 мая мы вылетели в Нью-Йорк.

          Заключительная встреча произошла 17 мая в огромном зале "Мэдисон Сквер-гарден". Американские атлеты собирались дать нам генеральный бой. Среди зрителей были прославленные спортсмены: боксёры Джо Луис и Рокки Марчиано, а также штангист Джо Ди Пиетро...

          Под сводами "Мэдисон Сквер-гардена" выступали представители многих стран. Но нога советского атлета не ступала здесь ещё никогда.

          "Неужели первое выступление русских в этой сокровищнице американской тяжелоатлетической славы станет не нашим, а их триумфом?" — спрашивала одна из нью-йоркских газет.

          Борьба началась ещё за час до соревнований: американцы хотели взвеситься и быть легче нас. Это давало бы им преимущество в том случае, если в каких-то весовых категориях были бы показаны одинаковые результаты. В какой-то мере сие им удалось: Коно оказался на 100 граммов легче Богдановского, а у Воробьёва и Шеппарда веса были одинаковыми.

          Как и в прошедших соревнованиях, атлеты всех весовых категорий выступали вместе. В легчайшем весе Винчи на этот раз выиграл у Стогова, хотя и не сумел повторить результата, показанного Володей в Чикаго. Всё же счёт стал 1:0 не в нашу пользу. Ещё одно очко своей команде принёс находившийся в отличной форме Бёргер — он в третий раз подряд выиграл у Минаева.

          Публика на трибунах возликовала: казалось, задуманное американцами близко к осуществлению. Настроение хозяевам прибавило ещё и то обстоятельство, что в ходе соревнований Бёргер установил новый мировой рекорд в толчке — 145 кг.

          Но тут и наша команда завоевала первое очко: его принёс Виктор Бушуев. Он опередил своего конкурента Питмена на 42,5 кг, установив новый рекорд мира в троеборье для атлетов лёгкого веса — 392,5 кг.

          В полусреднем весе Коно и Богдановский после двух движений имели одинаковый результат. В последнем движении — толчке — первым к весу 155 кг подошёл Богдановский. Коно же собирался начинать со 160 кг. Богдановскому для выигрыша надо было обязательно толкать на 2,5 кг больше (он ведь хорошо помнил результаты взвешивания). Поэтому во втором подходе Фёдор толкнул 162,5 кг. Но Коно попросил прибавить к своему первоначальному весу сразу 5 кг и зафиксировал этот результат.

          Остались третьи, последние подходы. Экспансивная нью-йоркская публика вела себя очень неспокойно: в зале стоял сплошной гул, слышались выкрики и свист. Выступать в такой обстановке было очень трудно.

          Предельно сосредоточившись, Богдановский толкнул штангу весом 167,5 кг, установив тем самым новый рекорд СССР. Но Коно тоже поднял эту штангу, а поскольку его вес был на 100 граммов меньше веса Богдановского, он выиграл поединок и принёс своей команде ещё одно очко. Американцы повели со счётом 3:1.

          Теперь, чтобы выиграть матч, нам необходимо было победить во всех оставшихся весовых категориях. Второе очко нам сравнительно легко принёс Трофим Ломакин. Счёт стал 3:2.

          На помост вышли Воробьёв и Шеппард. После первого движения Шеппард ушёл вперёд на 7,5 кг. Но Аркадий отыграл их в рывке. Толчок дал обоим спортсменам одинаковую сумму — 455 кг. Получилась редчайшая в мировой практике ситуация: у обоих атлетов были одинаковые веса и результаты. Судьбу первого места на сей раз решило повторное взвешивание: видимо, как следует поволновавшись, Аркадий похудел на 600 граммов и принёс нашей команде такое желанное очко. Я же в третий раз победил Бредфорда.19

          Итак, решающая встреча была выиграна в тяжёлой борьбе со счётом 4:3. Общий командный итог стал 3:0, а в личном единоборстве — 14:7 в нашу пользу.

          Нам предстояло пройти следующее серьёзное испытание: очередной чемпионат мира.

          Подготовился я к нему, если честно, плохо. Во многом виной тому была никак не проходившая после выступлений в США усталость.

          К тому же меня мучила крымская жара. Мы проводили тренировочный сбор в Алуште в августе, а это как раз самый жаркий здесь месяц. В какой-то мере мне помогла проходившая в те дни Спартакиада ВЦСПС. Я прибыл для участия в ней в Москву и оставался здесь уже до сентября.

          В сентябре наша сборная вылетела в столицу Швеции — Стокгольм. Здесь стояла сухая прохладная осень. Мы жили на окраине города. Вокруг виднелись леса и озёра. Рыбная ловля и охота успокаивали нервы. Перед соревнованием меня взвесили, и оказалось, что я похудел на 6 кг и стал весить "всего" 116 кг.

          Как известно, чемпионат закончился уверенной победой советской команды.

          "Это уже становится традицией", — писала по поводу окончания соревнований стокгольмская спортивная газета.

          Стокгольм принёс большой личный успех и мне — в единоборстве с Дейвом Ашманом я опять завоевал звание чемпиона мира. Как я и ожидал, второй раз подряд сумма не достигла предела. Я остановился на 485 кг.

          Перед последним подходом Ашман, явно проигрывая, всё-таки попросил поставить на штангу 202,5 кг. В случае успеха этот вес принёс бы ему золотую медаль. Ашман взял рекордную штангу на грудь и, к большому моему удивлению, довольно легко встал с ней из подседа. Но большего сделать не смог. Бросив штангу на помост, Ашман подошёл ко мне и поздравил с победой.

          Начало 1959 года ознаменовалось для меня сдачей первого экзамена в аспирантуре, а в марте я во второй раз подряд принял участие в соревнованиях на Кубок Москвы. На сей раз в тяжёлом весе победил мой молодой соперник Юрий Власов, набравший в сумме троеборья 500 кг. Я был рад, что этот гроссмейстерский рубеж осилил уже второй спортсмен в нашей стране, и от всего сердца поздравил Юрия с успехом. Данное поражение не огорчило меня. Тем более что мне удалось на этих состязаниях установить новый рекорд страны и мира в рывке — 151 кг.

          Итак, лёд тронулся, один мировой рекорд в тяжёлом весе стал принадлежать нашей стране.

          В сентябре вместе со сборной Советского Союза я выехал в Варшаву на очередной чемпионат мира. Теперь я снова был запасным. На сей раз защищать честь страны доверили Юрию Власову. И он оправдал это доверие, завоевав золотую медаль с отличной для дебюта суммой — 500 кг.

          Варшавский чемпионат можно с полным основанием назвать вехой в развитии мирового тяжелоатлетического спорта. Для того чтобы это стало несколько понятней, следует обратиться немного к истории.

          Первенство мира по поднятию штанги согласно современным правилам впервые было разыграно в 1937 году. Общекомандную победу тогда одержали американцы в тяжёлой борьбе с египтянами. С 1946 по 1951 годы команда США буквально подавляла всех своим превосходством. Например, на филадельфийском чемпионате 1947 года американцы заняли все первые места, не уступив зарубежным силачам ни одной золотой медали.

          Однако с 1952 года американским спортсменам пришлось потесниться. Уже в Хельсинки американские спортсмены потерпели поражение от сборной СССР и с тех пор только в Мельбурне смогли взять реванш с перевесом в 1 очко, проиграв в остальных первенствах пять раз. Но второе место американцы считали для себя гарантированным. И вдруг в Варшаве молодая дружная команда народной Польши заняла это место, отбросив американцев на третью строчку таблицы с разницей в 7 очков.

          Это было подлинным триумфом народного спорта. В самом деле, спортсмены стран социализма выиграли в Варшаве пять золотых, пять серебряных и пять бронзовых медалей.

          Сенсацией явилась победа поляка Мариана Зелинского над американцем Исааком Бёргером. Из сборной США только "железный" Томми Коно оказался на высоте, вновь завоевав золотую медаль.

          В Варшаве особенно отличился атлет среднего веса кемеровский шахтёр Рудольф Плюкфельдер. Он выиграл золотую медаль с результатом 457,5 кг. Поскольку числа иногда бывают красноречивее слов, напомню, что результат победителя варшавского чемпионата в полутяжёлом весе Луиса Мартина (Великобритания) и занявшего на этот раз второе место Аркадия Воробьёва был равен 445 кг. Комментарии, как говорят, излишни. "Попутно" Плюкфельдер побил мировой рекорд и в рывке, подняв 141 кг.

          Примечательна биография нового чемпиона мира. В юности у него начало болеть сердце, и врачи даже приказали ему срочно прекратить работать на шахте, опасаясь за его жизнь. Почувствовав недомогание, Плюкфельдер начал заниматься физкультурой. И вскоре болезнь прошла. Но любовь к спорту осталась на всю жизнь.

          Начало 1960 года ознаменовалось для меня победой в традиционных состязаниях на Кубок Москвы. "Будут ли ещё победы? Долго ли ещё думаете выступать?" — эти вопросы часто задают мне теперь.

          Ответить на них сможет только время. Готов утверждать лишь одно: сражаться за славу и честь советского спорта я буду до конца. Я пять раз завоёвывал звание чемпиона СССР, дважды был чемпионом Европы, дважды получал золотые медали на чемпионатах мира и четырежды — на Всемирных студенческих играх, тридцать девять раз обновлял рекорды страны и один раз — мировой. На сие ушли долгие годы упорного труда. И эти годы берут своё. Нигде так сильно не чувствуется возраст, как в спорте. И потому от всей души, от всего сердца я приветствую талантливую молодёжь, которая не пожалеет труда, сил, энергии, чтобы взять и гордо понести вперёд нашу эстафету, чтобы всегда и всем доказывать, что самые сильные, здоровые и бодрые люди живут в нашей стране — великой стране, прокладывающей человечеству путь к коммунизму!


Глава 9

Римские встречи

Четыре дня в "Палаццетто делла спорт"
Евгении Минаев опровергает прогнозы
"Непобедимый" побеждён
Ещё одно чудо XX века
Вместо послесловия

          XVII Олимпийские игры закончились блестящей победой советских спортсменов. 103 медали и 683 очка, завоёванные советской командой, являются ярким тому свидетельством.

          На стадионах, в залах, на стрельбищах, на шоссейных дорогах итальянской столицы своё высокое мастерство перед всем миром продемонстрировали легкоатлеты, гимнасты, баскетболисты, стрелки, велосипедисты. В Рим я прилетел в качестве туриста: моё место в сборной страны занял Юрий Власов, чья сила и талант находятся сегодня в небывалом расцвете. Не скрою, было немного грустно сознавать, что на великом форуме лучших спортсменов мира я стал всего лишь зрителем.

          Состязание силачей собрало рекордное количество участников за всю историю Игр. И, пожалуй, рекордное количество зрителей. Почти ни разу в огромном зале я не видел свободных мест.

          В легчайшем весе выступило двадцать семь участников, но основная борьба шла между нашим старым знакомым Чарльзом Винчи и молодым атлетом из Японии, рекордсменом мира Йосинобу Миякэ. Винчи — представитель команды США, но по национальности он итальянец, и местные зрители, конечно, страстно болели за него.

          В жиме японец остановился на 97,5 кг, а Винчи поднял 105 кг, чем повторил олимпийский рекорд.

          Следующее движение — рывок. Свой первый подход Винчи сделал к весу 100 кг и успешно поднял его. На штангу прибавили ещё 5 кг. Вес снова покорился Чарльзу. В третьем подходе Винчи очень легко зафиксировал 107,5 кг. Стремясь сократить разрыв, Миякэ пропустил этот вес и пошёл сразу на 110 кг. Но взять их не смог. Эта неудача фактически предопределила исход поединка. Хотя в толчке Миякэ установил новый олимпийский рекорд — 135 кг, на первое место с результатом 345 кг вышел всё же Чарльз Винчи. Он побил свой же олимпийский рекорд и повторил официальный мировой рекорд Владимира Стогова.

          После небольшого перерыва в бой вступили атлеты полулёгкого веса. Здесь встретились старые соперники: Евгений Минаев и Исаак Бёргер. Третьим серьёзным претендентом на призовое место считался полицейский из Рима Себастьяно Маннирони.

          За несколько дней до начала состязаний я присутствовал на тренировке американских спортсменов. На штанге был установлен вес, превышавший мировой рекорд в толчке. Проходя мимо штанги, Бёргер в шутку бросил:

          — Поднять, что ли?

          Стоявший неподалёку американский турист, видимо, неплохо знавший спорт, сказал:

          — Заплачу сто долларов, если вам это удастся.

          Исаак Бёргер подошёл к снаряду и сравнительно легко толкнул его.

          И это далеко не единичный пример легкомыслия Бёргера. На предстартовых тренировках он часто показывал такие высокие результаты, что специалисты стали считать его бесспорным будущим победителем. Так, римская газета "Спорт" написала:

          "У русского Евгения Минаева нет никаких шансов взять реванш за Мельбурн."

          Соревнования начались поздно вечером. Первым выступил австралиец Оскиер. Он начал жим с 90 кг, но не осилил этот вес. Посоветовавшись с тренером, Оскиер попросил прибавить на штангу 5 кг. Увы, второй подход оказался неудачным, третий — тоже. По залу пронёсся гул разочарования.

          Участники один за другим выбывали из борьбы. На 107,5 кг остановился Маннирони. Последними в борьбу вступили Минаев и Бёргер. Первый подход оба сделали к весу 112,5 кг и оба подняли его. Точно так же, как и следующий вес — 117,5 кг.

          — На штанге сто двадцать килограммов, — объявил судья, вызывая Минаева на третий подход.

          — Как вы думаете, поднимет? — спросил меня сосед.

          — Этот вес равен мировому рекорду Минаева, — ответил я. — Наверное, поднимет.

          Действительно, Евгений отлично выжал вес, а вот Бёргер, поднимая снаряд, нарушил правила. Поэтому 120 кг ему не засчитали.

          Началось второе движение. Я вышел на улицу. И у самой двери столкнулся с Минаевым.

          — Хочется подышать свежим воздухом, — сообщил Евгений.

          — Да, ночь хороша...

          Мне очень хотелось спросить у Минаева, что он думает о предстоявшей борьбе, но я воздержался. Нужно было постараться отвлечь товарища от мыслей о напряжённой борьбе. Я завёл разговор о погоде и о поездке в Неаполь.

          К нам подошёл Куценко.

          — Ну, Женя, пошли добивать Бёргера, — пошутил Яков Григорьевич.

          Рывок первым начал американец. Ни в первой, ни во второй попытке ему не удалось зафиксировать 105 кг. Кто-то на трибуне громко произнёс:

          — Нервишки подкачали...

          Действительно, на тренировках Бёргер легко рвал 115 кг. Теперь же он одолел 105 кг только в третьем подходе.

          Маннирони сделал свой третий подход к штанге весом 110 кг. Телеоператоры направили на него объективы своих камер. Болельщики (по-итальянски это слово звучит странно — "тиффози") подняли невероятный шум. Постепенно шум усилился и превратился в сплошной рёв, когда итальянец поднял вес, установив тем самым новый олимпийский рекорд. Впрочем, через минуту это достижение очень легко повторил Минаев.

          — Мог бы вырвать больше. Жаль, что не рассчитал попыток... — жаловался нам потом Евгений.

          Было далеко за полночь, когда атлеты этой весовой категории приступили к толчку. А когда начали работать Минаев и Бёргер, часы показывали уже полвторого ночи.

          К штанге пошёл Минаев.

          — Силенцио! Силенцио! — попросил публику главный судья. По-русски это значит: "Тише! Тише!"

          Евгений легко поднял первый вес — 135 кг. Бёргер ответил подъёмом 140 кг. Этот же результат во втором подходе повторил и Минаев.

          У него оставалась всего одна попытка. Но зато он был впереди Бёргера на 7,5 кг.

          Американец ждал, что будет дальше. Было уже полтретьего, но ни один человек не трогался с места. Всех захватил поединок двух непревзойдённых силачей. Минаев блестяще толкнул 142,5 кг и набрал тем самым в сумме троеборья 372,5 кг, что было новым олимпийским рекордом. Бёргеру не оставалось ничего, кроме как пойти на 152,5 кг. В зале снова раздалось:

          — Силенцио! Силенцио!

          Американец подошёл к снаряду и взял его на грудь. "Неужели совершит невероятное?" — мелькнула у меня мысль. Но вытолкнуть снаряд на прямые руки Бёргер не смог ни в первой, ни во второй попытках.

          В раздевалке я с трудом протиснулся к Евгению: он был окружён корреспондентами. Они засыпали его вопросами. Евгений лишь коротко ответил:

          — Что ж, господа, ваши прогнозы не оправдались...

          — Не оправдались, господин Минаев... — смиренно ответил за всех американский корреспондент.

          Раздался общий смех.

          — Ну, кажется, пора спать, — сказал новый олимпийский чемпион.

          Рано утром начались состязания атлетов лёгкой весовой категории. Советский Союз был представлен здесь троекратным чемпионом мира горьковчанином Виктором Бушуевым. В числе его соперников выступали чемпион Европы поляк Мариан Зелинский, японец Кендзи Онума, очень способный спортсмен из Ирака Абдул-Вахид Азиз и сингапурец Дань Хао-лян. Но никто из них не смог оказать Бушуеву серьёзного сопротивления. Виктор завоевал золотую медаль и установил новый мировой и олимпийский рекорды в сумме троеборья — 397,5 кг.

          Борьба за второе место разыгралась между представителем Ирака Азизом и сингапурцем Дань Хао-ляном. Азиз выжал 117,5 кг и вырвал 115 кг. Сингапурец, соответственно — 115 кг и 110 кг. То есть перед последним движением Азиз ушёл вперёд на 7,5 кг. Толкнув 147,5 кг и решив, что серебряная медаль ему уже обеспечена, Азиз тут же на помосте пустился в пляс. Так же точно поначалу решили и все наблюдавшие за этим поединком. Ведь первый подход в толчке Дань Хао-лян сделал к весу 150 кг и потерпел неудачу. Казалось, что всё решено.

          И вдруг судьи объявили, что следующий подход сингапурец сделает к весу 155 кг. Трибуны загудели. Кто-то рядом со мной сказал:

          — Так бы третье место имел, а теперь ноль получит... Не взять ему этот вес ни за что...

          Но, ко всеобщему удивлению, Дань Хао-лян чисто вытолкнул штангу и сравнялся по сумме с Азизом. Однако Азиз оказался всё же на несколько граммов легче своего противника и потому занял второе место.

          В полусреднем весе основным претендентом на золотую медаль все считали Томми Коно. Для этого были все основания. Ведь именно Коно шесть раз выходил на помосты мировых чемпионатов и шесть раз уходил с них победителем. Этот удивительный гаваец всегда выскальзывал из, казалось бы, безвыходных положений. В 1959 году на чемпионате мира в Варшаве все уже считали победителем Фёдора Богдановского, но в последнюю минуту Коно каким-то чудом удалось опередить нашего спортсмена. Томми Коно был также обладателем золотых олимпийских медалей Хельсинки и Мельбурна.

          — Моя мечта, — сказал мне Коно при встрече в Риме, — победить и здесь. Тогда можно будет уйти спокойно...

          Но спокойно уйти Томми не дал студент из Казани Александр Курынов. Борьба между ними войдёт в историю тяжелоатлетического спорта как одна из самых ярких её страниц.

          В жиме Коно для первого подхода заказал 130 кг. Курынов сделал то же самое. И оба чисто взяли этот вес. Коно попросил прибавить ещё 5 кг и справился с этим весом. Курынов уступил своему грозному сопернику: Коно вырвался вперёд на 5 кг.

          В перерыве я зашёл в комнату для разминки. Александр спокойно сидел в кресле, положив ноги на высокий барьер.

          — Как дела? — спросил я его.

          — Отлично, Лёша, сейчас будем навёрстывать упущенное...

          Сказано это было совершенно спокойным голосом. Я понял: Саша всё рассчитал точно.

          Я не ошибся. Уже в рывке Саша догнал Коно, а после третьего, решающего движения вышел вперёд на 10 кг. Набранная им сумма — 437,5 кг — стала новым мировым рекордом. Она на 7,5 кг превысила прежний рекорд Коно, установленный им ещё в 1958 году на чемпионате мира в Стокгольме.

          Коно с результатом 427,5 кг впервые за много лет остался на втором месте в официальных соревнованиях.

          Награждение победителей окончилось далеко за полночь. Когда Курынов сходил с пьедестала почёта, его подхватили на руки спортсмены и тренеры разных стран. Отовсюду раздавались возгласы поздравлений. Из раскрытой будки был слышен голос что-то кричавшего в телефонную трубку корреспондента.

          — О чём это он так кричит? — спросил я переводчика.

          — О том, что на помосте произошла самая крупная сенсация: побеждён непобедимый Томми Коно.

          Ещё год назад в Варшаве президент Международной Федерации гиревого спорта Бруно Нюберг сказал:

          — Плюкфельдер может лишиться золотой медали лишь в том случае, если он не будет выступать на Олимпийских играх.

          И вот перед самым выступлением Плюкфельдер неожиданно заболел.

          — Представляешь, такая досада, — говорил он мне, с трудом поднимаясь с постели. — Теперь придётся ждать следующих Игр. Обидно...

          Борьба за первое место в среднем весе развернулась между американцем Джимми Джорджем и замечательным польским атлетом Иренеушем Палинским. Золотую медаль с суммой 442,5 кг завоевал Палинский, обошедший Джорджа на 12,5 кг.

          За последнее время среди знатоков зарубежного спорта распространилось мнение, что Воробьёв и Ломакин уже "исчерпали себя". В Риме сторонникам этого мнения пришлось разочароваться: два первых места завоевали советские спортсмены Аркадий Воробьёв (золотая медаль) и Трофим Ломакин (серебряная медаль).

          Ещё в Тегеране, когда я выиграл звание чемпиона мира, болгарская спортивная газета прислала мне анкету, в которой был такой вопрос: "Считаете ли вы возможным, что в ближайшее время будет превзойдён рубеж 520 кг?"

          "После ухода Пауля Андерсона в профессионалы — нет" — ответил я тогда, твёрдо уверенный в этом.

          Но я ошибся. В Риме мне довелось стать свидетелем блестящего триумфа Юрия Власова. Новый мировой рекорд в сумме троеборья равен 537,5 кг. После выступления к Власову подбежали сотни людей, подняли его на руки и понесли в раздевалку под ликующий гул всего зала. А когда после награждения Власов пешком отправился в олимпийскую деревню, несколько сот людей шествовали за ним. Они пели и кричали:

          — Слава России!

          — Слава Власову!

          Это была самая искренняя и самая взволнованная демонстрация в честь советского спорта.

          На следующее утро одна из римских газет назвала нового чемпиона "ещё одним чудом XX века".

          Наступил день закрытия Олимпиады. Для советских атлетов этот день стал большим праздником: команда СССР одержала победу, равной которой ещё не знала история Олимпийских игр.

          "Русские штангисты наглядно доказали здесь, — писала в день закрытия Олимпиады римская газета "Спорт", — что сегодня им нет равных в мире."

          * * *

          ...Вот и окончена эта книга. Я перелистываю написанные страницы, и меня не покидает чувство беспокойства. Сумел ли я проложить путь к сердцам молодых друзей, добился ли того, чтобы ряды спортсменов пополнились новыми энтузиастами, из которых потом, — может быть, через много лет — вырастут новые чемпионы и рекордсмены мира?

          Немало молодых людей мечтает об успехах в спорте. Понятно, что те, кто собирается стать чемпионами мира, обращаются с письмами к человеку, который уже дважды добился этого. Они думают, что именно чемпион — и никто другой, — знает особые пути к заветной цели, именно он подскажет, как поднять больше, как пробежать быстрее, как прыгнуть дальше.

          Я не удивляюсь таким вопросам. Я ведь и сам задавал их когда-то в начале своего пути людям, которые были в то время чемпионами. Ничего не поделаешь — это характерная черта спорта.

          Если вы внимательно прочли всё, что я написал в этой книге, то наверняка увидели, что основной "секрет" успеха — это упорный, кропотливый труд, это тонны металла, поднятого на тренировках, это занятия до "седьмого пота", это умение отдаваться любимому делу до конца, без остатка.

          Да, чемпионами не рождаются — ими становятся! Ведь меня когда-то никто не принимал всерьёз. Рост 180 сантиметров при весе 79 килограммов, нерельефная мускулатура — ничто не свидетельствовало в мою пользу. Но то, чего не дала мне природа, дал труд.

          Есть, впрочем, ещё один совершенно обязательный "секрет" — строгий режим, умеренность во всём.

          Спортсмен не должен знать даже вкуса спиртного, а его лёгкие никогда не должны ощущать запаха табака.

          Кто хочет стать хорошим спортсменом, тот должен приучить себя к ежедневной утренней зарядке, к регулярным тренировкам. Всё это должно войти в привычку, стать чертой характера. Других "секретов" ни у меня, ни у других спортсменов нет.

          Вот, пожалуй, и всё, что я хотел сообщить читателю. Если, прочитав эту книгу, ты, мой молодой друг, отбросишь сомнения и придёшь в секцию, если книга поможет тебе выбрать свой путь в спорте, — я буду считать, что трудился не напрасно!

  1 Сильно сомневаюсь. Поднять 95 кг может либо исключительно одарённый новичок, либо приличное время занимавшийся человек. стрелка вверх

  2 Совершенно неправильное воззрение: и техника подъёма штанги, и закономерности увеличения силы в основном, на 99% — едины для всех. стрелка вверх

  3 Трудно найти менее техничного, в минимальной степени использовавшего уходы чемпиона, нежели Новак. стрелка вверх

  4 Закономерность — это максимально устойчивая повторяемость. Так чему же особо радоваться, если победа закономерна, то есть стопроцентно ожидаема и тем самым привычна? стрелка вверх

  5 Воззвание Постоянного комитета Всемирного конгресса сторонников мира, требовавшее запрещения атомного оружия. стрелка вверх

  6 Одно слово — мусульмане, знающие только свой Коран: библейский Самсон был вовсе не лысым, а как раз, напротив, максимально длинноволосым. Именно не осквернённые стрижкой волосы и являлись источником его сказочной силы. Когда же спавшего Самсона остригла его коварная возлюбленная, филистимлянка Далила, то он вместе с волосами сразу потерял и всю силу и был взят филистимлянами в плен. стрелка вверх

  7 Ливан находится в западной Азии, а вовсе не в Африке. Скорее всего, спутано с африканской страной Ливия. стрелка вверх

  8 Я где-то читал, что всё было немножко по-другому: это Бакир Фархутдинов нахально поцеловал награждавшую девушку, и целование награждавших девушек победителями стало на данном чемпионате традицией. стрелка вверх

  9 Скорее всего, на немецком (языке принимавшей страны), на французском (в те времена официальном языке Международной Федерации) и на английском — на самом международном. стрелка вверх

  10 Это была, похоже, не совсем честная победа — см. сюда. стрелка вверх

  11 О замечательном окончании данных соревнований можно прочитать в тексте, находящемся вот по этому адресу. стрелка вверх

  12 Весь дальнейший эпизод теми же самыми словами описан и в книге Плюкфельдера "Металл и люди", которую, судя по всему, на самом деле тоже написал Л.Б.Горянов. стрелка вверх

  13 В "Металле и людях" эти слова произнёс Удодов. стрелка вверх

  14 Судя по всему, советские спортсмены собирались лететь в Австралию на вертолёте или на ракете. А не на самолёте, которому, как известно, требуется не взлётная площадка, а взлётная полоса. стрелка вверх

  15 По непонятным причинам этот рассказ о соревновании не доведён до конца: после неудачной попытки Сельветти поднять 187,5 кг Медведев пошёл на этот же вес и поднял его. Тем самым первым в СССР и третьим в мире набрав в сумме троеборья 500 кг. стрелка вверх

  16 Ныне Донецк. стрелка вверх

  17 В своей книге "Психология победы", стр. 92 Медведев написал по этому же поводу совсем другие слова.

      "С американцами мы встретились в день нашего приезда в Рим. По традиции, вопросы о спортивной форме, о возможностях атлетов не задавались. Предварительная разведка всегда откладывается на второй день и осуществляется всеми проверенными методами." стрелка вверх

  18 Дело в том, что тогда имелись ещё и неофициальные рекорды Андерсона: например, 517,5 кг, которые он набрал в Москве в Зелёном театре, и 533 кг, которые показал в Америке, где результаты в отдельных движениях суммировались без сокращения до кратности 2,5 кг. стрелка вверх

  19 По непонятной причине Медведев опять не написал о самом сенсационном эпизоде этой борьбы: на данный последний матч был заявлен Пауль Андерсон. Вот как это описывается в книге "Штанга на весах времени".

      "По окончании выступления Медведева и Бредфорда на сцену пригласили Пауля Андерсона. По замыслу организаторов турнира, он должен был доказать, что хотя советские спортсмены и сильны, но самый сильный человек живёт не в СССР, а в США.

      Пауль намеревался превзойти сумму Медведева. Однако, с огромным трудом выжав 190-килограммовый снаряд, отказался от рывка и толчка." стрелка вверх

[на главную страницу]

Архив переписки

Форум