Александр Скляренко

          Как известно, Олимпиада для спортсменов настолько волнующее событие, что даже самые опытные бойцы порой мандражируют на ней, словно зелёные новички.

          — Олимпиаду нельзя сравнить ни с чем, — говорил мне один прославленный атлет, олимпийский чемпион. — Кто в ней не участвовал, тот этого никогда не поймёт. Я знал себя, кажется, прекрасно, моим нервам многие завидовали. Но вот я вышел на олимпийский помост, наклонился над штангой, левой рукой взял гриф в замок. Потом правой. Но что за дьявол? Я никак не мог сделать это привычное движение. Пальцы сами по себе выстукивали какой-то собачий вальс по стальной насечке грифа, и я никак не мог их "собрать"... Еле-еле справился с нервами. Честное слово, никак не ожидал от себя такого. При моём-то опыте...

          Ну, этот атлет со своими эмоциями всё-таки справился, а скольким сие не удалось?

          Один из моих любимых спортивных героев, штангист Давид Ригерт по всем статьям свода законов, как говаривал унтер Пришибеев, должен был стать трёхкратным олимпийским чемпионом. Соперников у него не было, этот уникальный спортсмен намного опередил своё время. Однако Давид выиграл только Олимпиаду в Монреале, а в Мюнхене и в Москве его постигли уму не постижимые срывы. Нервы, нервы...

          Штангиста Исраила Арсамакова суператлетом в газетных репортажах, правда, никогда не называли. Но он крепкий мастер, четырёхкратный чемпион Советского Союза, многократный победитель Кубков СССР и крупных международных турниров. А что значит стать хотя бы один раз чемпионом СССР по тяжёлой атлетике? Знаменитые мастера "железной игры" считали в своё время, что порой труднее выиграть чемпионат России, а не только Союза, чем мировой чемпионат...

          Да, были когда-то такие времена... Я знаю, по крайней мере, одного двукратного олимпийского чемпиона по тяжёлой атлетике, который ни разу не добивался победы на чемпионатах своей страны.¹ Вы спросите: как же он в таком случае попадал на мировой помост? Но это уже другая тема. Впрочем, я постараюсь уделить ей здесь достаточно внимания.

          Итак, Арсамаков, возможно, не суператлет. Но он закалённый боец, азартный и умелый. Чемпион Европы, в конце концов. Владел мировым рекордом в рывке. Серебряный призёр чемпионата мира. В лёгкой атлетике подобных достижений с лихвой хватило бы для того, чтобы не на один год "забронировать" себе место в сборной страны. Но в тяжёлой атлетике, где мы десятилетиями доминировали на мировом помосте, где столько имён со всенародной популярностью, та же серебряная медаль мирового чемпионата расценивается порой как откровенная неудача. Исраилу постоянно приходилось бороться за право представлять нашу страну на международной арене.

          На олимпийский Сеул спустилась ночь: надо же этому удивительному городу было хоть немного перевести дыхание от праздника, которому не видно конца, ведь имя ему — Олимпиада.

          Да, корейцы постарались на славу. Они прекрасно поняли, что для такой честолюбивой, "рвущейся в люди" страны, как Южная Корея, именно Олимпиада — лучший способ заявить о себе всему миру. Корейцы проводили Игры на фантастическом уровне — техническом, культурном, эмоциональном, наконец. Чувствовалось, что хозяева не только в лепёшку расшибаются, чтобы всем гостям Сеула — спортсменам, журналистам, туристам — было удобно, но и сами искренне радуются свалившейся на них бесподобной Олимпиаде.

          Но кому Олимпиада праздник без конца и края, а кому тревога, словно ком в горле. Это испытание для любого бойца, будь он хоть дважды заслуженным, трижды народным, как говорил Аркадий Райкин.

          Исраилу не спалось. Нет, не тревога за исход завтрашнего выступления гнала от него сон. Вопрос был в другом: состоится ли оно вообще, выступление Арсамакова на олимпийском помосте?

          Вот о чём размышлял Исраил, в который уже раз переворачивая под головой подушку — как быстро она нагревается, чёрт возьми: у Юры Захаревича, который крепко спал на соседней кровати, постель была, видимо, гораздо прохладней. И не удивительно — ведь олимпийская судьба Захаревича решалась не завтра... А что готовил грядущий день Исраилу? Он так привык за последние годы к ударам спортивной судьбы, что недавние удачи его даже настораживали: не спугнуть бы фортуну... Ведь уже одно то, что Арсамаков "прорвался " сюда, в Сеул — несомненная удача. Вообще, в это верили лишь немногие. Например, Юра Захаревич год назад говорил так:

          — Наши тренеры зря поставили крест на Арсамакове. Сейчас наступает как раз его время. Изя мог бы прилично "выстрелить" на Олимпиаде в Сеуле. В среднем весе в сборной Союза сейчас нет явного фаворита: Варданян не тренируется, Сергей Ли не настолько силён, чтобы быть бесспорным лидером, хотя в лидеры его тянут... Остальные и того слабее. Словом, за место в олимпийской команде вполне можно побороться...

          Однако именно так всё и было: за год до Олимпиады в Сеуле наши специалисты по тяжёлой атлетике дружно поставили на штангисте Арсамакове жирный крест. А один из тренеров даже сравнил его с выжатым лимоном. То есть тренер это, конечно, не в глаза Исраилу сказал. Но когда наставники так удачно острят, это непременно доходит до ушей спортсменов.

          Исраил в то время даже и не протестовал. Он действительно чувствовал себя выжатым лимоном — и это в свои двадцать шесть лет... В большом спорте такое случается и в более юном возрасте. У одних хандра проходит, другие заканчивают карьеру. В последнем нет ничего удивительного: ведь человеческий организм не рассчитан на то, чтобы поднимать и удерживать над головой двести и более килограммов. Это только сказать легко — двести килограммов. Но возьмите мешок с сахаром и поднимите его на выпрямленные руки. А теперь вообразите, что сверху добавили ещё три таких же мешка. Неуютно даже представлять себе подобное, не правда ли? Жалко позвоночник, локти, колени...

          Можете не сомневаться, что у наших чемпионов они, мягко выражаясь, не совсем здоровы — эти самые позвоночник, локти и колени. Просто чемпионы научились поднимать штангу через боль, через страх. Кто умеет терпеть — становится чемпионом; кто не умеет — в большом спорте не задерживается. Я видел, например, как один наш известный атлет лечил себе спину: он закрепил свои пятки на шведской стенке, сам лёг поперёк гимнастического "козла", положил на шею пятидесятикилограммовую штангу и начал делать бесконечные наклоны-распрямления. Не буду утверждать, что его лицо в это время озаряла блаженная улыбка. Но другого выхода, по-видимому, не было. Суть данного лечения состояла в том, чтобы "закачать", как говорят спортсмены, больное место. То есть обтянуть его корсетом свежих мышц, которые примут неизбежные соревновательные перегрузки на себя. Какие ощущения в это время испытывает тренирующийся таким образом атлет, я спросить не решился. И, думаю, правильно сделал.

          Весной 1987 года Исраил и в самом деле почувствовал себя основательно заезженным. Ныло сердце, пухли ноги, трещала спина. Накопились травмы физические, а главное, психологические, о которых речь ещё впереди. В общем, требовалось сбросить сумасшедшие нагрузки. Усилием воли штангист подавлял протест организма — и, видимо, зря. Кончилось всё это печально: на чемпионате Европы во Франции Арсамаков выступил крайне неудачно — не поднял начальный вес 210 кг в толчке. Как говорят штангисты, "схватил баранку". Слабым утешением было то, что такую же "баранку" схватил и прославленный супертяжеловес Анатолий Писаренко. Да и вообще наша сборная выступила тогда из рук вон плохо, а с её главным тренером Давидом Ригертом произошёл нервный срыв. Видимо, в подготовке команды были допущены какие-то серьёзные просчёты. Но ведь каждый отвечает за себя. Вот тогда-то и прозвучали слова насчёт перспектив штангиста Арсамакова — он приравнивался к выжатому лимону.

          — Я всё-таки попытался продолжить тренировки, — рассказывает Арсамаков об этих далеко не самых светлых днях своей жизни, — но вскоре почувствовал, что занимаюсь издевательством над собственным организмом. Специалиста, который подсказал бы — мол, друг дорогой, надо сделать паузу, ты просто перетренировался, ничего страшного, это пройдёт, как всякая болезнь — такого доброжелательного и внимательного специалиста рядом, увы, не оказалось. Ну что ж, подумал я, в конце концов спорту отдано немало сил, кое-чего я всё-таки добился, мир повидал и себя показал. Другим и это не удалось. Заканчивать — значит заканчивать.

          И я прекратил тренировки. Стал вести обыкновенную человеческую жизнь. Институт я к тому времени уже закончил, профессию тренера получил. И стал хлопотать об открытии атлетического клуба у себя в Грозном, где молодёжь могла бы заниматься разными видами единоборств, атлетической гимнастикой, ну и, конечно, тяжёлой атлетикой. Работы предстоял непочатый край, все вроде бы приветствовали мою идею — но, правда, никто не спешил с конкретной помощью. И тут я впервые понял, что если всерьёз займусь тренерской работой — а желание это было вполне чётким — то мне опять предстоит прошибать всё собственным лбом, как и в большом спорте.

          Впрочем, не могу утверждать, что в ту пору я был полностью захвачен этой идеей. Видимо, инстинктивно я понимал, что надо отдохнуть душой. Я проводил много времени в семье, с мамой. После долгих разлук, неизбежных, если сын всерьёз занимается спортом, она была страшно рада видеть меня дома. Я много общался с людьми искусства — артистами, художниками. Меня всегда к ним тянуло. Но, опять же, не хватало времени. Ну и, конечно, друзей у меня в Грозном, да и во всей Чечено-Ингушетии всегда хватало. Так что не могу сказать, что, оторванный от грифа штанги, я потерял смысл жизни.

          Но вот однажды зимой моя мама, Марьям, обратила внимание, что по телевизору день за днём показывают Олимпийские игры, и все вокруг о них говорят. А её сын, спортсмен Арсамаков, почему-то сидит дома. Я, конечно, объяснил маме, что это зимние игры, а тяжёлая атлетика входит в летние, которые состоятся в сентябре, но я к ним не готовлюсь.

          — А жаль, — неожиданно сказала мама. — Может, попробуешь в последний раз, сынок?

          Тут было над чем задуматься. Вот и мой друг Юрка Захаревич тоже считал, что мне стоит попробовать вернуться в спортзал и "ломиться" на Олимпиаду. Ему, видно, без меня в сборной было скучно. Шучу, конечно. Но моём в сознании понемногу крепла мысль: а не рано ли на тебе, Исраил Арсамаков, поставили крест?

          Говорят, что у меня азартный характер. Наверное, так оно и есть. Я могу рисковать, даже люблю риск. Не боюсь при случае пойти ва-банк. Но не прежде, чем созреет решение. Опрометчивых шагов, особенно в крупных, серьёзных делах, я стараюсь не допускать. Кстати, именно спорт помог мне выработать эту черту характера. В любимцах у руководителей я никогда не ходил, и промахи мне никто никогда не прощал. Перед каждым соревнованием я настраивался очень серьёзно. Схему выступления в деталях прокручивал в мозгу десятки раз. Всё это дисциплинирует человека.

          Я могу довольно долго раскачиваться, но если уж возьмусь за что-то — оторвать меня тяжело. Целый месяц, помню, настраивался, чтобы приступить к тренировкам. Дойду, бывало, до спортзала — и поверну назад. Не тянуло — и всё. А без огонька, без желания спортивное дело — мёртвое. Ведь почему многие чемпионы заканчивают свою спортивную карьеру, казалось бы, в расцвете лет? Сил стало меньше? Вздор. Сила — она ещё при них, и она остаётся на долгие годы, знай только поддерживай спортивную форму. А это не так уж сложно для людей, которые когда-то прошли через стрессовые нагрузки. Но вот если нет куража — дело другое. Тогда надо всё бросать. Если спортзал и соревнования не веселят душу, не заставляют кипеть кровь — ну что ж. Тогда надо прощаться — с помостом, с ледовым катком, со спортплощадкой.

          Я поначалу решил, что в двадцать шесть лет во мне всё уже отпылало и остыло — и ошибся. Я был просто немного нездоров. Но болезнь прошла. Я был достаточно молод. И полон сил. Желание выступать в соревнованиях непременно пришло бы. Надо было только немного "куражнуться". А для этого необходимо было поставить перед собой значительную цель. Олимпиада — вот это настоящая цель для спортсмена! И в самом деле, далеко не каждый чемпион и рекордсмен может даже участвовать в Олимпиаде: травмы, интриги чиновников, бойкоты политиков — мало ли пакостей на свете? А я волею случая отдохнул, подлечился и вполне мог "выстрелить" именно в Сеуле. Надо было только туда прорваться.

          Если цель поставлена, то я, конечно, выложусь. Один мой знакомый был не совсем прав, когда говорил, что я ничего не потеряю, если решусь готовиться к Олимпийским играм. Ведь подготовка спортсмена высокого класса требует немалых затрат. А кто возьмёт их на себя? В сборную СССР меня давно не вызывали: её руководство уже совершенно не интересовалось, жив я или нет. Но, что странно, про меня забыли и в спортивных структурах Грозного — хотя мои победы и медали там подсчитывали весьма аккуратно, в своих докладах и отчётах не забывали никогда.

          Раз так, то, опять же, надо было рассчитывать только на себя. И я занялся "самоспонсорством". Пришлось рискнуть, другого выхода не было.

          Я собрал все свои сбережения. Их оказалось не так много. Продал всё, что было. Вручил деньги маме и попросил её покупать на рынке всё, что мне потребуется, потому что нагрузки предстояли нешуточные. Последние деньги ушли на то, чтобы избавиться от застарелой болезни, которая мешала тренироваться по-настоящему. Лекарство от этой болезни стоило в аптеке пять рублей, но купить его там было невозможно. Я платил за него на "чёрном рынке" пятьдесят рублей.

          "Чемпионские привилегии", говорите? Мне необходимо было немного чёрной икры, я готов был платить за неё любые деньги. Обращался в республиканский спорткомитет, просил помочь купить — бесполезно. Хотя я знал, что для кого-то она всегда есть. Но я ведь был не директором ателье из песни Высоцкого, а всего лишь чемпионом Европы. К спортсменам и тренерам у нас в городе, в отличие от директоров ателье, отношение весьма сдержанное. Кстати, любопытная деталь: в Сеуле ко мне как-то раз подошёл один землячок, спортивный руководитель из Грозного, и спросил: не могу ли я помочь ему продать несколько банок чёрной икры? Забавно, правда?

          Для чего мне позарез нужна была эта самая икра? Дело не только в калориях, хотя сие, конечно, важно. Я знал, что предстоит очень неприятная работа: в короткий срок привести в порядок собственный вес. То есть войти в свою весовую категорию 82,5 кг. Она для меня в последнее время стала тесноватой, что и естественно — ведь штангисты с годами часто переходят в более тяжёлые веса, если это устраивает их самих и их тренеров. Но я был "наглухо" привязан к среднему весу, и приходилось постоянно "придерживать" себя. Особенно перед соревнованиями. Счастливы те люди, которые не знают, что такое сгонка веса, да ещё форсированная. Это вам не диета для красавиц — тут ведь надо ещё и тонны железа ворочать как ни в чём не бывало. А как мне, спрашивается, поднимать железо, если я в столовую в это время стараюсь не ходить, чтобы не расстраиваться? То Юра Захаревич принесёт в номер небольшую порцию еды, то врач сборной страны... А попадёшь в столовую — глаза разбегаются, ими, кажется, всё съел бы, да кто тебе позволит? Кусочек хлеба в твоей тарелке кто-нибудь случайно отщипнёт — кажется, броситься на него готов! В голове постоянно, а не только в столовой, крутятся мысли о еде. Например, идёт человек с кожаным портфелем, а ты, глядя на него, представляешь себе, что в этом портфеле лежит что-то съедобное, — так аж слюна течёт...

          Вот и на этот раз лишний вес, который я набрал за время отдыха, уходил очень тяжело. Я истязал себя через день в бане: это самое эффективное из безобидных средств — но как же оно выматывает, если принимать водные процедуры не в охотку, а по строгой необходимости... Самое обидное, что мне и гонять-то было, в общем, нечего: жировая прослойка у меня минимальная, всё остальное — проработанные мышцы, по сути, боевой вес. Но — не моей категории. Увы, это издержки большого спорта. Через неделю-другую такой жизни кожа становится шелковистой, обезжиренной.

          Меню — самое скромное. Зелень, немного жареной курицы — она очень быстро переваривается. Жаль, правда, и калорий от неё немного. И вот тут для сгонщика веса незаменима чёрная икра: сама весит граммы, а эффект даёт значительный. Разумеется, в такие дни испытываешь постоянную жажду, ведь лишние полстакана воды или фруктового сока позволить себе не можешь. А в это время какой-нибудь тяжеловес, которому даже желательно набрать лишние килограммы перед стартом, уставит свой столик графинами и тарелками и пирует, как средневековый рыцарь в завоёванном замке!

          Но я боролся с соблазнами по-своему: раз хочется того, чего нельзя, то почему не выбить клин клином? Мне было нельзя пить молоко, есть пирожные, а они постоянно маячили в дни добровольных голодовок перед глазами. И тогда я стал есть их насильно, буквально напихивая в желудок, пардон, до отвращения. Такая провокация. И после этого полгода уже не мог смотреть на пирожные, торты и тому подобное. Отучил себя так, что в конце концов стал равнодушен ко многим продуктам. И вообще я ем мало, все даже удивляются. Одного плотного обеда мне вполне хватает на целый день. Могу вообще подолгу обходиться без пищи. Спортивная жизнь научит!

          Вот и на сей раз хотя и пришлись изрядно потерпеть, через какое-то время мой вес пришёл в порядок. Уж больно весомым был стимул — Олимпиада...

          То, что Исраил Арсамаков решил всерьёз побороться за место в олимпийской сборной команде штангистов Советского Союза — это, конечно, прекрасно. Но ведь не он один лелеял честолюбивые мечты. Перед Олимпиадой в Сеуле "первым номером" нашей сборной в среднем весе считался Сергей Ли из Фрунзе.² Особенно крупных побед он, правда, не добивался. На чемпионате мира 1987 года в чешском городе Острава Сергей на моих глазах упустил золотую медаль — не удержав над головой победный вес в толчке, хотя соперники там были не из числа непобедимых. Однако "серебро" Сергея Ли расценили как несомненный успех — ведь это, знаете ли, кто как посмотрит. Словом, ни для кого не было секретом, что средневесу Ли создаётся режим наибольшего благоприятствования — тренируйся и ни о чём не переживай!

          Кроме того, несколько неожиданно о своих притязаниях на место в национальной сборной заявил Юрик Варданян. Наверное, на Земле нет такого любителя тяжёлой атлетики, который не знал бы этого имени. Олимпийский чемпион Москвы-80, многократный чемпион и рекордсмен мира, Варданян по праву считается одним из самых ярких штангистов всех времён. Но... Дело в том, что Юрик за два года до Олимпиады в Сеуле официально распрощался со статусом действующего спортсмена. Его проводили с подобающими чемпиону почестями. В последнее время Юрик если и появлялся на крупных международных турнирах, то только в качестве почётного гостя.

          Так было и осенью 1987 года на чемпионате мира в Остраве. На пресс-конференции, в которой принимали участие американец Томми Коно, Варданян и другие знаменитости прошлых лет и наших дней, журналисты спросили Юрика: не собирается ли он, такой стройный и моложавый, вернуться на помост? Варданян вначале отвечал уклончиво, а потом дал понять, что такой вариант не исключён. Мне он сказал, что его собственный вес держится в пределах родной средней категории, более 84 кг он не набирал. А яркие соревнования в Остраве всколыхнули душу. Юрик понимал, что возвращение будет необычайно тяжёлым, но хотел попробовать: ведь следующий год — олимпийский.

          Вскоре Варданян действительно начал тренировки, а затем официально объявил, что возвращается на помост. Готовился Юрик в основном у себя в Армении.

          — Главным этапом отбора штангистов к Олимпийским играм в Сеуле должен был стать чемпионат СССР 1988 года в Харькове, — рассказывает Арсамаков. — Так, по крайней мере, заявляли в печати руководители из Госкомспорта СССР и тренеры национальной сборной страны. Правда, многие, и я в том числе, относились к этим заявлениям недоверчиво: сколько уже таких обещаний мы слышали в прежние олимпийские годы! А когда доходило до дела, спортивный принцип отбора в команду отодвигался в сторону и начинался тренерско-чиновничий произвол. Одним спортсменам предоставлялась зелёная улица, другим же доставались палки в колёса и нервотрёпка до самых последних дней перед олимпийским стартом. Я хлебнул эту долю полной ложкой. Но Юрик Варданян мог знать о таких проблемах, только наблюдая со стороны. Ведь он всегда оставался вне конкуренции: и когда действительно был намного сильнее соперников, и когда такого преимущества уже не наблюдалось. Ему вовсе не обязательно, к примеру, было участвовать в чемпионатах СССР и побеждать там, чтобы потом ехать на чемпионат мира. Так было. Но...

          В сборной СССР произошла смена тренеров. Ушёл в отставку Давид Ригерт (о её причинах я ещё расскажу), и команду принял опытнейший "зубр" отечественной тяжёлой атлетики Алексей Медведев. Он прекрасно понимал, что его репутация и судьба зависят от выступления наших штангистов на Олимпиаде в Сеуле, а времени для их подготовки оставалось немного. Естественно, Алексей Сидорович решил подстраховаться. И он обязал Варданяна, если у того серьёзные намерения, выступить на харьковском помосте. Тем более что Юрик, словно нарочно, избегал любых соревнований, хотя тренировался, судя по всему, весьма усердно. Конечно, на всё находились причины и объяснения. Но определить спортивную форму атлета может только соревновательный помост. Это аксиома. Однако Варданян, по слухам, на Медведева обиделся. Но в Харьков тем не менее приехал.

          Так уж получилось, что я прилетел на чемпионат СССР лишь через день после того, как выступили атлеты среднего веса, и не увидел интереснейший поединок Арсамаков-Варданян.

          — Я был очень доволен, что предстоит схватка лицом к лицу, — говорил мне потом Исраил. — В спорте всё именно так и должно решаться, в честной очной борьбе.

          К соревнованиям я готовился на спортбазе в Рузе, что под Москвой. Местечко это неплохое. Форму к тому времени я набрал хорошую и был уверен, что выиграю чемпионат. Вопрос стоял лишь в том, чтобы отрыв от соперников был достаточно значительным. Я ведь прекрасно понимал, что тренеры сборной СССР смотрят на меня весьма скептически.

          Последние две недели мой суточный рацион не превышал 700 граммов. Разделите это на завтрак, обед и ужин — получится чуть больше гранёного стакана. Но для сгонщика веса сие дело привычное, чувствовал я себя неплохо. После взвешивания, думал, попью минеральной водички, немного поем и буду как огурчик.

          Но тут проявил инициативу мой тренер, Ибрагим Кодзоев. Он сказал, что мне, мол, надо срочно восстановить энергетические потери организма, и протянул стакан разведённой глюкозы. А я её в жизни не пил. И естественно, насторожился.

          — Ибрагим Абибулатович, — сказал я, — разве чемпионат СССР — это место для экспериментов? Ладно, если это были бы какие-нибудь незначительные соревнования. Но здесь ведь решается наша спортивная судьба...

          — Да будет тебе, — успокаивающе улыбнулся мой тренер. — Глюкоза прекрасно восстанавливает силы, а впитывается она мгновенно. Я что, пацан, что ли? Разве могу посоветовать тебе что-то вредное?

          Мне надо было настраиваться на серьёзную борьбу, а тут завязывался такой спор... Чтобы не расстраивать тренера, я этот стакан залпом выпил. И через несколько минут почувствовал себя плохо: пот, тошнота... Что и следовало предполагать: желудок в экстремальной ситуации не принял незнакомый напиток. Ведь организм и так почти месяц был на пределе.

          Ибрагим Абибулатович испугался. Давай, сказал он, снимемся с соревнований, раз такое дело, а то ты добьёшь себя...

          Я попросил всех оставить меня в покое. Стало немного легче. Выпил за это время две бутылки минеральной воды. О куриной ножке, которую мечтал съесть после взвешивания, уже не могло быть и речи. Пришлось соревноваться "порожнячком" и в растрёпанном состоянии.

          Полагаю, именно по этой причине яркого выступления у меня не получилось. Чемпионат СССР я всё же выиграл, но результатом доволен не был. В рывке, поднимая 180 кг, коснулся коленом пола — вес, естественно, не засчитали. В зачёт пошли только 172,5 кг. В толчке для победы в сумме двоеборья хватило 212,5 кг.

          Я засмеялся и пообещал, что непременно так и сделаю. Дело было лишь за малым: чтобы эти телекамеры "наехали" на меня в Сеуле. А для этого надо было как минимум одержать там победу. Но у Ибрагима, как я понял, сомнений в этом уже не оставалось...

          Ну а что же соперники Арсамакова? Как они показали себя на харьковском помосте? Надо отметить, что особенно сильных конкурентов у Исраила не было. Кроме Варданяна, разумеется. Но тот потерпел на этих важнейших соревнованиях фиаско: не справился с начальным весом в толчке. Юрик заказал для начала 210 кг — вес для него пустяковый. Пустяковый когда-то, но не теперь. Снаряд Варданяну не покорился, Арсамаков ушёл вперёд и, чтобы претендовать на первенство, Варданян перезаказал вес на 215 кг — по правилам это делать разрешается. Но ведь штанга, которая оказалась непослушной, от такой прибавки сговорчивей не становится. Юрик не смог с нею встать и, чувствуя, что всё это может кончиться серьёзной травмой, отказался от последней попытки в толчке. А выступление в рывке он, между прочим, провёл очень даже неплохо, захватил лидерство, и кое-кто уже заговорил о том, что Варданян силён так же, как прежде.

          — У Юрика сохранилось почти всё, — объяснял мне один известный тренер после неудачи Варданяна на харьковском помосте. — Та же сила рук и спины, та же великолепная координация движений, скорость, взрыв, боевой дух... Почему же он проиграл? Это — проза нашей спортивной жизни. Вам даже не очень интересно будет слушать. Суть в том, что Варданян не сумел восстановить силу ног. Вот и всё. Он не смог встать из подседа со штангой на груди, выполняя толчок, — в этом упражнении веса уже солидные — не то что в рывке. А штангисты знают, что сильные ноги — это почти всё. И они всю свою спортивную жизнь их "качают". Сделать себе мощные, взрывные ноги — на это требуются годы, а растерять силу — лишь несколько месяцев. А тут — целых два года перерыва! Таких "шуточек" штанга не прощает...

          Двоюродному брату Арсамакова, Ибрагиму, человеку далёкому от большого спорта и от его больших и малых интриг, простительно было быть наивным. Он-то искренне полагал, что раз Исраил стал сильнейшим на отборочном чемпионате СССР, то место в олимпийской сборной ему теперь забронировано. Как б не так! Ведь данный чемпионат проводился совсем по другому сценарию, чем тот, что был широко объявлен прежде.

          На этих соревнованиях я представлял газету "Советский спорт". И обо всём, что видел, по горячим следам прямо из гостиничного номера продиктовал редакционной стенографистке итоговую статью. Называлась она "Борьба переносится... за кулисы". И поскольку свет эта корреспонденция так и не увидела, а мою позицию она всё-таки отображает, приведу её тут почти целиком.

          "...Кое-кто из слегка забытых штангистов на этих соревнованиях заставил-таки заговорить о себе. Например, средневес Исраил Арсамаков. Этот азартный и умелый атлет уверенно победил в своей весовой категории, где ему, между прочим, противостоял сам Юрик Варданян.

          Мы тут вспоминали с тренерами Спартакиаду народов СССР 1983 года. Именно на ней советская тяжёлая атлетика последний раз предстала перед зрителями во всём своём блеске. Спортсмены показывали товар лицом, яростная борьба кипела с первого и до последнего дня, и от неё никто не уклонился, прикрываясь объективными или субъективными причинами. Это был, поверьте, праздник спорта, и лишние билеты спрашивали далеко от Дворца спорта "Измайлово"

          А потом получилось как-то так, что чемпионаты страны оказались слишком мелкими соревнованиями для наших сильнейших штангистов. Согласно "высшей стратегии" их теперь берегли для чемпионатов мира и Европы, которые, как известно, бывают лишь раз в году. Так что увидеть знаменитых чемпионов в деле нашему зрителю стало почти невозможно. Он и отреагировал соответственно — перестал ходить на соревнования, где заведомо не будет первых номеров, а стало быть, и борьбы высшего качества, не будет рекордов. Зритель нынче пошёл грамотный, он читает спортивные заметки и прекрасно осведомлён, кто есть кто. Битва дублёров его не интересует.

          Я разговаривал в Харькове со многими специалистами тяжёлой атлетики — заслуженными тренерами, чемпионами мира и Олимпиад. Ни один, даю слово, не одобрил того, что произошло на этом чемпионате страны. Мне говорили, что, пожалуй, лишь два спортсмена имеют право пропустить чемпионат, если хотят: Юрий Захаревич и Анатолий Храпатый. Им давно уже нет равных в мире, и они это лишний раз доказали в мае, на чемпионате Европы в Англии. Но почему был освобождён от принципиальных соревнований юный Исраил Милитосян? Да, он выиграл месяц назад чемпионат мира среди юниоров, причём с мировым рекордом для взрослых в рывке. Молодец. Но ведь на Олимпиаде ему придётся соревноваться не с юниорами. Трудновато гонять вес? Пусть выступает без сгонки, в другой категории, но пусть почувствует под ногами большой помост. Боец растёт в битве, других путей нет.

          А зачем потребовалось прятать от испытаний средневеса Сергея Ли? У него пока ещё нет репутации непобедимого чемпиона, и, право, неловко за его соперников, которое практически равны ему по силам и расценивают такой шаг, как несправедливость.

          И уж совсем странно, что отстранены от старта Павел Кузнецов (100 кг) и Александр Курлович (свыше 110 кг) — они ведь даже в чемпионате Европы не принимали участия. Кстати, говорят, что Кузнецов хотел выступать в Харькове, но... начальству виднее!

          Алексей Сидорович Медведев, главный тренер сборной, горячо и обиженно объяснял мне, что его тут зря критикуют, что он не один принял такое решение — поберечь ребят "для Сеула", что к этому выводу пришла специальная комиссия Госкомспорта, в которую он, правда, входил, и есть виза заместителя председателя тов. Колесова... Я слушал Медведева и думал: а какое, собственно, дело харьковскому зрителю, кто именно и с чьей подачи подписывает в Госкомспорте разные документы? Он, зритель, ждал, что в его город придёт широко разрекламированный праздник — национальный чемпионат, где будут отбирать сильнейших спортсменов для участия в Олимпиаде. Так писали газеты. Он, зритель, обманулся, он был разочарован. А потом мы слышим жалобы штангистов — мол, падает интерес к нашему виду спорта. Конечно, падает. Это, наверное, и называется "рубишь сук, на котором сидишь".

          А что касается бумаг, то существует специальный приказ Госкомспорта СССР об обязательном участии сильнейших атлетов во всех национальных чемпионатах. Его никто не отменял.

          И не нужно ссылаться на Олимпиаду. Она не стихийное бедствие и не требует жертв. Она требует серьёзной, планомерной, систематической работы по развитию различных видов спорта. В данном случае — тяжёлой атлетики. Чем у нас в стране давненько никто всерьёз не озабочен, несмотря на большие звёзды на парадных мундирах действующих и отставных её генералов."

          Словом, я помахал кулаками, но, как вскоре выяснилось, тоже "за кулисами". Мне можно было не спешить и не мучить стенографистку — печатать эту статью, оказывается, в редакции не собирались. Хотя в Харьков меня отправляли уже после старта чемпионата СССР в экстренном порядке, доверительно объяснив, что "ты один сумеешь разобраться в тех безобразиях, которые там творятся". Поэтому я и опоздал к началу. Но сути дела, надеюсь, не упустил. Однако суть эта уже мало кого интересовала.

          — Понимаешь, старик, — объяснили мне потом по телефону, — мы тут встретились кое с кем из руководителей Госкомспорта СССР. И пришли к выводу, что не надо мешать главным тренерам сборных комплектовать их и готовить к Олимпиаде. Ведь на этих тренерах всё-таки лежит огромная ответственность...

          Вот мы и приплыли к старому берегу. Хотя шёл лишь 1988 год и игры в демократию ещё не всем надоели, — напротив, многие в них свято верили, то есть не в игры, конечно, а в то, что всё это — всерьёз. Да только в нашей кондовой действительности мало что менялось. Я имею в виду изменения к лучшему, конечно. Разве так нова проблема, о которой я сейчас толкую?

          Вот что рассказывал мне Давид Ригерт о делах, казалось бы, давно минувших дней — о заключительном этапе подготовки сборной СССР по тяжёлой атлетике к Олимпийским играм 1972 года в Мюнхене. Тогда вначале тоже провозглашался спортивный принцип отбора кандидатов, но...

          — Чем ближе "надвигались" Игры, тем дальше отступал этот принцип, — говорил ветеран спорта. — Встрепенулись "ведомственные" тренеры: надо не теряться, пока, оказывается, открыты вакансии на поездку в Мюнхен. Нужно, пока не поздно, проталкивать своих ребят: армейцев, динамовцев и т.д. Спортсмены как-то затерялись на своей спортбазе под Подольском: у нас каждый день было полно гостей, представительных мужчин с хорошо поставленными голосами. Они спорили, доказывая друг другу и старшему тренеру, что именно те спортсмены, которые проходят по их ведомству — самые достойные кандидаты в олимпийцы. Причём шли такие баталии, что аргументы разносились из окон по всему лесу. Вот это были схватки — жарче, чем на помосте!

          А опытный, немало повидавший на своём спортивном веку Алексей Сидорович Медведев, наш главный тренер, никак не мог определить оптимальный состав: ему, похоже, было всех жалко, все были нужны позарез. Но такие желания невыполнимы. Надо же понимать, что ажиотаж этот уже впрямую коснулся нас, "поднимальщиков". А наше ли это было дело — распределять места в команде? Нам следовало только жать, рвать и толкать штангу, не отвлекаясь на глупые распри. Мы старались делать вид, что не в курсе ведомственных дрязг, что нас это не касается, но с каждым днём сие получалось всё хуже. Парни у нас были отличные и всё равно: нет-нет, но уже начинала проявляться прямая неприязнь, особенно между спортсменами одной весовой категории.

          Я исполнял в то время обязанности комсорга сборной. Распри эти, повторяю, шли у всех на глазах, хотя руководители сборной вроде бы соблюдали "конспирацию". Но какая может быть конспирация в деревне? Человек я возбудимый, несправедливость чувствую остро. Меня лично это вроде бы не касалось, однако душевного спокойствия как ни бывало. Обстановка стала новой, и эта новизна мне очень не нравилась.

          А ведь каких только тренеров не было в те дни рядом с нами! Но вот тех, кто был позарез необходим ребятам, личных тренеров, знавших нас как себя — их отправили по домам. За ненадобностью. Ибо они — узкие специалисты, а тут пошла такая стратегия, что куда им..."

          Как видим, при комплектовании команды на Олимпийские игры всякий раз начинаются не менее острые игры закулисные. А казалось бы, чего проще — поступать так, как это делают американцы. Принцип отбора у них железный: на Олимпийские игры едет тот, кто выиграл национальный чемпионат США. Никакие титулы и заслуги во внимание не принимаются. Условия оглашены и равны для всех. Сроки соревнований известны заранее. Если ты оказался слабее — пеняй только на себя.

          Знаете, иногда мне кажется, что кое-кто про себя посмеивается, читая такие вот горячие откровения. Эти "кое-кто" не глупее нас и прекрасно видят, где белое, а где чёрное. Но предпочитают смешать всё в кучу так, чтобы сам дьявол не разобрался. Говорят, что если есть беспорядок, то, значит, это кому-то выгодно.

          — Чемпионат СССР в Харькове оказался лёгкой прогулкой по сравнению с теми испытаниями, которые мне ещё предстояло пройти до Олимпиады, — рассказывал мне Исраил Арсамаков. — В национальную сборную меня, правда, пригласили, но... Я всё время чувствовал себя там на птичьих правах, а вовсе не как чемпион страны. Сергей Ли, избавленный от любых испытаний, продолжал готовиться по своему графику. Какой ожидалась политика руководителей сборной по отношению к Варданяну — понять было трудно. Он, во всяком случае, тренировался в сборной и, судя по всему, не сомневался, что рано или поздно будет включён в команду. Особым испытаниям его не подвергали. Чего никак нельзя сказать обо мне.

          В течение трёх месяцев я должен был поддерживать высокую спортивную форму и достаточно часто демонстрировать её руководству сборной. То есть достаточно — по мнению этих тренеров, а по моему мнению, это, конечно, было форменное издевательство над спортсменом и над здравым смыслом тоже. Ведь любому ясно, что высокая спортивная форма — это, если разобраться, явление не нормальное, и человек не должен пребывать в ней так долго. Обязательно нужны разгрузки, иначе непременно наступит спад, а то и срыв. Пик моей спортивной формы прошёл за полтора месяца до Олимпиады. Я ведь не готовился к выступлению на помосте Сеула. Мне было необходимо готовиться к "прикидкам".

          Спортсмены прекрасно знают это неприятное словечко, от которого, однако, очень часто зависит их судьба. Прикидки — это неофициальные соревнования внутри сборной, которые должны определить, кто на сегодня сильнее. Порой прикидки проводятся в присутствии начальства из спорткомитета — если, допустим, у тренеров расходятся мнения и вообще пахнет скандалом, в котором, чиновники это чувствуют, им всё равно предстоит разбираться.

          Так вот, на этих прикидках я перед Олимпиадой толкал штанги весом 217,5 кг, потом опять 217,5 кг, потом 220 кг, затем 215 кг... А Варданяну предложили пройти прикидку всего лишь раз! Мало того, мне ставилось условие: в каждом упражнении, то есть в рывке и в толчке, я должен был опередить Юрика на 5 кг — только тогда я мог рассматриваться как серьёзный кандидат на поездку в Сеул. Я выполнил и эти требования. Доказывать бессмысленность и вред таких диких "прикидок" я не мог, права голоса в сборной практически не имел. Но я дал себе слово: буду выполнять всё, собрав в кулак всю силу, всю волю, отбросив обиды и амбиции. Я поставил себе цель — дойти до Олимпиады во что бы то ни стало. Пройти через все испытания, больше похожие на унижения. Пройти через травмы, потерю здоровья — через всё. Я ведь давно настроился, что иду ва-банк. И сам себя сравнивал с военачальником, который знает, что на пути он может растерять всё своё воинство — и пусть, лишь бы до цели дошёл хотя бы взвод!

          За неделю до вылета нашей сборной из Москвы в Хабаровск мне устроили последнюю "прикидку" на родной земле. Я вырвал 175 кг и толкнул 215 кг. Ладно, сказали мне, сойдёт. Я подумал, что на этом испытания окончились до самого олимпийского помоста Сеула — если, конечно, меня туда допустят.

          Как бы не так. На последних тренировках на подольской олимпийской спортбазе я травмировал колено. Ничего страшного, два-три дня щадящего режима — и оно зажило бы. Но мог ли я позволить себе такой режим? А "пахать" как ни в чём не бывало это травма мешала. Кто-то доложил начальству — мол, Арсамаков захромал. Да, при такой обстановке "доброхоты" всегда найдутся. А наша сборная уже проводила последние тренировки в Хабаровске, перед коротким перелётом в Корею. Ребром встал вопрос об отправке меня домой. А ведь на днях в Сеул должны были отослать заявочные списки наших сборных. Я поскрипел зубами, обмотался бинтами и в очередной раз продемонстрировал тренерам, что слухи о смерти штангиста Арсамакова слегка преувеличены: вырвал 160 кг, а затем присел с весом 250 кг. Не дал, правда, зажить травме, но зато успокоил начальство.

          Чувствовал, конечно, что нервная система — на пределе, что позвоночник перегружен, но решил сражаться из последних сил. Сказать по правде, этих сил оставалось уже совсем немного. Однако я всё же попал в команду. Тренерский совет сборной состоялся 21 августа, и на нём я был наконец включён в число тех штангистов, которым предстояло лететь в Сеул. В среднем весе на Олимпиаду отправились двое: Сергей Ли и я. Варданяна в этом списке не оказалось. Он прибыл на Олимпиаду в качестве почётного гостя.

          Здорово поддержали меня в те дни и ведущие атлеты сборной страны Анатолий Храпатый и Александр Курлович. Ну и, конечно, Юрий Захаревич. Он ехал в Сеул фаворитом. Слово Захаревича, без сомнения, кое-что значило. Но дело было, конечно, не только в том, что все мы — друзья. Уж кому-кому, а самим штангистам было ясно, что представляли из себя тогда кандидаты в сборную. Ведь тренировались все бок о бок.

          "Последний тренировочный сбор мы проводили в Хабаровске, — рассказывал мне Захаревич. — Потому что климатические условия там почти такие же, как в Корее. Это важно, конечно: в Сеуле нам акклиматизация неприятностями уже не грозила. У меня всё шло нормально, как и планировалось. Я очень обрадовался, когда в сборную страны возвратили Исраила Арсамакова. Хотя правильнее, наверное, будет сказать, что он сам вернулся в сборную, вопреки всему. С Исраилом, ты же знаешь, нас связывает многое. Когда-то мы с ним остро соперничали на юношеских соревнованиях. Он обыгрывал меня в категории 82,5 кг, а потом я ушёл в 90 кг. Мы подружились ещё с тех давних лет, и лучшего друга я себе не пожелаю.

          В нервозной предолимпийской обстановке очень важно, чтобы рядом готовился к старту надёжный, проверенный друг. Да, нервозность, конечно, чувствовалась. Ребята невольно осторожничали на тренировках, чтобы не получить случайную травму, и сдерживались даже в разговорах: нервы ведь у всех были натянуты, можно было ненароком обидеть друг друга. Так что обычные шуточки и розыгрыши все, не сговариваясь, отставили в сторону. Олимпиада ведь уже началась, и на Хабаровск шла прямая телетрансляция — смотри не хочу!

          Но мы старались не смотреть, хотя тянуло, конечно, хоть краем глаза взглянуть, что там за обстановка в Сеуле. Покосишься на ребят, когда олимпийские позывные раздаются, и видишь, что кое у кого щёки начинают краснеть, словно его самого уже на помост вызывают. Поэтому мы с Арсамаковым телевизионный "ящик" обходили за километр, больше на свежем воздухе гуляли. Ну и шёл последний "накат" на спортивную форму. Мне было грех жаловаться — я силу уже в Хабаровске почувствовал, хотелось быстрее взяться за дело. А то ведь ощущение было такое, что у тебя полная обойма патронов, а приходится сидеть в обозе.

          Арсамаков на всех последних сборах тренировался как одержимый. Он ведь иной раз как начнёт "пахать" — остановится не может. Я увижу, что он уже лишнее делает, и подхожу: "Ты что, осатанел?"

          Он глаза свои искрящиеся поднимет: "А что такого? Ничего... Я не устал, потом отдохну..." Азартный парень, характер у него спортивный."

          Ну вот он и настал, день выступления штангистов среднего веса на олимпийском помосте в Сеуле. День настал, а ясности у Арсамакова не было никакой. Это же какое терпение надо иметь — сидеть и ждать: доверят тебе сражаться за чемпионский титул или выяснится, что ты проехался на край света туристом?

          — До начала соревнований оставалось два часа, — вспоминает Исраил, — а я всё ещё не знал, буду ли выступать. И вдруг пришёл Алексей Медведев и сказал: "Собирайся, пора на взвешивание".

          Признаться, в тот момент я даже испугался: неужели судьба открывает мне двери к золотой медали? Ведь соперники, я знал, были у меня не самые сильные. Я так возликовал в душе, что совершенно забыл, что надо ещё и штангу поднимать! И уже там, на помосте, с огромным трудом "переключал" себя из праздничного состояния в боевое...

          Помните, как Арсамаков выступал в Сеуле? На штанге установили 205 кг. Не бог весть какой вес — ведь Исраил поднимал, бывало, и 220 кг. Но почему же он так тщательно примерялся к снаряду, почему, склонившись над ним, так долго ждал "внутреннего импульса" и не начинал подъём? А всё потому, что вес этот был решающим: толкни — и ты олимпийский чемпион!

          Люди, имеющее отдалённое отношение к спорту, иногда спрашивают меня — мол, ты вроде ближе к этим делам, так объясни, пожалуйста: почему штангисты получают порой "нулевые" оценки? Ведь они не раз справлялись с гораздо более тяжёлыми снарядами. На помосте же, как известно, атлету никто не мешает, это не бокс и не борьба...

          Всё это так. Но у штангиста остаются два серьёзнейших соперника: земное притяжение в лице неумолимой, холодной штанги и собственные нервы. Мне не раз доводилось рассматривать фотографии, сделанные на крупнейших соревнованиях — таких, как чемпионаты мира или Олимпийские игры. Именно на этих фотографиях, масштабных, цветных, где роскошная громада спортивного зала со всех сторон нависает над атлетом — именно на них, повторяю, хорошо видно, как нелегко ему, бедолаге, под устремлёнными со всех сторон тысячами взоров, под теле- и кинокамерами, которые впились в его лицо, пытаясь заглянуть прямо в душу. А что там, в душе? Уверенность? Смятение? Через несколько мгновений об этом узнают все. Штанга или послушно замрёт над головой под победные фанфары, или некрасиво, нелепо грохнется о помост, и печальное эхо отзовётся во всех уголках притихшего зала. "Ты уходишь, как горбун, под молчание трибун", — так писал Андрей Вознесенский про футболиста, который забил гол в свои ворота.

          От срыва не застрахован ни один великий чемпион. Разве не видели мы, что творилось на Олимпиаде в Сеуле с одним из лучших спортсменов современности Сергеем Бубкой? Непревзойдённый прыгун нервно вертел свой верный шест в руках, кусал губы, так и этак примерялся к сектору, начинал и тут же прекращал разбег... "Что за сомнения?" — терялись мы в догадках. Пустяковую начальную высоту 570 см Бубка взял лишь со второй попытки, и как взял? Прыгуну улыбнулось счастье, не больше, не меньше, — ведь планка лишь каким-то чудом устояла после ощутимого удара! А если Бубка высоту не взял бы? Ух-х... Да и победные 590 см Бубка перемахнул лишь с третьей попытки, собрав в комок всю свою силу воли. Вот ведь что такое Олимпиада.

          Но меня, вообще-то, не слишком поразило неуверенное выступление Бубки в Сеуле. Кому как, а мне не очень-то нравилось, что последние годы Сергей предпочитал бить рекорды в тепличных условиях "коммерческих" турниров и старательно избегал наших внутренних соревнований вплоть до чемпионата СССР. Не потому ли, что конкуренция со стороны именно советских шестовиков сейчас серьёзнее, чем со стороны "остального мира"? Что и было доказано в Сеуле, где наши прыгуны заняли весь пьедестал почёта. Одно дело совершить несколько блестящих прыжков и Париже или в Остраве — без серьёзного сопротивления соперников, без груза ответственности, по собственному графику выступлений, которые надолго не затянутся. И совсем другое дело — выдержать многочасовой олимпийский марафон, где ты рядовой участник, а не "прима" лёгкой атлетики, где соперники тверды и спор ведут жёстко, всерьёз...

          — Я не мог допустить никаких случайностей, — рассказывает Арсамаков. — И потому стоял над штангой так долго. Вес, говорите, невелик? Я бы точно так же настраивался, наверное, и на пустой гриф, если это обеспечивало бы победу. Ты же знаешь, каким для меня был путь на олимпийский помост. Особенно последний отрезок этого пути. Судьба решила вознаградить меня за преданность спорту. И я не мог спугнуть эту удачу.

          Потянув штангу с помоста,

          Арсамаков стал олимпийским чемпионом. Он приветствовал бушевавший спортивный зал, на него налетали друзья, обнимали тренеры. Что и говорить, не столь уж многим из нас удаётся пережить подобные мгновения. Наверное, атлет должен тут испытывать счастье без предела. Арсамаков улыбался, пожимал чьи-то руки, знакомые и незнакомые. Неожиданно он повернулся к телекамере, которая неотступно следовала за олимпийским триумфатором, и, глядя прямо в глаза телезрителям, сделал озорной жест — догадались, для кого? Конечно, для Ибрагима, двоюродного брата, который где-то в Грозном прилип к телеэкрану и в тот момент, надо полагать, был не менее счастлив, чем сам Исраил.

          — Это всё, на что меня тогда хватило, — признался Арсамаков. — А дальше — ноль эмоций. На радость и ликование сил уже попросту не осталось. Я был выхолощен до предела. Нет, конечно, не борьбой на олимпийском помосте. Ты же видел, что никакой борьбы не было. Я и раскуражиться-то по-настоящему не успел. Пульс выше девяноста ударов в минуту не поднимался. Разве это соревновательный тонус? Мышцы после выступления не болели — словом, о чём говорить? Вся борьба была "до того". А здесь, в Сеуле, я подошёл и спокойно взял золотую медаль. Видишь, как всё просто!

          Я стоял на пьедестале почёта и думал, как, наверное, сейчас счастлива мама, все домашние, все друзья — от этого душа и согревалась. И в последующие дни Олимпиады радовался больше за ребят: за Пашу Кузнецова и особенно, конечно, за Юрку Захаревича, который "наворочал дров" на помосте Сеула, установил там целых три мировых рекорда...

          Ну и сам Сеул согревал душу. Я впервые участвовал в Олимпийских играх, но ветераны в одни голос утверждали, что более гостеприимного города они не встречали. Это проявлялось на каждом шагу. Особенно приятно было видеть, как ведут себя зрители. Например, в зале, где соревновались штангисты, аплодисментами встречали и провожали любого: и чемпиона, и неудачника. Нам бы так научиться себя вести! А то ведь многие наши болельщики победителю ещё похлопают снисходительно, а побеждённого хорошо, если не освищут. Я никогда не считал себя звездой спорта и привык, что даже в родном Грозном меня редко узнают в лицо. Но в Сеуле, представь себе, узнавали. Подходили, поздравляли, дарили какие-то сувениры. В такси не хотели брать деньги в знак уважения к чемпиону. Что говорить! Одни знакомый журналист сказал мне: Олимпиада в Сеуле — это сказка. Я не стал с ним спорить.

          В дополнение к рассказу Арсамакова приведу итоговую статью о Сеульской Олимпиаде, которую напечатал "Советский спорт" 1 ноября 1988 года. "Истоки силы духа" — так называется эта статья. Никаких комментариев делать не буду. Любая газетная корреспонденция — это документ своей эпохи.

          "Впервые за 32 года на Олимпийских играх в Сеуле выступили сразу три великие державы — СССР, США и КНР.³ Среди призёров Игр впервые оказались представители 52 государств, а всего в Олимпиаде участвовали спортсмены 160 стран. 132 медали (17,9% от всех вручённых) выиграли советские атлеты, в том числе 55 золотых (22,8%). Каждый второй новый олимпийский рекорд установлен в ходе Игр советскими спортсменами. Почти 100 городов страны делегировали атлетов в олимпийскую сборную СССР.

          "Секретная крепость", "тайная лаборатория русских" — такие заголовки мелькали в олимпийской прессе, бытовали в разговорах досужих журналистов по поводу советского теплохода "Михаил Шолохов". Действительно, в порту Инчхон стоял теплоход, и на его борт с удовольствием поднимались советские спортсмены. Проведя на борту теплохода несколько часов, они возвращались в олимпийскую деревню посвежевшими, похорошевшими и, что главное, — в дальнейшем удачно выступали. Ну чем не тема для сенсационных репортажей?

          Теплоход был для наших спортсменов частицей Родины, частицей дома. Здесь находилась группа так называемой "психологической поддержки", которая, убеждён, необходима человеку, выполняющему важное задание вдали от Родины. Эту группу сформировали ЦК ВЛКСМ и Госкомспорт СССР. В неё входили популярные артисты Геннадии Хазанов, Зиновий Высоковский и Владимир Винокур, наши барды Валерий Пак и Анна Широченко, непревзойдённый аккордеонист Валерий Ковтун, вокально-инструментальный ансамбль "Зодчие" и другие. Там же, на теплоходе, находился и художник Лев Кириллов и инженер-техник Александр Токаренко, досконально разбирающийся и видео- и звукотехнике. В общем, теплоход в дни Игр был нашей базой. И прежде всего — базой духа.

          В олимпийской деревне и на теплоходе работали два клуба. Клуб советской делегации в олимпийской деревне назывался "на Лужнецкой", а на теплоходе — "Семь футов". В клубе "на Лужнецкой" висела огромная фотография Красной площади, ракетного крейсера "Варяг", которую нашим олимпийцам передали моряки-тихоокеанцы. Тут же находились олимпийское знамя и земля Брестской крепости-героя. В этой комнате проходило чествование олимпийцев. Одну стену занимал огромный нарисованный пьедестал почёта. И когда Ирина Шилова выиграла первую золотую олимпийскую медаль, мы попросили её поставить на пьедестале свою подпись. К концу Игр автографов собралось немало!

          Советская команда, наверное, единственная из всех, которая каждый день чествовала своих чемпионов. Председатель Госкомспорта и НОК СССР Марат Грамов поздравлял спортсменов, чемпионов увенчивали специальной лентой, лётчики-космонавты СССР А.Леонов и В.Севастьянов вручали вымпелы от покорителей космоса, секретарь ЦК ВЛКСМ С.Епифанцев — комсомольские призы. Когда мы поздравляли олимпийцев, в их честь кто-нибудь из артистов исполнял любимые музыкальные произведения спортсменов. Затем делалась групповая фотография на память.

          В клубах работали видеосалоны. С помощью Госкино СССР мы подготовили и привезли в Сеул большой запас видеокассет — фильмы были на любой вкус. Равно как и аудиокассеты. Мы привезли в Сеул художественную литературу, целые библиотечки, которые нам помог сформировать Госкомиздат СССР. Пусть не сетуют на нас книголюбы — это были самые интересные, пользующиеся большим спросом книги.

          При помощи ТАСС через факсимильную связь удалось решить проблему, которая всегда остра для пребывающих за рубежом советских людей. Наши олимпийцы читали "Правду", "Советский спорт" и спортивные выпуски других газет даже чуть раньше, чем это делали советские люди на Родине. Министерство связи СССР позаботилось о том, чтобы на корабле "Михаил Шолохов" была сооружена специальная антенна, и Москва передавала для олимпийцев через спутник программу "Время", которая для Москвы идёт в 21 час. В это время в Сеуле царствует глубокая ночь. Зато утром олимпийцы могли посмотреть программу "Время".

          В дни Игр примерно у пятидесяти наших спортсменов отмечались дни рождения. По этому случаю обязательно вывешивалась "Молния". Приятной неожиданностью явилось то, что специальные поздравления присылала и администрация олимпийской деревни. Были и прибавления в семьях олимпийцев, о чём также сообщалось в специальных "Молниях".

          По просьбе Оргкомитета Игр мы отправили в Сеул фотовыставку "Мир спорта", которую провели совместно с американской стороной. Выставка пользовалась большим успехом, она как бы дополняла собой Олимпиаду.

          В Сеуле нас ожидали пачки писем и телеграмм. Не покидало ощущение, что рядом постоянно находятся друзья, что они желают победы и верят в неё. Надо ли распространяться о том, как дороги были искренние слова поздравлений, приветов, поддержки, прилетевшие из самых отдалённых уголков Родины? За всё это большое спасибо нашим болельщикам. И если сначала мы пытались перепечатывать письма и телеграммы и вывешивать для всеобщего обозрения, то скоро стало ясно: на стендах просто не хватит места. И почта передавалась сразу в команды.

          Надо рассказать ещё о микроклимате в нашей команде. Доброжелательность и ответственность, спаянность н взаимоподдержка — вот что характеризовало этот микроклимат. Каждой вечер проходили заседания штаба во главе с заместителем председателя Госкомспорта СССР А.Колесовым. Подводились итоги дня, оперативно решились самые разные вопросы: от проблемы организации дополнительного питания для штангистов и борцов (столовая в олимпийской деревне не смогла удовлетворить все вкусы) до реализации многочисленных заявок журналистов по организации интервью с советскими атлетами. Каждый день в нашей делегации, особенно в её штабе, раздавалось множество телефонных звонков, настойчивых, вежливых, а порой и не очень, но с одной просьбой: помочь взять интервью, встретиться с кем-то из спортсменов или ответственных лиц.

          Интересно прошла пресс-конференция главы советской делегации, Председателя Госкомспорта и НОК СССР М.В.Грамова, на которую собралось невиданное число журналистов — свыше шестисот. Интерес журналистов подогревался ещё и тем, что мы привезли на Олимпиаду и распространили в пресс-центре несколько тысяч экземпляров различной спортивной литературы на иностранных языках.

          Жители Сеула, водители, которые обслуживали наши машины, и просто прохожие проявляли к нашей делегации неожиданное и потому чрезвычайно дорогое для нас внимание. Вначале нас почему-то принимали за американцев, а когда узнавали, что мы русские, то относились к нам не только вежливо, но нередко даже нежно. Старались во всём помочь. Это, конечно, было чрезвычайно приятно. А вообще, мы все понимали, что такое отношение — не только к конкретному спортсмену, не только к советской делегации. Это отношение ко всему советскому народу. К нашей политике. К нашим достижениям. И это наполняло нас гордостью.

          Прав поэт: большое видится на расстоянии. Мы живём в своей стране, работаем, учимся, занимаемся спортом, критикуем друг друга и в определённой степени большой спорт. Причём и самим спортсменам достаётся от прессы немало. Но вот страна делегировала от всего народа своих лучших 500 атлетов на всемирный спортивный праздник, и на глазах всего человечества выясняется, что наши лучшие — это ещё и лучшие на всепланетном уровне, что советский олимпиец — он действительно какой-то особенный. И выступает отлично, и человек обаятельный. Невозможно перечислить всех наших олимпийцев, но и невозможно не выделить нравственные качества хотя бы некоторых из этой блестящей когорты: мужество Владимира Сальникова, собранность Владимира Артёмова, обаяние Натальи Лисовской, великое трудолюбие Сергея Бубки, стремительность Эрики Салумяэ, былинную мощь Юрия Захаревича, Сергея Литвинова, Александра Карелина, благородство Сергея Белоглазова, подвижничество Александра Романькова, рассудительность Гинтаутаса Умараса, неподражаемое мастерство Ольги Брызгиной... У советских болельщиков, наблюдавших по телевидению триумф отечественного спорта, не могло не возникнуть в душе чувство гордости за своих соотечественников-олимпийцев, они не могли не ощутить прилив сил — физических и духовных. Но ведь и для советского спортсмена высшая цель — стать интересным людям, принести им радость.

          Вспомнилось ещё вот что. Закончилась Олимпиада, и "Михаил Шолохов" покидал Инчхон. В порту выстроились докеры. Они махали нам на прощанье. А при выходе из залива в Жёлтое море на корабле по громкой связи было объявлено: "Дорогие друзья, соотечественники! Наш корабль проходит место, связанное с героической историей русского военно-морского флота. 84 года назад здесь, среди шумного моря, вился андреевский флаг, с неравной силой бился гордый красавец "Варяг". Именно в порту, который тогда назывался Чемульпо, а сейчас Инчхон, сражался и геройски погиб "Варяг"."

          И над заливом разнеслась песня о "Варяге".

          Во всём этом видится глубокий смысл. Наши прадеды отстаивали честь российского флага в акватории аванпорта Сеула. Почти век спустя их наследники — советские олимпийцы — своими спортивными подвигами поднимали красный стяг Родины над олимпийским Сеулом.

          И ещё одно. Когда каждый из нас входил в олимпийскую деревню, компьютер "считывал" персональный номер аккредитационной карточки. Сначала мы как-то не придавали этому значения. А потом узнали, что компьютер записывает твой код, время, когда ты вошёл. И всё это делалось во имя нашей безопасности. То, что солдаты так пристально охраняли Олимпиаду, может бить, лишний раз показывает, сколь велико её значение в деле сохранения мира на планете. Мы все обязаны беречь Олимпиады ради того, чтобы жил олимпийский дух, укрепляя саму жизнь."

          Любопытно оглянуться на прошлое, даже не стань отдалённое — не правда ли?

          В те дни все газеты и журналы Советского Союза щедро предоставляли свою площадь для спортивных рубрик: эхо олимпийских событий ещё долго будет прокатываться "от Москвы до самых до окраин, с южных гор до северных морей" — помните такую песню?

          Передо мной вырезка из родного "Советского спорта" от 15 октября 1988 года. Фотография на первой полосе, то бишь странице. "Ба, знакомые всё лица", — как воскликнул бы популярный литературный герой. Слева — олимпийский чемпион Юрий Захаревич, его лицо приятно округляется — по-видимому, ещё не "сбежал" вес после боевых схваток в Сеуле. Всё-таки это категория 110 кг. В обычной жизни Юра чуть изящнее, но перед стартом приходится набирать вес — вернее, вес у него сам растёт с увеличением нагрузок и, соответственно, мышечной массы. Захаревич счастливец, ему "гонять" жизненные соки не приходится. А вот Арсамаков, который на снимке в самом центре композиции, да ещё в белом парадном пиджаке — тот пока несколько худощав, и пиджачок ему явно просторен. Видимо, Изя ещё не совсем отошёл после сгонки веса перед Олимпиадой. По правую руку стоит его тренер, Ибрагим Кодзоев, по левую — один из руководителей Чечено-Ингушского спорткомитета, фамилию которого я знаю, но приводить здесь не считаю необходимым. Настроение, впрочем, у всех превосходное.

          Это и понятно: снимок сделан во время торжественного приёма олимпийцев России в Совете Министров РСФСР. И вот ведь что любопытно: фотокорреспондент "поймал" наших героев в тот момент, когда они рассматривали макет большого белого здания. А скорее всего (по опыту знаю), он сам попросил группу спортсменов подойти к макету и вроде как оживлённо обсуждать его достоинства — чтобы снимок имел какую-то композицию и естественность. Но что гласит надпись над снимком?

          "Макет здания Совета Министров РСФСР даже после сеульских небоскрёбов вызывает интерес у спортсменов и тренеров."

          Обычная тривиальная надпись. Ну какой уж там особый интерес да ещё после чудес Сеула? Вот знали бы Арсамаков и его друзья, какие страсти закипят со временем около этого не макета, а здания — да, да, знаменитого Белого Дома на набережной — наверное, они глядели бы на макет совсем иными глазами...

          Но тогда до августовского "путча" и других событий было ещё далеко. И положение нашей державы казалось нам ещё достаточно стабильным. И официозные газетные отчёты веяли тем же привычным казённым оптимизмом, что и десять, и двадцать лет назад.

          Для убедительности приведу материал Телеграфного агентства Советского Союза (ТАСС), который, как это было заведено в те годы, перепечатали все центральные газеты: чтобы, значит, в редакциях не ломали голову, трактуя события, в которых принимали участие столь значительные лица.

          "Приём олимпийцев в Кремле", гласит заголовок.

          "Центральный Комитет КПСС, Президиум Верховного Совета СССР, Совет Министров СССР 4 ноября устроили в Кремлёвском Дворце съездов приём в честь советских спортсменов — участников Олимпийских игр 1988 года.

          На нём присутствовали товарищи М.С.Горбачёв, В.И.Воротников, Л.Н.Зайков, В.Д.Медведев, А.П.Бирюкова.

          Встречу открыл М.С.Горбачёв. Он сказал:

          "Дорогие товарищи, дорогие олимпийцы!

          Искренне и сердечно приветствую и поздравляю вас от имени Центрального Комитета КПСС, Президиума Верховного Совета СССР и Советского правительства, от всего нашего народа с успешным выступлением на XXIV летних Олимпийских играх.

          Сегодня в этом зале присутствуют победители зимних Олимпийских игр в Калгари. Мы от всей души поздравляем и их. Вашими подвигами восхищаются миллионы людей. Они — замечательный пример для подрастающего поколения Страны Советов.

          Мне очень хочется назвать здесь имена всех 276 чемпионов и призёров Олимпиады. Но, как вы понимаете, это просто неосуществимо. Тем не менее я хочу отметить блестящие выступления Владимира Сальникова, Елены Шушуновой, Владимира Артёмова, Сергея Бубки, Юрия Захаревича, Сергея Белоглазова, Вячеслава Яновского, Татьяны Самоленко.

          Слова поздравления и высокой оценки их труда я обращаю к нашим тренерам и наставникам, а также ко всем тем, кто помогал вам готовиться к олимпийским соревнованиям. Одна из замечательных особенностей нашей олимпийской команды в том, что в ней представлены спортсмены почти всех союзных республик.

          Я уверен, что все вы ещё лучше узнали друг друга, подружились и будете сохранять и развивать эти дружеские связи и братские отношения. Хорошо, что спорт помогает расширить рамки межнационального общения, способствует укреплению дружбы и доверия между народами Советского Союза.

          Дорогие друзья! В "Оде спорту", сочинённой основателем современного олимпийского движения Пьером де Кубертеном, ярко говорится, что спорт — это наслаждение, зодчий, справедливость, вызов, благородство, радость и плодотворность, поскольку он утверждает: "В здоровом теле — здоровый дух!". Спорт — это и прогресс, физический и нравственный, поскольку он способствует совершенствованию человека — самого прекрасного творения природы.

          Эти мысли близки нам, людям, живущим в стране социализма. И мы делаем всё, чтобы гуманистические цели социализма претворялись в жизнь. И здесь очень велика ваша роль, товарищи олимпийцы!

          Я думаю, вы согласны с тем, что цель советского физкультурного движения заключается не только в том, чтобы побеждать в международных соревнованиях. Хорошая физическая закалка, здоровье человека — это то, без чего не может быть полнокровной жизни любого из нас. Мы хотим, чтобы каждый человек смолоду заботился о своём физическом совершенствовании, имел возможность заниматься спортом, вёл здоровый образ жизни.

          В ближайшее время мы будем рассматривать вопрос о повышении роли физической культуры, об укреплении здоровья населения. Решение этой задачи потребует, конечно, немалых материальных вложений и значительных усилий государственных и общественных организаций. Надеемся, что и вы — известные спортсмены и тренеры — будет активными участниками осуществления этой программы.

          Наверное, вам не надо напоминать, как велики ваша роль в воспитании подростков, детей. Для многих из них вы — кумиры, к слову которых ребята прислушиваются с особым вниманием. И если сегодня мы ставим задачу приобщить каждого школьника к регулярным занятиям спортом, то лучше всего этому могут послужить ваш пример, ваши поступки. Ваш авторитет высок. Дорожите им.

          Мне приятно сообщить вам, что большую группу наиболее отличившихся спортсменов, тренеров и других специалистов предполагается отметить орденами и медалями Советского Союза. И ещё. В "Оде спорту" есть прекрасные слова: "О, спорт, ты — мир!".

          Да, как и в Древней Элладе, спортивные Олимпиады несут мир, и спорт становится важнейшим фактором укрепления взаимопонимания, сотрудничества и дружбы между народами. Олимпийское движение приобрело поистине глобальный характер. Оно стало одной из благородных общечеловеческих ценностей, значение которой необычайно возрастает в сегодняшнем мире.

          Мы убеждены, что человечество, столкнувшись с реальной угрозой самоуничтожения, способно научиться жить цивилизованно, в атмосфере сотрудничества и дружбы. В создании условий для этого велика роль и спорта.

          Товарищи! Многим из вас предстоят новые испытания на спортивных аренах. Кому-то нужно заканчивать учёбу, овладевать профессией. Впереди у вас — многие годы активной жизни. Будьте везде и во всём такими же упорными, такими же целеустремлёнными, какими мы видели вас на Олимпийских играх.

          Позвольте ещё раз поздравить вас с успешным выступлением на Играх, с 71-й годовщиной Великого Октября, пожелать вам новых успехов в труде, учёбе и спорте!"

          Выступление М.С.Горбачёва было встречено аплодисментами.

          — Мы, олимпийцы, — сказал, обращаясь к М.С.Горбачёву четырёхкратный олимпийский чемпион Владимир Сальников, — считаем вас почётным членом советской команды. Поэтому позвольте вручить вам, уважаемый Михаил Сергеевич, олимпийскую медаль НОК СССР.

          Прославленный пловец говорил о том, что успех на Играх, естественно, вызовет большой приток молодёжи в спортивные клубы и секции. В связи с этим приобретает большую актуальность укрепление материальной базы спорта и массового физкультурного движения. Надо как следует подумать о том, чтобы в стране стало больше бассейнов, стадионов, игровых площадок, чтобы лучше стало отечественное оборудование. И мы рады, что этим важным вопросам уделяется сейчас большое внимание. Олимпийский чемпион затронул и ещё один вопрос: давно пора, сказал он, создать Дом спортсмена — общий дом для спортсменов и физкультурников страны. Ведь есть же такие дома у кинематографистов, архитекторов, актёров, литераторов.

          Значение поистине всенародной моральной поддержки, которую ощущала советская команда во время Игр, подчеркнул в своём выступлении старший тренер сборной страны по гимнастике, заслуженный тренер СССР Леонид Аркаев. Каждый советский спортсмен, отметил он, стремился быть достойным высокой чести, которую доверила ему Родина. Перестройка в СССР привлекает к его посланцам повышенный и доброжелательный интерес за рубежом. Всё это ко многому обязывало наших олимпийцев.

          Каждый из нас испытал огромное волнение, поднимаясь на пьедестал почёта, видя наш флаг, слыша наш гимн, овации арен, отметила известная бегунья, чемпионка Игр Татьяна Самоленко. Ради этого мы боролись, отдавая все силы. И команда сдержала слово, данное на слёте олимпийце. Сегодня от имени сборной хочу заверить: атлеты Родины приумножат её спортивную славу и в будущем.

          Затем состоялся непринуждённый разговор М.С.Горбачёва со спортсменами, тренерами, специалистами спортивной промышленности. В беседе шла речь о комплексе проблем развития массовой физкультуры и спорта в стране в ходе перестройки.

          В честь олимпийцев мастера искусств дали концерт."

          Я обещал не комментировать старые газетные материалы, принадлежащие своему времени и, стало быть, истории. Но здесь удержаться не могу. Хотя, казалось бы, всё это — традиционная официозная жвачка, под которую дремлют собравшиеся на торжество люди в ожидании более интересных мероприятий, как то банкета, но...

          Уже больно трогает один абзац. Повторю его: "Я думаю, вы согласны, что цель советского физкультурного движения заключается не только в том, чтобы побеждать на международных соревнованиях. Хорошая физическая закалка, здоровье человека — это то, без чего не может быть полнокровной жизни..." — и так далее.

          В кремлёвском зале была собрана спортивная элита страны: ведущие тренеры, чемпионы и рекордсмены, спортивные руководители, наконец. И вот, обращаясь к ним с очередной корявой фразой, Михаил Сергеевич пытается объяснить профессионалам истины, известные ученику третьего класса общеобразовательной школы. А тон? "...Я думаю, вы согласны..." Глава государства не уверен в умственных способностях приглашённых на торжество, но допускает, что, хорошенько поразмыслив, они всё-таки с ним согласятся и будут помогать руководителям страны развивать физкультуру и спорт.

          Я догадываюсь, что те, кто готовил это выступление Михаилу Сергеевичу, особо не затруднялись и, по доброй традиции партийных учреждений, вытащили старый доклад на аналогичную тему, стряхнули со страниц пыль, добавили свежей фактуры, новых цифр, имён и вручили докладчику. А он...

          Впрочем, бог с ними со всеми, я ведь, к счастью, пишу книжки не о политиках, а о героях спорта.

          После Олимпиады в Сеуле я счёл своим долгом съездить в Грозный и написать что-то вроде приличного очерка о штангисте Арсамакове. С ним мы были знакомы давно, но встречались лишь на соревнованиях — словом, нечасто. А чтобы понять человека, надо всё-таки побывать у него дома, не правда ли? Чечено-Ингушетия и город Грозный не входили, в общем-то, в мою "зону ответственности". Я ведь работаю собственным корреспондентом "Советского спорта" по Нижнему Поволжью, и моя "штаб-квартира" находится в Волгограде. Тем не менее я уговорил редакционное начальство, и "добро" на эту командировку мне дали с лёгкой душой: в Грозный летай хоть каждый месяц, только на Барселону не претендуй! Мы уже знаем, что ты не можешь обойтись без своей тяжёлой атлетики...

          Расскажу немного о профессиональной "кухне" спортивной газеты. Как и всякое другое центральное издание, она имеет сеть собственных корреспондентов, работающих и живущих в крупных городах страны. От корреспондента, в общем-то, не требуется быть знатоком, а тем более, как это называют в редакции, "куратором" какого-либо вида спорта. Напротив, это даже создаёт кое-кому неудобства, — в первую очередь, штатному куратору, который работает в аппарате редакции по улице Архипова, 8 (между бывшим ЦК КПСС, бывшим ЦК ВЛКСМ и благополучно действующей синагогой). Как и везде, у нас не поощряется стремление корреспондентов быть умнее начальства или даже просто сотрудников аппарата.

          Собственный корреспондент должен знать свой шесток, то есть освещать проблемы исключительно своего региона, — а в глобальные дела большого спорта ему лучше вообще не соваться. Его ли это масштаб? Тем более что в регионе время от времени проводятся крупные соревнования по разным видам спорта вплоть до международных: сегодня это турнир по волейболу, завтра — по классической борьбе, футболу, лёгкой атлетике... Пиши, вникай глубже, если так уж хочется — но, опять же, не слишком глубоко.

          В принципе, я так и поступал, отдавая себе отчёт, что нельзя объять необъятное, как говорил Козьма Прутков. Невозможно быть знатоком всех видов спорта, которые пошлёт в твой город судьба и календарь национальных чемпионатов. Но когда дело касается тяжёлой атлетики, я становлюсь, по мнению редакционного начальства, упрям до высокомерия. Я, видите ли, претендую на то, что знаю этот предмет лучше сотрудников, сидящих в московских кабинетах... Такая наглость выведет из себя кого угодно, и мне не раз доставалось "по ушам", как говорит мой друг Арсамаков. В своё время я доходил до того, что самым откровенным образом претендовал представлять газету "Советский спорт" на чемпионатах мира или Европы. А они, как правило, проводятся не в Конотопе, а в Германии или в Англии. Нет, я желал побывать отнюдь на всех чемпионатах — для начала хотя бы на одном — но и сие расценивалось как редкостное нахальство. Как будто мало для этого московских аппаратчиков! Они, быть может, не слишком разбираются в этой самой тяжёлой атлетике, кое-кто даже прямо по ходу соревнований учится отличать рывок от толчка — да велика ли наука? Читатель глотал и не такое.

          Но почему же у меня развились претензии на знание именно тяжёлой атлетики? Вся беда в том, что когда-то я жил в городе Шахты Ростовской области.

          — Ах вон оно что, — сразу скажут знатоки, — да там же работала знаменитая школа Плюкфельдера!

          Совершенно верно. Именно из этого спортивного гнезда вышли олимпийские чемпионы Алексей Вахонин, Николай Колесников, Давид Ригерт. Да и двукратный олимпийский чемпион Василий Алексеев в своё время усердно тренировался у "папаши Плюка" и даже стал мастером спорта международного класса, — о чём он, правда, напрочь забыл после первого же мирового рекорда.

          В те славные для донского спорта годы я работал в городской газете "Ленинское знамя", и название это никому, кажется, не резало слух. Я заведовал отделом культуры, писал театральные рецензии, судебные очерки и всё в этом роде. Но со временем увлёкся спортом, который, впрочем, страстно люблю с детских лет. Я думал, что отдал сполна свою любовь спорту как действующий спортсмен, а получилось, что до сих пор отдаю её как спортивный журналист.

          Если разобраться, то это вполне естественно, что я увлёкся именно штангистами. Потому что в то время в нашем городе не было людей более ярких и значительных, чем они. И не зря же в Шахты со всех концов света слетались корреспонденты и киногруппы — всех интересовали феноменальные шахтинские атлеты. Я ездил вслед за ними на чемпионаты республики и страны, куда меня совсем не приглашали и где не бронировали номера в гостиницах. В родной редакции я со скандалами выбивал на эти дни "отпуск без содержания", и многим сие казалось диким: какого чёрта молодой и перспективный заведующий отделом культуры рвётся, как мальчишка, на соревнования каких-то громил? Вместо того чтобы делать себе карьеру, стать со временем редактором газеты "Ленинское знамя" и членом бюро горкома КПСС. Дело солидное, не то что описывать, как потные мужики поднимают штангу. Нечто подобное мне довелось слышать не только в редакции, но и от людей, по-видимому, искрение болевших за меня и желавших добра. Но, как говорится, кому что на роду написано.

          Если в Шахтах творил бы, допустим, режиссёр Товстоногов, то я, наверное, не на шутку увлёкся бы театром. Но в Шахтах, повторяю, творил "маэстро железной игры" Рудольф Плюкфельдер. И как было не влюбиться в блистательных рыцарей этой игры? Я жил их радостями и болями, мы дружили и, случалось, ссорились, как все люди, которые долго выполняют общее дело. Я многому научился у штангистов. Чему? Ну, например, ставить перед собой значительную цель и достигать её, рассчитывая главным образом на собственные силы. Чем я мог их отблагодарить? Писал о них книжки. Они выходили в центральных издательствах довольно значительными тиражами и, что было особенно приятно, не залёживались на полках магазинов. На днях я побывал в Шахтах в гостях у брата. И по старой привычке зашёл в центральный книжный магазин. Там всегда был очень приличный раздел спортивной литературы.

          — А мы его вообще ликвидировали, — сказала мне пожилая продавщица. — Спортивная литература в магазины практически не поступает. Сейчас в моде совсем другая литература, вы же знаете, — грустно закончила она и показала на полки, которые ломились от книг. На ярких обложках красовались трупы, пистолеты и голые женские зады.

          Да, нынче рентабельны только детективы и эротика. Это — рыночные отношения как их понимают те, кто нынче определяет политику страны. Но только как же быть с такими банальными проблемами, как воспитание подрастающего поколения? Чуть выше мы смеялись над тем, как несколько лет назад глава государства примитивно "накачивал" работников физкультуры и спорта. Да, спортивная система была полна недостатков и привычного лицемерия, однако она всё-таки была. Сейчас же на её месте груда развалин.

          Однако моё отступление несколько затянулось. Я ведь просто хотел объяснить, с какого боку "ушиблен" штангой, хотя никогда её не поднимал. И почему, например, постоянно ссылаюсь на таких людей, как Плюкфельдер, Захаревич, Ригерт. Ссылаюсь к месту и не к месту, как бравый солдат Швейк на героев своих бесконечных историй. Но думаю, что это извинительно в книжке, главный герой которой — штангист. Ведь в конце концов всё познаётся в сравнении, не правда ли?

          Конечно, победа Арсамакова на олимпийском помосте Сеула было огромным событием для всей Чечено-Ингушетии. Ведь представитель этой горной автономной республики впервые завоевал столь почётный титул. Хотя сильные спортсмены, особенно борцы, боксёры, штангисты водились здесь всегда, и призёров Олимпийских игр также было немало — а вот олимпийского чемпиона не было. Вполне возможно, что представителям республики просто не везло. В спорте это, знаете ли, бывает. Когда я приехал в начале восьмидесятых годов на работу в Волгоград, то с удивлением узнал, что за всю историю этого города в нём не было не только олимпийского чемпиона, но даже призёра Игр.

          — Вы бы хоть какую-нибудь медальку привезли, чтобы показать нам, как она выглядит, — горько пошутил однажды руководитель области на встрече с "физкультурным активом".

          А ведь Волгоград всегда считался — и по праву — одним из самых спортивных городов России, традиционно сражаясь с Московской областью и Ростовом-на-Дону за победы в Спартакиадах народов РСФСР. Зато Астрахань, в которой спортивная инфраструктура развита гораздо слабее, чем, скажем, в Грозном либо в Волгограде, чуть ли не после каждой Олимпиады пополняет свою спортивную коллекцию золотыми медалями: то борец "прорвётся", то боксёр, а в последнее время выручают гандболисты. Кстати, переход количества в качество всё-таки более надёжное дело, чем везение. На Олимпиаде в Барселоне Волгоград наконец так "прорвался", что ахнул весь мир: волжане привезли домой целых девять золотых медалей! Честный труд когда-нибудь непременно окупается.

          В Грозный я прилетел в конце октября 1988 года, когда торжества по случаю чествования олимпийцев Чечено-Ингушетии уже поутихли. А, между прочим, помните, как встречали олимпионика — так называли победителя Игр — в древней Элладе? Когда он возвращался в родной город, торжествующие соотечественники проламывали городскую стену, и он обязан был с триумфом проходить в город не через ворота, а именно через этот пролом. Вот как гордились в древности своими чемпионами!

          Исраила Арсамакова, как мне рассказывали, в аэропорту встречали всадники в национальных одеждах, всё было очень торжественно и трогательно. Впрочем, Исраил упоминал об этом скупо, не вдаваясь в детали. Очевидно, не хотел показаться нескромным. Однако он признался, что с волнением ждал встречи с земляками.

          — Дома я уже окончательно "отошёл" душой от всех переживаний Сеула, — говорил мне Исраил. — Знаешь, когда я готовлюсь к старту, то стараюсь никого к себе не подпускать. Нет, я не могу отказать, допустим, журналистам, но отделываюсь общими словами, чтобы всё прошло покороче. Ведь весь запал нужно донести до помоста, а не выплёскивать в интервью. Да и примета у спортсменов есть: поменьше говорить о предстоящих схватках, даже если ты вполне уверен в себе. Но когда я уже выступил, рядом непременно должны быть люди. Чтобы всё вокруг кипело, чтобы выплеснуть эмоции, просто досыта наговориться с друзьями, наконец.

          Калитка моего двора в Грозном в те дни практически не закрывалась. Приходили родные, знакомые и не очень знакомые. Я видел, что люди хотят от души поздравить меня, разделить мою радость и радость нашего дома. Не скрою, это было приятно, хотя говорить о том, что я в те дни расслаблялся после спортивных сражений, не приходится. Но что сделаешь, слава имеет и свою обратную сторону. А терпеть, ты же знаешь, я умею.

          Да, об этом я знаю. Жизнь Исраила Арсамакова сложилась так, что много терпеть ему пришлось с раннего детства.

          — Меня недавно в театр пригласили, — рассказывает Исраил. — И директор начал извиняться — мол, у нас ремонт, беспорядок. Я смотрел на коридоры этого театра и думал: если ты знал бы, дорогой, что я с девяти лет помогал маме натирать тут паркет! Коридоры были такие длинные...

          Отец, сколько я себя помню, всё время болел, причём тяжело.

          Ибрагим, двоюродный брат Исраила, рассказывал мне, что если Изя не увлёкся бы тяжёлой атлетикой, то он, скорее всего, стал бы скульптором: в юности и даже в детстве у него получались из глины и гипса замечательные фигурки.

          — Он их лепит-лепит, сушит, чем-то красит целый день, — говорит Ибрагим. — А я приду, из озорства всё переломаю... Маленький ведь ещё был да шустрый. Изя, такой плотненький, круглый, засопит обиженно, соберёт обломки и снова начинает их лепить. Слабого он никогда пальцем не тронул!

          — Очень может быть, что именно лепкой, искусством мне и надо было заниматься, — соглашается Исраил. — Желание было огромным, но... Я скоро понял, да мне это, собственно, объяснили открытым текстом, что спорт — далеко не самый плохой способ быстро обеспечить не только себя, но и семью. А я только об этом и мечтал — внести свою долю в общий котёл. И даже если мне светила бы карьера Леонардо, но для этого пришлось бы сидеть у мамы на шее — думаю, не согласился бы. Для меня и сейчас главная в жизни забота — обеспечить маму и сестру.

          А между тем как раз у наших родителей есть чему поучиться. Хотя бы отношению к труду. Я говорил, что всегда мечтал избавить маму от любой работы. Со временем у нас появились средства. Но заставить маму отдохнуть, по-видимому, невозможно. Я даю ей деньги, чтобы она купила какую-нибудь вещь для себя. Но она покупает либо мне, либо что-то для хозяйства. Я уговорил маму оставить работу, сидеть дома. И что же? Она тут же завела цыплят и прочее, с головой погрузилась в другие хлопоты. Умоляю её не делать этого — соглашается. Так на следующий день — полный двор живности. Если судить по большому счёту, то это — благородное отношение к жизни. Человек ищет конкретный труд, который может его прокормить, и не стесняется этого. Сейчас многие сетуют на то, что в магазинах мало мяса — но откуда же оно будет, если все стремятся к чистеньким занятиям, к сверхприбыли?

          Я провёл в доме Арсамаковых несколько дней. Ещё в аэропорту, где меня встретил Изя, понял, что заикнуться о гостинице было бы величайшим пижонством. Небольшой дом и крохотный дворик в трёх кварталах от центра города. Но, как и во всех южных городах, в этих трёх кварталах от центра уже тянет свежим запахом деревни: вокруг стоят фруктовые деревья, куры и гуси копошатся под ногами. В чистеньком дворике Арсамаковых "не гуляло", как говорят южане, ни одного квадратного метра: из каждого сарайчика высовывалась чья-нибудь голова, то мычащая, то кудахтающая. Это — хозяйство мамы Исраила. Со всеми своими делами невысокая улыбчивая Марьям справляется без суеты, без лишних разговоров, как бы между прочим. Она и не подумает жаловаться на то, что надо вставать в четыре утра и быть "в тонусе", по сути, до самой ночи. Хныкать в семье Арсамаковых не принято. Здесь чувствуешь ровное, доброжелательное и полное достоинства отношение друг к другу, и точно такое же — к гостям. Вообще, за годы застоя я привык в командировках к одноместным номерам в гостиницах: в конце концов в другие города я приезжаю работать, неплохо бы и сосредоточиться. В доме Арсамаковых, едва только я доставал тетрадь и блокнот, все куда-то незаметно исчезали. Здесь умеют ценить и понимать чужой труд, даже если этот труд совсем другого рода, чем привыкли домашние. А вы думаете, у всех хватает на это такта?

          Однажды я немного задержал знаменитого чемпиона и тренера — мы сидели в городском парке, увлеклись беседой, мой блокнот распухал прямо на глазах — словом, время зря не потратили. Так нам казалось. Но супруга чемпиона встретила нас весьма неприветливо и, хотя с оттенком шутливости, выбранила обоих — что, мол, шляетесь бог знает где, а тут приходили родственники и не дождались... Вроде как по-свойски.

          — Но мы же работали, разве ты не знаешь? — удивлённо заметил хозяин.

          — Да какая это работа! — пренебрежительно махнула рукой женщина.

          А ведь она прожила лет сорок рядом со знаменитым спортсменом. Много повидала. Мало поняла.

          В семье Арсамаковых подобное немыслимо хотя бы потому, что в ней не принято разговаривать с мужчинами в таком тоне. Это всё-таки Кавказ. Здесь в традициях подчёркнуто уважительное отношение к мужчине, к его делам. Тем не менее Исраил убеждённо сказал мне однажды:

          — Нравственный стержень нашего дома — это, конечно, мама. Она создаёт в нём атмосферу спокойствия, стабильности. Она — и судья, и верный друг для всех нас.

          В доме Арсамаковых мы с Изей в те дни задерживались, однако, недолго. Всё время надо было куда-то идти, куда-то ехать, с кем-то встречаться. Встречи эти были и официальными, и дружескими, так что я лишний раз убедился, насколько широк и разнообразен круг знакомств популярного спортсмена в Грозном. Впрочем, не только в Грозном. Однажды Исраил, читая мне краткий популярный курс истории ингушского народа, к которому принадлежит семья Арсамаковых, сказал, что он ни в коей мере не отрывается от своих корней, хотя, наверное, половину сознательной жизни провёл в Москве и на спортивных базах вокруг неё.

          — Я хочу сделать копию со своей олимпийской медали и повесить её в древней родовой башне Арсамаковых, — сказал Изя. — И тем самым почтить память предков.

          — А кто живёт в этой башне? — наивно спросил я.

          — Никто, разумеется. В этих местах давно уже никто не живёт. Высоко в горах стоят небольшие полуразвалившиеся города, и там находится наш древний дом.

          — Но ведь медаль украдут, — вырвалось у меня.

          — Ни в коем случае, — твёрдо ответил Исраил. — Случайные люди там бывают редко, а свои не пойдут на такую низость.

          Я загорелся: нельзя ли посмотреть на эти города, побывать в этой башне? В конце концов я ведь когда-то закончил историко-филологический факультет педагогического института. И хотя учителем почти не работал, а ударился в журналистику, такие вещи меня равнодушным оставить не могут.

          Исраил взглянул на меня с интересом.

          — Ты правда хочешь туда попасть? Нет, это не близко. Впрочем, какое это имеет значение? Завтра же и поедем.

          Я же отмечал, что Арсамаков — человек азартный. В долгий ящик ничего откладывать не любит. Мне показалось, что он и сам с не меньшим удовольствием и интересом, чем его гость, отдался этому путешествию.

          Нужно заметить, что в Чечено-Ингушетии я был не впервые. А вот в первый раз — не по своей воле. Да, да. Когда я закончил педагогический, то целая группа наших выпускников, и я в том числе, получили распределение на работу именно в эту республику. В те времена шутить не любили, диплом вручали на руки только после трёхлетней обязательной отработки по месту распределения.

          Мы приехали сначала в Грозный, а уже оттуда представители сельских районов развезли нас по горным аулам. Несколько моих друзей попали в большой райцентр Ведено, где, помню, мы ползали по остаткам крепости легендарного героя Кавказа Шамиля. Впрочем, совсем недавно в учебниках истории Шамиль был как раз антигероем, а героем он подавался чуть раньше. И как этот колоритный образ будет трактоваться завтра, никто не знает. Говорят же, что наша страна — с непредсказуемым прошлым. А уж о будущем лучше вообще помолчать. Итак, мои друзья остались в Ведено, а я продолжил путешествие по горам Кавказа и остановился со своим директором местной школы в небольшом селе Ца-Ведено. Здесь, довольно высоко по моим меркам, в горах, предстояло жить и работать. Но когда я вернулся в Шахты, чтобы уладить кое-какие дела, в том числе с военкоматом, меня забрали в армию. И на этом знакомство с Чечено-Ингушетией, по сути, закончилось. В памяти остались лишь прекрасные виды, открывающиеся с гор, зелёные ущелья, белый щебень прогретой солнцем пыльной дороги да бесконечные весьма трогательные прощания с институтскими друзьями, которые, пожалуй, несколько затянулись и в Грозном, и в Ведено, когда наш товарищеский ужин незаметно переходил в завтрак.

          Мои друзья честно отдали свой педагогический долг стране и небольшой горной республике, о которой у них осталось столько впечатлений, что их хватило на всю оставшуюся жизнь. Ребята полюбили этот край, его народ, и, судя по количеству друзей, с которыми они, разъехавшись, продолжали поддерживать контакты, их тут приняли, как своих. Друзья, не хвастая, у меня славные.

          Мы ехали с Исраилом по трассе, с двух сторон обсаженной довольно большими ореховыми деревьями, и наш путь лежал во Владикавказ.

          — Для того чтобы попасть в родовые ингушские башни, надо ехать из Грозного через территорию Северной Осетин, — сказал мне Арсамаков, добавив с горечью. — Такова была "умная" политика союзного руководства здесь, на Кавказе.

          Через несколько лет эхо этой политики полыхнуло огнём именно там, где мы тогда ехали — в Пригородном районе Северной Осетии, который когда-то был, как мне сказали, сердцем Ингушетии. Владикавказ (или тогда он ещё назывался Орджоникидзе?) остался позади, а мы понемногу забирались в горы по бесконечному ущелью Джайрах. Начали попадаться старинные высокие, узкие башни — явно боевого назначения; и невысокие, как бы обрубленные — для жилья. Я смотрел по сторонам во все глаза. Исраил объяснил, что башни здесь строились так, чтобы в следующем ауле можно было увидеть хотя бы дым, который поднимается из соседней башни. Это был сигнал опасности — чаще всего, конечно, нападения неприятеля. Дозорный должен был срочно зажечь солому у себя в башне. Вскоре всё ущелье на много десятков километров вперёд курилось башенными дымками, и вооружённые люди спешно седлали коней.

          Гораздо позже Арсамаков дал мне почитать сравнительно небольшую монографию "Ингуши" Н.Яковлева, изданную ещё в 1925 году. Книг об Ингушетии совсем мало, так что в этой республике дорожат любым изданием, вот и эта книжка пользуется большой популярностью.

          Мы сравнительно неплохо знаем историю Древней Греции, сможем порассуждать о древней Спарте либо древних Афинах. Но мы ровным счётом ничего не читали о народах, которые живут по соседству, которые входят (а некоторые уже входили) в нашу страну. Воистину, что имеем — не храним, не интересуемся, трудно даже объяснить, почему. Ведь это же Кавказ, один из центров мировой цивилизации. Но мы ленивы и нелюбопытны, как верно заметил Александр Сергеевич Пушкин.

          Автор книжки "Ингуши", который жил в этих краях в первые годы советской власти, попытался добросовестно заглянуть в историю ингушского народа — и в старую, и в новую. Вот что написал он, в частности, о строительстве этих самых родовых башен, которое даже сейчас производят незабываемое впечатление и которые играли в своё время столь важную роль в жизни маленького, но свободолюбивого народа.

          "...Особенно следует отметить те случаи, когда хозяин нанимает себе ингуша в пастухи или другие работники. Хозяин, по старинному обычаю, отвечает за жизнь и здоровье своего работника. В том случае, если работник умирает по вине хозяина, хозяину угрожает кровная месть или он платит полный выкуп за кровь. Если же смерть наступает не по вине хозяина, но на хозяйской работе, то выкуп за смерть может быть уменьшен, но отвечает всё-таки хозяин. Теперешняя Ингушетия почти не знает ремесленников или мастеровых-ингушей, но в старое время в горах имелись целые роды, занимавшиеся, например, постройкой башен из камня. Такова фамилия Берхиноевых, жителей селения Берхиной в Горной Ингушетии, которые из поколения в поколение были мастерами-каменщиками, или "искусниками камня", как выражаются ингуши ("топы гоудзыж"). Их руками строились широкие трёхэтажные "галы", то есть башни-дома, в которых ингуши ещё и сейчас живут кое-где в горах, или высокие десятисаженные 4-5-ярусные стройные боевые башни ("воу"), которые служили надёжным убежищем всему роду при нападениях враждебных фамилий, и, наконец, маленькие "солнечные могильники-склепы", где ингуши хоронили предков, и многочисленные храмы ("цуу", "элгац" и др.).

          Из всех этих сооружений особой тщательности и искусства требовала постройка боевых башен. Вся постройка такой башни должна была закончиться непременно в один год. В противном случае башня так и оставалась неоконченной. Строительство было дорогим, и боевые башни решались строить, конечно, только зажиточные и воинственные семьи; в дальнейшем башня так же, как и родовой могильник, делалась неотчуждаемым общим, "фамильным" имуществом всех потомков её строителя. Только тот, кто имел наследственную долю в боевой башне и могильнике, считался полноправным и свободным ингушом. На не имевших же такой доли смотрели как на низших, с ними остерегались заключать браки.

          Для постройки этого важного сооружения приглашались каменщики, с которыми заключался договор относительно платы и других подробностей постройки, причём строители во время работы находились на полном довольствии хозяина.

          После благополучного окончания боевой башни мастер-строитель, поставив последний клинообразный камень (так называемый "дзегыл") на верхушке её красивого купола (или "небесной крыши", "небесного яруса" — "сигилхоу"), не слезал оттуда до тех пор, пока не получал особую "спускную плату", целого быка. Тогда в качестве как бы подписи на произведении мастер оставлял отпечаток своей руки на известковой штукатурке у подножия. Окончание постройки, конечно, праздновалось со всей возможной у ингушей пышностью. Закалывался скот, устраивалось обильное угощение.

          Строилась башня из камня на извести без каких-либо лесов. Для подъёма камней на постройку служила особая машина вроде ворота, называемая по-ингушски "чегыркь". По преданиям, эту машину во время действия нельзя было выпускать из рук, иначе, раскручиваясь с огромной силой, она сбрасывала строителя с башни. Однажды при постройке башни некий каменщик выпустил "чегыркь" из рук и почти в тот же момент был сброшен машиной с огромной высоты. В последнюю минуту он, однако, успел прокричать по-ингушски "феатты, феатты!", то есть "натощак, натощак", и, конечно, разбился насмерть. Услыхавший внизу этот крик хозяин постройки сейчас же ответил с возмущением: "Как это "натощак", когда я только что накормил тебя бараниной?"

          Чтобы стал ясен смысл этого разговора, надо знать, что у ингушей существует твёрдое суеверное убеждение не начинать никакой работы на голодный желудок. Ингуши верят, что полный желудок имеет власть предохранить человека и от болезни, и от колдовства, и от несчастных случайностей. Крик мастера-каменщика означал, что он считает причиной своего несчастья то, что с утра не был досыта накормлен хозяином и начал работу натощак. Несчастный случай с ним произошёл поэтому как бы по вине хозяина. Благодаря своевременному и находчивому ответу хозяина, собравшийся по данному случаю суд постановил, что каменщик погиб по собственной неосторожности. Только благодаря этому постановлению хозяин, всё-таки обязанный отвечать за всякую несчастную случайность со своим рабочим, отдал лишь половину платы за кровь. А если было бы доказано, что погибший действительно вышел на работу натощак, хозяину пришлось бы отвечать, как за настоящее убийство. Как видим, ингушская старина тоже имела свой "рабочий вопрос" и даже недурно поставленную "охрану труда" рабочих."

          Какой яркий колорит, какое своеобразие типажей и обычаев весьма самобытного народа — не правда ли? А что мы слыхали об ингушах кроме того, что в этих краях "имеет место" кровная месть?

          Исраил сказал мне, что до настоящих башен и древних городов мы ещё не добрались, хотя горная высота уже чувствовалась. У меня от этого хрустального воздуха возникла самая настоящая эйфория, как у гонщика от высокой скорости. Я попросил остановить машину около горной реки и отправился пить из неё горстями, хотя пить мне, в общем-то, не хотелось. Но хотелось причаститься к этим близким к богу местам. В следующий раз, и опять по моей просьбе, мы остановились над живописнейшей огромной пропастью, за которой прекрасно просматривался небольшой аул. Оттуда доносилось блеяние овец и дальний лай знакомых псов; то есть они не могли быть мне знакомы, но строчки Лермонтова из "Мцыри" сами собой приходили в голову, и я долго стоял над этой пропастью один и думал: где только не живут люди! Почему-то немного щемило сердце. Может быть, я бессознательно жалел этих горцев, далёких от благ цивилизации двадцатого иска? Я, правда, не подумал тогда, что, попадая в города, горцы, возможно, ещё больше жалеют нас, затурканных и закомплексованных детей нынешней цивилизации...

          Изя потом признался, что наблюдал за мной с первых минут приезда, и особенно внимательно, конечно, здесь, в горах.

          — Ты же к нам, спортсменам, присматриваешься годами, так я понимаю? — сказал он. — Ну а нам тоже небезразлично, с кем приходится иметь дело.

          Всё правильно, всё логично. Да только не очень часто обнаруживал я такое стремление установить "обратную связь" — от героя к журналисту. Увы, чаще всего наши прославленные чемпионы вполне искренне полагают, что, коль скоро они для всех интересны, то этого вполне достаточно. Их мало что интересует, кроме собственной персоны. По крайней мере, до тех пор, пока с олимпийских высот они не начинают опускаться на грешную землю, набивая при этом неизбежном спуске то синяк, то шишку. А на небеса восходит другая спортивная звезда, и всё повторяется. История очень знакомая для журналиста со стажем. Я давно уже не обращаю внимания на высокомерный вид и даже откровенное чванство некоторых героев спорта. Как пел Булат Окуджава, пускай потешатся немножко!

          Наш "жигулёнок" упорно забирался всё выше и выше, и до облаков было уже совсем рукой подать. Но тут пошёл дождь, мелкий и противный. Противный именно потому, что он мгновенно "смазал" асфальтированную дорогу, и наша машина пошла на бесконечный подъём с ещё большей натугой. А вскоре в радиаторе закипела вода, и мы встали на обочину. Изя со вздохом объявил, что в такую погоду добраться до высокогорного села Арамхи, куда мы рвались, нереально. Что поделаешь — осень!

          — Мы приедем туда как-нибудь летом, да? — говорил мне Исраил на обратном пути. — Пригласим Юру Захаревича, Сашу Курловича да и поживём в горах с недельку. Будем жарить шашлык и пить воду из горных рек. Юрка тоже очень любит горы. Однажды он здесь, помню, решил перейти вброд вот эту речку, она ведь кажется совсем неглубокой. Но поскользнулся, водный поток сбил его с ног, и Юра "причалил" метров на двести ниже. С горными реками шутки плохи...

          Проезжая через Владикавказ, мы решили поужинать в придорожном ресторанчике. Арсамакова сразу узнали. К нам подходили незнакомые люди, поздравляли олимпийского чемпиона, поднимали тосты за его здоровье.

          Кто-то заказал оркестру музыку "в честь высокого гостя из Грозного, который прославил весь Кавказ на Олимпийских играх в Сеуле". И задержись мы ещё немного, вырваться из гостеприимного ресторанчика нам вряд ли скоро удалось бы.

          Всё это было совсем недавно. Тосты осетин в честь ингуша звучали вполне естественно, как и должно быть у добрых соседей. Так кому же потребовалось столкнуть лбами эти братские народы в бессмысленном и жестоком конфликте? Сейчас, осенью 1993 года, когда я пишу эти строчки, о мирном путешествии через Пригородный район Осетии к древним городам ингушей мечтать уже не приходится. Дай бог, чтобы здесь хотя бы не лилась кровь. Но... Немало бурь бушевало над Кавказом. Стихнет когда-нибудь и эта.

          В последний день моего пребывания в Грозном состоялась пресс-конференция для республиканских журналистов, в которой принимали участие олимпийцы Чечено-Ингушетии. Я уже упоминал, что посланцы республики выступили на спортивных аренах Сеула удачно, они в неофициальном зачёте заняли место среди тридцати лучших, обойдя больше сотни суверенных государств. Исраил Арсамаков стал олимпийским чемпионом, борцы братья Вараевы привезли домом серебряную и бронзовую медали. Боксёр Руслан Тарамов, на которого очень рассчитывали наши специалисты и болельщики, получил, к сожалению, серьёзную травму руки. Он "закачивал" руку, превозмогая боль, но выступать в полную свою силу этот яркий мастер ринга уже не смог и до медали не дотянулся. Правда и то, что наших боксёров изрядно "прихватывали" судьи. Впрочем, судейство бокса в Сеуле было вообще на редкость безобразным. Именно на соревнованиях боксёров и разражались самые громкие скандалы, от "сидячих забастовок" корейских боксёров прямо на ринге до форменного мордобоя представителей судейского корпуса. Громче было, пожалуй, только сенсационное разоблачение Бена Джонсона, победившего в беге на 100 метров. Его, как известно, уличили в применении допинга и лишили золотой медали.

          Мне очень понравилось, что, выступая на этой пресс-конференции, Руслан Тарамов не стал оправдываться, ссылаясь на объективные обстоятельства.

          — Что судьи, что травма? — сказал он. — Кто об этом вспомнит, кому это интересно? Важен результат. Я не смог его показать. Но всё равно, выступать на Олимпийских играх — счастье для любого спортсмена. Я не разочарован своей спортивной судьбой.

          Арсамаков кратко рассказал о том, как он выступал в Сеуле.

          Ведущий стал ждать вопросов журналистов. Но вопросов, как ни странно, почти не было. Пресс-конференция шла на удивление вяло, и я, грешным делом, подумал, что коллеги пришли на неё не слишком подготовленными. А по закону журналистики, если человек не знает, о чём спрашивать у собеседника, то разговор вряд ли получится содержательным. Впрочем, один вопрос запомнился, причём не только мне. Усатый мужчина долго формулировал свою мысль, упоминая об олимпийских гонорарах, и наконец нашёл краткую, но предельно ясную фразу:

          — Короче, сколько вам дали за победу?

          Ещё лет пять-шесть назад никому и в голову не пришло бы прямо на пресс-конференции заводить речь о чём-либо подобном. Но мы вступили в эпоху гласности, и заглядывать в чужой карман теперь считается едва ли не хорошим тоном. Народ у нас вообще очень непосредственный. Это у англичан величайшей бестактностью считается спросить человека о его доходах и о принадлежности к политической партии. А у нас двое встретятся в переполненном трамвае, и через весь салон один кричит другому:

          — Ну и где ты сейчас? А сколько платят? А чистыми? А премия? Ха, да я бы за такие деньги...

          И к этому разговору при желании может подключиться весь вагон. Вот и спортсмены в последнее время очутились, если можно так выразиться, под пристальным вниманием общественности — но только с иной стороны.

          Тёща Юрия Захаревича как-то рассказала мне забавную историю. Однажды вечером она на своей машине случайно заехала под запрещающий знак. "Жигули" остановил инспектор ГАИ. Городок-то не больно велик, тут все друг друга знают.

          — Что, у Захаревича денег много — штрафы платить? — не удержался от шуточки инспектор.

          — А я, между прочим, живу не доходами Захаревича! — парировала скорая на ответ Валентина Ивановна.

          Она рассказала мне, что если прежде люди интересовались, сколько килограммов поднял на соревнованиях Юрий, то теперь всё чаще спрашивают: а сколько он получил денег за свою победу?

          Любопытство, как говорится, не порок. Тем более сейчас в газетах всё чаще можно прочесть, сколько валюты, допустим, заработали для своей страны теннисисты, гимнасты, футболисты. Это неплохо: многие благодаря этому начали понимать, что спортсмены высокого класса вовсе не бездельники и не тунеядцы, которые сидят на шее честных тружеников. Помимо международного престижа (что уже само по себе огромной значимости дело) они, как выяснилось, способны пополнить государственную казну твёрдой валютой. Причём в таких размерах, что Госкомспорт СССР перешёл в своё время на хозрасчёт — хотя, конечно, не только гонорары звёзд текут в его копилку, имеются и другие источники доходов. Но сейчас речь идёт именно о звёздах.

          Так вот, последнее время я тоже заметил, что многие увлечённо считают деньги в карманах чемпионов, не прочь посплетничать об интерьере их квартир и т.д. За всем этим слышен отголосок рассуждений типа: везёт же некоторым! Научился поднимать железку — и живёт как король!

          А кое-кому чемпионские гонорары просто не дают спокойно спать. Помню, когда-то один крупный угольный начальник в южном городе всё допытывался у меня, сколько рекордов установил Василий Алексеев и как оплачивается каждый рекорд. И, бегло перемножив восемьдесят с лишним рекордов на сумму премиальных, просветлел лицом: как видно, кубышка у моего собеседника была набита гораздо плотнее, чем у рекордсмена всех времён и народов.

          Никто особенно не интересуется доходами наших звёзд эстрады или экрана: это — элита, это не всякому дано. Не то что какие-то там спортсмены...

          Мы ведь слишком долго вбивали людям в голову, что спорт у нас — чисто любительский, что массовость едва ли не автоматически переходит в высшее мастерство. А коли так, то любой и каждый может стать чемпионом, — если, конечно, очень постарается. Певцом он не станет, поскольку нет голоса, а без него петь не научишься, но вот поднимать над головой 250 кг или крутить тройное сальто научиться можно. И от этого добросовестного заблуждения берут своё начало недоверие и зависть обывателя, если он видит, что известный спортсмен проезжает мимо него на "Волге". Завидовать, скажем, танцору Махмуду Эсамбаеву (кстати, большому любителю тяжёлой атлетики и другу нашей национальной сборной) никому не приходит в голову. Юрию же Захаревичу и его друзьям завидуют многие — я в этом убедился.

          Наш публицист Мэлор Стуруа однажды сказал, что большой спорт был, есть и будет элитарным. Возможно, это звучит непривычно. Но ведь сейчас время такое, что надо уметь воспринимать непривычное...

          Когда меня кто-либо спрашивает — ну, что там у него, у чемпиона в квартире? чай, полным-полна коробушка, всего хватает? — я отвечаю: больше всего там медалей и кубков, которые он заработал своими мозолистыми руками. А мозоли сейчас есть не у многих из нас, правда?

          Что же касается гонораров, которые получили наши олимпийцы в Сеуле, то секрета из этого никто не делает. В "Аргументах и фактах" в дни Олимпиады была опубликована "смета", кому за что и сколько заплатят. Чемпионы и призёры сборной СССР впервые получили вознаграждение в валюте не "подпольно", а вполне официально. Чемпионам — и Арсамакову в том числе — вручили по три тысячи долларов. Это, конечно, смешная сумма по сравнению с тем, как благодарили своих героев спорта другие страны. Но, наверное, не смешнее, чем наша зарплата выглядит по отношению к "ихней".

          Чуть позже, дома, Исраил сказал мне:

          — Сколько нам заплатили за победу, сегодня знает любой мальчишка. Я хочу, чтобы люди поинтересовались другим: чего мне стоила эта золотая медаль?

          Об этом как раз и пойдёт речь в следующей главе.

          Однажды Исраил Арсамаков вроде бы невзначай произнёс фразу, которую я запомню на всю жизнь.

          — Олимпийская медаль штампованная, — сказал он, — но в каждую впрессована судьба спортсмена...

          Недурно сказано, не правда ли? Полагаю, многие литераторы сочли бы за честь присвоить этот афоризм. Как я уже писал, Арсамаков при удачном стечении обстоятельств мог бы стать скульптором, но стал, как видим, олимпийским чемпионом по тяжёлой атлетике, с чем его и поздравляют родной город и вся страна. Но склонность к "образному решению темы" у него просматривается невооружённым глазом.

          Вне всякого сомнения, в золотую олимпийскую медаль Исраила Арсамакова впрессована судьба неординарная.

          Дай бог каждому начинать свою спортивную карьеру так, как начинал её Арсамаков. Мальчишкой семнадцати лет он впервые в истории отечественной тяжёлой атлетики выполнил норматив мастера спорта международного класса. А ведь, между прочим, тяжёлая атлетика — не плавание и не гимнастика, это вид спорта для зрелых мужчин. Не зря же, в конце концов, её называют "тяжёлой". В те же семнадцать лет Исраил был приглашён в состав национальной сборной СССР. Случай, прямо сказать, небывалый.

          — В тяжёлую атлетику я попал, пожалуй, случайно, — рассказывает Арсамаков. — Как и тысячи кавказских мальчишек, я едва ли не с младенческих лет любил бороться. Тем более что борьба, и вольная, и классическая, в Чечено-Ингушетии пользовалась бешеной популярностью и развита была неплохо. В 13 лет я записался в секцию вольной борьбы. Причём мне страшно повезло: я попал к великому, без преувеличения, тренеру Асланбеку Дзгоеву, воспитавшему, если помните, двукратного олимпийского чемпиона Сослана Андиева. В те годы Дзгоев работал в Грозном. Я с удовольствием тренировался, готовился участвовать в каких-то мальчишеских турнирах и был вполне доволен своей спортивной судьбой.

          Но однажды Дзгоев случайно увидел, как я "балуюсь" со штангой. Надо сказать, что это дело я тоже любил, но за гриф брался от случая к случаю. В основном, чтобы проверить, прибавляется ли у меня сила. Причин для уныния не было, сила действительно прибавлялась, и заметно. С детства я был, по-видимому, акселератом, хотя и не выделялся среди сверстников ни ростом, ни весом. Но мало кто из старшеклассников мог толкнуть штангу весом 110 кг. А мне, как сейчас помню, это удалось сделать уже в 14 лет, когда собственный вес был чуть больше 60 кг. И вот однажды за этими упражнениями меня застал Асланбек Захарович. Он немного понаблюдал, а потом задумчиво сказал:

          — Ты, парень, всё-таки, видимо, не в свою секцию попал. Борец из тебя, возможно, получится неплохой. Но в том, что ты станешь классным штангистом, я не сомневаюсь.

          Я-то лично ничего не имел против того, чтобы стать неплохим борцом, да ещё под крылом такого тренера. Но Дзгоев оказался дальновидным, а главное, великодушным человеком. Он отвёл меня к тренеру по тяжёлой атлетике, Ибрагиму Кодзоеву, с которым мы прошли весь мой путь штангиста. Отвёл и сказал — вот, мол, привёл к тебе будущего чемпиона...

          Кодзоев был хоть и молод, но уже знал себе цену, имел звание заслуженного тренера России и целую группу талантливых учеников. Некоторые из них были на заметке специалистов из сборной СССР, а лучший ученик Ибрагима, полутяжеловес Адам Сайдулаев, стал даже призёром чемпионата Европы.

          Взять-то Кодзоев меня взял, но вроде как сделал одолжение. И ещё высказался в том смысле, что ему хватает забот уже с членом национальной сборной Сайдулаевым и нет времени возиться с детьми. Это меня задело, и про себя я решил, что скоро стану не хуже этого самого Сайдулаева, и тогда мы ещё посмотрим, ребёнок я или уже нет. Ровно год спусти, когда мне было 16 лет, я при собственном весе 75 кг поднял в рывке 132,5 кг, а в толчке 162,5 кг, что превышало норматив мастера спорта в сумме двоеборья на 20 кг. Это была неплохая заявка.

          К тому моменту я уже безоговорочно занимался штангой. А ведь одно время никак не мог расстаться с борьбой и умудрялся совмещать тренировки в борцовском зале и на помосте. И даже добился кое-каких успехов на ковре: выиграл первенство центрального совета ДСО "Трудовые резервы" по вольной борьбе среди юношей. Но позже понял, что надо выбирать что-то одно и не гоняться за двумя зайцами. Прогресс в тяжёлой атлетике был настолько ощутимым, что это, видимо, сыграло решающую роль в выборе спортивного пути...

          Да, дела на помосте у юного Исраила Арсамакова продвигались более чем успешно. Когда-то многомудрый "папа Плюк", как называют Рудольфа Плюкфельдера штангисты во всём мире, говорил мне: талант атлета определяется по той скорости, с которой он прогрессирует. Плюкфельдер знал, что говорил, ведь через его руки прошли, без преувеличения, сотни одарённых атлетов. Попасть в знаменитую школу Плюка мечтали многие. Он, в общем-то, никому не отказывал. Но задерживались на этой "фабрике рекордов" единицы: как правило — будущие чемпионы. Те, что умели прогрессировать на глазах.

          Как продвигался по спортивной лестнице Арсамаков, судите сами. В 1978 году, выступая на чемпионате Советского Союза среди юношей, Исраил занял первое место в категории 82,5 кг,

          Неудивительно, что юный атлет в порядке исключения был допущен на соревнования взрослых штангистов. Через месяц во Фрунзе проводился розыгрыш Кубка СССР, и что же? Арсамаков и там не смутился. Дебютируя на столь крупном турнире, он одержал яркую победу в двоеборье.

          Горизонт судьбы сулил подающему надежды штангисту самые радужные перспективы. Особенно успешным для Арсамакова стал 1981 год. Он победил на престижном международном турнире "Кубок Дружбы" во Львове.

          Два друга, Арсамаков и Захаревич, успевали в те годы побеждать "и тут и там", то есть среди взрослых и среди сверстников, не сомневаясь, что их молодой силе не видно конца-края. А вполне возможно, что силу эту нужно было расходовать гораздо более продуманно и экономно. Разумеется, такие вопросы — в первую очередь в компетенции тренеров. Ведь усталость незаметно накапливается от турнира к турниру, а опыта у наших юных бойцов было всё-таки маловато. Для Захаревича это едва не закончилось самой настоящей трагедией. Во всяком случае, судьба сыграла с ним злую шутку и, как всегда, в самый неподходящий момент, когда он был на пике спортивной формы.

          Атлет никогда не признается в усталости, разве что лишь тогда, когда прощается с большим спортом. Да и то, если не выдумает другую причину. Как же мог Юрий Захаревич сказать тренерам, посылавшим его в Венгрию на очередной Кубок: мол, дайте чуток отдохнуть, нет свежести, нет куража? Ведь не такой уж это турнир, чтобы собирать последние силы...

          Захаревич, разумеется, никому ничего не сказал. Опытный тренер и в этой ситуации не довёл бы дело до драмы. Но опытного тренера рядом почему-то не оказалось. А тот, что туда приехал, по своему опыту и титулам для Захаревича был, мягко выражаясь, не советчик. Да он, собственно, и не тренер, а спортивный функционер, и, насколько я знаю, даже неплохой. Но там-то требовались чисто профессиональные знания, — а откуда их взять? И когда дело дошло до помоста, Юрий решительно отодвинул "тренера" в сторону. Да, он безропотно согласился ехать на ненужный ему турнир — как солдат армии спорта. Но надо знать специфику спортивной жизни: когда дело доходит до выступления, штангист калибра Захаревича уже не солдат, а, скорее, генерал. И ты к нему не суйся с советами, если сам не велик специалист. Короче, и стратегию, и тактику Юрий взял в свои руки. А парень он, как известно, заводной. Отбывать на помосте номер не умеет, не привык. Выступать — значит идти на рекорды (разве такое допустимо — чтобы Захаревич вернулся домой без рекордов? — сказал он мне позже). Тем более что аппетит приходит во время еды.

          Уже в рывке Юрий "поймал кураж" и совсем позабыл, что его мышцы и связки в тот день не были готовы к сумасшедшим нагрузкам, а готова была только, как всегда, отчаянная голова. Во втором подходе, недолго думая, Юрий атаковал вес 197,5 кг — новый мировой рекорд. Маленькая неточность при вставании — и снаряд ушёл вперёд. Пытаясь поймать равновесие, Юра потянулся за штангой — и тут же её бросил: затрещал локоть. Зажав его рукой, Захаревич вернулся за кулисы.

          Однако отказываться от борьбы со снарядами молодой чемпион не собирался. А отговорить либо просто запретить выступать было некому. Мало того, ему спешно заморозили (?) локтевой сустав. Говорят, перед глупостью бессильны даже боги. Ну как можно замораживать мышцы и связки перед взрывной работой, да ещё в таком сложном упражнении, как рывок? Они же мгновенно теряют эластичность, холод ведь не лечит, а только снимает боль... Вот Юркина рука в итоге и треснула, словно ветка на морозе.

          — Я ещё садился со штангой над головой, а уже понял, что рву связки, — говорил мне потом Захаревич. — Но что я мог сделать? Снаряд бросать было нельзя — гриф мог ударить по голове. Пришлось упираться, ну и вот...

          Дальше события развивались так. Юрий приехал в Москву и обратился в клинику Склифосовского. Там ему сделали снимок, так и сяк повертели богатырскую и, увы, беспомощную руку, — и похлопали по плечу: не волнуйся, мол, парень, ничего страшного! Кость цела, а остальное — ерунда. Поплаваешь пару недель в бассейне, чтобы поддержать спортивную форму, а там можешь снова приниматься за свои железки.

          Бодрость эта, к счастью, не передалась спортсмену: рука-то почти не действовала и болела... Но ведь врачам вроде как виднее! Юрий до того внушил себе, что ничего страшного нет, что даже отправился на очередной тренировочный сбор в Сочи. Но за штангу браться было решительно невозможно. На всякий случай Захаревич зашёл в местный врачебно-физкультурный диспансер. Провинциальный врач выслушал его и предложил слегка упереться рукой в стол.

          — Ну и что ты сам об этом думаешь? — спросил он штангиста.

          — Думаю, что у меня там всё к чёрту оторвано, — ответил тот.

          — Правильно думаешь. Придётся тебе снова ехать в Москву, но теперь уже в ЦИТО — Центральный институт травматологии и ортопедии. Мы в провинции такие операции не делаем.

          Операцию Захаревичу провели более чем успешно. Но с тех пор в локтевом суставе атлета стоит чужая, лавсановая связка. И надо быть Захаревичем, чтобы забывать об этом, штурмуя нынешние сумасшедшие мировые рекорды.

          Однажды мне довелось прочесть такую фразу: "Стиль — это человек". Она, правда, относилась к литераторам. Но разве то же самое нельзя сказать о спортсменах? Один мой коллега, спортивный журналист, волею судеб и начальства освещавший последние годы чемпионаты мира по тяжёлой атлетике (разумеется, если они проходили не в Болгарии, а хотя бы в Англии) начинал свои репортажи примерно так:

          — Вообще-то, соревнования по тяжёлой атлетике — достаточно унылое зрелище...⁴ 

          Он прямо-таки делал одолжение читателю, что вынужден там присутствовать. Как будто его туда силой вытолкнули, а не он сам рвался, сметая все преграды. Возможно, соревнования штангистов кому-то и впрямь могут показаться скучноватыми. Особенно дилетанту, который смотрит на них пустыми глазами, не различая ни интригу, ни, главное, типажи. Да ведь что ни спортсмен — то характер, не похожий ни на кого. И где, как не на помосте, когда штангист остаётся один на один с тяжёлым стальным снарядом — где ещё так раскрываются эти характеры? И впрямь, нужно быть очень ленивым и нелюбопытным, чтобы увидеть на крупнейшем международном турнире лишь унылое зрелище — поднял, не поднял...

          Я, признаться, никогда но любил "поднимальщиков", которые даже рекорды устанавливают с холодным, непроницаемым лицом. На нём как бы написано: я — сам по себе, а вы — сами по себе.

          У известного писателя Андрея Битова есть очень интересные наблюдения на этот счёт.

          "Есть чемпионы и рекордсмены, — написал Битов, — которые никого не удивляют и не восхищают. Им не радуются, им отдают титул, как зарплату, их забывают уже в секунду установления рекорда. А есть великие люди, которые покоряют, внушают восхищение, любовь, за них все болеют, все на их стороне. Они могут уступить первенство вышеупомянутым труженикам и остаться в славе, легенде, фаворе или, как говорят, одержать моральную победу. Значит, не результат увлекает, опьяняет зрителей и болельщиков, а процесс, сюжет, характер, стиль. Зритель чрезвычайно справедливо награждает своей симпатией именно стилистов в спорте. И тут он тонок и точен в оценке не меньше, чем знаток в поэзии. Спорт демократичен и аристократичен, то есть он народен."

          Арсамаков меньше всего похож на холодного "поднимальщика". Не заметить его на соревнованиях невозможно, вне зависимости от результата, который он показывает. Исраил может победить, и в его поведении не промелькнёт и тени высокомерия либо пренебрежительного отношения к соперникам. Но может и проиграть, и при этом первым поздравить победителя и, кстати, тренера тоже, о чём вспоминают далеко не все. Проиграть, не теряя достоинства — это большое искусство, которое не каждому дано. Арсамакову это удаётся, думаю, прежде всего потому, что ему не в чем упрекнуть самого себя: в любом турнире, крупном или не очень, победном либо неудачном, он отдаёт себя борьбе до конца.

          — У меня порой после соревнований кости побаливают, а не то что мышцы, — признался он мне как-то раз.

          Рискнуть "подставить" себя под такой снаряд, который вполне может "сломать" штангиста — на это решается далеко не каждый. Исраил же всегда готов пойти на риск. Особенно если этого требуют интересы команды.

          Я слышал, как однажды в канун важных соревнований он сказал одному из друзей, что, кажется, ещё не залечил как следует кисть, а завтра нужно выступать...

          — И что же ты намерен делать? — был вопрос.

          Исраил пожал плечами.

          — Новокаин кольну. Полезу ломаться.

          На этом разговор профессионалов перед стартом закончился.

          Надо заметить, что Исраил Арсамаков прекрасно смотрится на помосте, особенно когда в хорошей форме. У него великолепные пропорции тела и глубоко проработанный рельеф мышц. Мощные бугры нависают над коленями; играют, как мячики, трапециевидные мышцы, которые, как утверждают знатоки, придают мужчине особую спортивность. Не зря же после окончания карьеры штангиста Арсамакова уговаривали профессионально заняться культуризмом.

          На соревнованиях Исраил не отличался какой-либо экстравагантностью, но специалисты и зрители никогда не упускали его из поля зрения. Мало того, за него, как правило, болели не только любители тяжёлой атлетики, но и тренеры, и спортсмены. Таково свойство человека, наделённого яркой индивидуальностью.

          — Арсамакова все любят, — сказал мне однажды на соревнованиях врач сборной СССР по тяжёлой атлетике Александр Панин.

          Я, признаться, этого не ожидал. Панин скуповат на похвалы и вообще на эмоции. Скуповат настолько, что многие штангисты даже не подозревают, что их доктор когда-то сам подавал на помосте большие надежды. Он вплотную приближался к нормативу мастера спорта международного класса, но... Некоторые житейские обстоятельства на время вышибли Панина из спортивной колеи, а возвратиться не хватило, на мой взгляд, того самого фанатизма, который в избытке обнаруживается у героя этой книжки.

          — За что же его любят? — спросил я у доктора. — Вот ты, например.

          — Он — мужчина. Когда выступает Арсамаков, я отдыхаю. Знаю, что ни капризов, ни проблем не будет. Я же говорю, Изя — мужчина. Не то что вот эта балерина, — и доктор кивнул в сторону невысокого штангиста, у которого на довольно шпанистой физиономии застыла гримаска обиженного мальчишки.

          — А когда выступает Захаревич, ты тоже отдыхаешь? — полюбопытствовал я.

          — Ой, что ты! Когда выступает Юрка, меня всего с утра колотит! На соревнованиях я глаз с него не спускаю; под рукой всё — шприц, жгут, бинты.. Тут что угодно может случиться. Ведь после таких травм, как у Захаревича, штангисты высокого класса на помост обычно не возвращаются...

          Как видим, два наших друга, Арсамаков и Захаревич, действуют на помосте по старому казачьему девизу: либо грудь в крестах, либо голова в кустах. Уверяю вас, что это — для немногих.

          — Мне нравится манера Арсамакова, — говорил мне в те годы Давид Ригерт. — На соревнованиях он обычно поднимает на 5-10 килограммов больше, чем на тренировках. Это — врождённое качество бойца, этому не научишься. Изю я знаю с юношеского возраста, слежу за ним и болею за него. Азартный спортсмен, он вычерпывает себя на помосте до конца.

          — У Исраила прекрасно включаются в работу суставы, — дополняет портрет штангиста Рудольф Плюкфельдер.

          А ведь "папаша Плюк" — непревзойдённый специалист в области техники работы со снарядом. Он и новичков в свою секцию, помнится, отбирал, в первую очередь по строению суставов, как правило, локтевых. Это очень важно, особенно при фиксации штанги над головой. Не буду вдаваться в детали, но те атлеты, у которых хорошо "включаются" локтевые суставы — счастливчики: к ним редко придираются судьи. Их почерк работы со штангой отличается завидной чёткостью и законченностью линий.

          — Арсамаков от природы предрасположен больше к рывку, — продолжает маэстро. — У него сильные, взрывные мышцы спины и "трапеции". Тяга у Исраила длинная, достаточно уверенная, а концовка короткая при чёткой фиксации движений. То есть атлет уверенно "загоняет" штангу на место. Это почерк зрелого мастера. Кстати, штангисты, у которых такие плечи, как у Арсамакова, очень хорошо "подхватывают" концовку движений в рывке. Им не приходится постоянно напоминать: поднимай плечи.

          — Я не люблю "советчиков" на соревнованиях, — признавался мне Арсамаков, — Чему в считаные минуты можно научить спортсмена, если пришла пора показывать товар лицом? Его можно только сбить с толку. Вот почему рядом со мной во время выступления лишних людей не бывает. Только тренер, врач, массажист и секундант. Всё. Это те, кто хорошо меня изучили. Достаточно одного слова, чтобы они включались в работу. Желательно, конечно, чтобы секундировал кто-нибудь из друзей. Юра Захаревич всегда жалел, что не может выполнять эту роль — ведь ему через день-другой самому всегда приходилось выходить на помост, а нервную энергию тратить было нельзя. Зато я, освободившись после выступления, с удовольствием ассистировал Юрию. Причём встречались мы, как правило, уже во Дворце спорта, хотя жили в одном номере гостиницы. Я "отстреляюсь" — и стараюсь куда-нибудь исчезнуть. Понимаю, что перевозбуждён, а он, наоборот, углублён в себя, и его нервы надо щадить, лишнее не болтать. Только перед самим стартом подойду, чтобы предупредить сугубо по делу: мол, гриф штанги слишком жёсткий, или помост "разболтанный". И всё.

          Когда у нас доходит до главных дел, лишних слов не надо. На Олимпиаде в Сеуле не было моего "личного" тренера Ибрагима Кодзоева, который, разумеется, знает мою манеру досконально. Поэтому "выводить" меня, как говорят штангисты, поручили Александру Сидорову, тренеру полутяжеловеса Анатолия Храпатого. Сидоров — хороший человек, но как он пытался "завести" меня перед стартом?

          — Ты вспомни, Исраил, — говорил он, — горы Кавказа, ты же джигит, понимаешь?

          И всё такое прочее.

          Немного даже смешно. Я и так был возбуждён, к чему же эти слова? Здесь нужна была конкретная работа, конкретная! Или лучше уж было молчать.

          Но вот атлет вызывается из помост. Рядом на световом табло горит фамилия атлета и числа — вес штанги, вес спортсмена. Он остаётся один. Перед ним тяжёлая неумолимая штанга.

          В самом начале спортивной карьеры Арсамакова было время, когда он тигром врывался на соревновательный помост, в считаные секунды расправлялся со снарядом и, ликуя, убегал за кулисы в объятия друзей.

          Но с годами Исраил всё дольше и дольше стоит перед штангой, прежде чем взяться за гриф. Иной раз в зале уже начинается тревога — там видят, что время, отведённое на попытку, стремительно тает, а штангист, в глубокой задумчивости склонясь над снарядом, будто не замечает этого.

          Когда-то я пытался расспрашивать знаменитых чемпионов — мол, о чём они думают перед рекордной попыткой? Но потом оставил это неблагодарное занятие. Один чемпион говорил заведомые банальности, другого тянуло на романтику — без всякой, однако, конкретности, третий шутил, как умел. Помню, одни великий штангист в ответ на моё приставание пробасил:

          — О чём думаю, когда рекордный вес стоит на штанге? Думаю, как же это её поднять, такую тяжёлую... А потом вспомню: жена, дети, подоходный налог — и как её вверх задвину!

          Наверное, есть всё-таки реальные тайны большого спорта, и наше профессиональное журналистское любопытство носит отчасти бестактный характер.

          Не обо всём, очевидно, можно спрашивать. И не только в спорте люди неохотно делятся самым сокровенным. Чехов, говорят, аккуратно сжигал все свои черновики, чтобы никто не заглядывал в тайны его творчества. Я лично не склонен осуждать спортсменов, если они умеют немного "подыграть" публике. Разумеется, это позволительно только большим атлетам — середнячкам на соревнованиях не до игры. Наш первый чемпион мира по тяжёлой атлетике,⁵  легендарный спортсмен сороковых — начала пятидесятых годов Григорий Новак был как раз прирождённым артистом. Таких единицы не только в тяжёлой атлетике, но и в спорте вообще. Ему, конечно, позволялось многое.

          Кстати, закончив спортивную карьеру, Новак стал цирковым артистом, — правда, всё-таки не клоуном. Он был силовым жонглёром, а в последние годы жизни — режиссёром и главным действующим лицом представления, которое называлось "Атлетическая поэма". Он, например, удерживал ногами трек, по которому мчались на мотоциклах партнёры...

          Ведь кому что идёт! Захаревич актёрствовать не приучен. На соревнованиях даже трудно распознать, волнуется он или нет. Вид у Юрия, как правило, мирный, домашний — будто он не громаду металла собирается покорить, а зашёл летним вечером на дачный участок к соседу.

          Любопытно следить за тем, как атлеты настраиваются на борьбу со штангой. Жаль, что это видят одни только тренеры да судьи: как я уже писал, журналистов не пускают в разминочный зал или, по крайней мере, стараются не пускать.

          А уж там проявляются характеры! Например, олимпийский чемпион Валерий Шарий всегда передвигался по залу, как король — по пятам за ним неотступно следовала свита из четырёх-пяти человек. Шарий плюхался в кресло-шезлонг и, ни на кого не глядя, хрипло командовал: "Ноги!" Над атлетом тут же склонялись двое — массажист и тренер Павел Зубрилин, рослый черноволосый мужчина. Они брали в работу голени и бёдра штангиста, да так, что у обоих даже волосы тряслись.

          Валера, запрокинув голову и прикрыв глаза, думал, очевидно, о том, как он будет поднимать рекордную штангу. Затем он рывком вскакивал с кресла, и следовала новая команда: "Нашатырь!" Доктор, торопясь и сознавая важность момента, старался вылить на ватку несколько капель жидкости, чтобы штангист мог сделать пару коротких вдохов через нос — говорят, это помогает, в голове сразу светлее становится.

          Но от спешки, как известно, иной раз бывают промахи. У доктора, помню, дрогнула рука, и он плеснул на ватку больше, чем требовалось бы всем штангистам сразу. А Валерий эту вату у него из рук выхватил, чтобы, значит, самому контролировать вдох-выдох, но пальцы после этого вытереть забыл и, поправляя причёску — не лохматым же выходить к людям! — нечаянно коснулся мокрыми пальцами глаз...

          Тем временем секундомер отсчитывал последние секунды, отведённые на попытку. Требовать полотенце было уже поздно. Шарий стоял на помосте с рекордной штангой над головой, а из его глаз ручьём текли слёзы. Наверное, зрители в зале были уверены, что это — слёзы радости рекордсмена мира, и аплодировали Валерию, не жалея ладоней.

          Маленький Каныбек Осмоналиев, олимпийский чемпион Москвы-80, тоже любил, чтобы массажисты его чуть ли не избивали перед стартом, иначе он, по-видимому, в боевое состояние привести себя не мог. Признаться, такие спортсмены доставляют тренерам и секундантам массу хлопот, к концу соревнований вся свита еле на ногах стоит. Но ничего не поделаешь, у каждого свои привычки... Иные штангисты, напротив, вообще не подпускают к себе посторонних. Так поступал, например, экс-чемпион мира в полутяжёлом весе Сергей Полторацкий. У него даже особая "теория" была: если к тебе притронулись, то, значит, отняли силу.

          Но это, понятно, крайности. Манера Захаревича находится приблизительно посередине: ему требуется лёгкое встряхивание мышц перед выходом на помост, не повредит лёгкий вдох нашатыря — скорее, как ритуал, — вот, собственно, и всё. Свита не нужна и даже мешает. Иное дело, если успешно "отстрелялся" и готов ассистировать Юрию кто-нибудь из друзей, — например, Исраил Арсамаков. Переброситься по ходу разминки парой слов со своим человеком всегда полезно.

          Случается, причём нередко, что Захаревич перед решающей попыткой и подмигнёт кому-нибудь из друзей, и пошутит негромко. У Арсамакова даже есть примета: если Юрка перед попыткой улыбается, значит, вес будет взят.

          — Соревнования — не лучшее место для веселья, — комментирует Захаревич. — Но иногда необходимо на несколько секунд сбросить напряжение — иначе можно и перегореть...

          Большой спортсмен тем и отличается от прочих, что он всегда чётко контролирует и собственные эмоции, и ситуацию.

          Если, допустим, вы случайно попали в разминочный зал и, опять же допустим, улыбка атлета адресуется именно вам, то не надо принимать её за приглашение к весёлому разговору. В это время, в каких бы отношениях вы ни были, вести себя со спортсменом нужно крайне осторожно, а лучше всего держаться от него в стороне: можно помешать, причём из самых добрых побуждений. Настройка на борьбу — дело серьёзное, потому-то спортсмены и не любят, чтобы за кулисами находились посторонние, кто бы они ни были. Там правит бал спортсмен и только он.

          Я вспоминаю эпизод на соревнованиях по художественной гимнастике. К выходу на помост готовилась экс-чемпионка мира Елена Томас. Держа гимнастическую скакалку в руках, она повернулась лицом к стене и упорно, словно в зеркало, всматривалась в матовую поверхность панели. Хотел бы я знать, что она там видела... Тренер, находившийся рядом, молча ждал. И вдруг откуда ни возьмись в зале появилась женщина-оператор из телевизионной группы. Днём раньше она в автобусе успела поговорить о том о сём с Леной Томас и, по-видимому, уже считала её лучшей подругой.

          — Ну, Лена, — на энергичном подходе громко и бесцеремонно начала она, — задай там жару, а мы за тебя поболеем...

          Кроткая и грациозная Леночка Томас, резко развернувшись, фыркнула на новоявленную подругу, словно разъярённая кошка. Операторша даже попятилась от неожиданности. И долго потом изливала мне обиду на "этих невоспитанных спортсменов". На себя попенять ей даже не пришло в голову. Знаю я и таких журналистов: они снимают фильмы о спортсменах, пишут о них очерки, а иногда даже книги, но в глубине души не принимают всерьёз ни их самих, ни их весьма нелёгкое и непростое ремесло. Отсюда — фамильярное похлопывание по плечу своего героя, порой, как можно видеть, в самый неподходящий для этого момент.

          Как ни странно, именно тяжеловесы не прочь иной раз "дёрнуть" друг друга перед стартом, сбить, так сказать, сопернику дыхание.

          Дело было, помню, на соревнованиях в Вильнюсе. Василий Алексеев, как всегда, сосредоточенно разминался на своём помосте, краем глаза наблюдая, как идут дела у соперников. В зале поговаривали, что в хорошей форме приехал достаточно известный тяжеловес с Украины Анатолий Повага. Естественно, Василий взял Повагу под особое наблюдение. По-видимому, именно под таким пристальным наблюдением Анатолий и начал понемногу "таять". К середине разминки пот катил с него уже градом. А хлопец-то был мощный, весом больше 150 кг, плечи крутые, необъятные. Секунданты не успевали промокать их полотенцем — глядь, а капли пота снова полились, словно град. Чувствуя неодолимую жажду, Повага потянулся за графином с водой. Стакан искать он не стал и запрокинул графинчик прямо в рот. Но тут над его ухом вдруг раздался ласковый басок Алексеева:

          — Не пей, голубчик! Вспотеешь!

          Анатолий Повага поперхнулся и долго обиженно кашлял вслед удалявшемуся довольному сопернику.

          Помню, что Алексеев выиграл те соревнования с мировыми рекордами. А как выступил Повага, в памяти не осталось. Скорее всего, слухи о его боевой готовности были преувеличены. Василий Иванович мог и не беспокоиться, не оттачивать на нём остроумие.

          Не секрет, что некоторые спортивные звёзды, уверовав в свой сверхталант, активно претендуют на особое положение. Даже в своей спортивной среде. Вспоминаю, как задёргал всю сборную страны своими капризами один штангист, которого, по большому счёту, и звездой-то назвать нельзя. Но в какой-то момент в его весовой категории создался дефицит высококвалифицированных атлетов. И, почувствовав себя незаменимым, штангист расправил плечи. Особенно любил он капризничать в столовой. Не проходило и обеда, чтобы от его столика не слышался хриплый возглас: "Доктор!" Врач команды привычно спешил к нашему герою, чтобы выслушать, что там у него недожарено, что пережарено и почему в столовом наборе нет чёрного молотого перца. Со временем штангист начал требовать доктора сразу, ещё даже не присев за стол, — а там что-нибудь уж найдётся для претензий...

          И однажды врач провёл эксперимент, в котором участвовала вся сборная. Стол завалили самыми разнообразными закусками: тут была и зелень, и фрукты, и разносолы, — ну птичьего молока только не хватало. Подошло время обеда.

          — Доктор! — раздался зычный голос, и в следующую минуту наш штангист, поражённый, воззрился на сказочный стол.

          Доктор смиренно стоял чуть сзади. Штангист трижды обвёл сервировку глазами — придраться было решительно не к чему. Тем не менее он себя не уронил. Обернувшись, капризник сурово спросил:

          — Па-ччиму гарчицы не полное блюдце?

          Я встречал чемпионов, которые в детстве видели очень мало радостей и не всегда ели досыта. Но со временем всё напрочь забылось, и они, набрав высоту, становились капризнее эстрадных певиц.

          Рад заверить читателя, что Исраил Арсамаков, равно как и его лучший друг Юрий Захаревич, к таковым не относятся. Когда говорят, что слава ничуть не изменила чемпиона, я всегда отношусь к подобным заявлениям с недоверием: ну как же не изменила? Человек, к которому пришла быстрая и громкая известность — а именно так и бывает в спорте — это уже совсем другой человек, и тут ничего не поделаешь. Вопрос лишь в том, насколько повлияли все эти события на характер спортивного героя. "Вас слишком испортила слава...", как пел Александр Вертинский. И немногие звёзды спорта могут перед нею устоять. Мне повезло. Мои герои, Арсамаков и Захаревич, устоять как-то смогли.

          После сверхудачного в спортивном отношении 1981 года наступил "несуразный", по определению Арсамакова, 1982 год.

          — Я очень рассчитывал, что удачно выступлю на чемпионате СССР в Днепропетровске, — рассказывает Исраил. — И что это откроет мне путь на чемпионат мира, который должен был проводиться в югославском городе Любляна. Я тренировался в Грозном и готовился прямо как одержимый: устраивал себе по четыре тренировки в день! Вернее, последняя тренировка проходила уже ночью, с 21 часа. В то время я жил на девятом этаже девятиэтажного дома. Специально для утренних и ночных занятий я приволок штангу прямо на квартиру. И работал с нею, тихонько опуская снаряд на импровизированный помост, чтобы не обрушить потолок соседям. Они, по-моему, ни о чём даже не подозревали. Контрольные испытания, которые время от времени проводил, показывали, что я выхожу на бешеные результаты, на уровне мировых рекордом. Для взрослых, разумеется.

          Но пока, не щадя живота своего, я тренировался в Грозном, в сборной СССР распространились слухи, что Арсамаков "ушёл в загул" и вообще неизвестно где находится. В роли дезинформатора выступил, как потом выяснилось, одни из руководителей республиканского спорткомитета Чечено-Ингушетии. В то время я числился на срочной воинской службе и как динамовец был прикреплён к Голицынскому пограничному училищу. Правду сказать, я бывал там нечасто. Но подобный камуфляж в ту пору был необходим даже для членов сборных Союза. И когда спортивное начальство возмутилось, оно нашло способ быстро и примерно меня наказать. Я был лишён всех привилегий и отправлен служить в воинскую часть при том же Голицынском училище.

          Всё это свалилось как снег на голову. Я уже набрал прекрасную спортивную форму, следил за собственным весом и т.д. И вдруг лишился даже обыкновенной возможности тренироваться. Об усиленном питании, точнее, о рациональном меню для действующего штангиста говорить не приходилось. Рацион мой стал как у всех солдат срочной службы. То же самое касалось и распорядка дня. Я ходил в караул, нёс дежурство. Мои спортивные проблемы и чемпионские планы никого не интересовали. Солдаты, правда, сочувствовали, помогали как могли. Но ведь их возможности ограничены.

          Поскольку я был выбит из железного режима и не мог задавать себе необходимые нагрузки, собственный вес в короткое время вырос почти до 90 кг. Конечно, я искал любые способы не растерять спортивную форму окончательно. Потому что всё ещё надеялся попасть на чемпионат страны. Наконец спортивное начальство решило, что я уже достаточно наказан, и допустило рядового Арсамакова к соревновательному помосту Днепропетровска.

          Но я, конечно, вовсе не так мечтал там выступить. Во-первых, пришлось форсированно сгонять более восьми килограммов лишнего веса. А с ним, как известно, уходит сила, совсем не лишняя для штангиста. Во-вторых, я был попросту выбит из привычной колеи. И тем не менее бешеные нагрузки, которые я вытерпел в Грозном, позволили "выстрелить" хотя бы в рывке: я установил мировой рекорд 179 кг (прежний принадлежал Юрику Варданяну).

          После этого Первий был, по сути, выброшен из большого спорта. А ведь человек с юношеских лет входил в сборные СССР, он серебряный призёр Московской Олимпиады 1980 года, неоднократный рекордсмен мира. Словом, талант, каких мало. В спорте Первий шёл напролом. Характер имел необычайно сильный. А здоровье этот характер не выдержало. Поберечь же молодого спортсмена наши функционеры не сумели или не захотели. Ну а после драмы на "Кубке Балтики" Первия списали в тираж, и никто уже не интересовался, как он живёт и жив ли вообще. Говорили, что часто уходит в загул. А вскоре Саши не стало. Я провожал его в последний путь. В то время Первий часто снился мне по ночам. Да и сейчас, случается, снятся.

          Если человека задевает чужая боль, то, значит, человек уже состоялся. Мы годами и десятилетиями отодвигали в сторону такие слова, как доброта, сочувствие, милосердие. Сейчас, правда, из пепла времён вроде бы возрождаются благотворительность и меценатство, но люди плохо верят в эти понятия — и, наверное, правильно поступают. Зато цинизм стал признаком современности, хорошим тоном. Все эти веяния, без сомнения, коснулись и спорта.

          Юрий Захаревич и другие наши чемпионы ни минуты не размышляли, когда узнали, что в небольшом шахтёрском городке под Донецком умер штангист Александр Первий.

          — Последнее время Саша никого не слушал, — вспоминает Захаревич. — Один только Витя Соц умел поставить его на место там, в Донецке. Но у Виктора своя семья, он, в конце концов, Сашке не нянька. А у того дела шли всё хуже и хуже. Результаты, понятно, упали, из сборной Первия отчислили. Он был военнослужащим, выступал за спортклуб армии — так вот его уволили и оттуда. Последнее время его судьбой никто не занимался, Саша даже работу не мог найти. Потом вроде начал учиться, но вскоре снова сорвался.

          За два дня до смерти он привёз домой телевизор — купил на последние сбережения. "Пусть, — говорил, — дети смотрят, мне уже не придётся." Словно чувствовал...

          Мы в то время были на сборах в Феодосии. Соц ночью позвонил домой, а жена ему говорит: "Первий умер!" Витька тут же сел в машину и погнал в Донецк. Утром и мы за ним вслед. Кто? Я за рулём, Ригерт и Арсамаков в салоне. Уже там, на месте, узнали, как было дело.

          Сашка выпил с какими-то двумя дружками, что всегда около спортсменов вертятся. Потом они по городу болтались, и ему вдруг стала плохо. А ведь инфаркт Первий уже перенёс и еле выкарабкался. Эти пижоны испугались, остановили такси, сунули туда парня, а сами остались. Водитель думал — пьяный и пьяный. Потом взглянул — а Первий уже не дышит...

          Друзья по сборной страны, бросив всё, примчались в Донбасс, чтобы отдать последний долг своему товарищу, у которого так сложилась судьба, чтобы по мере сил помочь его близким. Но на похоронах, рассказывали мне, не было ни одного из "закадычных друзей", окружавших последнее время экс-рекордсмена мира. В беде всегда узнаётся, кто есть кто.

          Те, кто завидует большим спортсменам, видят, как правило, лишь парадную сторону: праздничные арены и Дворцы спорта, объятия, цветы и улыбки. Гораздо меньше болельщики знают о закулисной стороне жизни своих любимцев. Тем более — о монотонной, долгой, изматывающей работе, которой нет ни края, ни конца.

          — Когда я впервые получил приглашение на тренировочный сбор в составе национальной команды страны, не было, наверное, человека счастливее меня, — вспоминает Арсамаков. — Ещё бы, тренироваться и жить рядом с великими штангистами современности под руководством лучших специалистов страны... Но через год-полтора я уже дорого дал бы, чтобы бывать на этих сборах как можно реже. Нет, в атлетах сборной я как раз не разочаровался, это замечательные люди, и они останутся в сердце, как говорится, на всю жизнь. Что же касается ведущих специалистов страны, то тут меня подстерегало большое разочарование. И больше всего насторожило то, что всех нас пытались стричь под одну гребёнку.

          Мне ведь в своё время тяжёлая атлетика тем и понравилась, что это индивидуальный вид спорта. То есть он позволяет раскрыть личность спортсмена. И при этом в принципе можно всего или многого достичь собственной головой. Что мне и пришлось делать с юношеских лет. Ибрагим Кодзоев, как я уже упоминал, со мною особо не цацкался. Тем более что он никогда не рвался на тренировочные сборы. Он, без сомнения, сыграл большую роль в моём спортивном становлении, определив, так сказать, его стратегию и тактику.

          Однако многое мне приходилось искать и домысливать самостоятельно. И это даже нравилось. Но...

          В национальной сборной такая инициатива ну никак не поощрялась. Тем более, инициатива со стороны молодого, без громких титулов спортсмена. И вообще новичкам там сразу давали понять, что всё, чем они занимались прежде — ерунда, а вот теперь-то, в сборной, начнётся настоящая работа. Но ведь спортсмен, прежде чем попасть в сборную, приложил огромные усилия, и они увенчались кое-какими успехами, победами — иначе кто бы его заметил? У штангиста, хоть и молодого, уже наметился свой почерк, своеобразие, индивидуальность. Умный специалист должен помочь развиться данным качествам, приложив для этого весь свой опыт, а вовсе не ломать сложившийся стереотип. Так я полагал — по наивности. Но действительность вскоре развеяла мои иллюзии, как дым.

          Начать с того, что сборы вскоре стали отнимать у меня, без преувеличения, почти всё время. Порой они длились по десять месяцев в году. Мне приходилось постоянно насиловать свою натуру. Дело в том, что по темпераменту я — "сова", а вовсе не "жаворонок". То есть я привык поздно ложиться спать и поздно вставать. Пик работоспособности у меня приходится на вторую половину дня, а с утра я долго "раскачиваюсь". Но кого в сборной интересовали такие детали? В семь часов тридцать минут утра дежурный как бабахнет кулаком в дверь — подъём! Я вскакиваю, как чумной, и полусонный делаю зарядку вместе со всеми. А затем такой же полусонный брожу целый день по спортбазе. Без сомнения, я выполнил бы гораздо больший объём работы, и притом качественней, если мне позволили бы придерживаться привычного режима хотя бы в некоторых деталях. Но об этом не шло и речи.

          Вот почему я гораздо охотнее готовился к соревнованиям в домашних условиях. Однако это удавалось крайне редко. Считалось, что мы, штангисты, должны постоянно находиться под присмотром. Иначе тут же растеряем все свои боевые качества. Я понимаю, что в игровых видах спорта — скажем, волейболе или футболе — такие сборы необходимы, там без сыгранности не обойтись. Но штангист — это же, если можно так выразиться, солист. Зачем же его держать всё время в хоре?

          Ибрагим Кодзоев как-то говорил мне в Грозном, что Арсамаков уставал на этих перманентных сборах не столько физически, сколько морально: солдафонская жизнь! Подъём — отбой, изредка на концерт повезут, который кто-то для тебя выбрал... Провели "мероприятие" — и снова скукотища. А ведь Исраил отдал этой жизни 10 лет! Не многие продержались в сборной такой срок. Прославленный штангист Яан Тальтс, всей душой ненавидевший любые тренировочные сборы, говорил, что год в сборной СССР надо записывать в трудовой стаж как минимум за три.

          Я с удивлением обнаружил, что в сборной страны, где должна быть собрана, как я понимаю, вся специальная информация о великих штангистах прошлого и современности, совершенно отсутствует "банк данных" об этих атлетах, — говорит Арсамаков. — Получается, что их бесценный опыт никто не обобщал и даже не фиксировал по-серьёзному. Как тренировались и выступали Юрий Власов, Леонид Жаботинский, Виктор Куренцов, Давид Ригерт и другие блестящие мастера штанги — об этом можно было узнать разве что из беллетристики. Но у этого жанра другие задачи, а я как профессионал хочу знать многие подробности, не интересующие, так сказать, "массового читателя". Это просто поразительно: при сборной страны постоянно работают какие-то научные бригады, и вообще около неё кормится немало людей. Однако никто не додумался до таких элементарных вещей. Уходят великие спортсмены, уносят с собой секреты, — но не из жадности, а оттого, что до них никому нет дела. Вот чем по большому счёту нам надо бы заниматься на этих бесконечных тренировочных сборах: изучать опыт знаменитых предшественников, учиться на их ошибках, встречаться с теми из них, кто ещё не потерял интерес к подготовке молодых атлетов. Но вместо этого для нас уготована бездумная, однообразная жизнь на различных спортбазах страны. Мы терпим её, скрипя зубами — а что делать?

          Итак, Арсамаков попал в национальную сборную семнадцатилетним юношей, который бурно прогрессировал, выигрывал юниорские чемпионаты мира и всерьёз примеривался к мировым рекордам для взрослых. Но...

          Вскоре прогресс талантливого спортсмена затормозился. Возможно, со стороны это не было заметно, ведь результаты всё-таки росли. Но вовсе не так, как хотел сам Исраил, И, во всяком случае, добиваться этих результатов он собирался совсем другими методами. Однако у руководителей сборной на сей счёт было иное мнение. А мнением спортсмена, но нашим старым добрым традициям, никто и никогда всерьёз не интересовался.

          — Я попал в сборную с великолепным природным запасом, — вспоминает Исраил. — Пропорции для средневеса у меня идеальные, вес стабильный, он ведь у меня и сейчас, в мои тридцать лет, держится, по сути, в тех же пределах — около 85 кг. Мышцы жёсткие, мощные. Нужна была только продуманная, равномерная, без мелкого форсажа работа, спланированная на много лет вперёд. Но разве у нас можно обойтись без форсажа, когда надо отчитываться перед партией и правительством о небывалом количестве завоёванных медалей, подкреплённых дождём мировых рекордов? Ради этого, без сомнения, надо идти на всё.

          Началось, выражаясь казённым языком, активное фармакологическое вмешательство. Нашего согласия никто не спрашивал. Отказ принимать таблетки расценивался как предательство национальных интересов. А таблетки эти, к примеру, перед соревнованиями "Дружба-84", что проводились соцстранами вместо Олимпиады в Лос-Анджелесе, нам приходилось глотать по полстакана в день. И попробуй выплюнуть. Увидят — прощайся с командой, с мечтами о победах на международном помосте.

          Не скажу, что все спортсмены протестовали против такой дикой "фармакологии". Кое-кто без неё попросту не мог поднимать штангу и сам прекрасно знал об этом.

          Ребята шли на риск вполне осознанно. В то время было ещё очень много фанатов, это сейчас очередь в спортивные секции поубавилась, а вариантов "выйти в люди" у молодёжи прибавилось неизмеримо. Причём, прилагая к этому гораздо меньше усилий, чем того требует большой спорт. Относиться к этому можно по-разному, но факт есть факт. Так что некоторые штангисты даже требовали себе анаболики и обижалась, если их "обносили". Это те, у которых не было природной силы, а мышцами они, как по волшебству, обрастали за месяц-другой "учебно-тренировочных сборов". Получалась дикая чехарда: яркие от природы спортсмены становились середняками, середняки вдруг вырывались вверх, как ракеты, а потом так же быстро гасли. Но чемпионских вершин за время эти полётов кто-то иногда достигал. А победителей у нас не судят.

          "Химия" испортила мне всю спортивную карьеру. Она была решительно ни к чему при моей плотной мышечной массе. Следовало только правильно дозировать нагрузки, работать над техникой движений, и прогресс был бы обеспечен. Но приходилось выступать в роли подопытного кролика. На меня плохо действуют все эти препараты, в отличие от некоторых. Так что "чудодейственность" супертаблеток — она далеко не для всех. Меня они сковывали, исчезала уверенность в работе со штангой. Силу от них, правда, ощущаешь в себе большую, но какую-то дикую: что-нибудь сломать, оторвать — это ради бога. А вот на помосте движения как бы разбиваются на части, привычной чёткой картины не получается. По крайней мере, так было у меня. Вполне возможно, что у других — как раз наоборот. Но в любом случае я убеждён: все эти анаболики и прочие, как мы говорим, "ядохимикаты" — дьявольская выдумка и средство для лентяев.

          Интересно, что Арсамаков почти слово в слово повторил слова, которые я когда-то услышал от Рудольфа Плюкфельдера.

          Как ни прискорбно писать об этом, но за довольно долгие годы общения со штангистами разных поколений я ещё ни разу не услышал от них доброго слова в адрес спортивной науки.

          ""Химия" крепко ударила меня "под дых" — со вздохом признался Плюкфельдер, — из-за неё в нашем тренерском деле появилось огромное количество временщиков-самозванцев. И многие молодые талантливые спортсмены охотно шли за ними. Особенно в те времена, когда анаболические стероиды не признавались допингом. Ещё бы: временщики обещали скорый, без особых трудов, рост результатов, а там впереди маячили рекорды, золотые чемпионские медали. Вот и бросились химичиться парни, а порою и просто мальчишки...

          Но настоящему специалисту "химия" не нужна. Она необходима лишь лентяям и дилетантам, разного рода авантюристам. Я своих спортсменов могу выводить на олимпийские высоты и без химии. Для этого, опять же, надо соображать, искать естественные пути для того, чтобы обеспечить переносимость тех же стрессовых нагрузок. Очень важно организовать, например, качественное питание, сбалансированное по белкам. Иначе и в самом деле не стоит ждать рекордных результатов. К сожалению, наши спортивные функционеры не желают по-настоящему вникать в эти проблемы. Даже на тренировочных сборах национальной команды страны рацион, по большому счёту, просто убогий. Разумеется, спортсмены не голодают, пищи вроде бы достаточно, даже много, но какого она качества! Какие продукты нашлись на складе, такая и еда. Еда как для всех — чай, не графья. А то, что спортсмен высокого класса нуждается хотя бы перед соревнованиями в высококалорийном рационе — и, кстати, деньги под это даются, — никого, похоже, не касается.

          Кстати, наши основные соперники, болгарские штангисты, уделяют огромное внимание восстановительным мерам, в том числе и рациональному питанию. Только тот, кто ни разу не брался за гриф штанги и вообще знаком со спортом лишь по телевизионным передачам, может считать всё это мелочами. Что же касается запрещённых препаратов, получивших в последнее время чуть ли не массовое распространение, то я всегда относился к ним резко отрицательно. Повторяю, это орудие лодырей. Надо решительно "расхимичивать" наш спорт, пока ещё не поздно..."

          А я подумал, что если разобраться, то "расхимичивать" нам надо не только спорт, но и всю страну...

          О том, насколько глубоко были внедрены различные химические стимуляторы в советскую спортивную систему, судить трудно: сведения, как всегда, расплывчаты, разрозненны. Никто всерьёз этой проблемой не занимался, и, несмотря на гласность, водопадом обрушившуюся на наши бедные головы, заниматься не собирается. Тем более сейчас, в эпоху развивающейся демократии, перехода к рыночным отношениям и прочих примет нашего смутного времени. Не такие проблемы ушли на задний план. А тут — подумаешь, всего лишь спортивная "химия". Для поддержания интереса к столь пикантной теме мы ещё можем тиснуть статейку о том, как дела "у них". "Советский спорт", к примеру, опубликовал 21 ноября 1991 года одну статью (полагаю, перепечатанную из какого-то западного источника, но без ссылки на него — уж больно много там специальной информации, у нас такую пока негде взять). "Грязная игра под присмотром "Штази"", так называется корреспонденция, выдержки из которой, полагаю, весьма любопытны.

          "Длительное время в спортивном мире ходили слухи о том, что ГДР использует запрещённые химические препараты для подготовки спортсменов мирового уровни. До распада ГДР говорить об этом с уверенностью было нельзя, так как отсутствовали какие-либо доказательства. После же развала ГДР журналисты откопали документы, которые содержали протоколы медицинских обследований немецких спортсменов. Вскоре некоторые из этих спортсменов показали, что их по точным научным планам с чисто немецкой педантичностью накачивали анаболическими препаратами. Допинг-программу, официально названную "поддерживающим средством", координировал Институт физкультуры и спорта в Лейпциге.

          Бонн. Август 1989 г. На европейском чемпионате по плаванию выступила Кристин Отто из ГДР, обладательница шести золотых олимпийских медалей и семи мировых рекордов, считающаяся пловчихой высочайшего класса, которая, кстати, подписала воззвание известного пловца Михаэля Гросса не принимать допинговые препараты.

          Незадолго до соревнований, а именно 7 августа, вся команда ГДР по плаванию, как обычно, проходила проверку на допинг. В анализе Отто было обнаружено недопустимое содержание анаболических средств. 9 августа с этим фактом был ознакомлен доктор Клаузинтцер, руководитель лаборатории спортивной медицины в Берлине. Повторный анализ дал тот же результат, но, несмотря на это, Отто было позволено выехать с командой в Бонн".

          Вот как оно, оказывается, было у них. Но, на мой взгляд, в статье допущена опечатка. Я имею в виду слова "...дикие западные методы под девизом "Чем больше, тем лучше...""⁶ Скорее всего, речь могла идти о "восточных" методах. Насколько я знаю, у нас, действительно, далеко не всегда наблюдалась эта самая "немецкая пунктуальность, с которой отшлифовывались предельно допустимые нормы поддерживающего средства". И если уж в сборной СССР, как рассказывает Арсамаков, таблетки глотали горстями, то можно себе представить, что творилось, да и сейчас, полагаю, творится на спортивной периферии. Где каждый честолюбивый и не отягощённый моральными обязательствами тренер может пичкать "химией" своих учеников, как бог на душу положит.

          А в общем, проблема тяжела и, без преувеличения, глобальна. В этом могут убедить мысли, которые высказал корреспонденту "Советского спорта" великий штангист шестидесятых годов и незаурядный публицист нашего времени олимпийский чемпион Юрий Власов.

          — Президентом Федерации тяжёлой атлетики СССР я стал в 1986 году, ушёл оттуда в 1989 году. Когда меня избрали, я пребывал от этих дел, в общем-то, далеко, поскольку после ухода из спорта занимался чистой литературой. Отношения с руководителями Спорткомитета СССР — Сергеем Павловым, а затем Маратом Грамовым (с ним — не сразу) были неважными, поскольку я всегда проявлял самостоятельность, категорически выступал против большого спорта, вернее, против нашей системы эксплуатации людей. Против той системы, которая забирала у людей огромные силы, а давала гроши: люди и здоровье теряют, и будущее их не обеспечено. В общем, сплошное свинство.

          Этот разговор я завёл ещё в 60-е годы, и на меня сразу же навесили ярлык антисоветчика. Началась скрытая травли. Вспоминаю, как в Доме кино на каком-то спортивном празднике показывали фильм об олимпийском движении в нашей стране. В зале сидели Сергей Павлов и другие спортивные руководители. Меня тоже пригласили. На экране проходили кадры Римской Олимпиады: победа Виктора Капитонова, Петра Болотникова. А меня там как будто и не было. И знамя сборной СССР как будто не я нёс. Даже имени моего не упомянули. Я досмотрел фильм до конца, а потом встал и ушёл. Оскорблён был до глубины души...

          Так вот, когда меня избрали председателем Федерации, я начал категорическую борьбу с применением анаболиков не только у нас, но и в международном спорте. Большую помощь оказал мне в этом деле Андрэ Карэ, президент Федерации тяжёлой атлетики Франции. Он занимал такую же позицию. И мы стали её отстаивать вместе с ним. Карэ за это поплатился тем, что лишился всех "международных" постов. Меня "уничтожить" было сложнее, меня вначале поддерживал Спорткомитет СССР. Но я тогда ещё не знал, что за моей спиной состоялся сговор с Международной Федерацией, то есть меня пообещали убрать. Тогдашний председатель Госкомспорта СССР Марат Грамов в сердцах сказал мне: "Больше вы за границу не поедете, это последняя ваша поездка".

          — Что послужило поводом для столь сурового приговора?

          — Полагаю, моё выступление по телевидению в ФРГ. Мне задали множество вопросов — о юношеском спорте, об анаболиках. Я сказал то, что думал и думаю. Считаю, что анаболики отнимают детство. Понимаю, идёт борьба за медали, когда они есть. Это и тешит тщеславие спортивных функционеров. Но применение химических препаратов извращает смысл спорта. Я убеждён в этом.

          Телевизионная программа, в которой я выступил, шла на всю Европу. И, естественно, об этом стало известно у нас. Вот с того времени я и почувствовал, что отныне поддержки у меня нет: почти все руководители Федерации тяжёлой атлетики стали моими противниками. Тем более что я решительно выступил за легализацию атлетической гимнастики, которая тогда считалась чуть ли не исчадием ада, идеологическим извращением. Пришлось в 1987 году побороться в ЦК. После этого Федерация атлетической гимнастики была создана.

          Но главное, конечно, что вызывало раздражение — мои выступления против анаболиков. Постепенно я понял, что с этим завязана вся Международная Федерация. Я сообщал тогда Грамову данные о том, что, например, некоторые её руководители (не хочу сейчас называть фамилий, дабы не было скандала) получили в ряде случаев крупные взятки за то, чтобы целые команды, не распространяясь уже об отдельных атлетах, смогли избежать антидопингового контроля. Я тогда выяснил, что на анаболиках, как на наркотиках, кормится множество людей. Кстати, за рубежом анаболики относят к наркотическим препаратам с соответствующими правовыми последствиями.

          Кончилось всё это тем, что руководители Международной Федерации, по существу, устроили надо мной суд. Они вызвали меня в Афины. Нашли и формальный повод — отказ наших спортсменов выступать в Австралии на Кубке Мира. Меня посадили в зале вместе с переводчиком. Наглухо закрыли двери. И начали, по сути дела, допрос: какое я имею право говорить об анаболиках? Почему разваливаю систему международного спорта? И прочее и прочее. Пригрозили штрафом в несколько сот тысяч долларов нашей национальной Федерации или же отстранением команды от выступлений на чемпионатах мира. Я сумел отбить все эти нападки. Но сие была лишь отсрочка, уж чересчур яростно и сплочённо меня атаковали. Со мной перестали здороваться члены Международной Федерации, чтобы не навредить себе. Я оказался для них неудобным человеком.

          Болезненность данной проблемы я прочувствовал ещё раз, когда находился в 1987 году в Кёльне, в институте физкультуры, куда меня пригласили в числе первых из наших спортсменов и тренеров. Там состоялся представительный диспут студентов-выпускников с ведущими специалистами по спорту. Я выступал четыре часа. Разговор шёл преимущественно вокруг анаболиков. Больше всего возмущало то, что мои оппоненты утверждали: результаты советских штангистов в 50-60-е годы были достигнуты тоже благодаря анаболикам, мы все якобы запачканы ими. Но я чётко могу назвать время внедрения анаболических препаратов в практику нашего тяжелоатлетического спорта — это 1968-1970 годы.

          — Два слова об истории вопроса: как к нам попали эти самые анаболики?

          — От американцев. Первым их попробовал известный метатель олимпийский чемпион Гарольд Коннолли. У него от рождения сухая рука. Уколы анаболиков ему делали с юных лет — для восстановления тканей, для поддержания тонуса. Результаты в спорте сразу подросли. Тогда он уже сознательно стал экспериментировать со стероидными препаратами и добился ощутимого прогресса. Своими "секретами" Коннолли поделился с другими метателями, через них анаболики стали распространяться, захватывая новые и новые виды спорта, в том числе и хоккей.

          Во время диспута в Кёльне я сообразил, что международный спорт от проблемы допингов никогда не отделается, если допинг-контроль будет проводиться по уже десятилетиями отработанным шаблонам, к которым спортсмены и их тренеры готовы — препараты ведь специальным образом маскируются в крови.

          Где я только не говорил об этом: в Афинах, Париже, Кёльне, Хельсинки, Гренобле... Требовал, чтобы изменили систему тестирования. И представьте: меня услышали. И на Олимпиаде в Сеуле "наказали" болгарских штангистов. Председатель Госспорта СССР Николай Русак обмолвился, что мы тогда "победили с помощью Власова". На Олимпиаде в Сеуле было проведено совершенно непривычное для тяжелоатлетов тестирование. Но это заслуга МОК, а не Международной Федерации. Болгарские тяжелоатлеты оказались не готовы к такому экзамену, и вся их команда снялась с соревнований, поскольку испугалась дальнейшей проверки.

          — А какая, вообще, сейчас, на ваш взгляд, ситуация?

          — Сложная. Многие спортсмены на Западе утверждают: я, мол, хозяин своего здоровья, что хочу, то с ним и делаю. Но здесь всегда можно возразить: если кто-то приобретёт самый современный препарат, он может оказаться по результатам впереди. Кроме того, у всех разные организмы и, соответственно, разные способности переносить стероидные препараты. На одного они действуют фантастически — мышцы растут как на дрожжах, а у другого всё "мёртво", курс проходит незаметно. Поэтому в любом случае соперничество с появлением препаратов становится неравным, неспортивным. Но, как я уже сказал, с этой проблемой трудно покончить... Мы провели в середине 80-х годов "беспрепаратный" чемпионат страны. И что же? Были показаны результаты на уровне 1964-1966 годов, то есть с современных результатов надо сбрасывать 30-40 кг — эти килограммы поднимаются за счёт "химии". Но потом всё вернулось на круги своя.

          Значит, всё упирается в умение прятать препараты при тестировании. В общем, если откровенно, то колются все, препараты принимают все. Сегодняшние результаты без такого рода восстановителей достичь невозможно. Это неоспоримо.⁷ А для спортивных бюрократов золотые медали всегда являются мерилом их работы и одновременно щитом, прикрывающим безделье и сладкую жизнь. Важны только медали, а какими путями они добыты — хоть обожрись "химией", хоть глотай раскалённые угли — это вопрос второстепенный.

          — Словом, деньги не пахнут?

          — Я пытался изменить эту систему и был ею отторгнут. Это было очень нетрудно организовать, поскольку зависти у людей всегда достаточно, а тут можно было заработать поездку за рубеж. В нашей Федерации против меня восстановили определённых людей. Тогда я взял и ушёл. Я искренне хотел сделать так, чтобы наш спорт был чистым. Однако понял, что это проблема не только нашей Федерации и всего советского спорта, но и международного масштаба. Здесь необходимо искреннее желание всех, а его в мире сейчас нет."

          Любая дьявольская выдумка берётся на вооружение в первую очередь людьми нечистоплотными. И, надо прознать, они умеют извлечь из неё максимум выгоды, проявляя невесть откуда взявшуюся изобретательность на грани изощрённости. Очень скоро спортивные чиновники разных мастей и рангов сообразили, что "химия" — это мощное орудие управления спортсменами, а не только средство для накачки мышц. С помощью этих воистину волшебных пилюль можно было творить чудеса: кого-то усиленно кормить и выводить в чемпионы, кому-то насыпать "впритрусочку", чтобы далеко не высовывался. А кому-то можно и "голову отбить", как говорят спортсмены: в нужный момент уличить в применении запрещённых препаратов и таким образом осадить атлета, чей прогресс не вписывается в сценарий спортивных стратегов. Дисквалифицировать на годик-два, чтобы другим неповадно было идти поперёк "генеральной линии" начальников.

          Так уж получилось, что всю свою сознательную спортивную жизнь штангист Арсамаков был неудобен для своих руководителей, и в первую очередь — в сборной. Исраил принадлежит к той породе людей, которые не умеют гнуться. Давление, окрик — с такими людьми эти методы бесполезны. Не удивительно, что Арсамаков раздражал тренеров, стремившихся к полноте власти — в том виде, в каком они это понимали. Вдобавок молодой штангист имел дерзость отстаивать свои взгляды на то, как надо тренироваться и поднимать штангу.

          Двух одинаковых атлетов не бывает даже в одной весовой категории, — рассуждает Исраил. — Стало быть, нельзя по одной методе готовить даже двух спортсменов, а не то что целую сборную. Очень скоро я понял, в чём заключаются преимущества положения члена национальной команды, а в чём — опасности. Преимуществ, прямо сказать, было немного: яркая спортивная форма, которую в ту пору купить было невозможно, не то что теперь, когда все базарные торговцы одеты в костюмы "Найк" и обуты в стоптанные домашние шлёпанцы; дружеское общение с отличными ребятами — вот, пожалуй, и всё.

          Опасности выглядели гораздо весомее: можно было потерять свою спортивную индивидуальность и перестать прогрессировать. Со многими так и происходило. Но я к этому времени себя уже достаточно изучил. И старался тренироваться так, как считал нужным. Я не говорил об этом вслух, ни с кем не спорил — знал, что это бесполезно и даже вредно. Но выполнял своё дело, руководствуясь самоощущениями и необходимостью. Считаю, что спортсмен может успешно прогрессировать только тогда, когда он сам уверен в правильности выбранного курса. За это спортивные руководители меня, мягко выражаясь, не жаловали.

          От себя задам вопрос: а где жалуют людей, которые смеют "своё суждение иметь?" Может быть, у вас на заводе? Или в совхозе? В проектном институте? У нас в редакции "Советского спорта" я этого, например, не заметил.

          — Я был талантливым мальчишкой, — продолжает Исраил. — А таланты наши руководители создавали сами, своими руками: накачивали парня "химией" — и вперёд! Воевать же за меня было некому: за мной не стоили такие мощные республики, как Украина, Белоруссия, Казахстан. А на уровне национальных сборных наше чечено-ингушское руководство в спортивные дела не вмешивалось. И очень часто я оказывался лишним там, где по спортивным результатам был впереди основных конкурентов. А конкурентов, по правде сказать, всегда хватало с избытком. Я ведь вступал в среднем весе. Там собирались спортсмены средних габаритов, каких большинство. И, стало быть, выбор у тренеров гораздо шире, чем, допустим, в лёгких либо тяжёлых весовых категориях. Так было всегда.

          Я восемь раз участвовал в чемпионатах СССР. Выиграл четыре золотые медали и четыре раза становился серебряным призёром. Это говорит вроде бы о стабильности атлета, не правда ли? Но я никому и ничего не доказал. Тренируюсь, как зверь, я набирал спортивную форму, чтобы достойно выступить в национальном чемпионате — а дальше, как правило, мне говорили, что можно "сливать воду": на чемпионат мира либо Европы поедут те, кто, бывало, даже не показывался на чемпионатах СССР. Сам себя я с горькой иронией называл — не вслух, конечно, — "многократным запасным".

          По опыту знаю, что многие талантливые ребята, попадая в подобную ситуацию, через год-другой "ломались": бросали штангу, устав от несправедливости и неравной борьбы с поднаторевшими в ней функционерами. Я же продержался в сборной СССР восемь лет. Часто сам себя спрашивал — зачем? Может, это был неосознанный вызов судьбе? Ведь должна же она когда-то вознаграждать человека за труд н упорство? Жаль только, что силы и нервы приходилось тратить не на спортивном помосте, а в этой борьбе, — борьбе без правил и без арбитров.

          В 1984 году мы готовились к Олимпийским играм в Лос-Анджелесе. Дело было поставлено на солидную ногу — предстояло выступать в Америке, не где-нибудь! Сборная штангистов, по-моему, лидировала среди других команд в плане моральной и политической готовности: нам каждую неделю читали лекцию о международном положении, проводили два политзанятия, по вечерам обязательно происходил просмотр телевизионной программы "Время"...

          Словом, мы были подкованы уже и по-летнему, и на шипы, как говорят конники, когда вдруг выяснилось, что советские спортсмены принимать участие в Олимпиаде за океаном не будут. Мол, политику Соединённые Штаты ведут какую-то не такую, недружественную по отношению к СССР и особенно к его спортсменам. Которых, правда, никто не спрашивал, что они обо всём этом думают.

          Любому здравомыслящему человеку было совершенно ясно, что кто-то из высшего руководства Советского Союза решил посчитаться с американцами за бойкот Олимпиады 1980 года в Москве. Наверное, бойкот той Олимпиады со стороны Америки был не самым умным шагом. Но зачем же на чужую глупость отвечать своей глупостью? Мы ведь столько лет твердили миру, что спорт — вне политики...

          Все наши спортсмены были буквально в шоке, особенно "возрастные", которые понимали, что до следующих Олимпийских игр может уже и не хватить пороха. Поскрипели все мы зубами — а что можно ещё сделать? До времён плюрализма мнений было ещё далеко.

          Как бы в утешение для всех сборных соцлагеря, бойкотировавших Олимпиаду в Лос-Анджелесе (из солидарности с советской командой, разумеется), было решено провести нечто вроде собственных Игр под названием "Дружба-84". Об этом спортивном уродце сейчас все давно забыли,⁸ а тогда ажиотаж нагнетался не на шутку: объявили, что вознаграждение победителям не уступит олимпийским гонорарам (в наших масштабах, разумеется). Как будто наше убогое вознаграждение можно приравнять к титулу олимпийского чемпиона! Всерьёз сравнивались результаты, показанные "здесь" и "там", за океаном. И восторгу не было предела, если "здесь" они оказывались выше. Штангисты, разумеется, дали сто очков форы тем атлетам, что поднимали штангу в Лос-Анджелесе. Иначе и быть не могло, ведь почти все сильнейшие сосредоточены у нас да в сборной Болгарии. Вот их-то и ограбили наши стратеги-политики. Зато типа напакостили американцам.

          Сборная СССР по тяжёлой атлетике выступала на "Дружбе-84" в Болгарии. Без меня, разумеется. Между тем накануне соревнований я был в прекрасной спортивной форме. На очередной прикидке легко вырвал 185 кг и толкнул 235 кг.⁹ В то время я перешёл эксперимента ради в полутяжёлую весовую категория — 90 кг. Тренеры знали, что на соревнованиях я, как правило, добавляю минимум 5 кг к тренировочным результатам. То есть можно было рассчитывать на мировые рекорды. Но... Как всегда, в последний момент я оказался лишним при комплектации сборной и остался дома.

          — Мы предоставим тебе возможность выступить немного позже, на международном турнире в той же Болгарии, — сказал мне главный тренер сборной Александр Прилепин.

          Утешение было, конечно, слабым. Но я очень рассчитывал, что, выступив на этом турнире "на всю катушку", докажу всем свою силу. Однако наш дальновидный тренер предусмотрел и этот случай. После турнира "Дружба-84" он заглянул на тренировочную базу в Подольск, где я готовился к большим делам. По-видимому, Прилепин что-то прослышал о моих дерзновенных замыслах насчёт мировых рекордов. А они вовсе не входили в его планы: ведь далеко не все штангисты блеснули на "Дружбе-84", а главный тренер не хотел, чтобы кто-нибудь из спортивного начальства упрекнул его: мол, что же ты бойцов в обозе держишь? Почему Арсамаков не попал в основной состав, коли он в такой блестящей форме?

          Прилепин пришёл на мою тренировку. Убедился, что я действительно способен "наломать дров" на помосте. И, отозвав меня затем в сторону, дал почти отеческое напутствие на международный турнир.

          — Ладно, езжай в Болгарию. Но если ты там установишь хоть один мировой рекорд — закопаем!

          Кратко и ясно, правда? А главное, я знал, что со мною не шутят.

          Что прикажете делать? Разве что, как говорил Маяковский, "наступить на горло собственной песне". На том турнире я поднял в рывке 192,5 кг — но фиксировать не стал, не было смысла. И в толчке 235 кг были уже наверху, но я, опять же, сознательно бросил снаряд за голову — зачем лишний раз испытывать крепость суставов, если высокие результаты сегодня никому не нужны? А ведь вполне реальны были мировые достижения и в толчке, и в сумме двоеборья. Но устанавливать их, как видите, дозволено не всем.

          А вскоре у меня состоялся ещё один душевный разговор с главным наставником сборной СССР.

          — Не кажется ли тебе, Арсамаков, — начал Прилепин, — что ты уже исчерпал свой потенциал? Не пора ли тебе переходить на тренерскую работу?

          Я остолбенел. В ту пору мне было всего 22 года. Я вполне реально планировал мировые рекорды. Совсем недавно меня не включили в сборную по причине молодости. И вдруг выясняется, что Арсамаков уже слишком стар! Получив, грубо говоря, удар пыльным мешком по голове, я немного пришёл в себя и попытался протестовать. Прилепин в ответ сказал, что он мне даже в чём-то сочувствует.

          — Тебя не взяли на "Дружбу-84", я понимаю твоё несчастье, — начал он миролюбивым тоном. Но закончил довольно неожиданно:

          — А не захочешь уходить из спорта добровольно — уберём сами.

          Тут уж я не выдержал.

          — То, что вы называете несчастьем — это просто неудача! — ответил я. — И я её переживу. Ничего, не в первый раз. А из спорта я уйду так: или сам сломаюсь на помосте, или вам придётся придумать какую-то крупную провокацию. Но предупреждаю, что сопротивляться я буду до конца. Понимаю, что при вашем руководстве путь на международный помост для меня закрыт. Но, возможно, я когда-нибудь ещё пригожусь сборной. Ведь времена меняются.

          Прошло несколько месяцев, и Александр Прилепин был снят с поста главного тренера сборной СССР по тяжёлой атлетике. Вовсе не за волюнтаризм, нет. Просто два наших звёздных чемпиона совершили крупный проступок.¹⁰ Дело получило международный резонанс. И хотя главный тренер не побуждал спортсменов к сомнительным действиям и, скорее всего, даже не подозревал о них — но пострадал больше всех именно он.

          Кто-то из высшего спортивного начальства, очевидно, должен был отчитаться "на ковре" о принятых по этому конфузному случаю мерах. И этот "кто-то", как сие у нас принято, принёс в жертву человека, который его, в общем-то, устраивал по всем параметрам. Но своя шкура всё-таки дороже. Картина привычная: тренеру не жалко спортсмена, а функционеру ничего не стоит "убрать" тренера... Я не злорадствовал по этому поводу. Напротив, в душе затеплилась надежда, что при новом наставнике сборной мои дела пойдут на лад.

          На состоявшемся вскоре чемпионате СССР в Волгограде Исраил выступил здорово: выиграл, так сказать, "ввиду явного преимущества" и стал первым номером от сборной страну для поездки на чемпионат мира в Швецию. Да только Арсамаков не попал на этот чемпионат, хотя был, по общему признанию, сильнее всех своих конкурентов. Почему так получилось, я расскажу чуть ниже.

          Давид Ригерт сообщил мне в Волгограде любопытную вещь: о том, что он, Ригерт, рассматривается как кандидат на пост главного тренера сборной СССР, он сам впервые услышал весной на "Кубке Дружбы", международном турнире, который проходил в Ереване. И как вы, читатель, думаете, от кого? От болгарских штангистов!

          — Они мне так и предсказали: летом ты станешь главным тренером! — смеялся Ригерт. — Болгары всегда всё знают раньше нас!

          А что я говорил?

          Кстати, Арсамаков выиграл и тот престижный турнир в Ереване. Так что сезон 1985 года он начинал, как можно видеть, с самыми серьёзными намерениями.

          Интересно было следить в те дни за Ригертом. Никогда прежде я не видел его столь озабоченным. В кресле сидел, даже голову руками обхватив — чтобы мысли, видно, не разбегались.

          — О чём задумался? — спросил я.

          — Да вот прикидываю так и этак состав сборной. Голова кру́гом идёт...

          — А ты возьми тетрадь и ручку. Сразу станет легче думать, — посоветовал я, помня старую заповедь, что литератор мыслит с пером в руке. Другим это тоже не лишнее.

          Но я прекрасно знал и другое: великие спортсмены не любят прямых подсказок, от кого они ни исходили бы, даже от родного тренера. Давид кивнул, но с места не сдвинулся. Правда, через день я увидел у него в руках какой-то блокнот. Правильно, начальник всё должен "брать на карандаш".

          — Вчера ко мне подошёл Прилепин, — как-то раз сообщил мне Давид. — Он здесь, в Волгограде. Кажется, с московскими штангистами. Поздравил с назначением. Вид у него, признаться, неважный. Чувствуется, что сильно переживает отставку. Я, говорит, не знаю, будешь ли ты меня слушать, но хочу дать тебе совет: в первую очередь убери, если хочешь нормально работать, руководителя комплексной научной группы при сборной.¹¹ 

          — Конечно, — ответил тогда Давид, — я буду тебя слушать, не отвернусь. И вообще я хотел о многом с тобой поговорить, очень о многом.

          — Правда? — не поверил Прилепин.

          Но в Волгограде, насколько я знаю, они больше не встречались. Давид закрутился в новых хлопотах, а бывший главный тренер, видимо, постеснялся о себе напоминать. Через полтора месяца Александр Прилепин умер от инсульта. Событие это не получило никакого резонанса в официальных спортивных кругах. Не было даже традиционного некролога в газете "Советский спорт". Эти некрологи, кстати, проходили тщательный отбор в Спорткомитете СССР, и далеко не каждый покойник удостоивался чести: одни только заслуженные мастера спорта и заслуженные тренеры СССР. А кто такой Прилепин? Ну, подумаешь, пять лет возглавлял сборную и носил звание заслуженного тренера страны. Так ведь звание же это с него сняли, с должности выгнали — о чём говорить?

          А жизнь между тем шла своим чередом. Давид Ригерт понемногу набирался опыта, осваивался на новом посту. Между прочим, именно он одним из первых заметил оригинальные способности психотерапевта Анатолия Кашпировского. Это сейчас Кашпировского знают все, а тогда он был мало кому известен. Ригерт привлёк его к работе со сборной СССР, и Кашпировский охотно согласился. Он признавался мне, что Давид был его спортивным кумиром, что у него, бывало, дух захватывало, когда Ригерт выходил на помост, что в его альбоме хранятся фотографии, где изумительная фигура Давида пышет красотой и мощью...

          Словом, на темы тяжёлой атлетики Анатолий Михайлович говорил более чем охотно. Сам он, между прочим, в своё время был неплохим штангистом. Признавался, что до сих пор его любимый запах — это запах зала тяжёлой атлетики с его растирками и магнезией, и предвкушение радости здорового, сильного тела. Кашпировский рассказывал, что, бывало, читал свои лекции... в спортивной узенькой маечке.

          — Представляете, люди настраивались послушать хилого учёного-психолога, а перед ними почему-то появлялся загорелый мускулистый крепыш...

          Мы познакомились с Кашпировским на той самой знаменитой спортбазе под Подольском, которая благословлена и проклята целыми поколениями наших штангистов. Давид Ригерт проводил очередные тренировочные сборы, Кашпировский ему помогал.

          Как раз в то время в издательстве "Молодая гвардия" вышла книжка Ригерта "Благородный металл", которую я, как принято говорить, помогал ему писать. В те времена в издательствах считалось за правило, чтобы чемпион сам повествовал о своём спортивном пути — почему-то казалось, что так читателю будет интереснее. Я в этом сомневался, но переубедить издательских начальников не удавалось. Так что если оглянуться на нашу спортивную историю, то обнаружится, что все великие спортсмены и тренеры по совместительству ещё и литераторы. Книжку-другую, по крайней мере, каждый из них написать в состоянии. Впрочем, иногда где-нибудь (не на обложке, конечно) мелким шрифтом значится: "Литературная запись Александра Скляренко" или кого-нибудь ещё. Но чаще обходилось и без этого. У каждой эпохи — свои причуды. Тогда нам, спортивным беллетристам, такие "литературные приёмы" не нравились, мы предпочли бы писать о своих героях сами. Но сейчас эти времена вспоминаешь как золотой век: ведь нынче спортивная литература может прорваться на наш диковатый "коммерческий" прилавок разве что чудом... У каждого времени — свои герои. Но неужели герои нашего времени — одни только сыщики и секс-бомбы?

          Однако я немного отвлёкся. Итак, книжка "Благородный металл" весной 1986 года была горячей новостью. Кашпировский сказал, что прочёл её с интересом. Он, испросив разрешения, сделал мне целую серию замечаний, довольно метких и небесполезных. Чувствовалось, что человек действительно читал не пустыми глазами. И в конце нашей беседы доктор неожиданно предложил мне написать примерно такую же документальную повесть, но только о нём самом.

          — Но я ведь ничего не понимаю в медицине, — растерялся я. — Со спортом, можно сказать, связан всю жизнь и, надеюсь, худо-бедно в нём ориентируюсь, а тут...

          Анатолий Михайлович, по-моему, немного обиделся и больше к этой теме не возвращался.

          Ну а второй раз мы встретились с Кашпировским уже в моей квартире: он — на экране телевизора, я — на диване. Журналисты, наверное, тогда записывались к нему в очередь. В каких-то интервью всерьёз добивались ответа: не бог ли он? Это же на какую волну популярности можно было мне взлететь со своим литературным героем, — даже подумать страшно!

          — Ты, как всегда, в своём амплуа! — корил меня один из друзей, узнавший всю историю. — Сначала откажешься, а потом думаешь, что же именно тебе предлагали...

          Но нельзя, как говорил Козьма Прутков, объять необъятное. Приведу отрывок из интервью, которое Кашпировский однажды дал корреспонденту "Советского спорта".

          — Вам доводилось применить свой опыт психотерапевта в большом спорте. Мне кажется, для человека вашей профессии здесь неоглядное поле деятельности...

          — К сожалению, это только кажется. Культура наших тренеров, спортивных руководителей и самих спортсменов ещё не позволяет им оценить возможность и роль психотерапевта в той или иной команде. Мне часто в вашей же газете приходится читать как некие победные реляции заметки о том, что та или иная команда изгнала из своих рядов психолога. Чем же здесь гордиться? Только бескультурием.

          У меня есть опыт работы со сборной тяжелоатлетов. Мы быстро нашли общий язык с Давидом Ригертом — он в то время был её старшим тренером, — и со спортсменами. Например, мне тогда удалось снять проблему сна. Я приходил поздно вечером к Юрику Саркисяну, которого частенько мучила бессонница. Жест, взгляд, и Юрик вырубался до самого утра. Причём утром я заставал его в той же позе, что и оставлял накануне. Он просыпался свежим, бодрым, с восстановленными силами.

          — Вам была интересна эта работа?

          — В какой-то степени, да. Тяжелоатлеты ранга сборной СССР очень незаурядные люди. Проникнуть в душевный мир каждого из них, помочь в нужный момент отключиться от всего земного — не слышать разговоров, шума зала — перед тобой только металлическая глыба — это и сложно, и интересно.

          У многих из них, кстати, были свои приёмы отключения и концентрации. Скажем, я всегда с удовольствием наблюдал за Юрием Захаревичем, на мой взгляд, одним из самых талантливых людей в нашей тяжёлой атлетике. Он умел удивительным образом экономить энергию, расслабляться и собираться. Ведь в конечном счёте устают не мышцы, а клетки мозга.

          Так вот, Юрий приходит на тренировку — реплики, смешки, что-то вроде клоунады: то вдруг он валится куда-то со штангой, то придумает ещё что-нибудь.

          А бывают моменты, когда на тренировке нужно идти на рекордный вес. По традиции, в зале все бросают работу, наступает тишина... Захаревич идёт к помосту, эдак подволакивая ногу. Типа инвалид. Все — в хохот. Но вот Захаревич берётся за гриф, вроде серьёзно настраивается. Все вновь замирают. И в этот момент Юрий поднимает голову и высовывает язык... И потом, освобождённый от раздумий, свеженький — хлоп... То есть он нашёл индивидуальную линию поведения, которая позволяет и расслабляться, и отключаться, и концентрировать внимание. Разумеется, работать с такими спортсменами психотерапевту очень интересно. Я учился у этих ребят. В принципе, человек должен постоянно учиться. Это, кстати, тоже одна из моих твёрдых установок. Никакой опыт не должен проходить даром. И никаким опытом нельзя пренебрегать."

          У Арсамакова, как всегда, свой взгляд на вещи.

          — Без сомнения, Кашпировский — хороший человек и настоящий специалист своего дела, — говорил мне Исраил. — Чувствовалось, что он болеет за штангистов, хочет нам добра, то есть хочет побыстрее помочь вывести нас на высокие результаты. Нагрузки в то время в сборной резко возросли, мы с трудом с ними справлялись. И Кашпировский должен был обеспечить быстрое восстановление спортсменов.

          Но ведь, прости за банальное сравнение, спортсмен высокого класса — это хорошо отлаженная машина. Отлаженная годами тренировок и десятками соревнований. Вторгаться в неё, даже с самыми благими намерениями, вряд ли целесообразно. Ведь если спортсмен привыкает к воздействию постороннего человека, он поневоле начинает на него надеяться. То есть он уже несвободен, он к кому-то привязан. А разве к каждому штангисту можно прикрепить психотерапевта? Мы соревнуемся сами, особенно на крупнейших турнирах, за рубежом. И никакие эксперименты здесь недопустимы.

          Я, кстати, понял это поздновато. Увлёкся сеансами Кашпировского, но на пользу всё это мне не пошло.

          Я спросил у Исраила, как вёл себя в той ситуации Захаревич.

          — Юрка со стороны наблюдал за всеми опытами, — ответил Исраил. — Один раз, правда, его заманили на сеанс Кашпировского, так он весь вечер потом в потолок глядел. А меня, признаться, любопытство подвело: скучно же на сборах, спасу нет!

          Замечу, что Захаревич выступил во Франции в свою силу, завоевал золотую медаль. Я же говорю, что Юра только с виду прост...

          Кстати, именно Кашпировский обращал моё внимание на то, что Ригерт, пожалуй, слишком уж либерален со своими "сборниками", вплоть до того, что в его комнату в гостинице они могут вваливаться уже без стука. Сам-то Давид никогда на такие мелочи внимания не обращал. Когда он был прославленным спортсменом, дверь его номера никогда не запиралась — заходи, кому не лень. Но ведь то, что годится для спортсмена, не всегда подходит для главного тренера. Давид Адамович понял это слишком поздно. Что сделаешь, спортсмен ещё крепко сидел в нём. Порой главный тренер сборной, сбросив рубашку, хватался за гриф штанги в тренировочном зале, чтобы показать атлету, как нужно правильно поднимать вес. Но штанга, увы, не всегда покорялась — без разминки, да и время берёт своё, и тогда парни перемигивались за спиной Ригерта. Впрочем, такие вполне объяснимые слабости молодому тренеру простили бы, если наша сборная вновь стала бы победоносной.

          Но чудес не бывает, и в большом спорте тоже. А функционеры их требовали. Им надоели регулярные поражения нашей сборной от болгарской дружины, их оскорблял скромный урожай из двух-трёх золотых медалей, которые команда Давида привозила с мировых и европейских чемпионатов: мы привыкли к золотым россыпям.

          Ведь на медали у советских спортивных чиновников также существовал определённый план: мы все жили в плановом государстве. Ригерт этот план регулярно срывал. И, чудак-человек, даже не обещал, что в ближайшее время мы вновь всех победим!

          — Я не могу сулить пять золотых медалей, которые от меня требовали, если реально вижу максимум три, — говорил мне Давид. — Повезёт, соперник окажется слабее — дело другое. Но везение я не планирую. И вообще, что это за глупость такая — план на победы? Я предпочитал даже занизить наши возможности, и это очень не нравилось руководителям — меня обвиняли в "деморализации", в неспособности вдохновить команду на спортивный подвиг. Но ведь, как пел Высоцкий, "воля — волей, если сил невпроворот..." А если их маловато, то к чему пускаться в авантюры?

          Да, в новой должности Давиду Ригерту много чего не хватало. Например, той же житейской мудрости. А также умения прислушаться к чужому мнению — это, кстати, типично чемпионская черта, от неё излечиваются не вдруг. А чего-то, пожалуй, было даже в избытке, — например эмоциональности, которая так нравилась всем на помосте, но только вредила в деловых кабинетах. Однако правда и то, что некоторые опытные профессиональные спортработники, из тех, что, по выражению Плюкфельдера, годами разваливали тяжёлую атлетику, видя ошибки нового тренера, радостно потирали руки — мы же, мол, говорили, что он туда погонит! А при случае они с удовольствием втыкали палки в колёса и без того разболтанной телеги.

          — Я отдыхаю душой только с ребятами в спортзале, — признавался мне в ту пору Давид. — Трудно работать в постоянном напряжении. Ощущение такое, будто тебя в любой момент ударят в спину.

          После очередного скромного выступления на чемпионате Европы во Франции в 1987 году Ригерта в очередной раз вызвали на ковёр. И накачка, и завышенные требования начальства ему уже изрядно надоели. Давид опять не стал ничего обещать в ближайшем будущем. И этим самым, как он выразился, "убрал перед собой щит". Его вновь обвинили во всех грехах, и тогда молодой тренер, возможно и сгоряча, подал заявление об уходе. Отставку приняли более чем охотно.

          Гораздо позже, когда мы с Давидом анализировали причины его неудачного дебюта в качестве главного тренера сборной СССР, он сказал мне, что в то время не обо всём можно было говорить даже с друзьями.

          — Я принял сборную в такой период, когда не на шутку началась борьба с употреблением анаболиков, — рассказывал Давид. — То есть это я так думал, что она ведётся у нас не на шутку. И начал "душить" своих ребят, и наломал, как водится, дров. Как это всегда бывает, если в ходу двойная мораль, а ты не посвящён во все тонкости игры. В глаза мне говорили — мол, правильно делаешь, Давид, надо искоренять это зло! Но на деле требовали, чтобы мы завоевали золотых медалей не меньше, чем прежде, когда контроль проводился, мягко выражаясь, не строго. Как можно было это совместить, никого не интересовало. От меня ждали, что я, делая вид, будто всерьёз вступил в борьбу с "химией", на самом деле начну "шпиговать" своих ребят на свой страх и риск — и обеспечу победу на очередном чемпионате мира.

          Кроме того, кое-какие дела происходили за моей спиной. В 1985 году на чемпионат мира в Швецию, если по справедливости, должен был ехать Исраил Арсамаков. Он выиграл "Кубок Дружбы" в Ереване, чемпионат СССР в Волгограде, а тренировочные результаты показывал такие, что они позволяли рассчитывать на чемпионский титул в Швеции. Короче говоря, Исраил был явно сильнее остальных претендентов на место в команде в среднем весе. Юрик Варданян тогда присутствовал на сборах, но его тренировочные результаты уступали тем, что показывал Арсамаков. Кроме того, Варданян не выступал на чемпионате страны в Волгограде. Но вскоре началась закулисная борьба. Штангисты сборной были подвергнуты анаболическому контролю. Его результаты стали для меня неожиданными: Арсамаков был уличён в употреблении запрещённых препаратов, а Варданян оказался "чистым". Я был уверен, что всё обстоит как раз наоборот. По крайней мере, результат анализа проб Варданяна я знал — там был дикий анаболический фон. Однако спорткомитетское начальство настояло на том, чтобы сборную на чемпионате представлял именно Варданян. Я пытался воевать, но ничего не смог сделать. Сильно подозревал в необъективности комплексную научную бригаду сборной. Да, я так и не убрал вовремя её руководителя, как советовал Прилепин. И поплатился за это, причём не только в том случае. Этот руководитель и потом наделал команде немало пакостей.

          — Комплексная научная группа — это всё-таки пешки, — объяснял мне позже Арсамаков. — Без сомнения, в этой истории ведущую роль играли более крупные фигуры. На сей раз я получил действительно страшный удар, от которого долго не мог прийти в себя. К цели, к чемпионату мира, я шёл чётко, как никогда. Чувствовал себя прекрасно, настроение было боевым. Словом, я не сомневался, что в Швеции не опозорюсь. Не взяли на чемпионат Европы — ладно. Я спросил тренеров сборной: мол, сколько нужно мне поднять в Волгограде, чтобы прорваться на "мир"? Мне ответили: на 10 кг больше победителя европейского чемпионата. Хорошо. Анатолий Храпатый показал в сумме двоеборья в Польше 380 кг. Я в Волгограде сделал 390 кг. Ну что ещё надо людям?

          А каким-то людям надо было любыми путями протолкнуть в сборную Варданяна. Почему — этого я не знаю, хотя соображения у меня, конечно, имеются. Но нет доказательств. Итак, в сборную приехал Анатолий Сандалов, гостренер Спорткомитета СССР по тяжёлой атлетике. Он в наших делах фигура ключевая. В его присутствии у нас взяли пробы на анабол-контроль. Но пробирки никто не опечатывал, их просто заклеивали пластырем, на котором надписывалась фамилия спортсмена. Это меня насторожило — но не будешь же указывать своему начальству, как надо проводить пробы? Я подвоха не ждал. И что же? Через некоторое время опять приехал Сандалов и объявил: результаты анализа показали, что Арсамаков употреблял анаболические стероиды. А потому на чемпионат мира поедет Юрик Варданян.

          Но я-то прекрасно знал, что весь сезон готовился без всякой химии. Думаю, никто эти анализы и не проводил. Просто воспользовались таким приёмом, чтобы "отцепить" Арсамакова, а там поди докажи...

          Обида на такую наглую провокацию жгла сердце. Я всё-таки попытался добиться справедливости. Сказал Сандалову, что, по-видимому, произошла какая-то ошибка, и я хочу срочно сдать анализы повторно.

          — Пожалуйста! — был ответ. — Можешь сам сдавать анализы, можешь сам ехать в Швецию. Мы твоими делами заниматься не намерены.

          В ночь, когда сборная уезжала на чемпионат мира, я лежал и кусал одеяло. В таком состоянии я не был ещё ни разу и жизни.

          Потом я серьёзно поговорил с Ригертом. Он объяснил мне, что, действительно, вся эта "подмена" происходила за его спиной. На это я сказал, что он, в конце концов, всё-таки главный тренер сборной страны. А я всего лишь спортсмен. И я не должен бегать по кабинетам чиновников, чтобы отстаивать свои права. Тем более что прорваться в эти кабинеты не так-то просто: я не в Москве, а на базе, в Подольске, и моё дело — тренироваться и выступать. А главный тренер должен защищать наши интересы перед кем угодно. Или я неправ?

          Давид согласился, что я прав. Тем более что мы, то есть Захаревич, Храпатый и другие штангисты, ему и в самом деле немало помогали в становлении сборной. И, случалось, прикрывали своего "главного", когда на него переключался гнев спортивного начальства. Помню, одни "шеф", явившись к нам на сбор с очень решительными намерениями "сделать оргвыводы по Давиду Ригерту", уехал от нас чуть ли не растроганным до слёз: он никак не ожидал такого единодушия между главным тренером и его довольно отчаянной командой...

          Но случалось, конечно, что Давид мог по неопытности и дров наломать. Я уже рассказывал о его "психотерапевтических" опытах, — на мой взгляд, совершенно неудачных. Порой Ригерт принимал скоропалительные решения, в которых с трудом просматривалась логика. В той же борьбе с применением анаболиков было много шума, но мало чёткости и последовательности. Кто-то под этот шумок продолжал "шпиговаться" как ни в чём не бывало, а кому-то вдруг доставалось на орехи. Помню, как Давид совершенно неожиданно для всех отстранил от участия в чемпионате СССР группу штангистов, и в том числе моего земляка Руслана Балаева. Отстранил "по подозрению в употреблении стимуляторов". Но ведь подозрения — не аргумент в серьёзных делах. Я тоже подозревал, что кое-кто из моих соперников изрядно "засален", как мы говорим. Однако же они были допущены к старту без всякой проверки. А Балаев, который запросто мог выиграть чемпионат страны и, вполне возможно, удачно выступить на европейском чемпионате — он сидел в зале, как зритель.

          Да, я хорошо помню, что Руслан Балаев сидел в зрительном зале волгоградского Дворца спорта с тёмным от обиды лицом. Ещё бы — получить такой удар! Ведь в те годы Балаев был на подъёме. Вспоминаю, как блестяще он выиграл юбилейный Кубок СССР в Ленинграде в 1985 году. В весовой категории 100 кг соперники подобрались тогда более чем серьёзные, в их числе был чемпион и рекордсмен мира Павел Кузнецов из Владимира.

          — Штангист акцентированный, мощный. От груди толкает великолепно. Недавно он перенёс операцию на колене, однако ты видел, как он азартно выступал? Характер настоящего спортсмена!

          Вспоминаю, как убедительно выиграл Балаев и турнир штангистов на Играх Доброй Воли, которые проводились в 1986 году в Москве. Ажиотаж вокруг этих соревнований был страшный — вплоть до того, что особые службы какими-то "спецсредствами" разгоняли облака над стадионом в Лужниках: чтобы неожиданный дождь не помешал торжественному открытию Игр. Кто присутствовал, помнит — театрализованное шоу на стадионе по своему размаху было сродни олимпийскому! Но, главное, Игры действительно удались, на всех спортивных аренах Москвы кипела яростная борьба. И на помостах во Дворце спорта "Измайлово" в том числе. Руслан Балаев, выступая в категории 100 кг, сумел опередить румынского спортсмена Нику Влада. Этого, признаться, не многие ожидали. Ведь Влад — олимпийский чемпион, он в те годы считался одним из самых стабильных и техничных штангистов мира.

          Балаев прекрасно смотрелся на помосте — стройный, красивый парень, отчаянный боец. Но его карьера в спорте продолжалась, увы, недолго. Может, замучили травмы. А скорее всего, просто надоело отстаивать справедливость. Не каждый ведь способен годами долбить каменную стену, как это делал Исраил Арсамаков.

          — Похоже, что наш с Давидом разговор не прошёл даром, — продолжает Исраил. — Ригерт выдвинул для некоторых штангистов, привыкших к "зелёной улице", жёсткое требование: непременно выступать в национальном чемпионате. По итогам этих соревнований, мол, будет отбираться команда для чемпионатов Европы, мира и крупнейших международных турниров. Варданян это требование проигнорировал и по своей привычке на очередной чемпионат СССР не явился. А я его выиграл и наконец-то с лёгкой душой, как победитель национального первенства, отправился в составе сборной на чемпионат Европы в ГДР.

          Он проводился в небольшом, но очень спортивном городке Карл-Маркс-Штадт. Не могу сказать, что я так уж сильно волновался или что было очень тяжело на помосте. Наши внутренние чемпионаты проходят порой в гораздо более острой и интересной борьбе. Особенно от среднего веса и выше. Основным моим соперником был болгарин Асен Златев, опытный боец, серебряный призёр Олимпийских игр 1980 года в Москве.

          Эти соревнования были не совсем обычными: по "джентльменскому соглашению" между Спорткомитетом СССР и департаментом спорта Болгарии в то время был объявлен "мораторий" на употребление анаболиков среди участников национальных сборных наших стран. Команда штангистов СССР приехала в Германию абсолютно чистой. Болгарская, судя по слабым результатам, тоже. И выступила она неудачно. Например, мой соперник Златев был совсем непохож на себя. А других сильных конкурентов в среднем весе не обнаружилось. Вот я и стал чемпионом Европы 1986 года. Что ни говорите, это было приятно. Я рассчитывал на такой же успех и на чемпионате мира, который проводился осенью в Болгарии. Но, по-видимому, после неудачного выступления сборной этой страны в Германии (а высокое начальство НРБ ревниво подсчитывало медали штангистов, относясь к ним, как к национальному достоянию) в Болгарии кто-то сделал решительные выводы насчёт всех этих джентльменских мораториев. Мы посмотрели на внешний вид болгарских атлетов, на их тренировочные результаты и поняли, что шансов у нас нет. Я занял второе место, пропустив вперёд того же Златева.

          Ну а потом наступил тот самый "чёрный" для Арсамакова 1987 год, когда после безумных перегрузок и нескольких неудачных выступлений он был объявлен "выжатым лимоном".

          После отставки Давида Ригерта сборную СССР по тяжёлой атлетике принял Алексей Медведев. Он, как говорится, человек, который сам себя сделал. Кадровый рабочий, Медведев ещё подростком увлёкся "железной игрой" — в те годы в паспорт начинающим спортсменам не заглядывали. Прошёл путь от новичка до двукратного чемпиона мира, не имея, заметьте, блестящих природных данных. На упорстве, на честолюбии, через чёрный труд. В начале семидесятых годов Медведев тренировал сборную страны. Многим нравилась его манера тренера-демократа, готового выслушать мнение любого "рабочего" тренера, не подгонявшего спортсмена под модные схемы и т.д.

          Но не стоит забывать и о том, что именно под руководством Медведева наша сборная, составленная из блестящих мастеров и не имевшая равных себе в мире, потерпела катастрофическое поражение на Олимпийских играх 1972 года в Мюнхене. Я полагаю, Алексей Сидорович до сих пор ищет причину этого необъяснимого, с точки зрения логики, провала.

          И вот Медведев вновь принял национальную сборную — вроде как временно, оставив за собой кафедру в институте. За дело он принялся горячо, ибо работать Алексей Сидорович умеет. Пока ребята и их тренеры ещё досматривали в номерах спортбазы зоревые сладкие сны, главный уже сидел за письменным столом, обложенный длиннющими графиками тренировок. Алексей Сидорович решил-таки провести ревизию хотя бы в верхних этажах огромного запущенного хозяйства, которое называют отечественной тяжёлой атлетикой. Он взял под строгий контроль около сотни спортсменов, имевших шансы рано или поздно попасть в национальную сборную страны. И вызвал на тренировочные сборы не один состав, боевой и проверенный, а сразу три! Это было неудобно с любой стороны: на всех ложилась тройная нагрузка; кое-кто, не привыкший тесниться, протестовал... Но постепенно все начали понимать, что главный тренер не из-за блажи своей, а только ради пользы дела пошёл на такие жертвы. А то и на конфликты со своим руководством: новое, да если оно ещё связано с дополнительными хлопотами, как правило, встречается в штыки.

          Отношения главного тренера сборной Медведева со штангистом Арсамаковым складывались непросто. Вначале Алексей Сидорович довольно скептически отнёсся к попытке Арсамакова вернуться на большой помост в канун Олимпийских игр в Сеуле. Но Исраил доказал серьёзность своих намерений, убедительно выиграв, как рассказывалось выше, чемпионат СССР 1988 года в Харькове. И хотя ему пришлось пройти все круги ада, именуемого отбором в национальную сборную, цели своей Арсамаков добился.

          — Я уверен на 100%, что прежний тренер сборной, Прилепин, ни за что не включил бы меня в состав олимпийской команды, — говорит Исраил. — А Медведев проявил принципиальность, хотя и рисковал. Да, именно так: Алексей Сидорович сознательно пошёл на конфликт с нашими столоначальниками, которые почему-то очень хотели, чтобы в среднем весе выступал не Арсамаков, а Варданян. При этом спортивные принципы их ничуть не волновали.

          Но Медведев, как говорится, упёрся. И хотя мне от него доставалось — помните эти сумасшедшие предолимпийские "прикидки"? — справедливость в конце концов восторжествовала. Медведев — человек непростой, как и все большие тренеры, но главное — справедливый. Он может отстаивать свою точку зрения. И поэтому, очевидно, не очень нравится высокому спортивному начальству...

          — Да, кое-кому очень хотелось, чтобы в Сеуле выступил именно Варданян, — подтвердил мне Медведев, когда мы встретились с ним гораздо позже этих событий, на той же олимпийской спортбазе в Подольске. — И давление я испытывал весьма ощутимое. Но я — профессионал и не могу идти против фактов. А факты были таковы, что Варданян не выполнил программу подготовки к Олимпиаде, а Исраил Арсамаков со своим заданием справился. Хотя задачи перед ним ставились, действительно, нелёгкие. Как я мог взять в команду Варданяна, если он нигде в сезоне себя не проявил? От соревнований в Запорожье отказался, на Кубок "Паннония" не поехал, на Кубок Балтики не явился. Сам решал, где ему выступать! В Харьков, на чемпионат страны, приехал оскорблённый, что его обязали там выступить. Получил "баранку", не закончил соревнования ни в рывке, ни в толчке, отказался от зачётных попыток. Не надо быть специалистом, чтобы понять — спортсмен к значительным нагрузкам не готов. Последнюю "прикидку" в Подольске Варданян Арсамакову тоже проиграл. Какие же ещё, скажите на милость, у него могли быть аргументы в пользу своего включения в состав олимпийской команды?

          Свои аргументы Юрик Варданян изложил в газете "Коммунист", которая вышла в Армении 18 октября 1988 года. Медведев познакомил меня с этой статьёй, и в моём блокноте остались кое-какие выписки из неё.

          "Почему я оказался "за бортом?"" гласил заголовок статьи.

          "Двадцать первого августа тренерский совет объявил состав олимпийской сборной СССР. Неожиданно для меня моей фамилии в этом составе не оказалось. Прошло вот уже два месяца, а я до сих пор не могу выйти из оцепенения, не нахожу себе места, в душу закралась обида..."

          "...Оказался вне сборной только из-за предвзятости, субъективного ко мне отношения со стороны старшего тренера сборной СССР А.Медведева и "его" тренерского совета".

          "...Медведев вместе со "своим" тренерским советом настоял на том, чтобы на Олимпиаду поехал И.Арсамаков".

          "Последние шесть лет выступлений на помосте я практически не участвовал в чемпионатах страны, поскольку готовился непосредственно к участию в официальных международных турнирах. В этот же раз я вынужден был принять старт в чемпионате СССР, даже будучи не совсем оправившимся от травмы".

          "В Харькове у меня была в запасе ещё одна попытка, но я отказался от неё, боясь усугубить травму... Медведев должен был меня понять, тем более что потом в Подольске я ему детально объяснил причину отказа от двух попыток, но с его стороны был проявлен, как говорится, "ноль внимания" ко всем моим аргументам".

          "...Горько осознавать, но я ухожу из большого спорта разочарованным".

          Да, конечно, горечь знаменитого чемпиона вполне объяснима. Не попасть на Олимпиаду, приложив столько усилии, обидно любому. И всё-таки к статье Варданяна напрашиваются кое-какие комментарии.

          Он написал:

          "Оказался вне сборной только из-за предвзятости" и т.д.

          Но Юрик забыл, что по собственному желанию два года назад расстался с большим спортом; что возвращался в него на свои страх и риск; что не выполнил ни один пункт программы подготовки к Олимпиаде, обязательной для любого кандидата в олимпийцы. И очень обиделся, когда главный тренер не захотел на свой страх и риск выставлять на самые ответственные соревнования спортсмена, в подготовке которого не был уверен. Приходится признать, что тренер в данном случае действовал профессионально. Но разве профессиональный спортсмен высокого класса не должен критически оценивать свои поступки? Обвинить кого-то в собственных ошибках — проще всего.

          Удивительно, но Варданян ставит себе чуть ли не в заслугу, что "последние шесть лет практически не участвовал в чемпионатах страны" и т.д. Попробовал бы, например, американский спортсмен похвастать подобным достижением — страна ему этого в жизни не простила бы! А кроме того, спортсмен попросту не смог бы даже претендовать на место в национальной сборной, пропустив чемпионат США. Отбор там жёсткий: чемпионам — зелёная улица, остальные будут пробовать силы в следующий раз, через четыре года. Конечно, это "заслуга" не столько Варданяна, сколько наших функционеров, изгнавших из большого спорта его стержень — спортивный принцип. А человек ко всему привыкает. К привилегиям — в том числе. И даже искренне обижается, когда его возвращают на грешную землю.

          А разве не наивно выглядит обида Варданяна на то, что Медведев не принял его "аргументы" по поводу нулевой оценки на помосте Харькова? Чемпион должен предъявлять свои аргументы именно на помосте и нигде более.

          И уж совсем неприятно поразила меня приписка "от редакции" к статье Варданяна в газете "Коммунист". Привожу её целиком.

          "И.Арсамаков" (82,5 кг) на Олимпийских играх в Сеуле завоевал золотую медаль. В сумме двоеборья он набрал всего лишь 377,5 кг (167,5 + 210). Это на 27,5 кг меньше мирового рекорда Юрика Варданяна."

          Всё правильно. Редакция забыла упомянуть только одну деталь: этот свой мировой рекорд Юрик Варданян установил три года назад, когда был действующим спортсменом и находился в расцвете сил. Но перед Олимпиадой в Сеуле он к таким результатам даже не приближался. Так что это сравнение, мягко выражаясь, не корректно. Тем более что рядовой читатель газеты "Коммунист" вряд ли был посвящён во все эти спортивные тонкости. Он прочитал статью с редакционной припиской, и его сердце наполнилось праведным гневом на обидчиков любимца всей Армении¹² Юрика Варданяна. А это уже не шуточки.

          Между прочим, спортивные чинуши, которые почему-то прилагали большие усилия, чтобы "протолкнуть" в олимпийскую команду Юрика Варданяна, тоже брюзжали потом о "невысоком результате" Исраила Арсамакова в Сеуле. Главным "толкачом" Варданяна выступал Г.Сапунов, начальник Управления спортивных единоборств Госкомспорта СССР, то есть непосредственный "шеф" Алексея Медведева.

          — Сапунов встретил меня в олимпийской деревне и спросил: сколько там толкнул твой Арсамаков? — рассказывал мне Алексей Сидорович. — Я ответил: столько, сколько было нужно для победы.

          — Ну да, ну да... Но результат он показал всё-таки слабый... И вообще твои штангисты тут не блещут...¹³ 

          У меня создалось впечатление, что эти спортивные функционеры страстно желали провала в Сеуле нашей сборной по тяжёлой атлетике, — продолжал Медведев. — Во всяком случае Сапунов ни разу не поздравил меня с очередной золотой медалью, а ведь наши штангисты завоевали их ни много ни мало — шесть из десяти! Наш успех постоянно принижался, зато выпячивались достижения наших борцов, которые выступили в Сеуле гораздо скромнее. Но ведь Сапунов специалист по борьбе, равно как и половина его комитетских начальников. Он однажды даже не постеснялся заявить мне: мол, учитесь методике тренировок у борцов-классиков. И начал объяснять про дни нагрузки, дни разгрузки... Он ведь начальник, а я всего-навсего доктор педагогических наук, экс-чемпион мира... Смех и грех! Вот и на Олимпиаде в Сеуле Сапунов подвёл итоги выступлению штангистов: плохо, сказал, ты их тренировал! Один лишь Захаревич установил мировые рекорды. Но ведь от жёлчи злопыхателей золотые медали не потускнеют, верно?

          — Да, мой результат был действительно невысоким, — соглашается Арсамаков. — Но там не было нужды атаковать более солидные веса, ведь все соперники далеко отстали. Да и разве в килограммах дело? На Олимпиаде важен не рекорд, а победа. Это — древняя олимпийская заповедь. Немало блестящих спортсменов, рекордсменов по характеру, поскользнулись на олимпийском помосте именно потому, что забыли о ней. Хотели удивить мир — а подвели и себя, и свою команду.

          Шесть лет назад я был необычайно сильным, прекрасно подготовленным атлетом — но в сборную меня не брали, ставили других. В такой ситуации многие талантливые парни через год-другой вообще бросали спорт. А я терпел шесть лет подряд! Кто-то ломается, сталкиваясь с несправедливостью, а кто-то закаляется. И вот на закате спортивной карьеры судьба наградила меня золотой олимпийской медалью. Полагаю, что я эту медаль выстрадал.

          А этим чиновникам-злопыхателям я сказал ещё в Сеуле прямо в глаза: я победил и потому всех вас прощаю. Была борьба, и я её выиграл. Но шансов поквитаться со мною я вам не дам. Мне только двадцать шесть лет, однако я ухожу из спорта. Ухожу в прекрасном настроении. С золотой медалью олимпийского чемпиона.

          Помните, как однажды сказал Арсамаков? "Олимпийская медаль штампованная, но в каждую впрессована судьба спортсмена..."

          Приблизительно за год до Олимпийских игр в Сеуле "Советский спорт" опубликовал статью под названием "И на груди его светилась", которую, я полагаю, здесь уместно привести полностью.

          "Грядёт Олимпиада-92. Будут красивые победы, потому что некрасивыми они быть не могут. Будут новые чемпионы, потому что прежние обязательно когда-нибудь проиграют. Будет всеобщее признание и блестящие перспективы. Но что же будет дальше, после победы? Счастливая и безбедная жизнь или же полное забвение вслед за ослепительной вспышкой? Есть ли у победы цена?

          Золотая олимпийская медаль сама по себе только символ. Материальная ценность её минимальна. Американская фирма "Джостенс инкорпорейтед", изготовившая золотые медали к XXIII Олимпийским играм в Лос-Анджелесе, утверждает, что одна медаль стоит всего 130 долларов США. Она имеет диаметр шесть сантиметров, её толщина три миллиметра, а вес 113 граммов. Золотая медаль состоит на 92,5% из серебра, она позолочена, при этом вес чистого золота 24 пробы составляет только 6,5 г.

          Но (может, это звучит немного цинично) настоящую ценность медаль обретает, когда оказывается на груди чемпиона.

          Спорт, пожалуй, одна из немногих отраслей человеческой деятельности, где удачно сочетаются личные интересы и искренний патриотизм,

          Чемпионство открывает ослепительные жизненные перспективы, позволяет заработать большие деньги, сделать хорошую карьеру. Но одновременно с этим победитель Олимпиады поднимает престиж страны, под флагом которой он выступает, утверждает могущество своей родины.

          Сегодня всё так же актуально звучит ставшая уже крылатой фраза американского президента Джона Фицджеральда Кеннеди "Значение имеют лишь ракеты и золотые медали", сказанная им во время предвыборной кампании лета 1960 года, в канун Игр XVI Олимпиады в Риме. А перед Играми в Монреале другой американский президент, Форд, подтвердил мысль своего предшественника: "При нынешнем состоянии системы массовых коммуникаций спортивный триумф является не менее эффективным способом поднять дух нации, чем, скажем, победа на поле сражения..."

          Белый дом и Кремль до недавнего времени вели строгий подсчёт золотых олимпийских медалей. Для этого и составлялись в главном спортивном ведомстве Советского Союза различные "целевые комплексные программы". Скреплённые подписью кого-нибудь из ЦК КПСС, они становились планами боевых действий на очередной олимпийский цикл. Олимпийские медали были своеобразными "снарядами" в идеологических сражениях. И не случайно почти всеми спортивными делами в нашей стране ведал идеологический отдел ЦК КПСС.

          Что же даёт золотая медаль самому победителю?

          Всё зависит от того, как чемпион распорядится своей победой. Для многих она трамплин к славе, богатству, к удачной служебной карьере.

          Олимпийский чемпион Монреаля в десятиборье американец Брюс Дженнер ныне мультимиллионер. Он выступает на телевидении и снимается в кино, рекламируя кукурузные хлопья.

          Другой американский десятиборец, чемпион Олимпийских игр 1948 и 1952 годов Боб Мэтиас, благодаря своей золотой олимпийской медали, занял место в конгрессе США.

          Баскетболист Уильям Брэдли стал влиятельным американским сенатором.

          Легкоатлет Рафер Джонсон сегодня занимает видное место в финансовых кругах Лос-Анджелеса. Кстати, он помог когда-то задержать человека, убившего Роберта Кеннеди.

          Многие американцы, завоевавшие золотые олимпийские медали, пишут книги, снимают фильмы, получают высокооплачиваемые места на телевидении в качестве спортивных комментаторов. По этому пути пошли: Марк Спитц, Эрик Хайден, Донна де Верона, Кэрол Хэйс, Вильма Рудольф...

          В Советском Союзе заработать деньги и сделать карьеру на своём чемпионстве удавалось, конечно же, не каждому олимпийцу.

          Особенности нашего общественно-политического строя предполагали лишь ограниченное продвижение по партийно-комсомольской линии. Видимо, наши коммунистические боссы считали, что "спортивной гордости Страны Советов" не до́лжно вмешиваться в сплочённые ряды руководителей партии и правительства, что стоящие у руля "светлого коммунистического завтра" обойдутся и без двигательно одарённых соратников.

          Наибольших успехов на этом поприще достиг олимпийский чемпион по прыжкам в воду, бывший председатель Всероссийского олимпийского комитета, заместитель председателя Госспорта СССР Владимир Васин. Он был также инструктором ЦК КПСС.

          Двукратный олимпийский чемпион Валерий Борзов длительное время работал секретарём ЦК ЛКСМ Украины, министром по делам молодёжи и спорта этой республики.

          Борец Александр Иваницкий занимал должность заместителя заведующего оборонно-спортивным отделом ЦК ВЛКСМ.

          Одно время там же работала и фигуристка Ирина Роднина.

          Некоторые олимпийские чемпионы — например, Владислав Третьяк — сделали достаточно быстро военную карьеру. Кажется, подобное возможно разве что на фронте.

          Пожалуй, единственный олимпийский чемпион в нашей стране, ставший известным писателем, — штангист Юрий Власов. Он же вместе с Анатолием Фирсовым первые и, наверное, уже последние олимпийские чемпионы — члены парламента страны.

          Что же касается заработка больших денег, то только в последние годы благодаря настырности зарубежных работодателей, почувствовавших бесценок советской спортивной распродажи, и из-за неотвратимости долгожданной перестройки для наших спортсменов наконец-то тоже стало возможным "вышибать" из своего двигательного таланта звонкую монету.

          Многочисленные отъезды советских олимпийцев на Запад и Восток (в общем, куда глаза глядят, лишь бы платили не в рублях) — это прямое подтверждение того, что из Советского Союза утекают не только мозги. Поскольку в пределах СССР в ближайшее время вряд ли будет возможна правильная финансовая оценка того, что делают эти люди, им остаётся одно: подписать многолетний контракт с каким-нибудь зарубежным клубом. Это позволяет получать хоть и не многомиллионные, но всё же немалые по нашим меркам заработки. На мировом спортивном рынке список дармовой олимпийской силы из СССР увеличивается с каждым годом.

          Конечно, не для всех чемпионов золотая олимпийская медаль оказывалась ступенькой в "большую и красивую жизнь".

          История знает немало примеров, когда олимпийские чемпионы становились уголовниками, не обременяя свою память былыми спортивными заслугами, многие из них опускались на самое дно жизни. А многие просто "плевать хотели" на своё чемпионство.

          Элен Уилсс, неоднократная победительница Уимблдонского турнира, была когда-то ещё и олимпийской чемпионкой по теннису. Она говорит, что и знать не знает, где сейчас находится её золотая медаль, которую она завоевала в 1924 году. "Она где-то лежит, — сказала Уилсс американским журналистам. — Я полагаю, когда-нибудь она попадётся мне на глаза".

          Мохаммед Али, чемпион Римский Олимпиады 1960 года, утверждает, что он в ярости бросил свою золотую медаль в реку Огайо после того, как на его родине совершилась очередная расистская вылазка.

          И всё же, сколько "стоит" золотая олимпийская медаль?

          Наверное, каждый олимпийский чемпион сам ставит на ней "цену".

          Победительница Олимпийских игр в Лос-Анджелесе в плавании на 100 метров на спине Тереза Эндрюс отдала свою золотую медаль брату-инвалиду, чтобы тот смог хоть как-то поправить своё здоровье. Именно так оценила она свою олимпийскую победу."

          Итак, к афоризму Арсамакова о золотой медали можно добавить ещё один, придуманный журналистом Дмитрием Беловецким: "Наверное, каждый олимпийский чемпион сам ставит на медали "цену"".

          Какую цену заплатил за свою медаль штангист Исраил Арсамаков, читатель, я думаю, уже понял. Добавлю только, что далеко не все спортсмены, реально претендующие на высший в спорте титул, готовы на подобные жертвы.

          Да, конечно, титул олимпийского чемпиона — это не чековая книжка, не индульгенция, хотя кое-какие перспективы перед человеком она открывает. Но... Сколько великих спортсменов, закончив карьеру, так и не нашли достойного места в жизни... Прежде о таких людях мы практически ничего не знали, не писали, и страна, которую они когда-то прославили, делала вид, что их просто нет на свете. Но проблема была, есть и, без сомнения, не исчезнет, по крайней мере, в обозримом будущем.

          Больших спортсменов с поломанной судьбой в нашей действительности немало. Многие без раздумий припомнят имена хоккеиста Александра Альметова, футболиста Валерия Воронина, штангиста Алексея Вахонина. После своего звёздного часа они оказались одни на один с проблемами обыденной жизни, от которых давно отвыкли — ведь они кумиры, любимцы народа! Но народ — понятие расплывчатое, а государство не слишком-то заботилось о бывших героях спорта. Кто-то выплыл, а кто-то пошёл ко дну — что ж, трагедия не национального масштаба! Вон их сколько, молодых, честолюбивых, рвущихся к медалям...

          Да, кому-то действительно не повезло, им не протянули вовремя руку. Но если откровенно, то было немало и таких, что в упор не хотели замечать протянутую руку, надеясь как-то перебиться на старом капитале, на старой славе. С эпохой гласности на страницы спортивных, да и не только спортивных изданий хлынул поток жалоб и слёз бывших чемпионов. Подозреваю, что многие из них вовсе и не собирались жаловаться и выносить свои проблемы на всеобщее обозрение. Но чемпионов отыскали и разговорили репортёры, потому что сейчас модно преподносить читателю жареные факты, потому что, оказывается, "газета живёт сенсацией", — так нам, дуракам, наконец-то объяснили. И все кинулись искать сенсации, и СМИ заполнились откровениями проституток, мошенников, политиков "с душком", рэкетиров и прочей достойной внимания сограждан публики. На худой конец, в газету можно тиснуть материал о бывшем великом спортсмене, который допивает в местном пивбаре из кружек или, ещё лучше, связался с уголовными элементами и получил срок. Этим материалам — зелёная улица. Но попробуй предложи очерк о выдающемся тренере, который честно, спокойно работает — спасибо, не надо, читателю это не интересно!

          Мы, как всегда, бросились из одной крайности в другую: вчера всё было прекрасно, сегодня — всё отвратительно. Но крайности, как давно замечено, никогда и никому пользы не приносили. Неужели после того, как со страниц газет и с телеэкранов на нас покатил мутный вал "чернухи", мы стали жить чище? Боюсь, что крайности дают как раз обратный эффект, приучая молодёжь к цинизму.

          Ну а когда иссяк запас спившихся спортсменов, газетчики стали писать просто о "неудачниках": мол, вот ведь были известными людьми, а сейчас живут ни шатко ни валко — тот слесарит, этот служит во флоте, без особых чинов... Не замечая, что ставят людей в неловкое положение: ведь иной человек вовсе не склонен рассматривать своё славное спортивное прошлое как аванс на известность "на всю оставшуюся жизнь". Тот, кто по-настоящему хотел добиться этой известности, как правило, кое-чего достиг.

          Исраил Арсамаков на лаврах почивать не собирался. Когда я был у него в гостях в Грозном после Олимпиады в Сеуле, Исраил показал мне письмо.

          "Дорогой Исраил, я Мухарбек из села Галашки. Мне 11 лет. Очень рад, что Вы стали первым в Чечено-Ингушетии олимпийским чемпионом. Когда я смотрел по телевизору Ваше выступление, то думал, попаду ли когда-нибудь на такую же Олимпиаду. Я очень хочу туда попасть, хоть когда-нибудь. Однажды Вы приезжали в наше село и говорили, что будете тренировать ребят. Исраил, скоро ли Вы меня с Магометом, моим другом, возьмёте в секцию? Сначала, когда я начал заниматься, я поднимал 30 кг, а сейчас я поднимаю уже 40-45 кг..."

          — Вот для таких мальчишек я, может быть, и терпел все эти годы, — сказал мне Исраил, и его глаза потеплели. — В нашей маленькой республике очень спортивный народ. Эти пацаны в своих сёлах и аулах борются без передышки, а иные, как видишь, штангу поднимают — колёсики какие-нибудь на палку вешают. Для таких ребят моя медаль, конечно, событие. И я постараюсь их не разочаровать.

          — Да, я действительно искренне хотел стать тренером по тяжёлой атлетике, — подтвердил Арсамаков, когда мы вернулись к этому разговору несколько лет спустя, уже в Москве. — Как это поётся в детской лесенке? "Нужно просто делать то, что ты делать мастер"? Я, если судить не по годам, а по событиям, провёл в спорте немалую, насыщенную жизнь. Кое в чём разобрался. Хочу служить спорту и впредь. Дело ведь благородное, если не пускать туда грязных людей. Сначала я мечтал открыть для таких мальчишек, как Мухарбек из села Галашки, отделение тяжёлой атлетики в грозненском спортинтернате. Потом решил подойти к делу более масштабно и создать в Грозном свою атлетическую школу, своего рода спортивный центр, где ребята и взрослые могли бы заниматься тяжёлой атлетикой, атлетической гимнастикой, борьбой, восточными единоборствами и так далее. Но, чтобы поставить дело на солидную основу, нужна приличная спортивная база. А ты видел, в каких условиях занимаются в Грозном штангисты, боксёры, борцы...

          Да, я вспомнил эти убогие, тёмные залы, вспомнил рассказ тренера Арсамакова, Ибрагима Кодзоева, на встрече олимпийцев Грозного с журналистами.

          — В наши динамовские спортзалы страшно зайти, — говорил Ибрагим. — Чем же мы можем завлечь в спортивные секции молодёжь? Я лично своего ребёнка в такой зал не пустил бы. Сколько уже раз мы поднимали вопрос о строительстве приличного спорткомплекса — бесполезно. Зато теннисный корт для высокого начальства построили на стадионе "Динамо" со сказочной быстротой. Ещё бы, ведь в теннис играет сам министр внутренних дел Чечено-Ингушетии, и, стало быть, весь республиканский совет спортивного общества "Динамо" только теннисом и озабочен! Все эти спортивные подполковники прекрасно устроились. Они понимают, что неприятности у них могут быть только со стороны начальства, а от тренеров и спортсменов можно легко отмахнуться.

          — Я позвонил заместителю председателя "Динамо": мол, олимпийцы приехали! — продолжил Кодзоев. — Надо бы организовать встречу Арсамакова и его друзей с министром. Зампредседателя, набравшись смелости, "вышел" на министра. И что же он услышал?

          — Ты занимайся делом, — одёрнул его начальник. — Я имею в виду теннис. А тяжёлая атлетика и борьба — это несерьёзные виды спорта.

          Что можно добавить к обидам заслуженного тренера СССР и России? Действительно, высокое начальство у нас нынче объявило теннис спортом номер один. У него, у тенниса, славные и давние традиции в нашем народе, у нас множество прекрасных кортов, в изобилии великолепный, а главное, доступный любому инвентарь: ракетка — 60 долларов, ну и так далее. Советником президента России по вопросам спорта стал бывший главный тренер сборной СССР по теннису Шамиль Тарпищев.

          Я не скажу про него ничего плохого, он специалист своего вида спорта. Но при чём же здесь высокий пост советника? Ведь у Тарпищева совершенно нет ни опыта организаторской работы в масштабах страны, ни вкуса к таковой. Но человека приподняли и посадили в высокое кресло. Мой друг Геннадий Швец, корреспондент "Комсомольской правды", написал в своё время статью, которая называлась "Как с помощью ракетки управлять государством". Не помню всё дословно, но заканчивалась она примерно так: "Боюсь, что если наш очередной президент полюбит не теннис, а городки, то его советником по вопросам спорта станет мой сосед, пьяница дядя Вася".

          Нет, кто же спорит: теннис — чудесная игра. Меня другое смущает: почему это Билл Клинтон, президент Соединённых Штатов Америки, то и дело мелькает на экране телевизоров в шортиках во время ежедневных пробежек трусцой? И, кстати, то же самое можно сказать о других президентах этой страны — Джимми Картере, Джордже Буше... Не иначе, у них проблемы с теннисным инвентарём. Неплохо бы послать бедняге Клинтону приличную ракетку от "нашего стола". Пусть приобщается к цивилизованной игре, а то так и будет бегать трусцой до конца своего президентского срока...

          У нас актуально перестроились на теннис не только руководители всех рангов, — от завода до Совмина, — но и средства массовой информации. Включаешь, допустим, радио. С чего начинается обзор спортивных известий? Правильно, с теннисного турнира, который сегодня стартовал в Монако. Призовой фонд — 500 тысяч долларов. Лендл проиграл Агасси. Штефи Граф выиграла у Аранты Санчес. Все эти фамилии у нас прочно на слуху. Ну а потом, если останется время, ведущий бегло расскажет о результатах очередного тура чемпионата России по футболу. И правильно сделает. В Екатеринбурге и Волгограде люди жаждут узнать, сколько долларов отвалят американцу Агасси за победу в Монако, а вовсе не о том, как сыграли "Уралмаш" и "Ротор" в Москве или Санкт-Петербурге.

          Вообще, взаимоотношения наших руководителей со спортом и спортсменами — тема весьма любопытная. Иногда у меня складывается впечатление, что многие из них, когда учились в институтах, не могли сдать зачёт по физкультуре, мучились, скрежетали зубами. И вот теперь, когда получили власть, решили поквитаться с этой самой физкультурой и засунуть её куда-нибудь к чёрту за подкладку, как говаривал гоголевский городничий.

          Первый в истории Чечено-Ингушетии олимпийский чемпион Исраил Арсамаков, к примеру, вовсе не был обласкан республиканским начальством по прибытии из Сеула.

          — Оно на меня обиделось, это начальство, — вспоминает Исраил. — Я как-то раз давал интервью корреспонденту радиостанции "Маяк". И сказал, что вот, мол, как странно получается: у главы государства, Михаила Горбачёва, хватило времени, чтобы провести с олимпийцами полдня; министр внутренних дел страны с динамовскими спортсменами обсуждал их проблемы четыре часа. А первый секретарь обкома Чечено-Ингушетии уделил нам, олимпийцам республики, всего пятнадцать минут! Разумеется, никакие серьёзные вопросы развития спорта там не поднимались. Что же касается председателя Совмина республики Керимова, то у него и вовсе не нашлось времени, чтобы встретиться с нами, а тем более попытаться решить проблемы физической культуры и большого спорта.

          К Керимову я позже всё-таки прорвался на приём. Он постоянно нажимал на какие-то кнопки, хватался за телефонные трубки разных цветов — словом, показывал, что человек он крайне занятой и пустяками ему заниматься некогда. Помню, я поинтересовался, когда же мне продадут обещанную за олимпийскую победу автомашину "Волга". И тут только понял, как глубоко сидит в этом чиновнике неприязнь к людям спорта. Он произнёс краткую, но пламенную речь о том, что мы, спортсмены, подаём плохой пример молодёжи. Потому что на днях он встретил свадебный поезд и в нём увидел известного на весь мир борца. "Значит, он тоже, наверное, выпьет на этой свадьбе?" Ну и прочие аргументы, такие же убедительные, как этот. А машина, сказал Керимов, тебе, Арсамаков, нужна явно только для того, чтобы тут же её перепродать. И поэтому я помогать тебе в этом деле не буду.

          Словом, поговорил с начальством, точно мёду напился.

          — Однако идею о строительстве атлетического спорткомплекса я не оставил, — продолжает свой рассказ Арсамаков. — Очень много времени и усилий потратил, чтобы убедить местных руководителей в необходимости этой стройки. Наконец на стадионе "Динамо" был выделен участок под двухзальный корпус. Проект был внесён в республиканский Госплан. Оставалось лишь получить деньги, которые республика никак не могла найти. Но я крепко надеялся на помощь народных депутатов СССР, и в первую очередь — на земляка, Хамзата Фаргиева. И правда, они сделали всё, что могли. Отвезли в Государственный Спорткомитет России официальное письмо с просьбой профинансировать стройку, побеседовали с председателем Спорткомитета Василием Мачугой. Человек он в спорте неслучайный, экс-чемпион мира по акробатике. Мачуга это письмо в конце концов подписал — можно было начинать стройку. Но вскоре провозгласили создание суверенной Чеченской Республики, и на деньги Спорткомитета России рассчитывать уже не приходилось. Вскоре распался и сам Спорткомитет России. Ну а в Чечне в это время стало уже не до спортивных сооружений...

          И всё-таки со своей мечтой — создать у себя на родине атлетический спортивный комплекс, — я не расстаюсь. Должны же наступить более благоприятные для спорта времена? Но кое-что я понял и сам. Как говорили в старину, прежде чем начать стройку, запасись деньгами. Пока я ещё не смогу "потянуть" такой дорогостоящий проект, но в будущем — кто знает? Во всяком случае уже сейчас наша ассоциация "Народный спорт Арсамакова", как ты знаешь, помогает спортсменам, причём отнюдь не на словах...

          Да, я это знал. В Федерации тяжёлой атлетики России мне говорили, что Арсамаков — один из немногих деловых людей, которые "поддерживают на плаву" нашу тяжёлую атлетику. Он, например, субсидировал проведение чемпионата России, а также учебно-тренировочного сбора перед этими соревнованиями, оказывал материальную помощь ведущим штангистам страны. А совсем недавно Исраил был избран вице-президентом Российской Федерации тяжёлой атлетики. Вот ведь как поворачивается судьба человека: вчера его всячески притесняли разного рода спортивные чинуши, а сегодня бывший притесняемый — крупная руководящая фигура в нашем спорте. Впрочем, об этих метаморфозах я расскажу более подробно, а пока задаю Исраилу вопрос, который напрашивается сам собой: как он, спортсмен до мозга костей, оказался в сфере предпринимательства?

          — Но ведь сейчас время такое, что многие, оглядываясь на своё недавнее прошлое, головой качают от удивления, — смеётся Арсамаков. — Я всю свою сознательную жизнь, как ты помнишь, ходил в куртке, джинсах или в спортивном костюме. В "цивильную" одежду врастал тяжело, галстук душил, как удавка. А теперь меня из этого костюма уже не вытряхнешь!

          Конечно, один я ничего не добился бы. Но ведь спортсмены, как ни банально это звучит, действительно одна семья, в которой все друг друга знают. И многие готовы поддержать товарища. Мне, например, неоценимую помощь оказал Султан Маскуров, земляк, бывший чемпион Ленинграда по боксу в тяжёлом весе. У него специальное образование и опыт, он в своё время работал в совхозе экономистом. Вот мы вдвоём и начали своё дело. Не скрою, имея титул олимпийского чемпиона, легче решать многие проблемы. Но ведь что удивительно: бизнесмены, промышленные руководители чаще всего шли мне навстречу. А вот спортивные начальники в Москве, с которыми я, кажется, легче всего должен был бы входить в контакт — те дружно поворачивались спиной: мол, у тебя нет опыта, ты только вчера ушёл с помоста и т.д. Хотя мои проекты сулили прямую выгоду российскому спорту. Порой хотелось плюнуть и заниматься обычной коммерцией, как тысячи людей вокруг. Но я понимал, что рядовые спортсмены не виноваты, что у них такие руководители: сами не умеют обеспечить материальную базу для физкультуры и спорта, так ещё и отбивают руки тем, кто хочет в этом помочь.

          Наше дело понемногу становится на ноги, хотя для того, чтобы оно двигалось, мне больше приходится жить в Москве, чем в Грозном. Конечно, в нашем деле есть элементы посредничества, но мы накапливаем средства, чтобы стать производственниками. И я давно разрабатываю планы, чтобы какое-нибудь производство вплотную сотрудничало со спортивными структурами. Например, чтобы часть его принадлежала Российской Федерации тяжёлой атлетики. Ну сколько она может ходить по миру с протянутой рукой? Но пока объекты спортивного производства льгот не имеют, а при нынешних налогах легче лёгкого вылететь в трубу, а не разбогатеть...

          — На новой работе пригодилась спортивная закалка? — спросил я Исраила.

          — Ну ещё бы! Помнишь, я рассказывал тебе о своём опыте по сгонке веса? Мол, привык есть очень мало, могу хоть один раз в день... Так вот, теперь эти навыки мне очень кстати: порой ведь больше времени проводишь в аэропортах и гостиницах, чем дома. Плюс к этому нередки бессонные ночи, а утром я ведь должен быть как огурчик. Словом, для достижения успеха опять надо гробить своё здоровье. Но здесь ведь хозяин — барин: можешь выбирать и более щадящий режим, главного тренера над тобой нет. Только тогда, скорее всего, и успеха тоже не будет...

          Соревнования приучили меня к стрессовым ситуациям, я переношу их спокойно, не начинаю метаться, как это иногда бывает с людьми. Всё-таки школу я прошёл суровую, в большом спорте слабонервные не задерживаются. Так что меня и сейчас трудно выбить из колеи. Имеет, между прочим, значение и навык человеческого общения. Ведь спортсмен встречается сегодня со слесарем, завтра с министром и, в общем-то, везде сохраняет своё лицо — без высокомерия и без угодничества. Ну и, конечно, проще всего иметь дело с бывшими спортсменами. Не хвастая, скажу, что шкурники среди них попадаются редко. И слово своё люди держат.

          Но как бы ни занимали меня дела, я всё равно остаюсь человеком спорта, он вошёл в мою жизнь навсегда. Помнишь, я рассказывал, что после победы на Олимпиаде в Сеуле на радостях всё простил чиновникам, которые годами вынимали из меня душу? И в самом деле, я не особенно вмешивался последние годы в их дела, помогал спортсменам — и только. Но затем на Олимпиаде в Барселоне и вокруг неё произошли такие события, которые заставили меня встрепенуться. Я понял, что рановато простил людей, которые паразитируют на теле спорта. И решил с ними всерьёз побороться.

          Я ведь оставил помост в таком возрасте, когда был ещё в состоянии вполне прилично выступать. Мог бы, пожалуй, выиграть и Олимпиаду в Барселоне. Её победитель, греческий штангист Пиррос Димас, показал результат всего 370 кг — это на 7,5 кг уступает тому, что я поднял в Сеуле. Но я уже наметил себе другой путь в жизни и сходить с него не собираюсь. Однако в спорте остались мои друзья, и в первую очередь Юрий Захаревич. После Олимпиады в Сеуле у него был непростой период: накопилась усталость, нужно было дать себе отдохнуть и определиться, как дальше строить жизнь. Я знаю, что Юрий подумывал: не закончить ли активные занятия тяжёлой атлетикой? Но ведь он — мужчина в расцвете сил, а тяжеловесы к тридцати годам только набирают мощь. Словом, Захаревич вернулся в большой спорт в надежде стать в Барселоне двукратным олимпийским чемпионом. Другой цели он, разумеется, себе не ставил, не имел права. И Юра наверняка выиграл бы в Испании вторую золотую медаль. Я видел, что он набрал спортивную форму не ниже, чем перед своим триумфом в Сеуле.

          Однако ему поставили подножку. В олимпийскую сборную СНГ Захаревич не попал, хотя по спортивному принципу имел на это неоспоримое право: Юрий выиграл Кубок СНГ и был вторым на чемпионате СНГ 1992 года, всего 2,5 кг проиграв Артуру Акоеву. Если учесть, что в лёгких весовых категориях мы вообще не выставляли участников, то Захаревич просто обязан был выступать в Барселоне: при его опыте, бойцовском характере, умении грамотно "подвести" себя к главным стартам и "выстрелить" именно на них! Достаточно вспомнить три мировых рекорда Юрия на помосте Сеула. А ведь не надо забывать, что Захаревич выступает в категории 110 кг и при необходимости вполне может "заявиться" в супертяжёлом весе, свыше 110 кг. Там у него тоже соперников найдётся немного. Это позволяет тренерам маневрировать составом в командной борьбе. Словом, мы надеялись, что один из лучших штангистов современности украсит Олимпиаду в Барселоне своим новым ярким выступлением. Но, повторяю, Захаревичу поставили подножку. Кто? Это грязная и непростая история. У меня есть своё мнение на сей счёт. Но лучше ты поговори с самим Юрием.

          Захаревич обозначил свою позицию чётко и открыто. В газете "Комсомольская правда" от 2 декабря 1992 года была напечатана корреспонденция под оригинальным заголовком "Наставник метит в челюсть".

          "Юрий Захаревич — четырёхкратный чемпион и многократный рекордсмен мира по тяжёлой атлетике. Четыре года назад он стал одним из главных героев Олимпиады в Сеуле: одержал победу в весовой категории 110 кг, причём с тремя мировыми рекордами. По свидетельству специалистов, Захаревич и перед Олимпиадой в Барселоне был в прекрасной форме. Однако в его весовой категории сборную СНГ представлял Артур Акоев, который занял на олимпийском помосте второе место. А золотую медаль выиграл немецкий атлет Рони Веллер.

          Почему же в Барселоне не выступил один из популярнейших атлетов мира? Об этом рассказывает сам Юрий Захаревич:

          — Всё дело в том, что у меня не складывались отношения с главным тренером сборной СССР, а затем и СНГ Василием Алексеевым. Когда три года назад он был утверждён на эту должность, я понял, что в сборной мне делать нечего.

          В 1987 году Василий Иванович впервые вышел "из подполья" после неудачного выступления на Московской Олимпиаде 1980 года. Его пригласили поработать в национальной сборной с атлетами тяжёлых весовых категорий. А вскоре произошёл памятный случай.

          Мы, группа штангистов, шли из столовой, разговаривали и смеялись. Алексеев шествовал впереди. Он почему-то решил, что смеются именно над ним. Он отозвал меня в сторону и произнёс несколько ярких фраз, которые я попытаюсь передать как можно точнее.

          — Я в своё время челюстей наломал людям немало, — угрожающе пробасил Василий Иванович, нависая надо мной всей своей 150-килограммовой массой. — И если ещё одну спортивную "звезду" сейчас погашу, то ничего страшного не произойдёт...

          Насчёт челюстей новый наставник сборной не преувеличивал. Из-за одного такого случая он, как известно, даже получил в своё время судимость. Дальше, правда, ему многое сходило с рук — Алексеев стал знаменитым чемпионом и мог куражиться, времена позволяли. С тех пор у Василия Ивановича подросли сыновья, поседели виски. А вот, поди ж ты, всё примеряется, по старой привычке, к чужим челюстям...

          Мы попросили руководителей немедленно избавить сборную от такого воинственного наставника. Что и было сделано. Но после Олимпиады в Сеуле с подачи наших многоопытных спортивных функционеров Алексеев пришёл-таки к власти в сборной СССР. Ведущие штангисты протестовали против смещения с этого поста Алексея Медведева — ведь под его руководством мы завоевали в Сеуле шесть золотых медалей. Но к нам не прислушались.

          Василий Иванович любит повторять, что он ничуть не изменился. В этом мы, к сожалению, вскоре убедились. В команду он принёс безудержные амбиции и диктат. Не оттого ли в Барселоне и происходили такие громкие скандалы?

          Что же касается меня, то я был попросту обманут. Как выяснилось, ещё в апреле 1991 года Международная Федерация тяжёлой атлетики приняла решение: все кандидаты на участие в Олимпиаде должны выполнять определённые нормативы (смехотворные, на уровне мастера спорта), но на строго определённых соревнованиях. Однако многие ведущие штангисты и тренеры не были поставлены об этом решении в известность. Я, например, узнал о нём, когда поезд уже ушёл. Почему? Уверен, что всю эту сомнительную игру затеял Алексеев: он не скрывал, что желает единолично назначать и отвергать претендентов на олимпийские медали.

          Я, возможно, и пережил бы всё это молча. Но вот слышу, что Алексеев вновь активно выдвигает свою кандидатуру на пост главного тренера сборной России..."

          — Всё, что там написано, верно, — говорил мне потом Захаревич. — Только в одном месте статью сократили, и получалось, что Алексеев пообещал мне сломать челюсть, а я побежал жаловаться. Но я ведь всё-таки спортсмен и не привык отступать, даже если на меня "наезжает" дядя весом в полтора центнера. Я сказал Василию Ивановичу, что вполне готов к активной обороне, да он, наверное, и сам это понял по некоторым признакам. Он вдруг повернулся и пошёл прочь. Но это детали. А суть дела в том, что в Барселоне Алексеев свёл со мною счёты, хотя из-за этого команда потеряла золотую медаль Олимпиады. Это ведь моя медаль уехала в Германию...

          Захаревич, как, наверное, уже можно понять, не из тех людей, что бросают слова на ветер. Внешне он выглядел абсолютно спокойным. Он не привык бурно изливать свои чувства, плакаться в чужие жилетки. Но я представляю, как горько было на душе у прославленного чемпиона.

          Вообще, в последнее время Захаревичу не особенно везло. Началось это ещё с 1988 года. После своего триумфа на Олимпиаде в Сеуле Юрий как бы по инерции ещё продолжал борьбу за Кубок мира. Это ежегодные соревнования, в которых принимают участие только сильнейшие штангисты планеты разных весовых категорий. Но Кубок они разыгрывают всё-таки один. Этапы Кубка проводятся в течение года в разных странах. Сюда в первую очередь включаются, разумеется, крупнейшие официальные соревнования: Олимпийские игры, чемпионаты мира и Европы. Так, по крайней мере, было всегда. Но вот в 1988 году Международная Федерация тяжёлой атлетики изменила регламент Кубка: теперь тот, кто выигрывал последний этап, и становился обладателем приза. Логики в этом, конечно, маловато, но сие уже другой вопрос. А суть дела в том, что письменное уведомление об изменении правил соревнований, которое пришло в Федерацию тяжёлой атлетики СССР, то ли не прочли, то ли не перевели как следует, а может, просто потеряли. Концов теперь не найдёшь. Потом, правда, выяснилось, что эти новые правила были напечатаны и в журнале Международной Федерации тяжёлой атлетики, который рассылается во все национальные Федерации. Но там, к сожалению, тоже пишут не по-русски. Короче, об этой новости ни наши спортсмены, ни чиновники, что целые дни протирают брюки в кабинетах Госкомспорта, не знали. И это при том, что несколько человек от Всесоюзной Федерации тяжёлой атлетики входили в Международную Федерацию. Интересно, какие вопросы они там обсуждают?

          Но с наших чиновников всё как с гуся вода, а пострадал опять же Захаревич. Он-то был вполне уверен, что Кубок мира у него уже в кармане: ведь Юрий с блеском выиграл в 1988 году чемпионат Европы, а о том, как он с триумфом победил в Сеуле, всем известно. И атлет позволил себе выступить на заключительном этапе Кубка, как говорится, лишь для зачёта: ведь баллов, по старому регламенту, для общей победы он набрал уже больше, чем достаточно. А старый соперник Захаревича, болгарин Стефан Ботев, готовился вовсю: у них, в Национальной Федерации Болгарии, по-видимому, нашёлся человек со знанием английского языка, так что болгарские штангисты были в курсе дела. Ботев сильный спортсмен, но всё-таки не Захаревич. Однако, удачно "выстрелив" на последних соревнованиях Кубка, он... увёз приз к себе в Болгарию. Вот так и получилось, что спортсмен, победивший на незначительном международном турнире, был признан лучшим штангистом 1988 года! А олимпийский чемпион и рекордсмен мира очутился позади. Остаётся только поздравить мудрецов из Международной Федерации с блестящей формулой проведения Кубка. Одно утешение: не только у нас делами порой заправляют далёкие от реалий спортивной жизни бюрократы.

          Захаревич тяжело пережил смерть матери. Прасковья Ивановна вынесла, наверное, всё, что могла вынести в военное и послевоенное лихолетье простая русская женщина. Как и мама Арсамакова, Марьям, она тоже рано лишилась мужа, поднимала своими руками многодетную семью. Помню, когда мы с Прасковьей Ивановной разговаривали у неё дома в Димитровграде, она не выразила особого восторга по отношению к "чемпионству" своего прославленного сына.

          — Всё равно, знаете, сердце моё не лежит к этой штанге, — призналась мать. — Я всегда боялась за Юркино здоровье и сейчас тоже боюсь; у него тренирование, а у меня переживания. Он уедет на свои сборы, на чемпионаты, а я места себя не нахожу. Звонит по телефону — мол, у меня всё в порядке, не волнуйся, мама! Но после того случая с рукой я уже не поверю, пока сама его не увижу, в порядке он или нет. И разве это человеческая жизнь, что его всё время носит по белу свету — то самолёты, то поезда... Откуда только его не показывали по телевизору! Но я прямые трансляции никогда не смотрю — не могу. Там "ура" кричат, а у меня слёзы льются. Вы извините, если я что не так говорю — нервы жизнью истрёпаны...

          Но, я же сказала, что выбора у меня не было: спорт так спорт, лишь бы мальчишки были при деле. Я целый день пропадала на работе или вообще уезжала в командировки — боялась за них страшно! Ребята, говорю им бывало, не связывайтесь только с дурной компанией. Отца у вас нет, случись что — вы меня убьёте!

          Исраил сказал мне, что Юрка очень изменился после того, как не стало матери. Долго не мог заставить себя тренироваться, потерял кураж, как говорят спортсмены. И вообще с трудом входил в спортивную колею.

          Но тем не менее к Олимпийский играм в Барселоне штангист Захаревич подошёл во всеоружии. Жаль только, что воспользоваться этим оружием ему не пришлось.

          — Всё началось с того, что из сборной СССР неожиданно для всех убрали главного тренера, Алексея Медведева, — рассказывал Захаревич. — Почему, за что? Причины выдвигались дикие, смехотворные: мол, у него в сборной слабая дисциплина, неважные результаты и прочее. Но ведь именно под руководством Алексея Сидоровича, не грех об этом напомнить, наша команда завоевала в Сеуле шесть золотых олимпийских медалей. В Барселоне сборная СНГ по тяжёлой атлетике, которую возглавлял Василий Алексеев, выиграла пять золотых медалей, и это подавалось как неслыханный успех. А сам Алексеев всерьёз рассматривался как кандидат на победу в конкурсе лучших тренеров года. После Сеульской Олимпиады Медведев сделал смелый шаг, обновил сборную, введя в неё целую группу молодых талантливых атлетов. И тем не менее на очередном чемпионате мира пять наших штангистов стали чемпионами мира! Какие же, спрашивается, ещё нужны доказательства высокого профессионализма тренера Медведева?

          Другое дело, что Алексей Сидорович всегда имел своё мнение и не боялся отстаивать его в кабинетах высокого спортивного начальства. Он был неудобен для этих людей, не желал идти на компромиссы. Вспомни, как, например, он отстаивал кандидатуру Арсамакова на участие в Сеульской Олимпиаде. Такое наши чиновники не прощают. Вот они и "сбросили" с должности заслуженного, принципиального тренера. Разумеется, это было сделано чужими руками на конференции, которой умело управляли эти люди, рычаги у них есть.

          Мы, ведущие штангисты сборной, пытались бороться. Доказывали, что это неразумный шаг, который не пойдёт на пользу отечественной тяжёлой атлетике. Вместе с Сашей Курловичем я был, например, на приёме у председателя Госкомспорта СССР Николая Русака. Но к мнению спортсменов, как всегда, не прислушались.

          Ну а когда главным тренером сборной был назначен Василии Алексеев, я понял, что для нас наступают худые времена. Да, ещё в 1987 году Медведев привлекал Алексеева к работе с тяжеловесами. Ведь Василий Иванович долго обижался, что после поражения на Московской Олимпиаде его все забыли, что его большой опыт остаётся невостребованным. И лет шесть находился "в подполье". Вот Медведев его и "вызволил" оттуда — по доброте душевной. На свою беду, как выяснилось.

          Я не поверил Алексееву с первых дней его пребывания в сборной. Да, он вроде бы пытался быть нам добрым наставником, часто рассказывал разные поучительные истории из своей спортивной биографии. Но я чувствовал, что всё это — неискренне. Слишком свежи были в памяти действующих спортсменов "художества" штангиста Алексеева: высокомерие, грубость, рукоприкладство и прочее. Мы сомневались, что человек может так быстро измениться в лучшую сторону. А однажды под настроение у Василия Ивановича вырвалось: мол, я вам всем ещё покажу кузькину мать, когда стану главным тренером сборной! И мы поняли, что это вовсе не пустые слова, что человек рвётся к власти. Ну а потом произошёл тот самый эпизод, когда дело едва не кончилось рукопашным боем.

          Честно говоря, меня всё это не слишком удивляет, я знал, кто такой Алексеев. Но вот вопрос: что его роднит с нашим высоким спортивным начальством? Ведь начальство это в своё время натерпелось от штангиста Алексеева изрядно. А впрочем, чему удивляться? Эти люди прекрасно понимают друг друга. И поддерживают, лишь бы только оставаться при власти и иметь в руках "распределительный механизм": ты можешь претендовать на медали, а вот твой поезд ушёл, извини. Для них спортивный принцип хуже горькой редьки. Ну для чего, в самом деле, они будут нужны, если, скажем, чемпионы страны должны автоматически входить в олимпийскую команду? Вот когда начинается "игра за спиной" — тогда они короли!

          Я предвидел, что перед Олимпиадой в Барселоне мне приготовят какую-то пакость. Не знал только, как это будет оформлено. И вот в последний момент выяснилось, что кто-то что-то опять напутал в нашей Федерации, и потому я не был вовремя оповещён, что должен обязательно выступить в квалификационных соревнованиях. Но я не верю в эту версию. Олимпийские игры — это не "Кубок мира", здесь всё гораздо строже и гласность полная. Тем более, повторяю, несколько наших спортивных функционеров входит в Международную Федерацию тяжёлой атлетики. Для них не было никакого резона рисковать. Уверен, что всё это делалось с подачи Алексеева и под его строгим контролем. Как это ни странно, но многие наши высокомерные чиновники в его присутствии робеют...

          А вот какое мнение высказал президент Всероссийского национального олимпийского комитета Виталий Смирнов в интервью корреспонденту "Советского спорта" перед Олимпиадой в Барселоне.

          "— А пока с сожалением приходится наблюдать борьбу структур. Скажем, борьбу отживающих структур всесоюзных Федераций и их представителей в международных Федерациях с российскими Федерациями... Возникла проблема с участием в Олимпийских играх Юрия Захаревича и Сергея Ли. Ситуация элементарная. В ряде видов спорта было принято решение провести перед Барселоной отборочные квалификационные соревнования, обязательные для всех, независимо от того, знаменитый ты чемпион или простой смертный. Нужно было приехать на турнир, поднять контрольный вес — и всё. Для таких феноменальных спортсменов, как Захаревич и Ли, это — пара пустяков.

          — Так почему же они не поехали?

          — Не знали! Я обращался в Российскую Федерацию тяжёлой атлетики, там тоже ответили: "Не знали". А во Всесоюзной Федерации, два члена которой состоят и в Международной Федерации, утверждают: "Должны были знать". У меня складывается впечатление, что информация в Российскую Федерацию тяжёлой атлетики не поступила чуть ли не умышленно. В результате страдают и интересы самих спортсменов, и интересы объединённой команды. Я уже вёл переговоры с высокопоставленными представителями международной Федерации, с президентом МОК Хуаном Антонио Самаранчем — но пока всё безрезультатно.

          — Ну да, ведь если Ли и Захаревич не выйдут на олимпийский помост, то, значит, для кого-то освободится место на пьедестале?

          — Разумеется!"

          Как можно видеть, скандал докатился до президента Международного олимпийского комитета. Сказал же однажды Арсамаков: "Спортсмены прославляют страну. Чиновники её позорят". Ни убавить тут, ни прибавить.

          В дни Барселонской Олимпиады президент МОК Хуан Самаранч ещё не раз стал свидетелем и судьёй скандалов, связанных с выступлением сборной СНГ по тяжёлой атлетике. К нему, в частности, апеллировал Национальный олимпийский комитет Туркмении. Да что там комитет! Вся эта суверенная ныне страна была оскорблена тем, что главный тренер сборной СНГ Алексеев не пропустил на олимпийский помост чемпиона мира Ораздурдыева. Между тем Алтымурат был в блестящей спортивной форме. Он "ввиду явного преимущества" победил на чемпионате СНГ в полусреднем весе, показав прекрасный результат — 377,5 кг.

          Смотрят люди по телевизору соревнования штангистов и думают, наверное: какой простой вид спорта! Ты сильнее — значит, больше поднимешь, значит, выиграешь. Слабее — само собой, останешься позади. И не ведают они, какие порой затеваются интриги и кипят страсти там, за кулисами разминочных залов. Справедливость, честная спортивная борьба — эти слова некоторые дельцы с лёгкостью необычайной отодвигают и сторону, об интересах спортсмена я уж и не распространяюсь. Зато эти дельцы во весь голос кричат об интересах национальной сборной, о какой-то сверхстратегии, непонятной дилетантам, и журналистам и том числе...

          — В тот же день мы собрали пресс-конференцию в олимпийской деревне, — рассказывал мне президент Национального олимпийского комитета Туркмении Аман Шаниязов. — На ней выступали Ораздурдыев, его тренер Бруно Абрамян и я. Решение Алексеева я назвал дискриминационным. Потом Алексеев был вызван на заседание штаба Президентом олимпийских комитетов стран СНГ. Ничего вразумительного он по этому поводу сказать нам не смог. Перед соревнованиями Алексеев официально объявлял, что Ораздурдыев будет выступать в среднем весе, и мы поэтому не ожидали такого подвоха. Всего обиднее было то, что, выступая в полусреднем весе на чемпионате СНГ в Санкт-Петербурге, Алтымурат набрал 377,5 кг в сумме двоеборья. А в Барселоне победитель более тяжёлой, средней весовой категории, греческий штангист Пиррос Димас, набрал лишь 370 кг! То есть у нашего атлета попросту отняли золотую медаль. Вы сами понимаете, что реакция на эти события в Туркмении была весьма болезненной. Выражались резкие протесты, причём даже на высоком правительственном уровне, но что толку? Всё это — в пустой след. Нет, Туркмения не объявляла Алексеева "персоной нон грата", это просто слухи. Но его имя теперь вряд ли пользуется популярностью в нашей стране.

          Мне трудно понять, чем руководствовался Алексеев, принимая такое решение. — продолжает Шаниязов. — Возможно, он поступил так потому, что тренер Ораздурдыева, Абрамян, не стал "подстраиваться" под главного тренера сборной. Абрамян был уверен, что его ученик достоин выступать на Олимпиаде по своим спортивным результатам. Другие, говорят, искали иные пути. Но ведь всё это слухи, а доказательств нет."

          Более определённо высказался на сей счёт сам Алтымурат Ораздурдыев. В "Советском спорте" от 13 апреля 1993 года прошла заметка "По следам нашумевших скандалов". Цитирую:

          "А из последних сообщений интересна фраза Ораздурдыева в интервью газете "Берлинер цайтунг". Сейчас Алтымурат живёт в Германии и выступает там по контракту на немецких первенствах за берлинский клуб "ТСЦ". Но посланную в Алексеева стрелу Ораздурдыев наполнил ядом воспоминаний об Олимпийских играх в Барселоне.

          "За пять минут до выхода на помост Алексеев сказал мне, что я подойду к штанге лишь в том случае, если заплачу ему 3 тысячи долларов. В противном случае он отстранит меня от соревнований и заявит о том, что я при подготовке был уличён в применении допинга."

          Обвинение более чем серьёзное. Не знаю, есть ли у Ораздурдыева доказательства или их нет. Но в любом случае вывод один: не надо отступаться от спортивного принципа отбора команды — и никто не будет обвинять либо подозревать руководство во взяточничестве и прочих тёмных делах.

          И после всех этих довольно позорных событий главный тренер сборной СНГ Василий Алексеев кем-то ещё выдвигался в число "героев Барселоны"! Мол, под его руководством команда завоевала 5 золотых медалей! Но, напомню, в Сеуле их было шесть, причём без единого скандала. Однако работа главного тренера сборной, Алексея Медведева, вызывала лишь скептические гримасы на лицах нашего спортивного генералитета.

          А может быть, роль Алексеева неоценима в барселонском успехе талантливого грузинского полутяжеловеса Кахи Кахиашвили? Но знатоки говорят, что во время выступления на олимпийском помосте Алексеев не только не помогал Кахиашвили, но, напротив, создал ему режим "наибольшего неблагоприятствования". Золотую медаль Кахи получил лишь чудом, а предназначалась она, вообще-то, другому спортсмену.

          Или, возможно, Алексеев внёс свой вклад в победу двукратного олимпийского чемпиона в супертяжёлом весе Курловича? Александр, действительно, выступал на Олимпиаде как настоящий хозяин помоста, не оставив соперникам никаких шансов. Алексеев, надо полагать, и за его медаль благосклонно принимал поздравления дилетантов. Но вот что сказал сам Курлович (газета "Известия" от 7 августа 1992 года). Он давал пресс-конференцию по свежим следам олимпийских событий.

          "Я — белорус, но всегда с патриотизмом относился к сборной. Увы, сегодня о сборной, о спаянной команде и речи быть не может. Мы с самого начала конфликтовали с тренером Василием Алексеевым на почве методов тренировок и его требований. Хорошо, что я больше не буду зависеть от этого человека. Но главное — всю команду возмутило, что Алексеев не заявил на соревнования потенциального чемпиона в весе 82,5 кг Алтымурата Ораздурдыева из Туркмении. Некрасиво всё это, неспортивно!"

          Надо заметить, что на какое-то время после всех этих громких олимпийских скандалов Алексеев и его покровители притихли, затаились. Но времена сейчас мутные, высокому начальству хватает своих "разборок", так что никаких "оргвыводов" не последовало. Власть от Всесоюзной Федерации тяжёлой атлетики автоматически перешла к Федерации России, и всё покатилось прежним порядком. Видя это, бывшие чиновники Госкомспорта встрепенулись и решили вновь прибрать к рукам тяжёлую атлетику. А в качестве "толкача" выдвинули знакомую фигуру Василии Алексеева.

          — Время волюнтаристских решений и закулисных назначений на эти должности прошло! — решительно говорит Арсамаков. — На конференциях и в печати мы чётко заявили свои требования: политику в отечественной тяжёлой атлетике должны определять люди, непосредственно в ней работающие: ведущие тренеры, спортсмены, научные сотрудники, спортивные организаторы на местах. Выборы Федерации и её Президента должны быть прямыми. Кандидаты выступают со своими программами. Чья окажется лучше, тот и победит. К сожалению, пока что в этой Федерации, положа руку на сердце, нет ни своей политики, ни экономики. Так что работа предстоит большая и сложная. Но кто-то же должен за неё браться, верно?

          В апреле 1993 года состоялась отчётно-выборная конференция Федерации тяжёлой атлетики России. Вице-президентами Федерации избраны олимпийские чемпионы Исраил Арсамаков и Юрий Захаревич. Знакомые имена, не правда ли?

          Как это поётся: "Нам рано жить воспоминаньями..."

          Крупный международный турнир штангистов подходил к концу. Шла одна из последних пресс-конференций с призёрами соревнований.

          — Чем вы увлекаетесь помимо спорта? — спросил кто-то из журналистов знаменитого тяжеловеса. Тот пожал широкими плечами:

          — В основном охотой.

          — Все до единого — охотники! — негромко сказал знакомый репортёр, закрывая свой блокнот.

          Он был явно разочарован таким "единодушием" ведущих штангистов мира в выборе развлечений. Но однажды я спросил об отношении к охоте Исраила Арсамакова и лишний раз убедился, что этот человек отличается "лица не общим выраженьем".

          — Не, я не охотник. И, мало того, отношусь к этому занятию неодобрительно, — неожиданно заявил Исраил. — Хотя, думаю, у меня не дрогнет рука, например, зарезать корову. Но что такое корова? Домашнее животное, его человек специально завёл, чтобы получать продукты для себя и своей семьи — молоко, мясо, сыр. Корова ест корм, который добывает человек, он строит корове жильё, — словом, она живёт плодами нашего труда. Тут всё оправдано и логично.

          Я могу ещё допустить, когда человек стреляет в дикое животное, движимый голодом, как это было с Робинзоном Крузо на его острове. Да и то, если помнишь, Крузо потом развёл целое стадо коз. Но когда сытый человек от скуки либо от безделья поднимает руку на живое существо — это совсем другое дело. Для меня любое животное — свободная судьба, и оно вправе бороться за свою жизнь. Его жизнь нам вовсе не принадлежит. У человека есть свой дом, хозяйство, своё дело. Но ему этого почему-то мало. Он берёт ружьё и со спокойной душой допускает хамское вторжение в живую природу. То есть в чужой дом.

          И никакой охотничьей доблести я в этом не вижу, особенно в наше время. Напротив, здесь присутствуют элементы низости: укрыться в засаде и стрельнуть с приличного расстояния — по сути, без всякого риска. Поднимать руку на слабого — это одна из тех низостей, от которых сегодня страдает всё наше общество. Я часто думаю о том, что человек, который выходит с ружьём на беззащитного дикого зверя, способен выйти с оружием и на человека. Возможно, я не прав, но...

          Я с детства люблю животных, и по телевизору всегда смотрел "Клуб кинопутешественников", "В мире животных", "Очевидное-невероятное", — словом, всё то, что минимально политизировано. Может, это выглядит и наивно, но меня постоянно волновало, что где-то исчезают какие-то виды животных и даже насекомых.¹⁴ Писателя Джека Лондона я открыл для себя и полюбил именно из-за того, что он так здорово знал волка. А у нас на Кавказе если говорят, что мужчина — волк, то это комплимент. Почему? Я считаю, что волк умнее большинства других зверей. Он свободолюбив и не поддаётся дрессировке: я не видел волка на цепи либо в цирке. В моём представлении, волк предан своим и всегда готов быть на равных с кем угодно.¹⁵ Не зря же эпосы всех народов отводят волку важную роль: тут и Капитолийская волчица, символ древнего Рима, и Акела, воспитатель Маугли, и серый волк из русских народных сказок...

          Между прочим, волк никогда не действует исподтишка¹⁶ и не атакует человека без причины. В этом, кстати, его отличие от одичавшей собаки, какие встречаются у нас в горах около заброшенных туристских баз. Этих собак там в своё время прикормили, а потом бросили — и всё, животные теперь испорчены, от них можно ожидать чего угодно. Это лишний раз доказывает, что человек не вправе бездумно вторгаться в живую природу. Он должен чувствовать себя на планете самым разумным хозяином, а не самым сильным зверем, которому дозволено всё.

          Мне не раз приходилось прежде слышать, что Арсамаков — парень "заводной", и потому за ним, мол, нужен глаз да глаз: любит весёлую компанию, а что за компания без выпивки? Но, познакомившись с Исраилом поближе, я убедился, что именно выпивка интересует его меньше всего. Даже в дни триумфа, как это было, например, в Грозном после победы на Сеульской Олимпиаде, Исраил был весьма сдержан. Мне не раз казалось, что необходимость опрокинуть рюмку-другую спиртного даже тяготит этого здорового и сильного мужчину. А необходимость такая в нашем быту, что там скрывать, существует. Иной раз легче выпить, чем отказаться и тем самым смертельно обидеть человека, который, по его представлениям, искренне желает тебе добра. А поскольку Арсамаков популярен и действительно любит, чтобы вокруг него были люди, такие ситуации возникают на каждом шагу. Это — одна из теневых сторон спортивной славы, и не один чемпион, начав с безобидных тостов "во славу спорта и спортсменов", сгубил не только свою спортивную, но и человеческую судьбу. Для Арсамакова такой опасности я никогда не видел, и слухи о пристрастии Исраила и его друга Захаревича к спиртному кто-то, по-видимому, умело распускал и поддерживал: независимого человека непременно надо хоть чем-то замарать, — тогда им и управлять легче...

          — В 1987 году сборная СССР возвращалась с тренировочных сборов в высокогорном местечке Цахкадзор, что в Армении, — вспоминает Арсамаков. — Место там, конечно, красивое, но скукотища страшная! Все мы истосковались по благам цивилизации. Приехали в Ереван. А в это время у Юрика Саркисяна, экс-чемпиона мира, родилась двойня. И он пригласил нескольких друзей заехать к нему домой. Как тут отказаться? И как было не поднять бокал за здоровье дорогих малюток? А потом Юрик повёз нас на экскурсию на винный завод, и мы обязаны были продегустировать и оценить по достоинству достижения местных умельцев. Вино там вроде бы слабенькое, но стаканы большие, да и закуски никакой — по куску торта где-то нам досталось, вот и всё. В аэропорт мы приехали, по нашему мнению, в нормальном состоянии, однако руководители заметили, что мы "под градусом". Господи, что там сразу началось! Уже в самолёте, не откладывая дела в долгий ящик, пошли разборки нашего поведении и продолжались они ещё три дня подряд на олимпийской базе в Подольске. Досталось в основном ветеранам: Захаревичу, Курловичу и мне. Все мы были условно дисквалифицированы, и со стипендий членов сборной страны "срезали" по 50 рублей — в ту пору это было существенно. Потом кто-то вспомнил о Саркисяне, о счастливом отце и несчастном организаторе того летучего застолья. 50 рублей сняли и с него. Юрик поднял шум — на какие средства я буду кормить своих детей? Мы вздохнули и пошли за него заступаться перед начальством — словом, смех и грех!

          — Но, что правда, то правде, — продолжает Арсамаков, — спортсмену от спиртного нужно держаться подальше. Совершенно неизвестно, каким боком выйдет тебе бутылка вина. Иной раз прахом идёт адский труд, затраченный на сотнях тренировок. Меня, собственно, и сейчас особенно не тянет к спиртному. Я не ханжа и при случае не откажусь выпить. Иногда мне нравится опрокинуть 50 граммов водки перед обедом. Или сто граммов — после бани, по русскому обычаю, который, говорят, приветствовал даже сам Суворов. Но пить просто для того, чтобы пить — этого я не понимаю.

          Да, можно всю ночь просидеть около костра с хорошими друзьями где-нибудь в горах Кавказа, около быстрой реки, где чистый воздух, холодная водка и горячие шашлыки. Это запоминается, это здорово. Но, признаться, я терпеть не могу застолья в наших тесных квартирах, куда набьётся целая толпа народу, да ещё и незнакомого, где воздух накуренный и спёртый и где надо беспрерывно выпивать и закусывать. Я спортсмен, и как сгонщик веса привык есть немного: первое, второе — и всё. Постоянно жевать в течение целого вечера я не умею. После таких "праздников" два-три дня не могу есть нормально. Да ещё эти бесконечные тосты. На кого как, а на меня они нагоняют тоску; знаю, что текст тамадой давно выучен наизусть, импровизации там не жди, искренности тоже немного. Возможно, один раз это любопытно послушать свежему человеку. Ну а если слушаешь в десятый раз — каково это?

          — Я вообще очень не люблю всякую показуху, — продолжает Арсамаков. — Помните, после Олимпиады в Барселоне высокие руководители устроили бал для олимпийских чемпионов всех времён? Импортное шампанское там, говорят, лилось рекой. Почему — говорят? Потому что я не пошёл на тот бал. Заранее знал, что из этой затеи получился лишь очередной эффектный жест, на сей раз в адрес больших спортсменов. Смотрел по телевизору, так оно и вышло. На сцену вытащили ветеранов и действующих чемпионов, расставили их по тумбочкам, словно львов в цирке, они награждали друг друга комплиментами, венками, букетами... Ветеранам, которым их рекорды не принесли и рубля, какое-то пособие кинули... Да ерунда всё это — когда же мы откажемся от показухи и займёмся делом? Ведь массовость — это в политике, я считаю, плохо. А в физической культуре и в спорте — хорошо. У нас же эта самая массовость лежит сегодня на лопатках, детям не во что одеться и обуться для уроков физкультуры — а тут бал, словно пир во время чумы!

          А то вдруг наши руководители начинают купаться в проруби. Или устраивают между собой футбольные матчи. Всё это хорошо освещается прессой и должно вроде бы служить пропаганде здорового образа жизни. Но вряд ли служит достижению этой цели, — скорее, наоборот, раздражает и разочаровывает людей. Они ведь прекрасно понимают, что здоровый образ жизни надо внедрять по государственной программе, планомерно, с младенческих лет и до старости. Для этого требуются, опять же, государственные структуры, финансовое обеспечение на федеральном уровне, продуманная система льготных налогов для тех людей, которые хоть сегодня готовы вкладывать средства в физкультуру и спорт.

          Но ведь всего этого нет. Спортивных ведомств с пышными названиями опять наплодилось больше, чем нужно — а спросить за работу не с кого. Они, по-моему, и сами не разбираются, кто и за что конкретно отвечает. Что же можно ожидать в результате, кроме упадка спортивного движения в стране? Балы для олимпийцев и спортивно-развлекательные шоу, кто бы в них ни участвовал, положения не спасут...

          Должен заметить, что Арсамаков очень легко переходит от проблем локальных к глобальным вопросам. Думаю, этому способствует его обострённое чувство справедливости, которое оттачивалось в долгих схватках с разного рода спортивными и прочими бюрократами. Причём Исраил никогда не переходит на истерические, кликушеские тона, он всегда рассуждает здраво и внешне спокойно, даже по тем проблемам, которые, очевидно, больно задевают его душу. Не изменит ситуацию и стакан-другой вина, Арсамаков всё равно не "заведётся". Но с ним интересно беседовать и без грамма спиртного, тут никакой "допинг" не требуется.

          К сожалению, я не могу сказать того же обо всех моих знакомых, в том числе и о больших спортсменах. На трезвую голову кое-кто из них зачастую весьма скучен и хмур, и разговор не клеится, и тему никак не подберёшь. Но после первого же доброго бокала человек преображается, он уже и Цицерон, и актёр в одном лице. Доктора говорят, что это — неважный симптом и таким людям нужно быть построже по отношению к себе. Но многие ли из нас слушают всяких там докторов, пока не грянет гром?

          Кстати, Цицерон не Цицерон, но Исраил не раз удивлял меня своими смелыми художественными сравнениями и яркими образами. Причём его речь льётся совершенно естественно, и на своих метафорах и афоризмах Арсамаков внимание вовсе не акцентирует — мол, ну, как я сказал? Здорово, да? Увлечённый разговором, он их как бы пробрасывает, не особенно интересуясь, оценил их собеседник или нет.

          Помню, в 1983 году в Москве проводился чемпионат мира по тяжёлой атлетике. Арсамаков был хорошо подготовлен и вполне мог рассчитывать на место в сборной СССР. Однако его вновь не выставили на соревнования, и в великолепном Дворце спорта "Измайлово" Исраил сидел среди зрителей.

          — Я ведь скоро буду представлен к почётному званию, — с невесёлой улыбкой сказал он мне тогда. — К какому? Многократный запасной сборной СССР.

          В такие горькие минуты он ещё находил в себе способность шутить. Помню, я спросил тогда у Арсамакова, что испытывает спортсмен, сидя в зрительном зале, когда он полон сил, но отлучён от помоста?

          — Ощущение такое, будто тебя бьют по лицу, а руки связаны за спиной, — ответил Исраил.

          С таким собеседником журналист не заскучает. Я ведь уже упоминал об олимпийской медали, штампованной, но в которую, по определению Арсамакова, впечатана судьба спортсмена. Таких примеров красноречия Арсамакова можно привести немало, и касаются они отнюдь не только спорта. Я, признаться, был уверен, что Исраил в своей школе числился среди первых учеников или, по крайней мере, с детства был страстным книгочеем. Но он со свойственной ему откровенностью ответил так:

          — Ни то ни другое. В отличниках я никогда не ходил, двоечником тоже не был. Честно говоря, школа оставила в моей душе не слишком много добрых чувств. Я постоянно слышу по радио передачи: мол, любимые учителя и так далее. Не припомню, чтобы у меня был хоть один такой учитель. По ботанике, правда, преподавательница была хорошей, доброй женщиной, мне нравились её уроки. И ещё уроки труда, там с нами работали пожилые, мудрые мужчины. Но ведь не "ботаники" и не "трудовики" определяют в школах погоду. В грозненской школе № 20, где я провёл все десять лет, мне было неуютно. И это ощущение только усилилось с годами.

          Когда я приехал с победой из олимпийского Сеула, то сразу подумал, что надо бы сходить в мою школу и рассказать там ребятам о спорте, об Олимпиаде, подарить школе какую-нибудь медаль или кубок: пусть его разыграют классные команды. И что же? Никому, похоже, в этой школе успех её бывшего воспитанника оказался неинтересен. Один только преподаватель военной подготовки пытался по своей инициативе организовать такую встречу. Но новая школьная директриса охладила его пыл, объяснив, что ей некогда всем этим заниматься.

          Вот такая не слишком доброжелательная атмосфера всегда и чувствовалась в нашей школе. Оглядываюсь назад, я думаю, что это — общая беда нашей педагогики. В ней изначально мало ярких, мыслящих людей — да и откуда им взяться? Ведь в наше время быть учителем не престижно. И это ужасно.

          А сейчас такая ситуация, что и хорошо учиться тоже не обязательно, чтобы неплохо устроиться в дальнейшем. Сейчас ведь, в пору входа в "рыночную экономику", процветают бывшие двоечники. И в этом есть своя логика: наша школа по-прежнему оторвана от жизни. Хороший ученик получает свои пятёрки и рассчитывает, что будет вознаграждён за свои знания в дальнейшем. Но после школы ему задания никто уже не поручает выполнить — и отличник оказывается в растерянности.

          Иное дело двоечник. Он давно уже думает о себе сам, ищет любые пути к безбедному существованию, порой не слишком честные — но ведь находит же! Обстановка, как говорится, позволяет. Всё это — ненормально, но пока сие так.

          — Я думаю, — продолжает Исраил, — что в педагогике самое важное — развивать в человеке самостоятельность. Ученик не должен замечать, что его ведут — вот тогда педагог по-настоящему силён. Я никогда не любил, чтобы меня тащили за шкирку, инстинктивно этому сопротивлялся. С удовольствием участвовал бы в "педагогическом процессе", если там разрешалось бы иметь своё мнение, свой голос — но куда там! Это было исключено.

          А тут ещё примешивается очень тонкий национальный вопрос: все учителя нашей школы — либо русские, либо евреи, в то время как большинство учеников — чеченцы и ингуши. Некоторые недалёкие педагоги вели себя с плохо скрываемым пренебрежением: помню, наша классная руководительница, не замечая, что мы всё это слышим, разговаривала с коллегой о том, что ей сегодня необходимо посетить одну чеченскую семью. Эти люди жили недалеко от нас, семья была многодетной, неустроенной, им приходилось очень тяжело.

          — Придётся брать газету, чтобы подстелить на стуле, — говорила наша учительница, морща нос. — Там же такая грязь... Эти люди скорее купят машину, чем клеёнку для стола... — и так далее.

          — Хорошо, что спорт рано развил во мне кругозор, и я понял, что русским людям в подавляющем большинстве абсолютно чуждо национальное чванство. А в противном случае я, пожалуй, мог бы и обозлиться с детства...

          Да, впечатления детства остаются у человека на всю жизнь. Очень, очень печально, что труд школьного учителя в нашей стране давно уже, несмотря на все декларации, приравнивается к чему-то второсортному, что вся система просвещения и воспитания человека снабжается по остаточному принципу, и лучшие умы в школу не рвутся. Плоды такого экономного просвещения мы видим на каждом шагу, от Прибалтики до Грозного, далее везде.

          Но ведь есть исключения, которые, впрочем, только подтверждают правило. Я уже упоминал о своих однокурсниках, которым после окончания педагогического института в городе Шахты довелось поработать в Чечено-Ингушетии. Мой лучший друг, Виталий Квитко, провёл в различных горных школах около трёх лет, а рассказывал мне об этих годах всю оставшуюся жизнь. Пишу так потому, что жизнь эта нелепо оборвалась, когда Виталий вышел на пик своих творческих способностей. Эта трагедия случилась совсем недавно. Виталия Фёдоровича хоронил весь город Шахты. Девочки из медицинского училища, где он преподавал, преклонили перед гробом колени. Нужно ли что-то добавлять? А старенькая мама Виталия вспоминает сейчас, как когда-то приехала в одно из чеченских сёл, где преподавал её сын. Её глаза сухие, но голос рвётся и дрожит.

          — Виталий пригласил меня посидеть у него на уроке, — рассказывает Валентина Савельевна.

          Эту историю я слышу не первый раз, но всегда что-то подступает к горлу.

          — Я пришла, до звонка тихонько устроилась за последней партой. Вошёл Виталий с классным журналом, такой серьёзный. Поздоровался с классом. Дети хором ответили, и продолжили стоять. Он сказал им — садитесь! Они всё равно стоят. Вдруг одна девочка подняла руку: мол, сегодня здесь присутствует ваша мама, поэтому мы проведём весь урок стоя. Потому что мы вас, Виталий Фёдорович, любим, а её уважаем...

          Как видите, не все учителя перекрывают ребятам дорогу к своему сердцу. Но вот Арсамакову, к сожалению, такой учитель не встретился. А потому...

          — А потому пришлось, опять же, рассчитывать на самого себя, — продолжает Исраил. — У меня было много друзей, в основном среди ребят постарше (замечу, что, по моим наблюдениям, это — верный признак раннего развития любого ребёнка — А С.). Мы часто собирались в библиотеке, читали журналы, энциклопедии, о чём-нибудь спорили, обменивались марками, значками. Там нам было интересно. С тех пор у меня осталось пристрастие к разной справочной литературе, к книгам по искусству, архитектуре и так далее. Может быть, даже в ущерб литературе художественной. Ну ничего, я ещё наверстаю — какие наши годы!

          — Я счастлив тем, что спорт вывел меня в большой мир, — продолжает Арсамаков. — Я получил возможность увидеть разные страны и народы — в те годы подобное было мало кому доступно. О многом я узнал не из книжки, а сам увидел. Это важно, это развивает правильное мироощущение. Я посещал развалины знаменитого Колизея, древнейшие в мире монастыри. Я размышлял о том, что во многих странах прекрасно уживаются люди, исповедующие самые разные религии, и мне было больно, что у нас с некоторых пор всё стало не так.

          — Кстати, расскажу любопытный эпизод из школьной жизни. Представь, в своё время я был избран председателем совета школьной пионерской дружины! Обычно такие посты занимают круглые отличники, любимцы педсоветов — а тут так уж получилось... Нет, я к этому вовсе не стремился. Но, очевидно, какие-то лидерские черты у меня просматривались. Я ведь тебе говорил, что был акселератом, а сильные ребята всегда на виду. Впрочем, силой я никогда не хвалился, но местные хулиганы знали, что со мною лучше не связываться. Наверное, это многим ребятам нравилось, но вспоминаю я об этом по другому поводу. Дело в том, что из всей нашей пионерской дружины в комсомол самым последним приняли... её председателя, и то лишь скрепя сердце. Как назло, незадолго до этого торжественного приёма у нас в школе был организован диспут на антирелигиозную тему. Ну, какие у нас были темы, понятно: есть ли бог? — и всё тут.

          Разумеется, почти все ребята в два счёта доказывали, что никакого бога нет. Особенно налегали они на неотразимый аргумент: мол, Юрий Гагарин и другие космонавты летали вокруг земного шара и никто из них бога нигде не обнаружил. При этом никого не смущало, что американские астронавты, к примеру, люди верующие, но бога, по-видимому, ищут не среди облаков.

          Очередь высказаться дошла и до меня. Я не хотел отвечать, но старшая пионервожатая всё-таки настояла.

          — Гагарин — не авторитет в таких вопросах, — сказал я. — Может, именно бог ему и помог в его полёте. Нельзя так примитивно представлять себе бога. Искать его надо в храме, а не в облаках. И тем более не в нашей школе — здесь его уж точно нет.

          Такое вольнодумство, конечно, даром не прошло, на Исраила обозлилось всё школьное руководство. Долго ещё вспоминали этот случай.

          — Да, я считаю себя верующим человеком, — продолжает Исраил. — Истинно верующий — это тот, кто не допустит хамского отношения к другому языку и другой вере. В этом я твёрдо убеждён.

          — Первые признаки настоящей веры — когда человек любит своё и уважает чужое. К сожалению, сейчас пышно расцветает культ зла: для многих уже ничего не стоит отнять или убить... Но я считаю, что это позволяют себе лишь неполноценные люди. В сущности, в каждом человеке борются бог и сатана. Жизнь даётся, чтобы определить наш дальнейший путь — в ад или в рай? Расслабился — значит, позволил сатане одержать верх, впустил в душу всё нечистое.

          — Самое тяжкое в наше время — говорить правду, — продолжает Исраил. — Ведь человек в первую очередь врёт сам себе. Потом постепенно начинает верить в собственную ложь. Потом свято верит и делает жизненным девизом. И начинает внушать эту ложь другим. Сейчас многие осмеливаются говорить от лица народа, говорить якобы правду — но собственную правду они не соотносят с той, которую декларируют.

          Когда я учился в школе и в институте, то отчётливо осознавал "давление центра" на наши маленькие кавказские народы. Все говорили вроде бы о равноправии наций и народностей, но ведь в наших республиках первый секретарь всегда должен был быть русским, второй — тоже, и только третий секретарь мог быть из местных.¹⁷ Кому, скажите, это могло нравиться? Такие обиды накапливались годами. И сейчас мы наблюдаем обратную реакцию. Как всегда, с перехлёстами по всем направлениям.

          — Мы ведь с тобой побывали в краях, в которых жили мои предки, — говорит Исраил. — Хотя до самых интересных мест высоко в горах, где стоят полуразрушенные древние города и сёла, увы, не добрались. Иногда я думаю: какой же это простор для историков! Ведь Кавказ — одна из колыбелей мировой цивилизации. Здесь проходил великий шёлковый путь из Китая в Европу. Наши горы видели войска Чингисхана и Тамерлана. Говорят, на наших старинных башнях есть иероглифы, идентичные египетским знакам. Причём они до сих пор не разгаданы. Многое свидетельствует о высокой культуре живших здесь народов. Но никто не спешил разгадывать эти знаки, а теперь, как видишь, не до того.

          И вот что характерно: история Европы нам более или менее понятна; Восток также достаточно изучен; что же касается Кавказа, то он как был у нас "окраиной России", так и остался.

          Сейчас ведь историю пишут, сочиняя её для чьих-то нужд.¹⁸ По заказу, как удобнее власть предержащим. Недавно этот заказ давали Коммунистическая партия и правительство СССР. Теперь Советский Союз развалился. И что же? Нынче каждый историк стремится доказать, что весь мир произошёл от его маленького народа. То есть мы, как всегда, кинулись из одной крайности в другую, от великодержавных амбиций к мелкодержавному чванству...

          — В последнее время появилось много путей к власти, — продолжает Арсамаков. — Прежде мы жили в огромной единой стране, но ведь вакантных мест в ней было крайне мало! Система формирования власти была отработанной, конкуренция бешеной, наверх пробивались единицы. Так что у многих властолюбие остывало. Иное дело теперь. При удачном стечении обстоятельств сегодня можно стать президентом. Хотя бы своего шалаша — но всё-таки президентом. И начать командовать так, чтобы соседу не понравилось. Значит, наш руководитель орёл, скажет толпа, он проявляет мужество. У нас и прежде не стеснялись лезть в чужой монастырь со своим уставом. Теперь стало больше монастырей и больше уставов. А привычки остались прежние. От этого и пошли конфликты. Причём с теми, кого ещё вчера называли братьями.

          — В конце восьмидесятых годов мне довелось побывать в Сирии и Иордании, — рассказывает Исраил. — Я встречался там со своими земляками, мигрантами с Кавказа, их ведь где только нет, судьба по всему свету разбросала... Вот и в этих странах живут чеченцы, дагестанцы, ингуши, адыгейцы — их там, правда, всех черкесами называют. Да, в своё время их крепко зажимали, но времена эти давно прошли. И теперь выходцы с Кавказа живут в чужих краях как все. То есть совсем неплохо. И про страну, в которой они нашли приют, слова худого не скажут. Мне это очень понравились. Там строго соблюдаются законы, не позволяющие разжигать национальную рознь. И религиозных различий тоже нет. В Корее, как я убедился, религия также деполитизирована. Одна религия дополняет другую. А у нас сейчас процветает религиозная нетерпимость. Сие — последствия безграмотности в этих вопросах. Ведь политизированная религия — опасная вещь. А главное — всё это далеко от бога. Никто и никому не давал права высказываться о недостатках чужих религий. Бог дал людям разные веры и разные языки не для вражды, а чтобы показать свою силу. Но у нас нет продуманной, последовательной линии ни в религии, ни в политике, ни в культуре...

          — Ты же знаешь, что чеченцы и ингуши называют себя одним словом "вайнахи", — продолжает Исраил. — В переводе на русский язык "вайнах" — это "наш народ". Вокруг нас жили и другие народы, частично ассимилированные, то есть их языки очень похожи на наши. И всё было нормально, и никто не собирался ни с кем воевать, пока не появились паспорта с записью "чеченец", "ингуш" и так далее. Появились границы между республиками.

          Я считаю, что границы в условиях Кавказа, между его малыми народами — это настоящее преступление. Они разъединили братьев. А сейчас из одной республики в другую вообще не попадёшь. Дорога перекрыта шлагбаумом; тебя обыщут, унизят, а кто эти люди — не известно: то ли ополченцы, то ли любители острых ощущений. В общем, кто взял в руки автомат, тот уже и имеет право наводить порядок так, как он его понимает. Цивилизованные нормы, законы отброшены в сторону.

          Думаю, что здесь сыграл роль принцип "разделяй и властвуй". Но ведь соседи, хотят они этого или не хотят, должны жить рядом. Будут существовать и Осетия, и Ингушетия, и Дагестан, и они будут жить в мире, как прежде. Только не надо объявлять какие-то народы плохими, а другие хорошими. Нет плохих народов, есть беспомощные или безответственные политики. Сейчас появилось много лидеров, — непонятно только, откуда, — и каждый из них объявляет себя "голосом народа". А здесь, на Кавказе, людей легко возбудить, сыграть на их эмоциях, на старых обидах и послать на кровавые разборки. Остановить же потом очень трудно, особенно если кровь уже пролилась.

          — Да, у каждого человека должно быть чувство Родины, чувство патриотизма. Я не забуду, откуда я, чей я сын. Но каждый должен понимать, что он не лучше других, каждый должен нести из своего дома только хорошее. Ведь вся политика состоит из конкретных поступков отдельных людей. Но сейчас наступило такое чёрное время, когда понятие справедливости отходит на второй план. Люди ищут не правду, а силу. Причём используют два вида оружия: огнестрельное и хорошо подвешенный язык. Чтобы белое можно было обратить в чёрное. Кое-кто явно перепутал возрождение национальных ценностей с возвратом к худшим сторонам прошлого. Никто никого не желает слушать. Если даже и выслушивает своего противника, то не для того, чтобы понять и простить его, а чтобы ожесточить своё сердце. Мы не умеем извиняться, тем более — уступать. Только три шага вперёд! Процветает политика каменного топора.

          Такая свобода, которую мы получили сейчас — она хуже рабства! Моисей сорок лет водил евреев по пустыне, чтобы попасть на землю обетованную. Моисей мог привести их туда из Египта за два месяца, но он хотел прийти на историческую родину со свободными людьми, а не с египетскими рабами. В пути сменилось два поколения, прежде чем люди почувствовали себя свободными. И я убеждён, что без руководителя не может быть благополучной страны. Несогласен я и с фразой "народ всегда прав". Власть толпы не лучше военной диктатуры. Но лидеры должны быть действительно лидерами, которые ведут свой народ к благополучию, к свету.

          А что мы слышим от своих политиков на самом высоком уровне? По-моему, их любимая фраза звучит так: "Это очень сложный вопрос..." И дальше, кроме многоточия — ничего. Но ведь мы выдвигали этих политиков именно для того, чтобы они и занимались сложными вопросами! Простые вопросы мы и сами как-нибудь уж сумеем решить. Мы мечтаем, чтобы политики обеспечили каждому возможность заниматься своим делом: учёному — наукой, крестьянину — земледелием, спортсмену — спортом. Но сейчас все кухарки ударились в политику. Зато политики мыслят порой на уровне сантехника.

          Беспомощность и непрофессионализм наших политиков порождают неразбериху и хаос. Это, как известно, благодатная среда для всякого рода криминала. Мало того, криминал возводится кое-где в ранг героизма, ведь ситуация тому благоприятствует. Когда у лидеров не хватает разума, чтобы договориться, они прибегают к насилию. Всегда найдутся люди, готовые переступить закон. И вот в их руки вкладывают оружие. А кто потом проконтролирует, где оно будет ещё использовано? О последствиях никто, похоже, не задумывается. Лидеры решают свои сиюминутные задачи.

          Неудивительно, что преступный мир обрёл небывалую силу. Он, конечно, всегда её имел, но теперь она фактически легализована. Ведь кто такой преступник? Это человек, который переступил закон. Но в нашей стране закон переступают с лёгкостью необыкновенной руководители всех рангов — как из законодательной, так и из исполнительной власти. Другое дело, что это может быть не слишком справедливый закон. В таком случае его надо срочно менять, но не нарушать. Иначе размываются нравственные основы общества. Человек уже не знает, что ему делать можно, а что нельзя, и действует на свой страх и риск. А кое-кто вполне осознанно ловит рыбку в мутной воде нашей невразумительной политики и такой же экономики.

          Говорят, что природа не терпит пустоты. Если наши правоохранительные органы не в состоянии обеспечить безопасность, скажем, тех же предпринимателей, то последние обращаются за помощью к главарям криминальных группировок. А что им, предпринимателям, ещё остаётся делать, если на них "наезжают" другие мафиозные группы? Если дело и дальше так пойдёт, то скоро у нас появятся заслуженные рэкетиры Российской Федерации. Они будут сидеть в шикарных офисах и командовать рэкетирами помельче, что шустрят по городу в кожаных куртках. Хотя по большому счёту всё должно быть очень просто: люди платят налоги, и государство обязано их охранять и защищать от кого бы то ни было. Но нашему государству, увы, не до этого.

          А для прикрытия своей бездеятельности руководители правоохранительных органов начинают выдумывать всякие уловки, чтобы отвести общественное внимание от сути дела. Так появился и набирает силу тема о "лицах кавказской национальности", якобы виновных в обострении криминогенной ситуации в стране. Но при чём тут, спрашивается, те или иные лица и национальности? Есть преступники и есть честные люди. Профессионалы должны отличать их друг от друга, бороться с первыми, охранять вторых. А вовсе не винить во всех бедах "плохие народы". Это — недостойная позиция с точки зрения здравого смысла. Мало того, она производит обратный эффект, ожесточая и отчуждая людей друг от друга. То есть общественное мнение уводят от корня проблем, пуская его по ложному следу. По пути в тупик.

          Какой наши политические деятели могут предложить выход? Может быть, выселять всех кавказцев из Европы? Но ведь что-то подобное в нашей истории уже было. Выселяли целые народы, причём с их родных мест. Опять же из-за чьих-то ошибок и преступлений страдали тысячи ни в чём не повинных людей. Которые верили России, надеялись на лучшее будущее под её крылом. Для многих такая вера была убита этими бесчеловечными акциями. Всё сие не принесло славы нашему государству. А ведь малые народы всегда поддерживали Россию, крепили её могущество. Искать среди них козлов отпущения — это убогая политика.

          — Иногда приходится слышать, что криминальные структуры активно "подпитываются" бывшими спортсменами, которые уходят в рэкет, в браконьеры и так далее. Есть даже песенка с лейтмотивом: "Были мы спортсмены, теперь мы рэкетмены..." Что тут можно сказать? Уверен, что от таких легкомысленных песенок только вред: они не столько обнажают проблему, сколько рекламируют у юнцов этих самых "рэкетменов". Да, среди них есть бывшие спортсмены. Но не самого высокого класса. Кое-кто объявляет себя спортсменом, "подкачавшись" в сомнительном подвале специально для того, чтобы пользоваться силой в преступных целях.

          Всё это от спорта далеко. Бывает, правда, что на скользкую дорожку становится и достаточно сильный в прошлом спортсмен. Из тех, кто привык к красивой жизни, а зарабатывать на неё не научился, да и не собирался, по-видимому, этого делать. Если учесть, что к спорту тянутся наиболее активные, шустрые ребята, среди которых немало дворовых "заводил", то в этом нет ничего удивительного. Спорт многих перевоспитал, вернее, перевоспитали люди, которые занимались с мальчишками. А кто-то остался "неподдающимся", и сейчас пользуется спортивными навыками, чтобы устраивать тёмные дела. Но, скорее всего, он пришёл бы к этому и без занятий спортом. В преступную среду попадают студенты, военнослужащие, инженеры, врачи и даже, представьте себе, милиционеры. Так что неглубокие обобщения здесь вряд ли уместны.

          Конечно, известный спортсмен, заканчивая свою карьеру, вправе рассчитывать на помощь, хотя бы на первых порах. В конце концов он заслужил это внимание со стороны своей страны, республики, города. Но он и сам обязан помнить, что помощь эта не будет бесконечной. А хлеб хочется есть каждый день. Стало быть, нужно каждый день работать. Тут не хватит никаких чемпионских запасов, тем более что в наше время их практически не было. Это сегодня профессионалы получают более или менее высокие гонорары, и то далеко не в каждом виде спорта. Тяжёлая атлетика уж точно к особо прибыльным не относится. Значит, надо не зазнаваться в дни успехов, а постепенно готовиться к "послеспортивной" жизни,

          Я ушёл с помоста сравнительно рано, вполне мог бы ещё успешно бороться за самые высокие титулы. Но, как уже говорил, мне не хотелось давать шанс спортивным функционерам свести со мной счёты. В конце концов, когда и как уходить со спортивной арены, каждый решает сам: один это делает красиво, другого едва ли не выгоняют палкой. Спорить о том, что лучше и что хуже, нет смысла, это вопрос сугубо индивидуальный. Я просто хочу сказать, что, возможно, благодаря столь раннему расставанию спорт мне не опостылел, а остался дорог, как и прежде, со всеми своими светлыми и тёмными сторонами. И у меня достаточно сил, чтобы не только заниматься своими проблемами, но и по возможности помогать тем, кто упал духом, не нашёл свой путь после спортивной карьеры.

          Неприятен человек, который, обеспечив своё благополучие, зазнался, вознёсся, вообразил, что он всё познал и всё постиг. И не заметил, что очерствел душой, стал груб и высокомерен. Такие люди вызывают во мне даже жалость, они неинтересны. И пользы для общества от них маловато.

          Я много лет отдал спорту, И, полагаю, достаточно знаю эту среду. Спорт, возможно, не лучшее из того, что есть в этой жизни, но это всё равно прекрасное дело. Логично думать, что я принесу больше пользы именно спорту, в любом качестве. Другой пусть помогает инвалидам, третий — многосемейным. Все мы от этого только выиграем.

          — Говорит, что у нас сейчас нет настоящих бизнесменов, которые умеют не только перекупать товар, но и заниматься производством, — продолжает Арсамаков. — Правильно, их нет. Я вообще не представляю себе, как в наших условиях человек может открыть своё производство. Ну, например, он видит, что в магазинах нет стульчиков, и решает заняться их выпуском. Из подобной затеи ни черта не выйдет: кредит ему если и откроют, то под грабительские проценты, налоги врубят такие, что не вздохнёшь. Человек потолкается туда-сюда, плюнет на это производство и займётся перекупкой. И это называется формированием класса собственников... О какой, простите, собственности идёт речь? У меня вообще создаётся впечатление, что наши бизнесмены, из тех, что "покруче", ведут себя так, будто они здесь, в России, находятся временно, а в дальнейшем собираются жить за границей.

          Кстати, большой заграничный капитал к нам так ведь и не пошёл. Казалось бы, где, как не у нас, ему развернуться? Страна огромная, потенциал бесконечен. Приезжай со своими деньгами и работай. Но едут в основном лишь разного рода аферисты, хронические неудачники да бывшие наши эмигранты, которые неизвестно где там тёрлись. Всех им встречает зелёный свет и широкие улыбки. Нам говорили о возрождении национального самосознания, а процветает прежнее низкопоклонство перед Западом и развитым Востоком.

          Недавно я зашёл по делу в одно официальное учреждение. А мне там сказали — извините, мы ждём немцев, а вами займёмся потом. Мыслимое ли это дело, чтобы в Германии кто-то сказал деловому человеку: извините, мы ждём русских?

          Ориентируемся на кого угодно — на Америку, на Европу, но только не на самих себя, не на отечественных производителей. Свой опыт, своих умельцев отодвигаем в сторону. Ждём, когда кто-то откроет нам секрет: как быстро и без особых хлопот начать жить так, как живут сытые, благополучные страны. Забывая, что к этой сытости они шли через годы труда. И вот директор совхоза "Светлый путь" с двадцатилетним партийным стажем едет в Европу, где он ни разу не был, чтобы перенимать хозяйственный опыт. Что, скажите, он сможет там понять? Ведь для этого надо пожить там, как все, научиться зарабатывать на хлеб, как это делают немцы или голландцы! Законы в этих странах написаны для людей, которые жили без революций и которые привыкли подчиняться букве закона. То есть нам для начала тоже надо научиться выполнять свои законы. Тогда, возможно, и выяснится, что они не так уж плохи.

          — Сейчас вроде бы настолько тяжёлые времена, что неловко даже думать о спорте, — говорит Исраил. — Да, людям в первую очередь нужен, конечно, хлеб, а зрелища — лишь во вторую. Спорт, равно как и экономика, и культура, получил серию тяжёлых ударов. Поэтому в обозримом будущем у нас вряд ли появится такой огромный, как прежде, выбор спортсменов высокого класса: ведь было время, когда третий номер сборной СССР по тяжёлой атлетике мог претендовать на титул чемпиона мира. И тем не менее вы заметили, что спорт необычайно живуч по своей природе? Сейчас не в моде высокие слова, но спорт и в самом деле великолепное средство для сплочения народов. Спорт держится до последнего, когда прежние структуры уже рухнули. Например, в 1990 году Содружество независимых государств фактически не существовало. А объединённая команда СНГ выступала, причём весьма успешно, на Олимпийских играх в Барселоне. Да и сейчас сильнейшие хоккейные команды бывшего СССР разыгрывают, несмотря на все трудности теперешнего общения с "ближним зарубежьем", первенство Межнациональной хоккейной лиги. Как и прежде, латыши и киевляне ездят в Москву и в Минск, летают в Казахстан... Не так-то легко разрушить спортивные связи, которые крепились годами. Кстати, страны бывшего соцлагеря — Польша и Болгария — уже пережили период "отчуждения" спорта, и вновь уделяют ему должное внимание. Надо верить, что скоро и у нас настанут лучшие времена. А, вернее, надо торопить эти времена, внося посильный вклад в общее дело.

          — О тяжёлой атлетике нынче пишут мало и тускло, — замечает Арсамаков. — Я удивляюсь, куда подевались спортивные журналисты? Может быть, охоту писать им отбили надутые главные тренеры, которые считают, что сделали большое одолжение, если пять минут уделили репортёру? Но ведь это — неумный подход, нигде в мире такого не встретишь. Наоборот, за рубежом именно ведущие специалисты кровно заинтересованы, чтобы их вид спорта пропагандировался любыми средствами: через газеты, телевидение, публичные выступления и так далее. Мы же, как всегда, идём своим путём. В результате мальчишки мало что знают о современной тяжёлой атлетике, а те секции, которые ещё работают, отнюдь не ломятся от желающих записаться. Говорят, сейчас в моде другие виды спорта, в основном восточные единоборства. Но ведь через такие массовые увлечения прошёл весь мир! А потом мода понемногу ослабевает, и национальные, с крепкими традициями виды спорта вновь выходят на первый план. Не нужно только сегодня их затаптывать: завтра мы пожалеем об этом.

          Нельзя говорить о преимуществе одного вида спорте над другим. Все они хороши по-своему. Важно определить, кому что подходит. А нравится человеку, как правило, то, что у него здорово получается: один лучше всех прыгает в длину, другой лучше всех плавает... Мне вот подошла тяжёлая атлетика. Считаю, что это великолепный вид спорта. Может быть, не лучше других, но и никак не хуже. При разумном подходе она великолепно развивает человека, вырабатывает уверенность, основательность. Вот сейчас ею увлеклись даже женщины. Не вижу в этом ничего плохого. Во всяком случае, штанга ничуть не страшнее для женского организма, чем марафон, велоспорт либо прыжки с шестом. А спортивная гимнастика на современном уровне сверхсложности элементов наверняка опаснее.

          Раз женщины хотят заниматься штангой, значит, их что-то привлекает. И не надо им мешать. Необходим врачебный контроль, это так. Но он необходим везде. А то у нас очень модным стало посадить в телевизионной студии дилетанта и задавать ему вопросы типа: "А как вы относитесь к занятиям женщин тяжёлой атлетикой"? Дилетант ведь никогда не скажет: "Не знаю, я не изучал эту проблему". Нет, он с важным видом, но без всяких доказательств будет рассуждать о том, что это недопустимо, потому что ужасно. Чтобы только показать самостоятельность своего мышления. Но такой самостоятельностью мы за последние годы насытились по горло.

          Не знаю, откуда взялась эта поговорка: сила есть — ума не надо. По мне лучше, когда у человека хоть что-то, но есть. Хотя в принципе хорошо иметь и то и другое. Меня всегда поражало, что к собственному телу наши соотечественники относятся столь пренебрежительно. У древних греков был культ красивого, сильного тела. Неужели у кого-то повернётся язык назвать их глупцами? Если мы не хотим думать о собственном здоровье, то подумали бы хоть о детях. От хилых родителей трудно ожидать здорового потомства. Кстати, на вожделенном для многих ныне Западе к своему физическому развитию люди относятся совсем иначе. Я видел, как в Скандинавии молодёжь круглый год ходит без головных уборов — она закалена, крепка телом, это поколение спортсменов.

          Наши руководителя порой тоже подают пример закалки. Помню, в проруби прилюдно купался бывший мэр Москвы Гавриил Попов. Он еле-еле, кажется, поместился в той проруби. Одна из московских газет напечатала заметку об этом событии под заголовком "Мэр моржовый".

          — Когда я был молодым, то не мог дождаться соревнований, — вспоминает Исраил. — Ведь пока стоишь на помосте, кажется, что весь мир только тобой и живёт... Я часто возвращаюсь к тем мгновениям, и кажется, будто тебя окатывает светлая волна. Нет, всё-таки я был счастлив в те годы... И никакие интриги функционеров меня не ожесточили. Я провёл свои спортивные годы рядом с замечательными людьми, я был полон сил и надежд... Не все они сбылись. Но всё равно это был праздник. И сейчас я ни о чём не жалею. Ни о чём...

Михаил Говорков

          С Исраилом Арсамаковым мы случайно столкнулись на одной из самых оживлённых улиц Сеула — Итхевоне. Признаться, я даже не сразу узнал Исраила. Казалось бы, я должен был увидеть лицо победителя — счастливое, улыбающееся. Да и день был солнечный, яркий. Но у Арсамакова из глубины его тёмных глаз исходила лишь тяжёлая усталость.

          Мы пошли мимо броских витрин магазинов и мелких лавчонок, перебрасываясь отдельными незначительными фразами. Беседа не клеилась. И тогда Исраил сказал:

          — Приезжай после Олимпиады в Грозный, съездим в горы, покажу тебе нашу родовую башню... Тогда и наговоримся. А сейчас у меня состояние, как у проколотого мяча.

          На том мы и расстались.

          Ингуши ревностно, бережно относятся к своим традициям, реликвиям. И поныне в дни празднеств, особо значимых событий в их семьях принято в первую очередь обращаться к своим истокам, предкам. Может, потому что они, как и некоторые другие народы Северного Кавказа, на долгие годы были насильственно разлучены с родной землёй. А в разлуке эти нравственные нити, связи только крепнут.

          В селении Эрзи с незапамятных времён стоит родовая башня Хутуевых, от которых пошли и Арсамаковы. Примечательно, что начало этой фамилии положила... женщина, гордая и мужественная горянка Фала, которой удалось сделать то, что иной раз не под силу и мужчинам, — прекратить кровную месть. Этот род славится умелыми земледельцами, строителями и ремесленниками. А в начале 1962 года в Алма-Ате в семье спецпереселенцев Мариам и Магомед-Гирея Арсамаковых родился сын Изя, которому было предначертано стать первым олимпийским чемпионом Чечено-Ингушетии.

          Впрочем, ещё в нежном возрасте в Исраиле стали раскрываться совсем иные способности. С детских лет он много рисовал, лепил фигурки, а иногда создавал и целые скульптурные композиции на горские мотивы (через год после его рождения семье удалось вернуться на родную землю и поселиться в Грозном). И работы эти нравились не только родителям и соседям. Знающие люди предрекали маленькому Исраилу судьбу незаурядного ваятеля. На способного мальчика обратили внимание работники из Дома пионеров и из местного Союза художников. Но внезапное увлечение спортом разрушило все эти надежды и планы.

          В Чечено-Ингушетии, как и вообще на Северном Кавказе, борьба не просто спорт номер один, а нечто гораздо большее. Это — часть культуры народа, даже некий культ. Из поколения в поколение передаются рассказы о знаменитых борцах, об их силе и благородстве. В этих краях силачи особо почитаемы и сегодня. Мог ли такой крепкий, ловкий и сообразительный паренёк, каким был Арсамаков, не заглянуть в борцовскую секцию? И боролся он, по словам его друга, чемпиона мира Адлана Вараева, отчаянно, нередко не столько умением, сколько силой духа побеждал взрослых соперников.

          Но в его жизни случился ещё один поворот. Если не касаться подробностей, то всё произошло на удивление просто. На одном из занятий по общефизической подготовке его наставник, известный и авторитетный тренер Асланбек Дзгоев, заметил, как ловко 14-летний Изя обращается с тяжёлой штангой, и буквально за руку привёл своего ученика в динамовскую секцию тяжёлой атлетики к Ибрагиму Кодзоеву: "Вот тебе будущий чемпион". Это поступок истинного педагога, если учесть, что Арсамаков был одним из лучших учеников Дзгоева.

          Правда, Кодзоев не сразу оценил достоинства новичка. Ведь тогда у него тренировались рекордсмен мира Адам Сайдулаев и другие маститые штангисты. До Исраила ли было? Да и сам Арсамаков какое-то время вовсе не был одержим новым видом спорта, он нет-нет да заглядывал в секцию борьбы. Съездил даже на юношеское первенство страны по вольной борьбе — и уверенно победил.

          Но однажды Исраил узнал, что Кодзоев говорил ребятам о своём разочаровании — мол, больше разговоров и авансов было, а результатов у Арсамакова что-то не видно. Может, Ибрагим обронил ту фразу и нарочно, зная самолюбие Изи. Как бы то ни было, а это здорово задело Арсамакова. С того дня он взялся за штангу всерьёз, со всей присущей ему целеустремлённостью. Было это зимой 1977 года...

          Тема отношений спортсмена и тренера, их взаимного роста — особая, она требует отдельного повествования. А сейчас отмечу, что Арсамаков и Кодзоев сошлись в главном — в понимании сути такого союза, когда наставник, нисколько не задевая и не ущемляя собственного "я" своего ученика, создаёт самые благоприятные условия для максимальной реализации его способностей. Концепция, конечно, не новая. Однако сколько сложностей и нюансов возникает на практике... Помимо знаний и опыта, здесь требуются деликатность, интуиция, если угодно, даже мудрость тренера, чтобы всё задуманное воспринималось спортсменом правильно и с пониманием. Именно в такой нравственной атмосфере атлет и может расти и развиваться в первую очередь как личность, как единомышленник тренера, а не как бездумный исполнитель чужой воли.

          Да, тогда Арсамакову пришлось изрядно потрудиться. Перестроить работу всего мышечного аппарата, подтянуть отстававшие группы мышц, наработать технику... Труд этот тяжёлый и нудный, черновой. Но необходимый. И Исраил справился с ним легко и быстро. После года тренировок он выполнил норматив мастера спорта в полусреднем весе. Затем перешёл в следующую весовую категорию, а ещё через год стал мастером спорта международного класса.

          Вот тогда-то о нём и заговорили с восхищением, тогда-то и предрекли блестящее будущее. Накануне Московской Олимпиады его уже привлекли в сборную СССР. И вдруг случился целый год топтания на одном месте. Правда, в том году Исраил стал серебряным призёром чемпионатов мира и Европы среди юниоров, победил на взрослом Кубке страны. Но эти результаты не удовлетворяли ни его, ни руководителей тяжёлой атлетики. Все ждали ведь куда большего.

          Только позже Исраил и его тренер Кодзоев разобрались в причинах. У тогдашних наставников сборной СССР был один основной принцип: работать, работать и работать. Ну а если ты молодой, то, значит, и паши вдвойне, нарабатывай силушку! Вот такая универсальная была "методика". Безо всяких тонкостей, без понимания индивидуальных качеств атлетов. Арсамаков же привык тренироваться по-иному — с учётом самочувствия, с учётом особенностей своего молодого, ещё не сформировавшегося полностью организма. Но разве собирался кто-нибудь понять этого юнца? Не нравится в сборной? Уходи. Твоё место с радостью займут другие.

          Сами обстоятельства вынудили Исраила пойти тогда на хитрость. Он продолжил тренироваться на сборах, но как только чувствовал перегрузку, сказывался больным или же имитировал лёгкую травму. Отдыхал день-два и снова брался за штангу. И результаты вновь стали расти. В 1981 году Арсамаков выиграл юниорский чемпионат мира, установив высшие достижения для этого возраста во всех движениях и в сумме двоеборья — 377,5 кг.

          Разумеется, обман не мог длиться долго. Вскоре "симулянт" был с громом и молниями разоблачён, а чтобы подобное впредь не повторялось, к нему в сборной приставили сразу двух персональных тренеров. Но хотя в последующие два года результаты Арсамакова росли, реального воплощения они не получали. Ведь тогда в среднем весе блистал Юрик Варданян, и его фантастическая сумма двоеборья — 400 кг — казалась просто недосягаемой. Поэтому все остальные наши штангисты этой весовой категории расценивались как дублёры Варданяна. Многие, видя бесперспективность такой ситуации, переходили в другие весовые категории. Арсамаков же остался, он решил не манёврами, а делом доказать свою силу.

          И вот довольно скоро его результаты вплотную приблизились к рекордным. Однако к тому времени у руководства сборной об Арсамакове уже прочно сформировалось мнение, как о неудобном, а значит, и неугодном спортсмене. Очень уж он был самостоятельным. Это руководству не нравилось, и на чемпионаты уезжали другие.

          Чем иначе можно объяснить то, что в 1982 году его, имевшего лучший результат в своём весе, не взяли на мировое первенство в Любляну, а потом на Кубок Балтики? Каким-то чудом Исраилу удалось в третий раз в течение двух месяцев выйти на пик спортивной формы, и на юниорский чемпионат континента он поехал с самыми радужными надеждами. Но там произошло нечто вообще из ряда вон выходящее. Очевидно, увлёкшись стратегическими расчётами высшего порядка, тренеры нашей команды ухитрились заявить Исраила не в его весовой категории. Словом, и здесь не дали выступить.

          Так прошли для Арсамакова ещё два года. В 1984 году Исраил был готов к рекордным результатам. И вновь тренеры сборной сдержали атлета.

          После очередного протеста спортсмена главный тренер сборной А.С.Прилепин сказал ему: "Штанга не любит неудачников, а ты совсем издёргался, парень. Завязывай лучше..."

          Исраил как-то признался мне, что, будь он в то время чемпионом мира или Европы, не задумываясь, ушёл бы из спорта. Терпеть блажь тренеров уже просто не было сил. Но он чувствовал, что ещё и наполовину не реализовал себя, что его сила и мастерство требуют своего выхода — борьбы, первоклассного результата. Но Арсамакова раз за разом лишали всего этого. И он вновь не подчинился, остался.

          В 1986 году сборную нашей страны возглавил уже Давид Ригерт. Счастье, казалось, начало улыбаться Арсамакову. Он выиграл чемпионат Европы и совсем немного проиграл болгарам на мировом первенстве.

          Но в начале следующего сезона Исраил заболел. Хотел пропустить чемпионат Европы, однако тренеры настояли на его выступлении. За две недели Исраил форсированно набрал форму, показал на прикидке 175 кг в рывке и 220 кг в толчке. И почувствовал, что выплеснул всё — то есть достойно выступить на первенстве континента не сможет. О чём честно и сказал Ригерту. А в ответ услышал: "Не думай об этом, Изя, всё будет в порядке. Время ещё есть".

          И вот в Реймсе Исраил получил первую в своей жизни "баранку". Сразу вновь пошли разговоры, что, мол, Арсамаков уже выжатый лимон и проку от него не будет. Пожалуй, это был самый тяжёлый период в жизни Арсамакова. Что-то сломалось в его могучем организме, и штанга буквально валилась из рук. В начале прошлого года его сняли со стипендии сборной. Бесславный конец неудавшейся спортивной карьеры становился реальностью, и Исраил, похоже, смирился с этим.

          Вернула его на помост, как когда-то дала и саму жизнь, мать. Раньше она никогда не говорила с сыном о спорте. А тут, во время телепередачи с зимних Игр в олимпийском Калгари, не выдержала: "Сынок, как же переживают, наверное, за спортсменов их матери, если даже у меня за них душа изболелась. И как же они счастливы, когда их дети побеждают!" Подобная сентиментальность не принята в кавказских семьях, но, видно, уж очень исстрадалось сердце Мариам за сына.

          Произошёл у Исраила и другой разговор — с начальником динамовской команды округа Керимом Тебиловым. Настоящий, мужской, отеческий разговор. В его конце Керим Давыдович попросил: "Помоги нашей команде выступить на чемпионате страны, да и сам в последний раз испытай судьбу. Не может же она всё время от тебя отворачиваться".

          Всё это вывело Исраила из оцепенения. Правда, он ещё целый месяц каждое утро приходил в зал — и уходил ни с чем: не мог заставить себя взяться за гриф. Но в конце концов взялся. Начал тренироваться. Выиграл чемпионат страны, и всё, как говорится, пошло у него в гору.

          Но не само собой, конечно. Исраила ждало ещё одно серьёзное испытание. Согласно спортивным правилам, чемпионы СССР становились первыми номерами и олимпийской сборной. Право на включение в олимпийскую сборную Арсамаков завоевал. Но неожиданно на Олимпиаде в Сеуле решил выступить и Юрик Варданян. И Арсамакову вновь отвели роль дублёра. Велика всё же сила авторитетов и прежних заслуг! Но на прикидках знаменитый ветеран смог лишь приблизиться к результатам Исраила, тогда как последнему пришлось многократно поднимать близкие к предельным веса, чтобы всё же отстоять своё право на место в олимпийской команде.

          Самое же удивительное заключалось в том, что и после всех этих проверок и испытаний в Арсамакова до конца так и не поверили. За день до соревнований средневесов в олимпийской деревне я встретил начальника Управления спортивных единоборств Госкомспорта СССР, известного в прошлом борца Геннадия Андреевича Сапунова и, естественно, поинтересовался: кто будет выступать завтра от нашей команды? "Сергей Ли и, возможно, Арсамаков", — ответил Сапунов.

          И всё же день 24 сентября 1988 года стал Днём Арсамакова. Думаю, что ему выступать было сложнее, чем другим нашим ребятам. Одним из главных его соперников оказался техничный и сильный южнокорейский атлет Хьюнг Ли. Ведь то, как хозяева Игр поддерживали своих спортсменов, видели все. Однако в тот вечер Исраил покорил не только штангу и соперников, но и сердца болельщиков. А больше всех был рад победе друга ассистировавший ему Юрий Захаревич.

          — Знаете, — сказал Юрий после соревнований, — эту медаль у Изи сегодня никто не смог бы отобрать.

          Исраил же поднял столько, сколько было нужно для победы. Потребовалось бы — поднял и больше.

          Да, Исраил Арсамаков не стал ваятелем. Но сумел вылепить сильное тело и крепкий характер. В юности он, прочитав книгу об авторалли, запомнил выражение одного из героев: "Удел всех вторых — глотать пыль из-под колёс первых". Фраза запомнилась. Исраил решил, что будет только первым. И на это у него ушла почти вся жизнь в спорте.

Сеул-Москва

      Когда нужно было выигрывать чемпионаты страны, Сулейманов-Шаламанов выигрывал чемпионаты Болгарии. Но когда Шаламанов сбежал в Турцию, которая и стала его "своей страной", а сам он стал Сулейманоглу, выигрывать чемпионаты Турции для этого суператлета не было уже никакой надобности.

  ² Ныне Бишкек, столица Кыргызстана.

  ³ На самом деле не 32 года, а 36 лет. Спортсмены США, СССР и КНР одновременно выступали лишь на Олимпиаде-1952 в Хельсинки (от КНР там был, правда, всего один спортсмен). С 1956 года по 1980 год включительно КНР на Олимпиадах не выступала. В 1984 году она уже выступила, но зато не выступил СССР. Соответственно, 1988 год минус 1952 год равно 36 годам.

  ⁴ Увы, этот журналист совершенно прав — см. "Каким должно быть публичное соревнование?"

  ⁵ Он наш, то есть советский, первый чемпион мира вообще, а не только по линии тяжёлой атлетики.

  ⁶ Судя по всему, западногерманская статья была при цитировании неосторожно сокращена редакторами книги Скляренко.

  ⁷ "В общем, если откровенно, то колются все, препараты принимают все. Сегодняшние результаты без такого рода восстановителей достичь невозможно. Это неоспоримо."

      Александр Скляренко в погоне за повышением интересности своей книги за счёт включения в неё тех или иных разоблачительных сведений, судя по всему, не учёл, что эти совершенно справедливые слова Власова выставляют олимпийского чемпиона Исраила Арсамакова лжецом в вопросе о применении-неприменении им, Арсамаковым, стероидов. Напомню опубликованные чуть выше слова Арсамакова о том, что он мог достигать результатов мирового уровня без применения анаболиков.

      ""Химия" испортила мне всю спортивную карьеру. Она была решительно ни к чему при моей плотной мышечной массе. Следовало только правильно дозировать нагрузки, работать над техникой движений, и прогресс был бы обеспечен. Но приходилось выступать в роли подопытного кролика. На меня плохо действуют все эти препараты, в отличие от некоторых. Так что "чудодейственность" супертаблеток — она далеко не для всех. Меня они сковывали, исчезала уверенность в работе со штангой. Силу от них, правда, ощущаешь в себе большую, но какую-то дикую: что-нибудь сломать, оторвать — это ради бога. А вот на помосте движения как бы разбиваются на части, привычной чёткой картины не получается. По крайней мере, так было у меня. Вполне возможно, что у других — как раз наоборот. Но в любом случае я убеждён: все эти анаболики и прочие, как мы говорим, "ядохимикаты" — дьявольская выдумка и средство для лентяев."

  ⁸ Нисколько не забыли, прямо перед глазами стоит, все результаты помним — см. "Итоги выступления штангистов на международных соревнованиях "Дружба-84""

      Но главное, это на самом деле вовсе никакой не "уродец", а величайшее, оставившее максимальное количество величайших рекордов соревнование в мировой тяжёлой атлетике.

  ⁹ А это, между прочим, теперь "вечный" рекорд Анатолия Храпатого.

  ¹⁰ Писаренко и Курлович попались на канадской таможне с крупной партией метандростенолона.

  ¹¹ С.И.Леликова.

  ¹² Не Армении, а СССР, — и даже, может быть, всего мира.

  ¹³ В целом это вполне резонная претензия: грандиозная победа штангистов СССР на Олимпиаде в Сеуле имела место в первую очередь потому, что там почти не выступала сборная Болгарии.

  ¹⁴ Всё живое делится в первую очередь на царства: животных, растений и т.д. Животные затем делятся на типы: простейших, членистоногих и т.д. Тип членистоногих делится уже на классы: ракообразных, паукообразных, насекомых и т.д.

      То есть перечислением в одном ряду нельзя приравнивать друг к другу такие разные классификационные единицы, как царства и классы (животных и насекомых), поскольку все насекомые уже входят в состав животных. Иначе получится, что насекомые суть что-то самостоятельное, отдельное от животных.

  ¹⁵ Если собака произошла от волка, то он, значит, всё-таки поддаётся дрессировке и не так уж свободолюбив. Кроме того, волк на самом деле не готов быть с другими на равных: он, как и большинство прочих стайных животных, существует только в рамках линейной иерархии, то есть либо подчиняется, либо подчиняет.

      Судя по всему, Исраил Арсамаков этологией особо не увлекался.

  ¹⁶ На самом деле, конечно, действует. Это обычный охотничий или боевой приём.

  ¹⁷ Такое могло иметь место только сразу после 1917 года — но тогда господствовал вообще полный интернационализм: охраной Кремля и верхушкой ЧК были латыши и поляки, на местах руководили венгр Бела Кун и чех Ярослав Гашек (см. цикл его рассказов "Комендант Бугульмы"), про менее экзотические национальности типа грузин, евреев и украинцев вообще не буду распространяться.

      Со временем в СССР всё устаканилось до такого порядка: первый секретарь национального образования всегда был из местных, а его заместитель — из центра (но вовсе не обязательно русский). Для примера можно взять ту же Татарию, где я сейчас живу — см. "История Мемориала Курынова" — до перестройки почти все её руководители носили татарские имена или фамилии; первым же её секретарём тогда был Фикрят Табеев.

      То же самое касалось, понятно, не только автономных, но и союзных республик. Их руководители — Алиев, Брадзаускас, Демирчян, Каримов, Кравчук, Кунаев, Ниязов, Пельше, Пуго, Снечкус, Рашидов, Шеварднадзе — имели явно не русское происхождение.

      Мало того что бюрократия вообще интернациональна, но в советской бюрократии, помимо всего прочего, сохранилась давняя российская традиция (заимствованная, скорее всего, у монголов) — продвигать в первую очередь национальные кадры. Страны, имевшие подобные традиции (например, США, Канада, Бразилия), скорее всего, именно благодаря им и достигли устойчиво наибольших на планете размеров.

  ¹⁸ Так историю пишут не "сейчас", а "всегда".

[на главную страницу]