Давид Ригерт

          По-моему, ни один тренер не может быть беспристрастным, если рассказывает о своём ученике. Вот почему мне нелегко писать вступление к этой книге. На её обложке стоит имя Давида Ригерта. За долгую жизнь в спорте у меня было немало учеников. Некоторые поднимались на самые высокие ступени пьедестала почёта. Олимпийскими чемпионами возвращались из дальних стран Алексей Вахонин, Николай Колесников. Но, я думаю, никто не обидится, если я сообщу, что лучшим своим учеником считаю Давида Ригерта.

          Как-то раз на пресс-конференции меня в шутку спросили, на сколько процентов я могу оценить талант Ригерта как штангиста. Я ответил: "На сто". Но в каждой шутке есть доля правды. Давид действительно необычайно одарён от природы: у него великолепная координация движений, высокая скорость, гибкость — словом, это тот спортсмен, о котором тренер может только мечтать.

          Но сколько я знаю ребят, которые были не менее талантливы, чем Ригерт, и, однако, так и не стали чемпионами...

          Взгляните ещё раз на название этой книги. Ригерт потому и стал Ригертом, что он знал, чего хочет добиться. Я помню наши первые совместные тренировки. Как жадно слушал новичок нашей секции советы — и мои, и других опытных штангистов... Внешне он производил впечатление чуть флегматичного человека, но преображался, когда брался за гриф штанги. Мне приходилось буквально выгонять его из спортивного зала, а Давиду всё казалось, что он "недоработал".

          Но одного трудолюбия всё-таки недостаточно, чтобы побеждать на крупных соревнованиях. Здесь нужен характер. У Давида он есть. Он ждёт соревнований, словно праздника. И что интересно: чем сильнее соперник, тем азартнее рвётся на помост Давид Ригерт. Ему нравится сам процесс спортивной борьбы, ему нужна победа, а медали — это уже потом... На помосте он не признаёт компромиссов, не желает "экономить силы". И любители спорта знают, что Давид Ригерт редко уходит с крупных соревнований, не установив мирового рекорда.

          Давид не любит важничать, кичиться своими победами. У него очень много друзей, но, конечно, ещё больше болельщиков, — в этом мне приходилось убеждаться не раз. И, думаю, они с интересом прочтут эту книгу.

          Верю, что у неё будет продолжение: во-первых, Ригерту всего тридцать два года, и как штангист он ещё прогрессирует. А во-вторых, Давид уже сейчас работает с молодыми атлетами, передавая им свой опыт.

Рудольф Плюкфельдер,
олимпийский чемпион
по тяжёлой атлетике,
заслуженный тренер СССР

          Говорят, что у олимпийских чемпионов самые хлопотные дни наступают после победы. В этом я в полной мере убедился после того, как "со второй попытки" завоевал золотую олимпийскую медаль в Монреале.

          Поздравления, приёмы, автографы, интервью, снова интервью, ещё раз интервью...

          Только вчера мы прилетели из Канады в Москву. Как говорится, дыхание перевести не успели, а утром уже звонит знакомый журналист. Поздравляет. А затем следует ожидаемое:

          — Хотя бы на полчаса... Читателей интересуют подробности!

          Против такой формулировки трудно что-либо возразить. Скрепя сердце, соглашаюсь на беседу. И вот уже больше двух часов сидим мы в гостинице "Украина". Журналист — мастер своего дела, цепкий и остроумный собеседник. И, чувствуется, хорошо знает спорт. Но сегодня разговор не клеится: последние дни нервное возбуждение было настолько велико, что ночью я почти не спал. Болит голова. Разговоришься ли тут...

          Вздохнув, мой гость в который раз включает диктофон.

          — Скажите, Давид, почему вы выбрали именно тяжёлую атлетику, а не какой-то другой вид спорта?

          Вопрос традиционный. И я отвечаю, как отвечал уже много раз:

          — В школе была штанга... Новенькая... Учитель физкультуры показал основные движения, ну и...

          — А если в школе были бы боксёрские перчатки, то вы занялись бы боксом?

          — Перчатки у нас были.

          — И что же?

          — А я занялся штангой.

          Похоже, что журналист не очень доволен такими ответами. Но разве объяснишь в двух словах, как и почему ты выбрал дело, которое стало чуть ли не главным в твоей жизни?

          ...Самолёт покачал крыльями Москве и взял курс на юг, на Ростов. Я поудобнее устроился в кресле. Хорошо бы часок вздремнуть.

          Я закрываю глаза... и вижу яркие краски, слышу своеобразную ритмичную музыку, которые присущи только казахскому народному празднику сабантуй. Так ли уж давно это было? Весёлый праздник в целинном районе после сбора урожая, выступления на местном стадионе певцов, танцоров, схватки борцов и — соревнования сельских силачей.

          Вот где я, пятнадцатилетний мальчишка, впервые увидел штангу. Правда, был я на том празднике не только зрителем, но и участником соревнований и даже победил в беге на 100 метров. Результат, к сожалению, не помню, — в то время я не интересовался результатами. Для меня важно было только прибежать первым, а это как раз удалось. Школьный учитель физкультуры считал, что у меня неплохие задатки спринтера. Возможно, они и были, потому что на районных юношеских соревнованиях я занял в том же году второе место. Но это — к слову. А главное то, что я наконец-то наяву увидел, как поднимают штангу.

          До этого я о ней только читал. Но много ли можно было найти в нашем селе литературы о штанге? Я давно перебрал всю сельскую библиотеку и, кажется, обменялся книжками со всеми своими сверстниками. О спорте почти ничего не было. А мне, к тому же, нужно было не вообще о спорте, а именно о тяжёлой атлетике.

          Почему? Я и сам толком не знаю. Однажды, перелистывая в библиотеке журналы, я увидел фотографию спортсмена, стоящего над штангой в упругой, полной скрытой мощи позиции. Подпись гласила, что это советский рекордсмен мира Сергей Лопатин готовится выполнить своё "коронное" упражнение — рывок.

          Я долго рассматривал эту фотографию, пытаясь представить себе, что же это за упражнение, которое называется так внушительно и кратко — "рывок". Затем внимательно прочёл статью о том, кто такой Сергей Лопатин, как он с 15 лет шёл к заветной цели — стать чемпионом мира, как устранял под руководством своего отца технические ошибки, как боролся с трудностями, не щадил сил на тренировках и соревнованиях...

          Всё это мне чрезвычайно понравилось, а особенно понравился сам Лопатин. Я тут же пошёл в парикмахерскую и, показав журнал, попросил сделать мне такую же, как у него, лихую чёлочку — полубокс.

          Все мальчишки о чём-нибудь мечтают. Мечтал и я. Нет, мне и в голову не приходила мысль о том, что я когда-нибудь стану чемпионом мира. Но всё же очень хотелось стать хотя бы похожим на спортсменов-штангистов, о которых нет-нет да и рассказывали газетные и журнальные статьи: о Воробьёве и Коно, о Власове и Башановском... На фотографиях были красивые, могучие люди. И стало быть, могуч и красив был сам этот вид спорта — тяжёлая атлетика!

          Вот почему, когда на этом самом сабантуе начались соревнования силачей, я совершенно забыл о своей победе в беге и первый устроился напротив импровизированного помоста. И, наверное, не было на стадионе зрителя внимательнее, чем я.

          Среди целинников были и хлеборобы, и механизаторы, и студенты, помогавшие убирать урожай... К соревнованиям допускались все. Но мы, мальчишки из местной школы, болели, понятное дело, за нашего учителя физкультуры, Николая Наскрипняка. Парень он был молодой, крепкий, недавно пришедший из армии. Он неплохо разбирался в лёгкой атлетике, любил бокс и вот, как я неожиданно выяснил, занимался со штангой. Правда, это была не совсем настоящая штанга, а облегчённая, тренировочная, она называлась "народная". Но эти детали я узнал гораздо позднее. К нашему восторгу, Николай победил в соревнованиях, подняв то ли 100 кг, то ли 110 кг. Человек поднял над головой целый центнер! Мне это показалось страшно много, и если прежде я проявлял к штанге интерес, то после сабантуя просто заболел ею.

          Не теряя времени, я приволок к себе во двор пару комбайновых противовесов килограммов по двадцать пять, надел их на старый железный лом и тщательно закрепил. Получилось что-то вроде штанги. Она была совсем неплоха, но только я... не мог её поднять. От земли отрывал, а дальше дело не шло. Тяжёлая...

          Зато мне совершенно неожиданно повезло в теории. У своего соседа, заядлого, как и я сам, "голубятника", я случайно заметил книжку из серии "Трибуна мастеров" издательства "Физкультура и спорт". Книжка была посвящена тяжёлой атлетике и содержала кинограммы движений наших чемпионов и комментарии к ним известных специалистов: Аркадия Воробьёва и Рудольфа Плюкфельдера... О Плюкфельдере я уже знал. Его громкие победы в те годы занимали умы всех любителей спорта. Не мог я знать только то, что спустя какое-то время он станет моим тренером. Мой сосед, пожалуй, совершенно не ценил эту книжку, но, увидев, что я вцепился в неё мёртвой хваткой, затребовал в обмен ни мало ни много трёх моих лучших голубей.

          Голубей я любил и времени тратил на них много. Каких птиц у нас только не перебывало: и турманы, и трубачи (мы их ещё называли "дутыши" — за важный вид), и бабочка-высоколёт, и "черновые", которые служили для заманивания "чужаков", и павлиньи, слабые в лёте, но очень красивые птицы... Вот только были проблемы с кормом, добывать его приходилось по-всякому. Помню, как во время уборки урожая мы ходили с ведром и веником по дороге, ведущей на элеватор. Из каждой канавки выметалось всё её содержимое, пыль отсеивалась, а зерно шло на корм голубям...

          Но за эту книгу я, наверное, отдал бы всех своих любимцев, если только попросили бы. Она и сейчас занимает самое почётное место на моей книжной полке.

          В основном в ней рассказывается о технических приёмах наших ведущих штангистов. Но авторы уделили немало внимания и воспитанию бойцовских качеств, рассказывали об огромном трудолюбии, которое присуще лучшим советским спортсменам. И если тонкости техники оставались для меня тогда ещё за семью замками — я мог понять только, что штангу поднимают не одной лишь силой, — то насчёт трудолюбия я понял всё отлично. Надо заметить, что словом "труд" в нашей семье испугать никого было нельзя: не распространяясь уж об отце и матери, все мы, семеро детей (четыре парня и три девчонки), знали цену работе.

          Иногда посмотришь на ладони штангиста и становится страшно: застарелые мозоли, шрамы, порывы кожи... Особенно этим страдают те ребята, которые с детства не были приучены к физическому труду. А когда берёшься за штангу килограммов в сто пятьдесят-двести, то стальная насечка грифа впивается в ладони, как рашпиль. Не буду хвастать чем-либо другим, но этим могу: ладони у меня такие же, как и у любого рабочего человека. Кожа, как говорят штангисты, "держит". А что же ей не "держать", если смолоду руки привыкли и к вилам, и к лопате? Сено подвести, навоз раскидать, силос закладывать — забот хватало. Закладку силоса я ждал со смешанным чувством. С одной стороны, это одна из самых тяжёлых на селе работ. С другой — за время закладки моё лицо заметно округлялось и сияло, как смазанный блин. Это оттого что на ферме можно было пить сколько угодно молока. Так что ничего, кроме хлеба, я на работу и не брал. Час пройдёт — литр парного с краюхой выхлебаешь и работаешь за милую душу. Через час всё это повторяется.

          Ребята из сборной страны первое время удивлялись, когда я под настроение выпивал по пятнадцать стаканов молока. Молоко — чудесный напиток, и я считаю, что для спортсмена он просто незаменим.

          Выносливость — важнейшее для атлета качество. Так вот специально над развитием этого качества мне работать почти не приходилось. Оно вырабатывалось, когда в горячие дни уборки урожая весь световой день мы проводили в поле. Чуть светало — подъём, в двадцать три часа — отбой. Правда, в сильную жару мы по два-три часа спали днём. И в таком режиме проходил целый месяц.

          Пожалуй, не было в деревне профессии, которой я хоть немного не занимался. Когда работал в кузнице молотобойцем, выковал себе гимнастические кольца. Привязал их к тутовому дереву в нашем дворе (к десятому классу наша семья переехала на Кубань). С апреля по сентябрь я в избе не ночевал — на этом же дереве висел гамак, который служил мне отличной постелью. Плохо, правда, было одно — спелые тутовые ягоды падали ночью на постель, и я ходил весь в подозрительных синих пятнах.

          Когда я бываю в своём селе близ Армавира, то всегда с удовольствием захожу к одному соседу. Разговаривая о том о сём, непременно спрашиваю, как, мол, печь: греет? Не разваливается? Он всегда смеётся: "Нет, — говорит, — стоит крепко и греет хорошо". Дело в том, что летом после окончания десятого класса я помогал нашему сельскому печнику. Вроде ученика у него был. Он вроде был доволен, а я был рад, что делаю нужные для людей вещи. Так вот, эту печку я впервые сложил самостоятельно, и представьте, она служит до сих пор... Между прочим, печник тот показал мне один фокус, который вначале меня просто потряс: худенький, жилистый мужичок разбивал кирпичи... кулаком. Позже я и сам научился этому и сейчас на тренировочных сборах где-нибудь на море люблю иногда озадачить ребят, разбив кулаком обкатанный волной голыш. Силы тут, кстати, особенной не нужно, но необходимы техника и решительность.

          Несмотря на то что работать нам, сельским мальчишкам, приходилось по-настоящему, у нас хватало сил и энергии на разные спортивные забавы. Не надо думать, что меня кроме штанги ничто больше не интересовало. Как и все мои сверстники, я очень любил футбол. Особенно мне нравилось бить штрафные. И ребята это важное дело мне часто доверяли. Ноги, как видно, и в то время были у меня довольно крепкими — или гол забьёшь, или пальцы отобьёшь... А однажды все деревенские мальчишки дружно "заболели" боксом. Попросили в школе, чтобы нам выписали боксёрские перчатки, потому что поединки начались повсеместно, а спортинвентаря не было. Но к нашей просьбе отнеслись прохладно — бокс не тот вид спорта, который радует учителей. Тогда мы с грехом пополам приобрели в складчину две пары перчаток — одна хранилась у меня, другая — у моего друга, Толика Сокола.

          Уняв первый пыл схваток, мы позаботились и о тренировочных приспособлениях. Для этой цели отлично подошёл пластиковый мешок из-под сельскохозяйственных удобрений. Теперь мы могли в своё удовольствие отрабатывать на нём хуки и апперкоты.

          Уроки бокса продолжались довольно долго. А вот занятиями штангой мне ребят увлечь не удалось, хотя я и пытался. Но уж больно примитивным был тот снаряд, который стоял под навесом нашего сарая. Точная копия казахстанской самоделки! И если, допустим, я мог поднимать её уже несколько раз, то у других это пока не получалось ни разу. А в таких условиях интерес пропадает быстро. "Разновесов" же у нас не было.

          Никогда, наверное, не забуду я тот день, когда впервые прикоснулся к грифу настоящей штанги. Это было в 1966 году, зимой. Учился я тогда уже в одиннадцатом классе. Как всегда, с нетерпением ждал большой перемены, чтобы хоть на минутку заскочить в спортзал. Уроки физкультуры не могли унять энергию, которая прямо-таки била из меня ключом: что значат два занятия в неделю по общей программе, когда я мог уже десять раз подряд выжать одной рукой пудовую гирю?

          Как водится, мы с несколькими приятелями, ворвавшись в спортзал, что совершенно не поощрялось учителями, — кто с мячом, кто на гимнастической стенке — отводили душу. Вдруг дверь распахнулась. Двое рабочих внесли в зал что-то длинное и, похоже, тяжёлое. Я присмотрелся — и сердце зашлось. Это была штанга — новенькая, ленинградская. Она оказалась просто красавицей, когда я в считаные минуты очистил её, к удовольствию рабочих, от упаковки и густой смазки.

          Терпения у меня не оставалось ни грамма. Я начал упрашивать пришедшего в зал учителя физкультуры Юрия Алексеевича Одинцова разрешить мне хоть раз поднять снаряд. Я горячо доказывал, что у меня дома есть своя, самодельная штанга и, стало быть, я в тяжёлой атлетике уже не новичок. И вообще я крепкий парень, так что ничего страшного не случится...

          Поколебавшись, он сказал:

          — Ну, давай!

          Весь дрожа от восторга, я вырвал, как сейчас помню, 50 кг и толкнул 55 кг. А вот выжал совсем мало — 37,5 кг. К моему удивлению, эта штанга оказалась совсем не такой послушной, как моя. Ещё бы, ведь у неё мягко прокручивался гриф, а мой лом между колёсами крепился наглухо, и я к этому привык.

          Когда я без устали махал дома гантелями, растягивал эспандер, висел на ветках шелковицы, то часто ловил на себе недоумённые взгляды матери, — мол, зачем тебе это нужно? Сам себе я никогда такой вопрос не задавал. Мне бессознательно нравилось нагружать свой организм, заставляя его по-настоящему работать. Но я никогда не мог себе представить, к какому счастью это может привести. Счастьем этим оказались соревнования. Мне, правда, приходилось прежде выступать и в беге, и в прыжках, но как можно сравнить их со стартом в том виде спорта, которому ты отдаёшь сердце? А я уже чувствовал, что сердце моё принадлежит штанге.

          Юрий Алексеевич неплохо разбирался в тяжёлой атлетике — что, к сожалению, не так уж часто встречается среди школьных педагогов. И он даже согласился вести секцию молодых штангистов. Первым в неё записался, конечно, я.

          13 января 1966 года мы провели первую тренировку — это я помню абсолютно точно, потому что не мог дождаться конца зимних каникул. Тренировки проходили после уроков. Моё село находилось в пятнадцати километрах от школы, ребят отвозили туда после занятий на машине. И, поскольку ждать конца моей тренировки никто не собирался, мне приходилось три раза в неделю преодолевать эти километры пешком, что, однако, ни в коей мере не могло охладить мой спортивный пыл.

          Наш тренер раскрывал нам удивительные вещи. Оказывается, чтобы сила росла, совсем необязательно заниматься с предельными весами. Гораздо эффективнее разнообразить веса. И вообще на каждую тренировку упражнения даются разные. Я о таких тонкостях понятия не имел, но запоминал сразу. С каждым днём сила у меня прибавлялась, и возрастала вера в слова учителя. Я начинал прислушиваться к каждому его совету. Пожалуй, нельзя утверждать, что Юрий Алексеевич Одинцов — мой первый тренер, потому что занимался я у него всего один месяц. Но то, что это мой первый наставник в тяжёлой атлетике, — это уж наверняка. Я глубоко благодарен Юрию Алексеевичу. Он и сейчас живёт и работает в школе совхоза "Киров", и когда я приезжаю к родителям, непременно навещаю Юрия Алексеевича.

          13 февраля в станице Прочноокопской проходило первенство района среди профтехучилищ. Мне очень повезло — за всю историю района это были первые соревнования по тяжёлой атлетике. Оказывается, преподаватель физкультуры Прочноокопского профтехучилища был большим любителем тяжёлой атлетики и даже спортивным судьёй. И хотя я не имел к профтехучилищам никакого отношения, всё же явился на эти соревнования. Как и ожидалось, к ним допускались все желающие. И таких оказалось немало. Например, в полусреднем весе выступал мой знакомый, Володя Водянов, недавно вернувшийся из армии. Володя имел второй разряд и, поскольку Юрия Алексеевича на соревнованиях не было, вызвался давать мне советы.

          Это было очень даже кстати, потому что правила соревнований я знал весьма приблизительно. Но, не смущаясь, заявил начальные веса: в жиме 70 кг, в рывке — 75 кг, в толчке — 100 кг. Это были лучшие результаты, которые я показывал на тренировках. Я думал, что именно так и надо выступать.

          Тактику выступления я тоже замышлял довольно своеобразную: прибавлять к штанге по 2,5 кг и поднимать, пока хватит сил. Кроме того, я был уверен, что к каждому весу можно делать три подхода — ну, как три попытки при прыжках в высоту.

          Спасибо Володе: он мне быстро объяснил, что к чему. Оказалось, что в каждом движении даётся всего три подхода — исходя из этого и надо заказывать веса. Тем не менее менять первоначальную заявку я не захотел. Очень волновался, когда впервые вышел на помост, чтобы выжать эти 70 кг. Сам я в то время весил 66 килограммов и выступал в лёгкой весовой категории.

          К моему удивлению, я почти не почувствовал вес штанги. Услышал только команду судьи "Опустить!". Он вообще, наш судья, видя, что половина выступавших — зелёные новички, даже ладонями не хлопал, разрешая начинать жим, а говорил "можно", чтобы понятнее было. Поразмыслив, я добавил ещё 5 кг. И снова выжал. Остановился на 77,5 кг. Теперь я уже немного понял правила. А кроме того понял, что на соревнованиях поднимать штангу значительно интереснее и легче, чем на тренировках, — в азарте сил прибавляется. В рывке я последовательно поднял 75 кг, 80 кг, 82,5 кг и остался очень доволен собой. Но тут Володя подсказал мне, что если я возьму в толчке 112,5 кг, то выполню второй спортивный разряд. Я не поверил.

          — Юношеский?

          — Нет, спортивный. Ну, "взрослый", как ты говоришь.

          Второй разряд я пожелал выполнить, не откладывая дело в долгий ящик — во второй попытке. Она оказалась удачной. Тут я вошёл во вкус борьбы. Для того чтобы выиграть соревнования легковесов, мне было достаточно добавить к этому результату всего 2,5 кг. Эти килограммы не казались мне большой прибавкой, но победу гарантировали. Я решил не зарываться, и, когда поднял 115 кг, моему восторгу не было предела.

          — Видишь, как у тебя всё ловко получилось, — похвалил меня Володя. — Первые в жизни соревнования — и так чётко сработал, на все девять подходов. Такое не каждому удаётся, даже мастерам спорта!

          Но этому я уже не поверил. Чтобы мастерам не удавалось то, что смог я, мальчишка?

          Увы, время показало, что Володя был совершенно прав. В дальнейшем я не раз убеждался в этом на собственном порой очень горьком опыте, даже тогда, когда стал заслуженным мастером спорта.

          Победителям соревнований вручали очень, на мой взгляд, красивые значки общества "Урожай". Я был бы не прочь появиться в школе с такой наградой на груди, но тут меня подстерегло разочарование: поскольку я выступал вне конкурса, значок мне не дали.

          На следующее утро школьный день, как всегда, начался с линейки. Неожиданно я услышал свою фамилию.

          — Вызывают, — подтолкнули меня сзади.

          Я сделал шаг вперёд, размышляя, за какую провинность будет "проработка". К сожалению, такое случалось, и довольно часто. Виной тому обычно бывали моя излишняя энергия да ещё упрямство.

          Но вместо этого наш строгий директор торжественно зачитал благодарность учащемуся одиннадцатого класса Давиду Ригерту, занявшему первое место в районных соревнованиях "среди взрослых штангистов".

          Так я впервые узнал, что успехи в спорте быстро становятся общеизвестными, и целый день купался в лучах славы. Для полного счастья мне недоставало только значка общества "Урожай", который, по моему глубокому убеждению, а также по мнению всех ребят нашей школы, я не получил совершенно несправедливо.

          На этом, к сожалению, и закончились мои школьные занятия тяжёлой атлетикой. Мы, правда, провели ещё две-три тренировки, но... Приближалась весна, не за горами были выпускные экзамены, а мне хотелось сдать их как можно лучше — ведь я собирался поступать в лётное училище. Но этим надеждам не суждено было сбыться: медицинская комиссия не допустила меня к экзаменам, потому что не так давно у меня был сломан нос.

          Вот так и получилось, что 21 июня я сдал последний экзамен на аттестат зрелости, а 23 июня поезд увёз меня в сторону Урала — туда, где должна была проходить моя воинская служба.

          Я с детства люблю, чтобы вокруг меня были люди. Возможно, потому армейская служба даже с первых, наиболее трудных для всякого новичка месяцев была для меня, в общем, не в тягость. С одним перебросишься шуткой, другому поможешь, третий тебе что-нибудь подскажет... С самым тёплым чувством вспоминаю наше армейское братство, благодаря которому любое трудное задание в конце концов успешно выполнялось.

          Мы, понятно, не сразу втянулись в жёсткий режим солдатского дня. В школе младшего командного состава, призванной сделать из вчерашних горластых ребят строгих и умелых командиров, всё было расписано по минутам.

          Много часов в день проводили мы только в классных комнатах. Вот где я получил возможность научиться усидчивости — качеству, которым никогда прежде не отличался. Да плюс к тому строевая подготовка и другие занятия. Но когда дело доходило до физподготовки, тут уж я отдыхал душой. Однако нелишне будет сообщить молодым читателям этой книги, что далеко не все солдаты с таким удовольствием шагали к нашему спортивному городку. Я вспоминаю первое занятие по гимнастике, когда рослый и с виду далеко не слабый парень Коля Бабенко не смог подтянуться на перекладине ни одного раза.

          Вот когда под сотней сочувственных, а то и насмешливых глаз он пожалел, наверное, о своём пренебрежении к школьным урокам физкультуры... Всё это, конечно, дело поправимое, и к концу обучения Коля мог подтянуться уже раз восемьдесят, но сколько это стоило ему нервов и сил... А истина проста — всё надо делать вовремя. И учиться подтягиваться на перекладине тоже.

          ...Когда меня спрашивают, кто ваш спортивный кумир, я обычно стараюсь перевести разговор на другую тему. Или прямо говорю, что не очень люблю это слово, и вообще кумира у меня не было. Но здесь я немного грешу против истины. Кумир у меня был, причём целых полгода. Именно в то время, когда я учился в школе сержантского состава. Дело в том, что в соседнем здании проводились тренировочные сборы лучших спортсменов со всего военного округа. И вот однажды, проходя мимо спортзала, я увидел группу штангистов. Сердце моё забилось, а ноги сами направились к двери. Но, увы, моя новенькая зелёная "роба" никак не могла служить пропуском в спортзал — курсантов туда не пускали. Кусая пальцы, я смотрел, как ребята возились со снарядами, делали приседания, "качали" спину... А от одного удивительно стройного парня я просто не мог отвести глаз. По всему чувствовалось, что это не новичок в спорте. Ну а уж фигура — тут и говорить нечего. Я ещё сильнее влюбился в этого атлета, когда узнал, что он, Владимир Вагин, чемпион Свердловской области, мастер спорта... Словосочетание "мастер спорта" само по себе вызывало у меня безграничное уважение, а тут ещё и чемпион...

          С какой завистью смотрел я вслед этим здоровым, ладным парням, когда они, распаренные и благодушные, возвращались из душевой, небрежно повязавшись большими махровыми полотенцами! Они, понятно, не обращали на меня никакого внимания. Свои спортивные умения я мог демонстрировать только перед ребятами из нашего взвода. Кое-что мне уже удавалось. Так, путём постоянных "дополнительных занятий" по гимнастике я довёл подъём силой на перекладине до тридцати семи раз.

          Это было больше, чем у других, но что могло сообщить такое число тем же штангистам? Пользуясь любой возможностью, я старался укрепить хотя бы руки. Для этого имелось простое и довольно эффективное упражнение. Я просил кого-нибудь из товарищей сесть мне на спину и с этой дополнительной нагрузкой делал отжимания от пола. Но так как на подобные тренировки времени в распорядке дня не отводилось, то мне нередко приходилось лететь сломя голову, чтобы вовремя выполнить очередную команду "Становись!". И так же нередко вслед за этим следовало банальное: "Курсант Ригерт, выйти из строя. За опоздание на построение — наряд вне очереди". Спорт, равно как и искусство, не обходится без жертв...

          Один раз я всё же прорвался в спортзал на тренировку этих штангистов. Но почувствовал себя там не очень уютно. Я пытался поднять какие-то веса, но с каждой минутой всё больше убеждался, что при моём втором "взрослом" разряде техника подъёма штанги равна у меня нулю. Я пытался что-то спросить у штангистов, но они отвечали мне каким-то непонятным языком. То ли я ещё совершенно не разбирался в спортивной теории, то ли они не хотели снисходить до уровня моих жалких килограммов и отделывались туманными формулировками...

          Когда после окончания школы сержантского состава для меня началась служба в воинской части, я был уже более или менее опытным солдатом. А опытный солдат тем и отличается от новичка, что при кажущейся "непробиваемой" плотности расписания служебных занятий всегда отыщет время для любимого дела.

          И вот — ура! Наконец-то нашёлся человек, который по достоинству оценил мою спортивную неугомонность! Замполит роты справедливо рассудил, что наибольшую пользу я принесу коллективу в должности физкультурного организатора. Это, понятно, не освобождало меня от прямых обязанностей, но всё же предоставляло возможности для тренировок. Кое-какой опыт организаторской работы у меня уже имелся, если вспомнить нашу деревенскую "секцию бокса". Ею руководил тот, у кого были крепче кулаки, то есть я.

          Солдаты — народ организованный, с ними работать оказалось гораздо легче, чем с детьми. Тем более что я действительно всегда стремился увлечь товарищей спортом. Занятиями с удовольствием руководили молодые офицеры. Всё чаще мы выбирались с мячом на стадион. Всё охотнее ребята бегали кроссы, которые в конце концов стали проводиться каждый день. Нашлись в роте и боксёрские перчатки, и охотников попробовать силы тоже оказалось немало...

          Однажды наш замполит потребовал, чтобы я зафиксировал спортивные успехи роты документально. Пришлось засесть за бумажки, чего я никогда не любил. Но, как выяснилось, документацию тоже полезно знать. Роясь в старых бумагах, я обнаружил список спортивного инвентаря, приобретённого два года назад. И там чёрным по белому значилось: "Штанга ленинградская, "Рекордная"".

          Я не поверил своим глазам. Настоящая штанга снилась мне по ночам. Но в роте имелись только гири. Ещё вчера я, упражняясь с отягощениями, проломил гирей пол в нашей казарме. Старшине, отвечавшему за хозяйственную часть, человеку пожилому, чуть не сделалось плохо. В таких условиях, понятно, результата не добьёшься...

          Штангу я искал, как Шерлок Холмс. В расположении роты не осталось чулана, который я не вывернул бы наизнанку. На чердаке, под грудой старых костюмов для противохимической защиты, я обнаружил наконец мою стальную красавицу.

          Убедить замполита в необходимости организации секции тяжёлой атлетики труда не составляло. Сложность заключалась в другом: где тренироваться? В конце концов решили, что из двух классных комнат можно сделать сносный спортзал.

          У моих родителей висит на стене бледная любительская фотография: я в армейских галифе и с обнажённым торсом поднимаю штангу, которая блинами едва не упирается в потолок. Это — в нашем армейском "спортзале". И хотя ребята ростом выше 175 см не могли полностью выпрямиться со снарядом, популярность нашей секции росла с каждым днём. Вот когда я ощутил недостаток теоретических знаний... Я далеко не всё мог объяснить своим подопечным, а ведь они прислушивались к каждому слову "тренера". Вновь и вновь доставал я свою книжку "Трибуна мастеров". Подолгу вглядывался в кинограммы движений чемпионов-штангистов. Ничего похожего не умели ни я, ни мои ребята.

          Но ведь мы были в том счастливом возрасте, когда каждый день прибавляет силы, — тем более при систематических занятиях спортом. Вот почему, несмотря на всё несовершенство тренировок, наши результаты заметно росли, ребята крепли, и через какое-то время на наших парней было уже приятно посмотреть.

          Жаль только, что смотреть было некому. Соревнования по тяжёлой атлетике поблизости не проводились, а на более крупные нас никто не приглашал. Впрочем, о спортивных достижениях нашей роты уже знали в части. Мы стали победителями соревнований по сдаче военно-спортивного комплекса, причём многие солдаты выполнили нормативы первой и второй ступеней, спортивные разряды. И когда однажды к нам приехал начальник физподготовки части товарищ Кольцов, показать ему уже было что. Познакомив гостя с организацией физкультурной работы в роте, я как бы между прочим сказал, что имею второй разряд по тяжёлой атлетике, да вот только в соревнованиях давно не участвовал. А тренируюсь последнее время регулярно и вообще мечтаю стать настоящим спортсменом... Товарищ Кольцов окинул меня оценивающим взглядом. Я ещё сильнее выпятил грудь.

          — Ну что ж, — сказал он подумав. — Скоро намечается первенство части по тяжёлой атлетике. Покажешь подходящий результат — создадим условия для настоящих тренировок.

          Наверное, ни на одном экзамене я не волновался так, как на этом первенстве части. И было отчего: сорвусь — и прощай, по крайней мере до увольнения в запас, мечта о настоящем спорте!

          Но всё обошлось как будто благополучно. Выступая в полусреднем весе, я победил, подняв в жиме 105 кг, в рывке 110 кг и в толчке 135 кг. Это равнялось первому спортивному разряду. То ли этот результат был отнесён Кольцовым к категории "подходящих", то ли на него подействовало моё действительно горячее желание стать штангистом, но только моя мечта сбылась. Через пару недель в нашу часть пришла радиограмма: меня вызывали на тренировочный сбор в Свердловск! В тот же день с командировочным удостоверением в кармане я ехал на попутной машине к ближайшей железнодорожной станции. Настроение было, как у жениха, спешащего на свидание с давно заждавшейся невестой.

          Нельзя утверждать, что в Свердловске меня встретили с распростёртыми объятиями, но я на это и не рассчитывал. Я получил всё, о чём мог мечтать: возможность заниматься в приличном спортзале, да ещё с настоящими штангистами. Себя я ещё пока таковым не считал. Но тем не менее наш старший тренер восторга у меня не вызвал. Он был не армеец, а "почасовик", и чувствовалось, что особого старания в занятия он не вкладывает. Никакими титулами тот тренер не обладал, а это в глазах новичка, каким я, по сути, и являлся, серьёзный недостаток. Со временем мне, правда, не раз приходилось убеждаться, что хорошим тренером может быть человек, никогда не становившийся на высшую ступеньку пьедестала почёта. И наоборот — сколько талантливейших атлетов не сумели "раскрыться" на тренерской работе! Конечно, хорошо, когда тренер сочетает в себе опыт многолетних "схваток" на помосте и умение работать с молодёжью. Но здесь, по-моему, не было ни того, ни другого.

          Мне что-то не внушали доверия те рекомендации, которые он давал ребятам (на меня, кстати, они распространялись очень редко). Да и спортсмены, судя по всему, больше надеялись на свои прежние навыки. У меня же таковые, увы, отсутствовали. Пришлось вновь доставать книжки, "советоваться" с Плюкфельдером и Воробьёвым...

          Хорошо, конечно, сразу попасть в руки доброжелательного и умелого тренера. Но, вспоминая тот период, я думаю, что нет худа без добра: с первых шагов в спорте мне приходилось многое осмысливать самостоятельно. А способность анализировать свои действия — в жизни или на помосте — ещё никому не мешала.

          С этого времени меня начали довольно регулярно вызывать на сборы и на соревнования. Я искал любой случай, чтобы проверить себя в деле. Кто бы ни устраивал в Свердловске или поблизости турнир штангистов — "Труд" или "Локомотив", — я был готов в нём участвовать. Но, поскольку мои желания явно превышали возможности, мне редко удавалось довести соревнования до конца. Я рисковал, заказывал веса, поднять которые не был готов ни физически, ни технически. И, как правило, "хватал баранку", то есть, не справившись с начальным весом в жиме, рывке или толчке, получал нулевую оценку. Сейчас по правилам соревнований можно продолжать состязания в толчке, если не справился со снарядом в рывке, и даже претендовать на медаль. А прежде участник в такой ситуации сразу становился зрителем.

          Но эти маленькие неудачи меня не огорчали. Я и не рассчитывал на многое. Настроение было боевым, и я верил, что рано или поздно удача ко мне обязательно придёт. Она пришла, скорее, рано, чем поздно. Это было 2 октября 1968 года. Впервые я ехал выступать далеко — в Ташкент. Здесь проводились довольно крупные армейские соревнования. Они стали для меня дороги по двум причинам: во-первых, удалось выполнить норматив кандидата в мастера спорта СССР, — а это, согласитесь, звучит гораздо привлекательнее, чем "перворазрядник". Во-вторых, мне наконец-то довелось прочувствовать атмосферу настоящей борьбы за призовое место. Я выступал в полусреднем весе, и результат 152,5 кг, который был зафиксирован в толчке, оказался третьим. Ещё больше я обрадовался, когда узнал, что этим самым улучшил и рекорд Свердловской области. Он принадлежал Ивану Назарову — замечательному, по моему мнению, штангисту. Назаров стал впоследствии рекордсменом СССР в рывке, его ожидало большое будущее, но... тяжёлая травма, которую он через какое-то время получил, так и не позволила ему раскрыть на помосте свои незаурядные возможности.

          Соревнованиями я остался доволен. Но в Свердловск возвращался с ощущением смутным и чуть тревожным. Дело в том, что буквально через десять дней, 12 октября, здесь было назначено первенство Российской Федерации по тяжёлой атлетике. А первенство России — это уже не армейские ведомственные соревнования. Не секрет, что стать чемпионом нашей республики потруднее, чем выиграть иной крупный международный турнир. Много лет подряд сборная Российской Федерации является бессменным лидером советской тяжёлой атлетики, она уверенно побеждала на Спартакиадах народов СССР...

          И вот мне предстояло увидеть лучших представителей российского спорта. Мало того, соревноваться с ними! Как говорил один популярный киногерой, "Я не трус, но я боюсь". То есть не то чтобы я боялся, но очень волновался. Особенно усилилось это ощущение, когда я узнал, что сборную Ростовской области привёз в Свердловск тренер Рудольф Владимирович Плюкфельдер.

          Об этом человеке я знал уже немало. Знал, что бывший киселёвский шахтёр довольно поздно, по теперешним представлениям, в возрасте более 20 лет, взялся за гриф штанги. Но очень скоро знатоки тяжёлой атлетики могли безошибочно угадать его на любых соревнованиях. Мало того что Плюкфельдер бил мировые рекорды и выигрывал крупнейшие чемпионаты. Он выступал на помосте красиво, точно, элегантно — как настоящий мастер. А чего стоил его спортивный подвиг: в 37 лет выиграть Олимпийские игры в 1964 году в Токио! Перед Олимпиадой в Риме штангиста подстерегла неудача: буквально на последних тренировках он порвал мышцы спины. Ни о каком выступлении не могло быть и речи. Накануне журналисты писали, что Плюкфельдер — единственный атлет, которому можно заранее вручить золотую медаль. И такой человек лишился возможности оспаривать самый почётный для спортсмена титул... А ведь тогда Плюкфельдеру было уже 32 года — возраст, когда многие прощаются с большим спортом. Но Рудольф Владимирович проявил себя волевым и настойчивым человеком. И перед следующей Олимпиадой он своими результатами доказал право выступать в составе сборной страны.

          Какую битву пришлось выдержать Плюкфельдеру там, в далёком Токио! Его соперниками были молодые, полные сил венгры Дьёзе Вереш, обладатель мировых рекордов в среднем весе, и Гёза Тотт, один из сильнейших атлетов мира. Продемонстрировав отменное мастерство и самообладание, победил ветеран нашей сборной.

          Но не только это подкупало в Рудольфе Владимировиче. Я внимательно следил за сообщениями печати о его тренерской работе. Ведь в Токио несколькими днями раньше Плюкфельдера выступал его ученик Алексей Вахонин и с блеском выиграл первенство в легчайшем весе, задав отличный настрой всей команде. Учитель и ученик становятся олимпийскими чемпионами — о таком я, признаться, никогда не слышал.

          В моём небольшом солдатском чемоданчике хранилось множество фотографий Плюкфельдера, вырезанных из разных газет и журналов. Интересно, что он никогда не поражал внешними атлетическими данными — стройный, сухощавый... По сравнению с ним Вереш был настоящим богатырём. Но Вереш стоял на второй ступеньке пьедестала почёта, а Плюкфельдер — на самой высокой. Это мне очень нравилось, и, рассматривая в зеркало свою фигуру, я как-то меньше огорчался.

          Те, кто служил в армии, знают, какое настроение охватывает солдата перед увольнением в запас. Ты честно потрудился. Это было нелегко, но ты стойко перенёс все тяготы службы, в том числе разлуку с родными, и теперь перед тобой открываются огромные возможности... Не зря многие ребята именно после армии делают окончательный выбор своего жизненного пути. А у меня дело шло к увольнению в запас. Предстояло, если можно так выразиться, распорядиться своей дальнейшей судьбой. Но к этому времени я уже чувствовал, что без спорта, без штанги прожить не могу. Я был уверен, что сделаю всё от меня зависящее, чтобы добиться настоящих успехов на помосте: не пожалею ни времени, ни труда, ни самого себя.

          Но ведь всего этого было недостаточно! Я начал понимать, что без хорошего тренера из меня вряд ли получится толк. А таким тренером, по моему мнению, мог быть только Плюкфельдер.

          Возможно, это могло показаться нескромным: никому не известный кандидат в мастера спорта, каких сотни, желает тренироваться у воспитателя олимпийцев. Но ведь эти олимпийцы, ёлки-палки, когда-то поднимали меньше моего! И не за две недели они стали такими, как есть. Так зачем откладывать дело в долгий ящик? Мне предоставлялась возможность хорошо выступить на первенстве России, "показаться" Плюкфельдеру, а затем подойти и объяснить: так, мол, и так, парень я свободный, не женат, работы никакой не боюсь, куда скажете, туда за вами и поеду. Только не откажите, поработайте со мной немного, очень хочу стать чемпионом мира. Или что-нибудь в этом роде. Говорили, что Плюкфельдер человек отзывчивый, — так неужели откажет?

          Ох, как я хотел "показать себя" на тех соревнованиях! Но что приятного для глаз мог я продемонстрировать такому знатоку, как Плюкфельдер? Вспоминаю себя — худой, корявый, кручёный-перекручёный своей примитивной техникой... Я выворачивался из-под штанги, как умел, держал её так, что глаза на лоб лезли. В полусреднем весе выступал. Поднял-таки в жиме 117,5 кг, в рывке 120 кг и в толчке 147,5 кг. А это означало, что теперь я стал мастером спорта. Конечно, событие радостное, но я, кажется, больше обрадовался бы одному только внимательному взгляду Плюкфельдера. Увы, он не обратил на меня никакого внимания. Возможно, причиной было то, что мне пришлось выступать вместе с тяжеловесами, а на их фоне я и подавно не смотрелся.

          Так или иначе, но приглашения от прославленного тренера не последовало. Ребята, которые прибежали поздравить меня с выполнением мастерского норматива, очень удивились моей кислой физиономии. Но с друзьями разве загрустишь? Вскоре я уже хохотал над чьей-то шуткой, а затем попросил минутку внимания.

          — Сегодня как будто 12 октября 1968 года, — сказал я торжественно. — День открытия Олимпийских игр в Мехико. Так вот, чтобы вы знали: на следующей Олимпиаде я буду участником. Записываю вас всех в свидетели.

          Ребята вытолкали меня, нахала, из раздевалки. Вскоре я забыл об этих словах. О них мне напомнили позднее на каких-то соревнованиях наши штангисты-свердловчане.

          Я вот иногда думаю: была ли это уверенность? Нет. Скорее — самоуверенность. Но я всё же напоминаю, что перед увольнением в запас любой солдат — в состоянии полёта...

          В свою родную часть я вернулся с серебряным квадратиком мастера спорта СССР на груди. ¹ Меня от души поздравили и командир, и друзья. И только старшина поковырял мой начищенный значок жёстким, жёлтым от табака ногтем и с обидной улыбкой посоветовал:

          — Сними эту цацку. Она — не армейская.

          — Нет уж, батя, — на правах полугражданского человека не согласился я. — Эту цацку сам маршал не постыдится носить.

          На отдых после армейской службы я отвёл себе четыре дня: отпраздновал дома Новый год, немного побездельничал. Ну а после этих мигом промелькнувших четырёх суток надо было собираться в дорогу.

          Цель я определил себе заранее: работать и тренироваться. Но где? Предложили, правда, в нашем районе на сахарном заводе должность инструктора по физкультуре, но я не мог согласиться. Единственная "народная" штанга, крохотный зал — где тут было мечтать о высоких результатах? Я ведь уже видел, как люди тренируются...

          Поехал в Армавир. Почему в Армавир? Просто он был ближе других городов. А слесари нужны везде. Устроился слесарем в автоколонне. Коллектив автоколонны принял меня хорошо. Так уж получилось, что я оказался в нём единственным мастером спорта, а спорт шофёры уважают. Да и инструктор-методист, Витя Ктиторов, болел за своё дело, умел расшевелить ребят, "вытащить" их на соревнования...

          Я, понятное дело, сразу отправился искать секцию тяжёлой атлетики. Такая в городе имелась. Достижениями, правда, она не блистала, что и не удивительно: четыре-пять ржавых снарядов, никаких приспособлений для развития силы, занятия проводились от случая к случаю... Я был разочарован, но что оставалось делать? Ездить и выбирать подходящий город у меня не было ни средств, ни времени.

          На первенстве Армавира я выступил в полусреднем весе, хотя после соревнований в Свердловске перешёл уже в средний. Похудел. Результат показал неважный. А жил я в то время в общежитии, в одной комнате с футболистом армавирского "Торпедо" Евгением Белоусовым. Сам Женя родом из Шахт, — из того самого города, где работал Плюкфельдер.

          — Слушай, — сказал мне однажды Белоусов, — я вот смотрю, — ты парень старательный и вроде хочешь чего-то в спорте добиться. Но пока что толку особенного не видно. А почему бы тебе не поехать в Шахты, к Рудольфу Владимировичу? "Пахать", правда, придётся страшно, но зато, если выдержишь, станешь человеком.

          Я вздохнул. Женька невзначай коснулся моей заветной мечты. Он был прав: мне не стоило терять время. Какими-то путями я узнал, что сборная России по тяжёлой атлетике проводит тренировочный сбор в Туапсе. Там же тренировались спартаковцы юга России. Я стал слёзно молить руководителей армавирского спорткомитета отправить меня на спартаковский сбор. Но мой энтузиазм, увы, никого не тронул. Наконец с грехом пополам меня отправили в Туапсе за собственный счёт и даже без сохранения заработной платы по месту работы. Спасибо местному комитету автоколонны — он выделил немного денег. Но я был согласен на любые условия.

          И вот я оказался в Туапсе. Положительно, последнее время мне везло на земляков Плюкфельдера: в моём номере поселился Гена Терехов — штангист, несколько лет занимавшийся в шахтинской секции. Это показалось мне хорошим предзнаменованием. Гена, собственно, и сказал Плюкфельдеру о моём большом желании тренироваться у него.

          Как-то вечером я возвращался с прогулки. И увидел, что около гостиницы сидят на скамейке несколько ребят-штангистов и Рудольф Владимирович. Я узнал его издалека. Сердце сразу забилось. Но я продолжал идти, не подавая виду. Вежливо поздоровался и прошёл как будто мимо.

          — Ну-ка, подойди, — окликнул меня Плюкфельдер. — Это ты Ригерт?

          — Да, я...

          — Я тебя уже где-то видел, кажется. Лицо знакомое.

          — Может быть, в Свердловске, на первенстве России? Я там в тренировочном зале часто рядом с вами стоял...

          — Вот я и говорю, лицо вроде знакомое. Давай-ка посмотрим твоё "включение", — без всякого перехода приступил к делу Плюкфельдер.

          "Включение" — слово, очень популярное среди нашего брата, штангиста. Если включение есть — можно надеяться на высокие достижения. Но если его нет, дело осложняется. Вообще, включением называется полное разгибание рук в локтевых суставах. Если разгибание действительно полное, то штангисты говорят, что руки "включаются". Особенно важно это при толчке. Если у атлета хорошая подвижность в локтевых суставах, то вес фиксируется чётко, красиво, и судьям не к чему придраться. А если этого са́мого включения нет, то картина смазывается — не поймёшь, вытолкнул штангист снаряд на прямые руки или ещё дожимает его, что правилами категорически запрещено. В общем, хорошее включение — очень ценная вещь, и можно по пальцам перечислить счастливчиков, у которых оно идеальное: Киржинов, Алексеев, Устюжин... А многие ребята так и мучаются до конца своей спортивной карьеры: всем они сильны, но вот проклятые локти подводят...

          Всякий опытный тренер прекрасно об этом осведомлён и, принимая новичка в свою группу, в первую очередь проверяет его руки.

          "Включение" я Плюкфельдеру демонстрировать не стал. Это его слегка озадачило. Но мне показалось унизительным выгибать руки посреди улицы — не жеребца покупают...

          — Я, — сказал, — завтра приду на тренировку. Там и покажу, а здесь... народу много.

          — Но у нас ведь тренируется сборная республики, — с нажимом на последних словах сказал Рудольф Владимирович.

          — А я где-нибудь... в уголке...

          В зале Плюкфельдер ко мне не подошёл, и я оценил его тактичность. Он ко мне присматривался со стороны. И что-то ему, наверное, всё же во мне понравилось. Гораздо позже он сказал, что именно: к снаряду я подходил собранный, упругий, а, выполнив упражнение, отходил как выжатая тряпка. Это, по его мнению, указывало на природную способность расслабляться после нагрузки. Качество, незаменимое в любом виде спорта.

          После тренировки Плюкфельдер коротко сказал:

          — Давай адрес. Я пошлю письмо. Приедешь в Шахты. Остальное я устрою.²

          Когда через пару недель я получил письмо и пришёл в горсовет ДСО "Спартак" забирать свои документы, председатель назвал меня дезертиром. Но года через три мы встретились с ним на каких-то соревнованиях, и он сказал мне, что я поступил совершенно правильно, уехав в то время из Армавира...

          ...29 мая 1969 года я шагал по перрону станции Шахтная с видавшим виды солдатским чемоданчиком в руках. Он не был тяжёлым: "штангетки" и ремень, тёмно-зелёное хлопчатобумажное трико, майка, рубашка — вот и весь багаж. Я казался себе д'Артаньяном, приехавшим завоёвывать Париж с шестью экю в кармане. Не знаю, сколько в переводе на наши деньги будет шесть экю, но вряд ли у меня в тот момент имелось больше. Однако настроение было превосходным. Жизнь, казалось, сулила то, о чём я мечтал.

          Я давно заметил, что спортсмены при встречах не проявляют особых эмоций. Москвич и тбилисец встречаются, допустим, в Хабаровске, а вид у них такой, будто они вчера провели вместе целый день. Короткое приветствие, "как дела?" — и всё. Привыкли — часто в разъездах. Вот и Плюкфельдер встретил меня в зале тяжёлой атлетики шахтинского Дворца спорта, как будто я бывал там через день. В том, что я приеду, он, по-видимому, не сомневался.

          Я, как обычно, для начала встал на весы. Подошёл Рудольф Владимирович, посмотрел — 76 килограммов. Для средневеса явно маловато. Не тратя слов, Плюкфельдер дал мне пачку талонов на питание, и мы с Володей Перхуном, молодым тяжеловесом, отправились в столовую. Там я в первый раз удивил стокилограммового Володю, выпив после плотного обеда то ли десять, то ли двенадцать стаканов молока. После этого город, по которому мы отправились прогуляться, показался гораздо красивее, чем вначале. Я во все глаза смотрел на густую зелень его аллей, на высокие чёрные горы — шахтные терриконы, которые маячили вдали, за окраинами... Я чувствовал, что с этим городом свяжу свою судьбу всерьёз и надолго.

          Попасть в секцию Рудольфа Плюкфельдера очень непросто. Первые же занятия убедили меня в том, что мне очень повезло. Шахтинская школа тяжёлой атлетики, школа "папаши Плюка", как любовно называют его в спортивном мире, гремела на всю страну. Достаточно сообщить, что штангисты шахты "Южная" № 1 были чемпионами СССР среди команд производственных коллективов. Так что там было на кого посмотреть и у кого поучиться.

          В то время ещё не сошёл с помоста олимпийский чемпион Алексей Вахонин. С ним серьёзно соперничал мастер спорта СССР международного класса Лев Андрианов, выигравший титул чемпиона страны в легчайшем весе. Ваня Назаров блестяще выступал в полусреднем весе. В отличной форме был чемпион РСФСР полутяжеловес Рудольф Шум. Сильнейшим в Европе среди юниоров стал тяжеловес Володя Перхун. Все они были очень разными и по характерам, и по манере выступлений. Но одно их роднило: самое серьёзное отношение к "железной игре", самоотдача на тренировках, стойкость на соревнованиях. Здесь чувствовалась опытная и твёрдая рука Плюкфельдера.

          В городе авторитет наставника "богатырской дружины" был очень велик. Вот почему я без особенных хлопот устроился подземным электрослесарем на шахту "Южная". Конечно, наслушавшись разговоров о нелёгкой и порой опасной работе шахтёров, я немного побаивался — справлюсь ли?

          Сомнения оказались напрасными. Как и везде, для успеха прежде всего потребовалось желание. Я старался, а физическая закалка позволяла справиться с немалыми нагрузками, которые ложатся на шахтёрские плечи. В общем, довольно скоро я стал в лаве своим. В работе почти не отличался от бывалых горняков, но стоило мне открыть рот — они принимались хохотать. То я лаву назову проходом, то никак не возьму в толк, что такое "тормозок". Я думал, это какая-то деталь горных машин. Но оказалось, что это — шахтёрский завтрак в традиционной "авоське"... Я вообще с удовольствием отмечал, что шахтёры чем-то напоминают солдат. Как и в каждом взводе, в каждой бригаде есть свой весельчак, свой силач и т.д. Шуточки под землёй отпускаются такие, за которые на поверхности можно и по шее получить. Но зато, когда в лаве аврал, надо видеть, как все дружно и напористо работают бок о бок. Если требует обстановка, шахтёры не покинут лаву две, а то и три смены, пока не устранят неисправность, не подготовят фронт работ для товарищей.

          Обычно после смены горняки любят не спеша, с толком и с расстановкой помыться в душевой. Я же, наскоро ополоснувшись, мчался к трамваю: после тренировки всё равно придётся повторить эту процедуру. Последние часы в шахте я уже не мог не думать о штанге. Скорее бы в зал! Не важно, если ты почему-либо задержался в шахте, — зал был открыт круглые сутки. Это не преувеличение. Один шахтинский мастер спорта тренировался в те времена с двух часов ночи — иного времени он выбрать не мог. И никто особенно не поражался: в Шахтах тренировались самозабвенно.

          Хорошее питание и рациональные тренировки быстро принесли свои плоды: через две недели я весил уже 78 кг. Штанга на тренировках сразу стала легче. Я попросил Плюкфельдера разрешить мне ночевать в тренерской комнате Дворца спорта. Там стоял широкий старый диван. Дело в том, что мне приходилось терять массу времени на переезды из общежития на шахту и обратно — они находились в разных концах города. Рудольф Владимирович согласился. И мало того что мне предоставляли на ночь тренерскую комнату, так ещё и давали из гостиницы постельное бельё. На этом диване я проспал полтора года и сны видел самые чемпионские.

          Наконец подошли первые соревнования. Плюкфельдер объявил о тренировочном сборе. За прошедшие три недели я в полной мере понял, что такое настоящий тренер. Во имя дела он может жертвовать своим временем, личными интересами, здоровьем.

          Рудольф Владимирович приходил во Дворец спорта в 7 часов 30 минут, будил меня на зарядку и проделывал её вместе со мной. А когда у него заканчивался рабочий день — никто, по-моему, не знал.

          Он, конечно, прекрасно разбирался в технике работы со штангой. Но ведь разбираются многие. А попробуй научи этой технике молодого парня, у которого полный набор неправильных навыков... Как у меня, например. А если таких парней не один десяток? Какое же безграничное терпение нужно иметь, чтобы сделать из крепкого парня классного штангиста...

          Плюкфельдер это терпение имел. Он мог сто раз заставить ученика повторить нужный элемент, пока не добивался чистоты выполнения. Казалось, что этот человек просто неутомим. "Некоторые элементы техники должны быть доведены до автоматизма," — любил повторять Рудольф Владимирович. Вначале этот тезис мне очень не понравился — робота, думал, что ли, из меня делают? Но потом я понял: действительно, некоторые элементы на помосте осмысливать некогда. Ну, например, когда вес сверхпредельный и штанга "бьёт" атлета. В тот момент, когда штанга ложится на грудь, испытываешь удар весом около трёхсот килограммов. Состояние — полубессознательное. Вот в этот момент и важно не потерять схему движений. Здесь уже рассуждать некогда, собственная твоя "автоматика" должна сработать. ³

          Это понимание пришло ко мне не сразу. Но Плюкфельдер и не настаивал на беспрекословном повиновении. Он учил нас осмысливать свои действия. Но если требовалось, умел доказать свою правоту. Каждый элемент техники он объяснял подробно, всесторонне, не замыкаясь на одной, пусть даже самой правильной схеме.

          Например, объясняет он нам технику жима. Приводит примеры образцового выполнения этого упражнения тем или иным чемпионом, демонстрирует кинограммы. И тут же показывает технику экс-чемпиона РСФСР Ю.Дуганова. Он считает её неправильной, но тем не менее объясняет. Досконально, с трёх точек зрения: физиологии, физики и геометрии. Мы узнаём о роли каждой мышцы в этом упражнении, об элементарном расчёте углов приложения силы... Рудольф Владимирович ловко и привычно рисует на доске смешных человечков, неутомимо поднимающих штангу, и нам становится ясным то, что хочет доказать наставник.

          Мы поражались: когда он успевает придумывать упражнения для наших тренировок? Причём для каждого штангиста — разные. Кое-кто из тренеров посмеивался. Они считали, что чрезмерное количество подводящих упражнений никому не нужно. У меня, например, в тот период было 38 упражнений. Среди них много таких, что заставляют моментально ориентироваться в меняющейся обстановке.

          В декабре 1974 года на розыгрыше Кубка СССР в Запорожье я поднял в рывке 178 кг, на 3 кг больше своего же мирового рекорда. Когда я делал "подсед", то есть садился со штангой над головой, она повела меня в сторону. Не знаю, как мне удалось сохранить равновесие и встать. Друзья-штангисты говорили потом, что были уверены: снаряд опрокинет меня на помост. Ведь каждый знает по опыту, как трудно бороться с бунтующей штангой...

          А я вспомнил свои первые тренировки у Плюкфельдера. Было у него такое весьма тяжёлое упражнение: ходьба со штангой над головой в глубоком седе. Положение спортсмена как при рывке. Он "распластан" на помосте, а Рудольф Владимирович командует: "Шагом марш!" Потихоньку начинаешь двигаться, снаряд "водит" тебя из стороны в сторону, и тут звучит команда: "Быстрее!" Бросать штангу не хочется, вот и демонстрируешь под нею чудеса изворотливости.

          Потом на соревнованиях мне говорили — чудом, мол, удержался. Или ссылались на гибкость моих суставов. Это, конечно, тоже имеет место, но главное всё-таки — тренированность.

          Очень большое значение придавал Рудольф Владимирович составлению планов занятий. И это естественно. Правильно составленный план, с учётом физической, технической, морально-волевой подготовки, — залог успеха. Но Плюкфельдер никогда не вручал план непосредственно перед тренировкой. Всегда заранее. Почитайте, мол, подумайте. Если у кого-то есть свои соображения, высказывайте. Плюкфельдер обычно приходил на тренировку чуть пораньше. Он всегда готов обсудить план, и вполне возможно, что-нибудь изменить в нём. В конце концов атлет ведь знает себя лучше любого тренера...

          Наш наставник добивался, чтобы его ученики осмысливали свой тренировочный процесс. Я с удивлением обнаружил, что не всем это нравится. Кое-кто говорил:

          — Он опытный тренер, олимпийский чемпион. Он всё должен сам предусмотреть.

          Если Рудольф Владимирович убеждался, что парень не хочет вникать в суть тренировок, — что ж, он "всё предусматривал" сам. Но особенных надежд на такого штангиста уже не возлагал.

          В тренировочном процессе, на мой взгляд, тренер и ученик должны быть одинаково активны. Иначе трудно ожидать хорошего результата. И так же, как тренер, бесконечным терпением должен отличаться спортсмен. Поясню это на таком примере.

          У спортсмена разладилась техника рывка, и он занимается её "правкой". Наконец нужное движение найдено. Назначается десять контрольных подходов. Семь из них спортсмен делает чисто, три — неудачно. Тренер испытующе смотрит на штангиста:

          — Может быть, ещё серию контрольных?

          Но ученик уверяет тренера, что правильная схема найдена, а эти три подхода — ерунда, случайность. Наставнику приходится верить и соглашаться. А через неделю на соревнованиях штангист делает все три подхода в рывке... точь-в-точь как те три, "смазанные". Кто же здесь виноват — ученик или тренер? Я считаю, что ученик.

          Иногда приходится видеть, как спортсмен, заканчивая тренировку, выполняет приседания со штангой на плечах. Спросишь его — что, мол, ноги ослабли? "Да нет, — говорит, — недобрал несколько тонн, вот и приседаю". В плане у парня значится суммарный вес, который он должен поднять за тренировку, — допустим, 20 тонн. Сюда включаются любые движения со штангой. И вот, закончив, по сути, занятия, он спешит набрать "тоннаж". А зачем, почему? Он и сам не знает. Привык слепо верить цифрам. Конечно, они в какой-то степени дисциплинируют, контролируют и т.д. Но зачем выполнять упражнение, — кстати, весьма трудоёмкое, — которое в данный момент тебе заведомо не нужно? Лишь бы "очистить душу" перед планом? Вот это и называется бездумным подходом к занятиям спортом. А ведь у парня наверняка имеются недоработки, ошибки в технике, о которых он прекрасно знает. Почему же в конце тренировки не поработать над их устранением? Это, конечно, потруднее, чем элементарное приседание, но зато приносит гораздо больше пользы. "Методика должна основываться на подтягивании слабых мест", — не раз говорил нам Плюкфельдер, и это стало основой в моих занятиях тяжёлой атлетикой.

          Кстати, о "тоннаже". Рудольф Владимирович всегда требовал, чтобы мы засчитывали только те веса, которые действительно подняты на тренировке. Если, например, вы делаете подход в толчке к штанге весом 150 кг и он неудачен, воздержитесь плюсовать к заданию эти 150 кг. Сначала чисто поднимите штангу. По-моему, кроме Плюкфельдера, так не делает ни один тренер в нашей стране, в том числе и в сборной СССР. Он считает — и я разделяю его точку зрения, — что такая методика учит спортсмена серьёзнее относиться к каждому упражнению со снарядом — кому же охота делать его дважды? Волей-неволей настраиваешься, стремишься не допустить ошибки — словом, тренировка становится почти совсем похожа на соревнования. А это очень важно.

          Я не понимал многого из того, что обязывал нас делать Плюкфельдер, но вникать старался во всё. Чувствовал, что попал наконец к настоящему мастеру. Да и он, надо признаться, основательно взялся за новичка. Иногда мне казалось, что Рудольф Владимирович задался целью вложить в меня всё лучшее, чем он владел сам.

          В ту пору у меня было неповторимое ощущение: я просто-таки наливался силой. Ел, как говорится, за троих, работал за семерых. Чувствовал, что это должно вот-вот воплотиться в какие-то результаты, и с нетерпением ждал любых соревнований.

          — В апреле 1970 года в Вильнюсе проводится первенство СССР. Я твёрдо надеюсь, что ты туда попадёшь, и планирую на эти соревнования... — Плюкфельдер испытующе посмотрел на меня и, выдержав паузу, грохнул: — 470 кг!

          А у меня личный рекорд — 385 кг. Что и говорить, прибавка более чем весомая... Но уж больно здорово я себя чувствовал и потому, поразмыслив, ответил:

          — В Вильнюсе я наберу 500 кг. (А рекорд мира, надо заметить, равнялся в ту пору 487,5 кг и принадлежал Борису Селицкому.)

          Мой ответ пришёлся по душе Плюкфельдеру, и он долго хохотал, хлопая меня по плечам своими железными ладонями. А успокоившись, серьёзно сказал:

          — Это хорошо, что у тебя такой полёт фантазии. Я, признаться, думал, что 470 кг тебя испугают. Ведь если штангист прибавляет за год 40 кг, то это превосходно. Журналисты пишут уже про космические темпы. И я буду доволен сверх всякой меры, если ты "соберёшь" в Вильнюсе хотя бы 450 кг.

          — Я наберу в Вильнюсе 500 кг, — повторил я. — В среднем весе.

          — В среднем весе Шарий, Павлов в среднем весе! Иванченко там же! — не выдержав, закричал всегда спокойный Рудольф Владимирович. — И они не заикаются пока что о 500 кг. А имеют на то оснований побольше, чем ты. И опыт, и всё у них есть...

          Чувствуя, что мой учитель не на шутку начал сердиться, я сказал, что насчёт 500 кг дело, конечно, скользкое, но 470 кг можно смело внести в наш годовой план и отослать в Центральный совет ДСО "Труд".

          Рудольф Владимирович пожал плечами, хотел что-то сказать, но передумал и ушёл, по-моему, не особенно довольный нашим разговором.

          А ведь я и не думал шутить. "Зачем же заниматься спортом, — рассуждал я в то время, — если не мечтать о мировых рекордах? И что плохого в том, что я хочу подойти к ним как можно быстрее? Я ведь сейчас работаю как вол, и ничего — справляюсь..."

          Работал я в то время действительно, не жалея себя. Не знаю, делал ли это кто-нибудь ещё, но я решил тренироваться по два раза в день. Раза четыре-пять Плюкфельдер выгонял меня из зала, но потом, после тщательных медицинских обследований, убедился, что мой организм с двойной нагрузкой справляется. Сказывалась хорошая физическая подготовка, заложенная, наверное, ещё в трудовом детстве. По двенадцать тренировок в неделю проводили мы в тот период!

          Слухи о моих честолюбивых замыслах дошли до штангистов. Кое-кто решил, что я просто авантюрист и не сегодня-завтра "сломаюсь". Меня отговаривали, приводили примеры, когда нагрузки поменьше тех, что я себе задавал, заставляли атлетов навсегда распрощаться с помостом. Но я не чувствовал себя авантюристом. Что-что, а медицинский контроль у Рудольфа Владимировича всегда был на первом месте. Данные многочисленных обследований свидетельствовали об увеличении мышечной массы, объёма лёгких, становой силы и т.д.

          Отрицательных явлений не обнаруживалось, и я был спокоен. А без дерзости, без ломки привычных представлений какой может быть разговор о мировых достижениях? Ведь каждый рекорд — это выход за рамки существующих представлений о человеческом организме. Осторожничая, щадя себя, первым не станешь.

          А мне последнее время что-то уж больно захотелось стать первым. И неизвестно, как это повлияло бы на мой характер, если я не получил бы вскоре урок от Рудольфа Владимировича.

          Вспоминаю, с каким нетерпением ожидал я первых соревнований. И вот их время пришло. В Шахтинском летнем театре парка культуры и отдыха проводилось первенство южной зоны РСФСР по тяжёлой атлетике. Я с волнением читал стартовый протокол: меня очень интересовала одной фамилия. Ура, она здесь! Виктор Яценко, средневес из Армавира, бессменный чемпион юга России. Вот с ним-то мне и надо было "свести счёты". Я ничего, собственно, против Виктора не имел, он хороший парень, но обыграть его мне надо было непременно.

          Дело тут вот в чём. Когда я в своё время уговаривал руководителей спорткомитета Армавира, чтобы меня отправили на тренировочный сбор, кто-то из них спросил:

          — А ты в каком весе выступаешь?

          Я сказал, что в среднем.

          — В среднем весе у нас уже есть отличный штангист, — был ответ. — Виктор Яценко. И других в этой категории не требуется.

          Человек я горячий и, когда слышу такие слова, могу наговорить лишнего.

          — У вашего Яценко я выиграю на ближайших же соревнованиях! — не сдержавшись, закричал я и под общий смех выскочил из помещения.

          Эту "обиду" я не забыл. Кажется, даже результат на предстоящих соревнованиях перестал меня особо интересовать. Главное было выиграть у Яценко.

          Результат, кстати, оказался у меня для начала совсем неплохим: к личному рекорду в троеборье добавилось сразу 40 килограммов. Мне удалось выжать 130 кг, вырвать 130 кг и толкнуть 165 кг. 425 кг — это была лучшая сумма дня. А главное — я победил Яценко!

          Виктор подошёл ко мне после соревнований и, пожав руку, сказал:

          — Поздравляю. Я, ты знаешь, ещё в Армавире чувствовал, что ты будешь много поднимать...

          Но в моей голове вовсю бродило вино победы. В ответ на эти доброжелательные слова я совершенно неожиданно для всех выпалил:

          — Больше ты у меня никогда не выиграешь...

          Яценко неловко потоптался и ушёл к своим ребятам. А меня позвал в уголок Плюкфельдер. Но он мог говорить и в центре зала, потому что всем всё равно было хорошо слышно. Я первый раз увидел своего тренера по-настоящему разгневанным.

          — Ты что же это себе позволяешь? — гремел он. — Человек подошёл от души тебя поздравить, а ты ему своей победой глаза колешь? На помосте вы с ним — соперники, но после соревнований — оставь, забудь! Твоя выходка создаёт очень плохое впечатление о тебе как о человеке...

          Много горьких слов услышал я тогда от Рудольфа Владимировича. И до сих пор хорошо их помню. Мне было стыдно, как никогда. Но, я думаю, урок состоялся вовремя и пошёл впрок.

          С тех пор я волей-неволей обращаю внимание на то, как ведут себя соперники-штангисты. В общем, ребята у нас замечательные. Посмотришь, допустим, как ходят по тренировочному городку "мухачи" Воронин и Сеньшин, и никогда не подумаешь, что это — претенденты на золотую медаль чемпиона СССР. Они — друзья в жизни, а на помосте такие задиры и бойцы, что смотреть любо. И таких большинство. Но есть ещё, что там скрывать, спортсмены, которые терпеть не могут своих соперников. И даже не стесняются об этом заявлять. Уверяю вас, что при всех их титулах они не пользуются уважением в нашем большом братстве.

          Я с головой окунулся в атмосферу спортивной жизни. В конце октября впервые выиграл первенство Российской Федерации в Подольске, показав результат 440 кг (135 + 135 + 170). А буквально через неделю принял участие в первенстве Центрального совета ДСО "Труд" среди молодёжи. Соревнования проводились в шахтёрском городке Сафоново Смоленской области. В поезде я признался Плюкфельдеру, что хочу сделать попытку побить всесоюзный рекорд в рывке. Для этого надо было поднять 151 килограмм.

          — У тебя же личный рекорд всего 140 кг, — возразил Плюкфельдер.

          — Но я же чувствую... — начал я.

          Рудольф Владимирович, не желая слушать старые доводы, махнул рукой и согласился.

          ...Наверное, полторы минуты боролся я с этой штангой в седе, а встать так и не смог. Спина "держала" хорошо, но вот ноги, оказывается, ещё не были готовы к рекордному результату. Уж так мне жалко было бросать штангу на помост — но пришлось! Однако на судей, да и на тренеров впечатление эта заявка произвела — по всему чувствовалось. Но главное, она произвела впечатление на Рудольфа Владимировича. Похоже, что именно в Сафонове он по-настоящему поверил в меня.

          После соревнований мы пересмотрели наш прежний годовой план. Плюкфельдер определил новое задание — набрать весной будущего года 480 кг в сумме троеборья. Что ж, число вполне солидное. Я был рад, что "авантюристом" меня, кажется, считать перестали.

          В Туапсе, где проходил Кубок СССР среди молодёжи, мы даже решили идти на мировой рекорд в рывке — 153 кг. Но я дважды ронял штангу за голову — не выдерживали руки.

          Запомнились зональные соревнования на первенство Российской Федерации в феврале 1970 года в соседнем городе Таганрог. Запомнились прежде всего потому, что мне очень удался тогда жим: я зафиксировал вес 150 кг (а до этого больше 137,5 кг не поднимал). Затем я вырвал последовательно 135 кг и 145 кг. Последний результат был для меня знаменательным.

          "Ученик бьёт рекорд учителя" — так называлась корреспонденция в ростовской областной газете "Комсомолец". В ней сообщалось, что молодой средневес из города Шахты Давид Ригерт улучшил самый старый рекорд области в рывке, принадлежавший олимпийскому чемпиону, заслуженному мастеру спорта, а ныне заслуженному тренеру СССР Рудольфу Владимировичу Плюкфельдеру.

          Обо мне впервые написали в газете — впечатление было сильным.

          На тех соревнованиях я хотел ещё раз "пройтись по рекорду", но 153 кг Плюкфельдер поднимать мне не разрешил: недавно у меня болело плечо. В толчке я зафиксировал 175 кг, и в сумме получился приличный результат — 470 кг. С таким результатом, прикидывал я, можно быть призёром и на международных соревнованиях...

          К тому времени у нас уже был составлен план с перспективой на Олимпийские игры 1972 года в Мюнхене.

          На первенстве Российской Федерации, проводившемся в марте 1970 года в Подольске, формировалась сборная республики для участия в первенстве СССР. Стать в одну шеренгу с Куренцовым, Колотовым, Алексеевым было для меня большой честью. Готовились мы к этому экзамену очень серьёзно. Особое внимание уделяли рывку. Я много работал над ним на тренировках и, кажется, на последних занятиях выполнил упражнение вполне удовлетворительно. "Ну, — думал, — уж в Подольске-то я свой шанс не упущу..."

          Однако, к большому моему разочарованию, 153 кг как заколдованные вновь вырвались из моих рук. Позже, перечитывая свои записи в спортивном дневнике, я подсчитал, что на различных соревнованиях четыре раза делал попытки поднять эти злополучные 153 кг... И все они закончились неудачей.

          Одна причина была более или менее ясна: Плюкфельдер и я при всём старании никак не могли "сломать" старую техническую ошибку, сохранившуюся ещё со времён свердловских тренировок. На последних занятиях всё шло как будто гладко, и я успокоился, решив, что техника у меня уже приличная. Но оказалось, что это не так. Самомнение — опасная штука. Лучше думать, что ты слабее, чем переоценивать свои силы. В этом я убедился в Подольске. Вообще, каждые соревнования являлись для меня настоящей школой. Уроки давались один интереснее другого, а учеником я был довольно старательным.

          Имелась и ещё одна, более скрытая причина, не дававшая мне поднять 153 кг. Это ведь был рекордный вес. Никто в мире не поднимал столько — шутка ли сказать? Эта мысль исподволь сверлила меня, не давала сосредоточиться на помосте. Казалось, что мировой рекорд — это что-то сверхъестественное и потому поднимать штангу надо тоже как-то по-особому. Короче, я топтался перед так называемым "психологическим барьером". Человек, который хотя бы раз владел мировым рекордом, имеет неоспоримое психологическое преимущество. Он уже знает, как это делается, и не боится слова "рекорд".

          Помню, как в 1972 году на Кубке СССР в Сочи метался за кулисами Володя Рыженков. Он заказал в рывке 159,5 кг — вес мирового рекорда — и теперь "заводил" себя на титаническую борьбу.

          — Давид! — завопил он, увидев меня. — Подскажи хоть ты, как её рвать, такую тяжёлую?

          — Рви, как обычно, — посоветовал я Володе. — Увидишь, что она не тяжелее предыдущей.

          Володя недоверчиво усмехнулся.

          — А что? — сказал он вдруг. — Я так ещё не пробовал.

          Он ушёл на помост, а через несколько секунд секретарь соревнований торжественно объявил, что московский динамовец Владимир Рыженков установил первый в своей жизни мировой рекорд. Потом Володя побил их больше десятка, но тот, первый, вспоминает по сей день. И благодарит меня за своевременную подсказку.

          ...Относительную неудачу в рывке частично скрасил хороший толчок. Я поднял 180 кг — личный рекорд. Сумма троеборья вновь оказалась 470 кг, но для победы этого хватило. Так я стал двукратным чемпионом своей республики.

          Мы с Плюкфельдером рассчитывали, что такие килограммы дают мне право выступить на международной арене. Рудольф Владимирович не раз говорил, что нам неплохо было бы "обстреляться" хотя бы в одной встрече с зарубежными штангистами. Возможность для этого вскоре представилась: столица Белоруссии принимала в марте участников популярных международных соревнований — Кубка Дружбы, — ежегодно проводимых в нашей стране. Как правило, на эти соревнования съезжаются сильнейшие зарубежные атлеты, а хозяева, пользуясь случаем, дают возможность "провериться" на большом помосте ближайшему резерву сборной страны.

          Но я, как видно, в этом резерве тогда ещё не числился, потому что, несмотря на настойчивость Плюкфельдера, к Кубку Дружбы допущен не был. Я был раздосадован, и чувство это особенно усилилось после соревнований средневесов. Дело в том, что первый номер сборной СССР рекордсмен мира в толчке (191 килограмм) Борис Павлов выступил неудачно и победителем оказался японский штангист Оути, показавший результат 467,5 кг в сумме троеборья. Да я бы такую сумму...

          — Заочно поединки штангисты не выигрывают, — охладил мой пыл Плюкфельдер. — И то, что ты пару раз показывал более высокие результаты, ещё ни о чём не говорит. У Павлова, кстати, результаты повыше, чем у тебя, а он проиграл. Только когда сойдёшься на помосте с соперником, станет ясно, кто сильнее. А пока тебе остаётся терпеть и готовиться к чемпионату страны.

          Это был необычный чемпионат, один из самых ярких в истории советской тяжёлой атлетики. Наши силачи установили на нём двенадцать мировых рекордов. Изумительные результаты показали Василий Колотов, Василий Алексеев, Карл Утсар. Особенно громкий успех выпал там Геннадию Иванченко. И по праву: он первым среди штангистов среднего веса набрал в сумме троеборья 500 кг. Казалось бы, давно ли мир восхищался американским супертяжеловесом Паулем Андерсеном, который впервые превысил сумму 500 кг в троеборье... Но Андерсен весил около 150 кг, его называли не иначе как шагающим подъёмным краном.

          Кое-кто из зарубежных специалистов тяжёлой атлетики поспешил объявить, что результат Андерсена вряд ли будет кем-либо улучшен, во всяком случае в двадцатом веке.

          И вот спустя полтора десятка лет скромный паренёк из Риги Гена Иванченко, собственный вес которого был меньше 82,5 кг, набрал в троеборье эту сумму, казавшуюся недоступной даже могучим тяжеловесам. Гена стоял на пьедестале почёта и, не выказывая особой радости, как должное принимал многочисленные горячие поздравления.

          А я в это время стоял на второй ступеньке, чуть ниже Гены, и, в общем-то, тоже был доволен. Хотя с некоторой тоской проводил пальцем по жёсткой щёточке своих чёрных усов. Отправляясь на чемпионат страны, я поспорил с ребятами, что, если не "сделаю" в Вильнюсе 500 кг, то сбрею усы. Как можно видеть, я не забыл свой давний разговор с Плюкфельдером, и эта сумма при всей своей внушительности не казалась мне недоступной. Так или иначе, я настраивался на серьёзный бой за самое высокое место.

          Но что я мог сделать, если Гена в то время был подготовлен ещё лучше? Он сразу ушёл от меня в жиме. Ох уж этот жим! Попортил он мне крови не на одних соревнованиях... Не зря ведь его так не любил и мой учитель, Рудольф Владимирович... В Вильнюсе я решил начать выступление... со своих личных рекордов. Точь-в-точь как на тех давних первых в жизни сельских соревнованиях. Но тогда я думал, что только так и положено выступать, а теперь рисковал вполне осмысленно. Противники были ведь такие, что, начиная с меньших весов, я высоко не поднялся бы.

          Итак, первый подход в жиме я сделал к штанге весом 150 кг. Судьи согласились с тем, как я выполнил упражнение, и зажгли три белых лампочки. То есть засчитали вес. Во втором подходе я добавил на штангу 5 кг и выжал вес, на мой взгляд, совершенно так же, как 150 кг. Опуская штангу, я уже прикидывал, что можно добавить ещё не меньше пяти килограммов. Но судьи дружно зажгли три красные лампы. Вот те на... Я остался за кулисами, чтобы посмотреть, как будет выступать белорус Арнольд Голубович. По-моему, он жал точно так же, как я. Но ему вес засчитали.

          Что же делать? По ходу соревнований технику не изменишь — я это знал уже по опыту. И потому, — будь что будет, — решил выполнить попытку на 155 кг без изменений техники. Попытка удалась, по-моему, хуже, чем вторая. Но трое судей, словно сговорившись, дружно засчитали вес. Да, сложная это штука — судейство жима... Не зря, наверное, его в конце концов исключили из упражнений тяжелоатлетов. Представители разных тяжелоатлетических школ так и не смогли договориться о единой трактовке правил. В последние годы жим стал больше напоминать толчок...

          Меня часто спрашивают, как я отношусь к этой реформе. Вообще, мне отмена жима не повредила, поскольку мои любимые упражнения — темповые, то есть рывок и толчок. Без жима соревнования стали проходить быстрее, эмоциональнее, интереснее для зрителей. Кроме того, жим приводил порой к травмам позвоночника, от которых теперь штангисты почти избавились. Так что я об отмене жима не жалею. Но многие люди придерживаются иной точки зрения, также заслуживающей внимания. Они считают, что нынче чрезмерно упростилась тактика борьбы на помосте. Соревнования стали короче и, значит, требуют меньшей выносливости. И вообще, кое-кто именно в жиме видел всю красоту человеческой силы...

          После первого движения Иванченко оказался впереди на 7,5 кг. Многовато. Но я очень рассчитывал отыграть кое-что в рывке. Начало было неплохим. Довольно чётко я зафиксировал последовательно 145 кг и 150 кг. Но 153 кг опять стояли передо мной, как скала — я в который уже раз уронил вес мирового рекорда за голову. Тем не менее больше 150 кг на тех соревнованиях не поднял никто, так что я впервые получил столь высокую награду — золотую медаль чемпиона СССР в рывке (на вильнюсском чемпионате впервые было введено правило награждать победителей не только в многоборье, но и в каждом отдельном упражнении).

          Этот успех, конечно, прибавил мне сил и уверенности. Толчок я провёл на одном дыхании. Начал со 180 кг и два раза добавил по пять. Страшно давила 190-килограммовая штанга — вес у меня был небольшой, а со стороны вообще казалось удивительным, что она меня не поломала...

          — Откуда взялся этот чернявый парень? — слышал я потом разговоры. — Не человек, а складной ножик! Худой, коленки дрожат, всё трещит, а штангу толкает!

          Надо заметить, Гена Иванченко по части фигуры равных не имел. Как писали в одном журнале, он воплощал в себе мощь Геркулеса с красотой Аполлона. Мои же внешние данные были, увы, далеки от этого. Но победа в толчке осталась за мной, и вторая малая золотая медаль — тоже. Гена зафиксировал 187,5 кг и набрал в сумме 500 кг. У меня оказалось на 5 кг меньше — 495 кг. Это было повторением прежнего мирового рекорда Иванченко. Не захотел он ждать меня — ушёл вперёд.

          Но я не расстраивался. Стать вторым в среднем весе, где у нас обычно самая острая конкуренция, — это было совсем неплохо. А результат 495 килограммов, несмотря на каскад мировых рекордов на чемпионате, незамеченным не остался.

          Специалисты подсчитали, что в мае 1969 года лучшая моя сумма троеборья равнялась 385 кг. А в апреле 1970 года — 495 кг. За одиннадцать месяцев занятий в школе "папаши Плюка" результат вырос на 110 кг. И всё это в пределах одной лишь средней весовой категории. Спортивные физиологи писали, что это — беспрецедентный случай в истории мировой тяжёлой атлетики.

          В Шахты я вернулся хотя и без усов, но со званием мастера спорта СССР международного класса.

          Весна и лето 1970 года прошли для меня, по выражению одного из друзей-штангистов, в "чёрной пахоте". Мы с Плюкфельдером всё-таки надеялись попасть на основные соревнования года: чемпионаты Европы и мира. Но на европейское первенство сборная уехала без меня. Оставался мировой чемпионат в американском городе Колумбус.

          В августе я получил вызов на тренировочный сбор в главную команду страны. Он проводился в Обнинске. Это, конечно, уже большая честь, и я был безмерно рад. Тренироваться в одном коллективе с Геннадием Иванченко, Василием Колотовым, Василием Алексеевым — рекордсменами мира и Европы, а может быть, и выступать вместе с ними — об этом я мечтал всегда. Особенно мне хотелось встретиться с прославленным советским тяжеловесом Яаном Тальтсом.

          Тальтс привлекал моё внимание давно, ещё с 1967 года. Тогда он первым среди полутяжеловесов планеты набрал 500 кг в сумме троеборье. В то время это прозвучало не менее эффектно, чем недавние 600 кг Алексеева или 500 кг Иванченко.

          Потом я видел Тальтса на нескольких соревнованиях. Мне нравилась его уверенная, элегантная манера держаться, отточенная техника. В выступлении эстонского штангиста чувствовалась ясная мысль. Тальтс на любых соревнованиях работал в полную силу, всего себя отдавал борьбе. Ну и, конечно, впечатляли результаты чемпиона мира в первом тяжёлом весе...

          С понятной робостью подошёл я к прославленному силачу на первой вечерней прогулке в Обнинске. Он сам шагнул мне навстречу и первый протянул руку.

          — Ригерт, — представился я.

          — Слышал. Видел. Я думаю, поедешь на первенство мира. Ты умеешь драться.

          Я в жизни не слышал более приятных слов, да ещё от такого человека, как Тальтс. Подобно большинству жителей прибалтийских республик, таллинец многословием не отличался и обычно обдумывал свои слова. Стоит ли распространяться, как подбодрила меня его эта оценка — меня, новичка сборной, имевшего ещё кучу всяких недостатков? Но вот титулованный, опытный спортсмен говорил мне не о них, а о моих положительных сторонах. Это удваивало силы и желание встать в одну шеренгу с такими людьми.

          Я многому научился у Яана Тальтса за время совместных тренировок и выступлений в сборной страны. Иногда мне приходилось слышать мнение, что Тальтс несколько высокомерен. Никогда не соглашусь с этим. Да, он сдержанный человек и даже порой кажется замкнутым. Но это можно понять — слава имеет оборотную сторону, и Тальтс таким образом защищается от излишнего внимания многочисленных любителей тяжёлой атлетики. Правда и то, что с ним никто не держал себя запанибрата — Яан всегда знал себе цену. Он никогда не давал советов, если его об этом не просили, и не любил поучать молодых атлетов. Но если кому-либо действительно нужна была помощь, то секретов Тальтс не таил.

          Бывало, бьёшься на тренировке над техникой толчка. Никак не идёт он от груди. И так пробуешь, и этак. Тальтс на соседнем помосте тренируется по своему плану. Как всегда, он предельно сосредоточен и не обращает внимания на окружающих. Но я должен заметить: даже просто смотреть на Яана — это уже неплохая школа. Какая культура тренировки у этого атлета! Каждое упражнение выверено, "подогнано" под себя. Их последовательность обусловлена тренировочным заданием. Тальтс, как всегда, знает, что и зачем надо делать. И подумать только, тренируется эстонский силач, по сути, самостоятельно! Видно, он давно уже стал сам для себя незаменимым тренером. Но какая самодисциплина и светлая голова нужны для этого!

          Итак, я корчусь под штангой десятый раз, а толчок всё "не идёт". Наконец не выдерживаю.

          — Яан, у тебя сегодня по плану есть толчок?

          — Нет. А что, надо толкать?

          Тальтс уже понимает, в чём дело. Минут пятнадцать я наблюдаю за его уверенными движениями, и вот нужная "деталь" наконец найдена. Я подхожу к штанге, "прокручиваю" в голове только что увиденную картину толчка Яана Тальтса — и правильно поднимаю вес! ⁴

          Тальтс доволен. Он подмигивает мне и, против обыкновения, разражается целой речью. У меня в ушах и сейчас звучит его голос с характерным прибалтийским акцентом:

          — Надо иметь много смелость, чтобы толкать штангу от груди вверх. Встал — ты уже почти умер. Бывает, света не видишь, ничего не видишь. Предельный вес! А ты соберись — и толкай! ⁵ И не только смелость важна. Надо правильно толкать!

          И сейчас со мной это бывает: встанешь со штангой — "почти умер": сердце колотится где-то в глотке, колени ходят ходуном, а на ключицы раскалённым прутом давит гриф штанги. Вот в такие моменты надо дать себе команды: вверх, толкать, упираться, держать! Мне не раз приходилось слышать, как некоторые штангисты трактуют технику толчка: толкнул, "освободился", затем "подставил ноги" — и штанга наверху. Не знаю, как им удаётся так расчленить свои движения. Когда вес предельный, никакая техника тебя не выручит, если не умеешь "упираться" из последних сил и даже больше.

          Самое обидное, когда атлет не может толкнуть штангу от груди. Столько труда он затратил — взял на грудь, встал из глубокого подседа — и растерялся. У нас ведь, как и в лёгкой атлетике, на финише важно уметь отдать всё.

          — В момент подрыва тоже нужна смелость, — говорил мне Яан Тальтс. — Ты уходишь под штангу, сейчас она на тебя будет наваливаться. Встречай её, как мужчина!

          Он очень не любил, когда на соревнованиях атлет "дотянет" штангу до колен, подержит, да и бросит.

          — "Тягу" делают на тренировке, — морщась, говорил Тальтс в таких случаях. — А если ты вышел на соревнования, то не смеши людей. Борись. Или не выходи совсем.

          Этому большому искусству — быть на помосте бойцом — я и учился у Яана Тальтса, одного из лучших штангистов современности.

          В том, что Тальтс действительно изумительный атлет, мне пришлось убедиться очень скоро. Ещё когда мы были на тренировочном сборе, разнеслась весть о том, что путём всяческих закулисных махинаций Тальтса хотят лишить звания чемпиона мира, которое он честно завоевал в Варшаве в прошлом году. Чемпионом, как ни странно, Международная Федерация тяжёлой атлетики, возглавляемая американцем Кларенсом Джонсоном, решила провозгласить занявшего второе место американца Роберта Беднарского. Такое сообщение могло выбить из колеи кого угодно. Тальтса же оно заставило лишь предельно мобилизоваться. Кажется, наши спортивные руководители переживали гораздо больше самого "потерпевшего". Тальтс же готовился, встретившись с Беднарским лицом к лицу, доказать свою правоту на помосте.

          Это неприятное сообщение было для меня как вестник приближавшейся бури, которая называлась чемпионатом мира. Я начал понимать, что выступать в чужом краю — это не то, что поднимать штангу в Ташкенте или в Вильнюсе. Умом-то я это понимал. Но что может заменить собственный опыт? Будучи мастером спорта СССР международного класса, я ещё не участвовал ни в одних международных соревнованиях. И вообще никогда не бывал за границей. Открывать Америку мне предстояло в полном смысле этого слова, так как в сборную страны меня всё же включили.

          Правда, к тому времени довольно неожиданно стал бурно расти мой собственный вес. Незадолго до чемпионата мира тренеры сборной держали совет, выступать ли мне в новой, полутяжёлой, весовой категории или оставаться в средней. Судя по тренировочным результатам, я мог неплохо выступить в полутяжёлом весе, где первым номером был заявлен рекордсмен мира Василий Колотов. Тренеры определили мою готовность приблизительно на 515 кг в сумме троеборья. С таким результатом можно было рассчитывать в Колумбусе на призовое место.

          Я был совсем не прочь попробовать себя в новой весовой категории, но... тренеры решили заявить меня в среднем весе, и мне пришлось "сгонять" около четырёх килограммов. Эта процедура была для меня ещё в диковинку. Обычно, выступая на соревнованиях, я был "недовеском", то есть самым лёгким среди средневесов штангистом. На зависть сгонщикам, я мог есть и пить всё, что мне заблагорассудится и в любом количестве.

          А тут пришлось ограничивать себя в каждой котлетке, рассчитывать, можно или нет выпить после обеда стакан компота... Короче, сгонка веса немного выбила меня из колеи. Тем не менее вскоре я весил ровно столько, сколько нужно.

          Но не это оказалось для меня главной сложностью. Говорят, что даже туристы, впервые выезжающие за границу, какое-то время чувствуют себя "не в своей тарелке". Я в полной мере понял, что это за ощущение, когда наш самолёт после двенадцатичасового перелёта приземлился в аэропорту имени Джона Кеннеди.

          У меня, конечно, был кое-какой опыт дальних поездок и выступлений в разных городах. Но то ведь были наши города, пусть они и отстояли друг от друга на тысячи километров. И вдобавок в первый год выступлений мне их некогда было особенно рассматривать. Я волновался, не до любопытства было. Так или иначе, но с первых своих шагов по Америке я, деревенский по сути парень, был просто ошеломлён. Это, наверное, будет наиболее правильным определением тогдашнего моего состояния.

          Человек я впечатлительный, и, естественно, аэропорт Кеннеди, Нью-Йорк, Бродвей равнодушным оставить меня не могли. Новое, непривычное было на каждом шагу. Мы шагали по современному комфортабельному залу аэропорта, а навстречу нам бесцельно брели молодые люди в невиданных лохмотьях, босые, страшно грязные. Потом мы увидели, как среди гулявших по бульвару людей марширует пожилой мужчина в коричневой форме. На голове — стальной шлем с фашистской свастикой, на рукаве — такая же повязка. На него никто не обращал внимания, как будто он шёл в белой панаме.

          Ну и, конечно, "свобода нравов". В кинотеатре мне всё время казалось, что на меня оглядываются зрители, и я боялся смотреть по сторонам. На, видя, что никто даже и не думает смотреть в мою сторону, я потихоньку выбрался из зала с пылающими от новизны впечатлений ушами. Больше фильмы "о любви" я в Америке смотреть не ходил.

          С первого и до последнего дня пребывания в США нас преследовал запах ментола. Стояла жара, а американцы считают, что ментол создаёт иллюзию прохлады. Они курят сигареты с ментолом, жуют ментоловые резинки и т.д. Порой казалось, что даже бифштексы в ресторане тоже пахнут ментолом.

          Чемпионат мира 1970 года в Колумбусе заслужил печальную славу. Он проходил, можно утверждать, в обстановке неприкрытой дискриминации атлетов социалистических стран. Слухи о присуждении звания чемпиона мира американцу Роберту Беднарскому, к сожалению, подтвердились. Пользуясь голосами угодливых представителей тех капиталистических стран, где о штанге имеют самое смутное представление, руководители Международной Федерации тяжёлой атлетики сумели узаконить своё абсолютно несправедливое решение: Яана Тальтса накануне ответственного старта всё-таки лишили звания чемпиона мира. Это был точно рассчитанный психологический удар не только по Тальтсу, но и по всей советской команде.

          Но на этом грязная игра не закончилась. Путём сомнительных антидопинговых проверок в ходе чемпионата был снят ряд результатов, показанных штангистами из социалистических стран. Делалось всё, чтобы сборная СССР проиграла мировое первенство. В канун выступления Василия Алексеева ему не давали спать телефонные звонки, кто-то несколько раз стучал в дверь... Обстановка была нервозной. Все эти происшествия, хотя и не касались непосредственно меня, воспринимались очень остро. За две недели не было ночи, чтобы я спал спокойно — всё время "переваривал" дневные впечатления.

          От нашей команды были заявлены в среднем весе два участника: Геннадий Иванченко и я. Сильным и опытным соперником считался поляк Норберт Озимек. С первого и до последнего дня чемпионата шла острая командная борьба между нашей и польской сборными. Удачно выступив в более лёгких весовых категориях, лидерство захватила команда Польской Народной Республики. Мы всё время находились в роли догоняющих. Вот почему для командной борьбы имело огромное значение каждое выступление, каждое очко. Об этом нам говорили перед соревнованиями спортивные руководители сборной. Но слова доходили до моего сознания, как сквозь вату.

          Наконец эти соревнования начались. Впервые в жизни мои ноги коснулись международного помоста. И где? За тридевять земель. Далеко занесло тебя, Давид, увлечение штангой... Я всё время думал что-то в этом роде вместо того, чтобы по-деловому, сосредоточенно настроиться на борьбу со штангой и с соперниками. Соревнования в жиме прошли как во сне. Я чувствовал, что координация движений у меня нарушена, — возможно, сказывалась сгонка веса. Не помню даже, легко или тяжело, но я зафиксировал 152,5 кг. Основные соперники, Иванченко и Озимек, ушли вперёд.

          Начался рывок, и я немного успокоился. Как-никак это моё любимое упражнение. Я чувствовал, что здесь могу бороться с лидерами, по крайней, мере на равных. В общем, так и получилось. И хотя золотую медаль за первенство в рывке завоевал Гена Иванченко, поднявший 150 кг, я отнёс свой проигрыш к невезению. Дело в том, что когда я вставал со 150-килограммовой штангой над головой, то не заметил отставшую от помоста резинку, зацепился за неё ногой и уронил снаряд. Досадно. Я ведь был легче Гены, мог выиграть. А так занял второе место с результатом 147,5 кг.

          В толчке же развернулись события, о которых потом много и с удовольствием писали журналисты. Зрителям соревнования тоже понравились. Ещё бы, такой накал страстей!

          А я? Я просто чувствовал, что ничего не могу поделать со штангой весом 182,5 кг. Этот вес, бывший для меня давно пройденным этапом, вдруг начал давить на грудь тяжестью трёхэтажного дома. И если в первой попытке я ещё как-то боролся с ним и даже держал несколько мгновений вверху, мотаясь при этом по всему помосту, то вторая попытка вселила ужас в сердца наших тренеров. Я вообще не смог встать из подседа, грохнулся на помост рядом со штангой и какое-то время сидел там, мало что соображая.

          Но в жизни человека бывают и счастливые минуты прозрения. Мне довелось испытать это на себе. Сидя в глубоком шезлонге, я отдыхал перед третьей попыткой. Наклонившись ко мне, о чём-то возбуждённо говорил старший тренер сборной Алексей Сидорович Медведев. Наверное, он говорил о том, что, если я не подниму сейчас снаряд, то наша команда ни за что не догонит польских спортсменов и что я должен во что бы то ни стало собрать все свои силы и спасти толчок... Я расслабленно кивал — что, видно, мало обнадёживало Медведева. Наконец то ли нечаянно, то ли нарочно, он, растирая мне плечи, задел Герб СССР на моём красном трико. Как обожжённый вскочил я с шезлонга. Окружающее вдруг обрело реальность. Как я мог расслабиться, как мог позволить себе оглохнуть и ослепнуть, забыть, для чего летел сюда, за тридевять земель? Ведь в пропахшем ментолом зрительном зале многие сейчас с удовольствием ждали, чтобы этот советский парень в очередной раз грохнулся на помост вместе со штангой и чтобы сборная СССР распрощалась с надеждами на чемпионский титул в командном зачёте!

          А товарищи, а тренеры? Они доверили мне честь защищать престиж советского спорта, — а я ведь знал, сколько прекрасных бойцов остались дома, не вошли в команду, хотя, может быть, имели на это больше прав, чем я...

          Я почувствовал, как закипела кровь, почувствовал жажду борьбы. Да пусть я лучше умру на помосте, чем не возьму этот вес!

          Вот так, к третьей попытке, очнулся человек. Фотография напоминает мне об этих мгновениях: штанга лежит на груди, глаза прикрыты, зубы блестят... Да, в тот момент мне было не до красоты...

          Когда я вышел в зал, он приглушённо рокотал. "Ждут", — подумал я. Ох, и тяжело тянул штангу, а из подседа вставал ещё тяжелее... Я вставал, и зал тоже потихоньку вставал. Многие никак не ожидали, что я встану.

          Немного постояв, я почувствовал, что шоковое состояние проходит. Ну, пора! Я толкнул штангу и долго не хотел бросать, чтобы судьи поняли, что вес всё-таки взят. И чтобы сам понял, как надо соревноваться на чемпионате мира.

          На меня сразу налетели тренеры и ребята, принялись поздравлять и обнимать. А зрители ещё минут пятнадцать не садились — вызывали, как актёра. Ну, зрителям чем острее ситуация, тем лучше. К моему удивлению, и пресса, и руководители нашей федерации тяжёлой атлетики расценили моё выступление как успешное. Я занял третье место с результатом 482,5 кг, проиграв "серебро" Озимеку лишь по собственному весу. Первым, понятно, стал Гена Иванченко.

          Многие спортивные журналы писали в своих отчётах и очерках о том, что в Колумбусе Ригерт проявил большое мужество, совершил спортивный подвиг и т.д. Но я думаю, что просто не потерял тогда самообладания и выполнил то, на что был в тот момент вполне способен. Даже меньше. Позже в моей спортивной биографии бывали моменты, когда надо было действительно, стиснув зубы, заставлять себя в интересах команды выходить на помост. Вот в таких случаях ещё можно вести речь о мужестве. А в общем, это настолько высокое слово, что употреблять его надо как можно реже. Чтобы оно не входило в привычку.

          Кто действительно был молодцом в Колумбусе, так это Яан Тальтс. Столкнувшись с явной несправедливостью, он остался таким же несгибаемым бойцом, как и всегда.

          — На помосте разберёмся, кто сильнее, — говорил он перед соревнованиями. Новоявленный "чемпион мира" Роберт Беднарский явно нервничал. Это было очень заметно.

          Мы пришли на состязания штангистов первого тяжёлого веса всей командой и от души поздравили Тальтса с заслуженной победой. А вконец раздосадованный Беднарский проиграл не только Яану, но и молодому болгарскому атлету Александру Крайчеву. Действительно, помост всегда рассудит, кто есть кто.

          Победную точку поставил в выступлении советской команды мой земляк Василий Алексеев. Он вёл спор с американскими штангистами — тяжеловесом Патерой и чемпионом мира Дьюбом. Накануне соревнований эти американские спортсмены вместе с Беднарским были приняты президентом США Ричардом Никсоном и пообещали обязательно выиграть у сборной СССР. Но Алексеев не оставил им никаких надежд на победу. Приз за первое место на чемпионате мира 1970 года увозила из Колумбуса сборная Советского Союза. Кроме Алексеева, Тальтса и Иванченко чемпионами мира стали Василий Колотов и Виктор Куренцов.

          Как-то раз в шахтинском драматическом театре на встрече ведущих спортсменов города с общественностью выступал Рудольф Владимирович Плюкфельдер. Он рассказывал о своей работе, о ребятах из нашей секции. Отвечая на традиционный вопрос о планах — своих и учеников — он, в частности, сказал:

          — Давид Ригерт свои выступления в среднем весе заканчивает. Он переходит в полутяжёлый вес и через полгода, надеюсь, будет бить в нём мировые рекорды.

          Для большинства это было неожиданностью. Но мы с Плюкфельдером ещё перед чемпионатом мира решили, что я в последний раз выступаю в средней весовой категории, хотя многие, в том числе и тренеры сборной страны, отговаривали нас от этого шага. Их доводы были вескими — там же Василий Колотов! И в самом деле, позиции полутяжеловеса Колотова казались неприступными. Только что в Колумбусе он стал одним из главных героев чемпионата, установив за несколько часов сразу четыре мировых рекорда!

          Выхода у нас, однако, не было. Я чувствовал, что мышечная масса бурно растёт, и это было естественно: мне исполнилось уже 23 года. Интенсивные тренировки, железный режим и хорошее питание выполняли своё дело. Изнурять себя в таком возрасте постоянными и вдобавок значительными сгонками веса было неразумно. Я чувствовал, что, не сбрось я четыре килограмма перед Колумбусом, мог бы вполне успешно выступить там в полутяжёлом весе. Думаю, что ниже третьего места я не опустился бы.

          Вскоре представился подходящий случай проверить нашу правоту. В Волгограде проходило первенство Российской Федерации. Я весил в ту пору всего 84 килограмма 200 граммов. Стоило разок сходить в баньку, сбросить около полутора килограммов, и я мог свободно выступать в среднем весе. Полтора килограмма не страшно сгонять и юноше. Но мы с Плюкфельдером решили не откладывать дело в долгий ящик и попробовать силы в полутяжёлом весе.

          Против всех ожиданий, дебют оказался более чем успешным. И главное — не в сумме троеборья, хотя с этим результатом (515 кг) я был бы в Колумбусе серебряным призёром. Я установил свой первый в жизни мировой рекорд! Причём именно в рывке. То, что не удавалось сделать в среднем весе (153 кг, напоминаю, мне так и не покорились), получилось с первого раза в полутяжёлом. Для этого пришлось поднять почти на 10 кг больше — 162 кг. Я стоял под штангой и не мог сдержать счастливой улыбки. Похоже, что теперь я понял, как устанавливают мировые рекорды!

          Но что было самое интересное: когда после соревнований я встал на весы, они показали... 82 килограмма 500 граммов. Тютелька в тютельку средневес! Однако о том, чтобы возвращаться в эту весовую категорию, уже не было и речи.

          Мне и сейчас приятно вспомнить 1971 год. Кажется, получалось всё, чего я мог желать. За это время было установлено двенадцать мировых рекордов. Соревнования проходили одно интереснее другого. Что и понятно: когда выигрываешь, выступать всегда интереснее, чем когда проигрываешь... А впрочем, иной проигрыш стоит двух побед — как, например, это было у меня в Колумбусе.

          Но туда я ехал зелёным новичком, фамилия Ригерт никому ничего не говорила. Иное дело, когда у тебя за плечами полдюжины совершенно "свеженьких" мировых рекордов и ты заявлен на чемпионате Европы первым номером сборной СССР в полутяжёлом весе. На чемпионат континента в Софии в этой весовой категории собралась солидная дружина атлетов, и среди них, например, шведские спортсмены Юханссон и Беттенбург, не раз устанавливавшие рекорды мира. Да и сумма троеборья у Юханссона была всего на 2,5 килограмма меньше моего мирового рекорда (542,5 кг). Так что, хотя я и считался фаворитом, душевного спокойствия не было. Упорно муссировались слухи, что на этот раз шведы сильны как никогда и первое место уступать не собираются.

          Они впрямь были сильны, это я понял сразу, как только приехал в Софию. По тренировочному залу уверенно расхаживали два бородатых человека с мощными бицепсами и широкими спинами. У обоих вес был, наверное, за 90 килограммов. Я взглянул на себя в зеркало. Увы, по сравнению с этими парнями я выглядел мальчишкой. Позже протокол взвешивания подтвердил это: я оказался самым лёгким полутяжеловесом чемпионата.

          Однако желания бороться от этого не убавилось. Я чувствовал, что за последнее время тоже стал очень сильным. И не вдруг: Рудольф Владимирович обратил внимание, что я уступаю многим своим соперникам именно в силе. Вот почему даже в ущерб, например, технике рывка мы основательно взялись за развитие силы. Рост результатов в рывке на время приостановился, но это нас не испугало. Наверстаем! Зато улучшились показатели в жиме — движении, которое у меня обычно отставало, — и, главное, в толчке.

          Отправляясь на софийский чемпионат Европы, я планировал ход борьбы примерно так: в жиме проигрываю шведским спортсменам, но не очень много. В рывке всё это отыгрываю. В толчке выступаю на равных или чуть лучше. Никакое место, кроме первого, удовлетворить нас с Плюкфельдером не могло.

          Но Бу Юханссон, мой главный на этих соревнованиях соперник, тоже, как выяснилось, был в прекрасной форме. Состязание в жиме он начал весьма убедительно, показав результат 182,5 кг. У меня же к тому времени техника жима всё ещё оставляла желать лучшего. И несмотря на то, что физически я чувствовал себя превосходно, зафиксировать сумел лишь 172,5 кг. Это оказалось весьма неприятным сюрпризом: больше 7,5 кг я в первом движении проигрывать никак не собирался. А теперь попробуй достань соперника, когда у него 10 килограммов "форы"!

          Вдобавок Юханссон был в тот вечер в ударе. Ему всё удавалось, как никогда раньше. Большая группа шведских туристов, я думаю, надорвала голосовые связки, видя, как молодецки ведёт он борьбу на европейском помосте.

          Даже рывок, в котором Бу обычно никогда не блистал, он провёл на сей раз удачно, подняв 155 кг. Я, правда, отыграл в этом движении 5 килограммов, зафиксировав 160 кг. Дышать стало немного легче. И задача стояла хотя и трудная, но не безнадёжная. Я ведь был легче шведского атлета и, стало быть, при одинаковом результате выходил вперёд. Имел, можно считать, фору 2,5 килограмма. Так что фактически Юханссон был впереди меня перед толчком всего на 5 килограммов. Жить ещё можно!

          Но Юханссону, по-моему, так не казалось. Что-то уж больно рано в шведской сборной послышались громкие голоса и смех. Наверное, Бу тоже надеялся на свой толчок. "Ну что ж, поборемся..." — подумал я.

          Я думаю, зрителям в тот вечер было на что посмотреть. Эмоции захлёстывали и помост, и зал, и даже судейские столики.

          Надо заметить, что на тех соревнованиях мне впервые пришлось выступать со штангой шведского производства. Снаряд это отличный — гриф "мягкий", эластичный, блины облиты резиной. В общем, такую штангу поднимать одно удовольствие. Но... если уже имеешь навык. На последней тренировке я, правда, поднимал именно такой снаряд. Но ведь это была именно последняя перед соревнованиями тренировка, и "прочувствовать" штангу на больших весах я не мог — ходить на них было бы неразумно. Юханссон, конечно, о таких пустяках не думал — для него шведская штанга являлась привычной. Мне же пришлось вносить коррективы в свою технику по ходу состязаний.

          Первая встреча со шведской штангой в толчке оказалась неудачной. Я довольно легко взял её на грудь и встал. Но когда вытолкнул 195 кг на выпрямленные руки, штанга тут же показала свой норов. Наши более жёсткие штанги в таком положении "молчат", а эта забилась, как живая. От неожиданности я качнулся вперёд. Штанга начала падать, а когда почти два центнера падают, подхватить их невозможно. Инстинктивно я попытался это сделать, но...

          Зато во второй попытке я уже понял, что это за "зверь" — шведская штанга. Долго стоял с нею на груди, прислушивался к тому, как ведут себя "концы", нет ли разнобоя в их качке. ⁶ И когда снаряд успокоился, поймал момент и послал штангу вверх. Со стороны, наверное, это выглядело как очень тяжёлая попытка. Но я так не считал. Я поймал нужное движение! Появилась уверенность в себе, в том, что сегодняшние соревнования я не проиграю.

          Ну а шведы, увидев, как туго идёт у меня дело, совсем списали меня со счетов. Тем более что Юханссон блестяще толкнул 200 кг. В зале уже творилось что-то невообразимое, шведского атлета обнимали земляки, тренеры, его даже начали качать... О том, что у меня в запасе имеется ещё одна попытка, забыли все — даже судьи.

          Проходили минута за минутой, а меня никто не вызывал на помост. Я начал нервничать. Но тут первым за судейским столиком опомнился Оскар Стейт, ответственный секретарь Международной Федерации тяжёлой атлетики. Я услышал его торопливый и как бы извиняющийся голос:

          — На помост вызывается Давид Ригерт, Советский Союз. Третий зачётный подход.

          Тут только все обратили внимание, что на демонстрационном табло давно уже горит число 205. Вес, который я заявил. Это было на 2 килограмма больше официального мирового рекорда. Только такой вес мог принести мне победу.

          Когда я брал штангу на грудь, то понял, что можно было заказывать и 210 кг. С удовольствием подержал я штангу на выпрямленных кверху руках и бережно опустил её на помост. Хороший снаряд, ничего не скажешь!

          Юханссон бросил полотенце в лицо своему тренеру и в страшном возбуждении заметался по залу, что-то выкрикивая. Он никак не ожидал от меня такой прыти. Но потом Бу всё же успокоился, подошёл ко мне и поздравил с победой.

          Я первый раз стоял на высшей ступеньке пьедестала почёта, слушая гимн своей Родины.

          На чемпионате мира 1971 года от сборной СССР в полутяжёлом весе выступали двое: Василий Колотов и я. Чемпионат проходил в перуанском городе Лима, в высокогорье. Куда только не забросит спортсмена судьба! В команде у нас было много дебютантов, но выступили они хорошо. Чемпионами мира впервые стали Г.Четин, В.Каныгин, Б.Павлов, Ю.Козин и я. Отстоял своё высокое звание и наш капитан В.Алексеев.

          Соревнования эти не оставили яркого следа в моей памяти. Звание чемпиона мира, конечно, одно из самых почётных для спортсмена. Но я гораздо больше был рад, когда выиграл в Софии чемпионат Европы, да ещё в такой захватывающей борьбе. Там я после победы два дня земли под собой не чуял. А здесь ощутил лишь мимолётную радость, и только. Может быть, это покажется нескромным, но новую победу мы с Рудольфом Владимировичем восприняли как закономерность.

          Опыт рос от соревнования к соревнованию. Я уже довольно хорошо знал себя. У меня выработалась своя повадка, тактика, я научился взвешивать каждый свой шаг, с полувзгляда оценивать готовность основных соперников. В Лиме они были мне хорошо знакомы — Василий Колотов и Бу Юханссон. Но шведский атлет оказался далеко не в той форме, что была у него в Софии, а от Колотова я оторвался уже в рывке. Так что напряжённой борьбы не получилось. Сумма троеборья, которой хватило для победы — 542,5 кг, складывалась так: жим — 177,5 кг, рывок — 162,5 кг, толчок — 202,5 кг. Второе место с результатом 535 кг занял Василий Колотов.

          Как мне хочется никогда в жизни не приниматься за главу с таким вот названием... Но что сделаешь — учиться ведь нужно не только на победах. Как гласит старая русская пословица, "за одного битого двух небитых дают". Для меня дорого всё, что пережито в спорте, — и хорошее, и плохое...

          А ведь ничто не предвещало той драмы, которая разыгралась на Олимпийских играх 1972 года в Мюнхене. Сразу после чемпионата мира в Лиме мы с Рудольфом Владимировичем составили точный план подготовки с тем, чтобы пик моей спортивной формы пришёлся именно на Олимпийские игры. Над этим планом нам пришлось изрядно поломать головы. Стоит ли распространяться, что такое Олимпийские игры для любого спортсмена? Не бывает титула выше титула олимпийского чемпиона, и не зря это звание присваивается спортсменам навечно и не допускает никакой неприятной приставки вроде "экс". Конечно, я мечтал об олимпийских баталиях и серьёзнейшим образом готовился к ним.

          Результаты наших интенсивных, насыщенных разнообразными упражнениями тренировок не замедлили сказаться. Так, ещё недавно у меня отставал в развитии верхний плечевой пояс. Это меня постоянно беспокоило. Но однажды я совершенно случайно "подсмотрел" у одесского штангиста Валерия Кухарского очень интересное упражнение для развития брюшного пресса и рук. Нужно было лечь горизонтально на скамью, закрепить голени, а на грудь взять штангу. Затем одновременно стараться выжать её и подняться в сед. Упражнение, надо заметить, не из лёгких. Но я обратил внимание на Валеркин пресс: он был развит великолепно, гораздо лучше, чем у меня. Валерий уверял, что это — результат хитрого упражнения.

          Я попробовал это упражнение раз, другой, третий. Мышцы невыносимо болели, но, значит, они получали основательную нагрузку. Вскоре я мог уже взваливать на грудь довольно ощутимый вес и вставать с ним. И на первых же соревнованиях убедился, что мои старания не пропали даром.

          Это было в конце 1971 года, на розыгрыше Кубка СССР в Ереване. В первом же подходе я не побоялся пойти на свой личный рекорд в жиме. Я никогда не отличался в этом движении, а тут поднял сразу 185 кг! И, чувствуя себя в ударе, захотел даже побить мировой рекорд — 195 кг. Но, хотя я и сильно окреп за последнее время, видно, всё же был к этому не готов — и пресс, и руки не справились с огромным весом. Тем не менее на тех соревнованиях я улучшил мировой рекорд в сумме троеборья — 552,5 кг. Всё шло строго по плану и даже чуть лучше, потому что я рассчитывал закончить 1971 год с суммой троеборья 550 кг.

          Но не зря, наверное, говорят, что слишком хорошо — это тоже не хорошо. А я в начале 1972 года попал как раз в такую полосу: что ни соревнования, то победа и рекорды. Я не скупился на килограммы — сколько мог, столько и "выдавал". Всем это страшно нравилось, и мне самому в том числе.

          Например, в апреле в Таллине проходил чемпионат СССР. Ответственнейший турнир, все наши силачи показывали товар лицом, никто не хотел уступать ни грамма. Оно и понятно — год-то олимпийский, а в сборную страны было множество достойных кандидатов. Тут уж любые соревнования — принципиальный спор за звание олимпийца. А мне как будто и не с кем было спорить, разве что со своими рекордами. Вот и в Таллине я выжал 185 кг почти одними руками, затем последовал мировой рекорд в рывке — 165,5 кг. А в толчке я вообще почувствовал такую силу, что одному журналисту, освещавшему чемпионат страны, показалось, будто я "готов поломать гриф". Рекордные 210 кг я поднял почти без участия ног, сделав что-то вроде толчкового "швунга". Сумма тоже оказалась новым мировым достижением — 555 кг. И, главное, сам я чувствовал, что потенциал не исчерпан. Наоборот, он рос с каждым днём.

          Следующим важным этапом подготовки к Олимпиаде стал чемпионат Европы, проводившийся в румынском городе Констанца. Не секрет, что в последние годы на самых крупных соревнованиях — чемпионатах мира, Олимпийских играх — медали в тяжёлой атлетике разыгрывают в основном европейцы. В Америке и Азии осталось мало претендентов на высокие места. Так что нам представился случай посмотреть "в деле" на своих основных соперников.

          Констанца — это порт на Чёрном море. В мае там вовсю светит солнце, стоит изумительная погода. И, куда ни глянешь, пестрят синевой тельняшки, вьются ленты бескозырок... Много было там в это время и наших, советских моряков. Один из них отыскал меня перед самыми соревнованиями и от имени экипажа торжественно вручил... морскую тельняшку. Оказывается, эти моряки однажды увидели по телевизору, что я выступал в полосатой спортивной рубашке, и кто-то тут же начал уверять, что я — бывший моряк.

          Пришлось немного разочаровать земляка. Но тельняшку я взял и пообещал, что буду выступать теперь только в ней. С тех пор полосатая синяя рубашка и красное трико стали моей традиционной формой.

          В общем, в Констанце выступать было чрезвычайно приятно. Моряки явились в зал всем экипажем и поддерживали меня во всю мощь своих здоровых лёгких. Да и у меня самого было, не побоюсь этих слов, ощущение полёта. И, несмотря на то, что борьбы за первенство как таковой не получилось, я установил два мировых рекорда — в рывке (166 кг) и в сумме (557,5 кг: 185 + 165 + 207,5). Ближайший соперник отстал больше чем на 30 кг. Итак, всё складывалось как нельзя лучше, и на горизонте рисовались самые благоприятные перспективы.

          В полутяжёлой весовой категории оставался лишь один мировой рекорд, всё ещё не принадлежавший мне, — в жиме. Но теперь я чувствовал, что жить ему осталось недолго. В Констанце, на чемпионате Европы, я наблюдал замечательное выполнение этого капризного упражнения. Болгарский легковес Младен Кучев владел образцовым жимом. Если его так выполняли бы все, то жим никогда не исключили бы из тяжелоатлетической программы.

          Должен заметить, что я всегда стараюсь смотреть все соревнования, от первого до последнего дня. Тренеры к этому давно привыкли и даже перед самым моим выступлением уже не прогоняют меня из зала. Иные говорят, что это сбивает настрой спортсмена, потому что он невольно начинает "болеть" за своих и т.д. Но я считаю, что лежать в гостинице и думать об одном и том же ещё хуже. А ведь крупные соревнования — великолепный парад разных школ и направлений тяжёлой атлетики. Где ещё увидишь столько блестящих мастеров? Кроме того, я считаю немаловажным "прочувствовать зал", привыкнуть к месту будущих соревнований.

          Даже на собственных выступлениях я обычно не ухожу в себя. Идёт соперник на помост — стараюсь посмотреть, как у него получается попытка. Таким образом оцениваю его силы, прикидываю свои возможности. Исходя из этого, порой приходится на ходу менять тактику ведения борьбы.

          Не для всех, возможно, это подходит. Некоторые атлеты привыкли в дни соревнований ни на что не отвлекаться, предельно сосредоточиваться на предстоящих выступлениях. Повторяю, у каждого своя манера. Но моё "любопытство" Рудольф Плюкфельдер всегда только приветствовал, и я ему за это благодарен. Иначе за многие годы выступлений в большом спорте я бы, по сути, ни одних крупных соревнований толком не увидел.

          Учиться можно не только у чемпионов. Иногда даже у штангиста, не помышляющего о призовых местах, можно увидеть очень оригинальное выполнение того или иного элемента. И потому я считаю неправильным, когда спортивный специалист — допустим, тренер, — приходит в зал только тогда, когда на помост вызывают сильнейших. Каждый ведь поднимает штангу по-своему, и, на мой взгляд, на соревнованиях интересно буквально всё.

          Итак, болгарин Младен Кучев, сам того не зная, оказал мне огромную услугу, продемонстрировав в Констанце блестящую технику жима. Буквально на следующий день после его выступления я явился в тренировочный зал и попробовал жать точно так же, как Младен. Получалось как будто неплохо.

          А по приезде домой я всерьёз занялся перестройкой техники этого движения. Дело шло весьма успешно, на тренировках я поднимал уже такие веса, к которым раньше не подходил и на соревнованиях. Наконец представился случай проверить свою спортивную форму. В Риге проводился Кубок Балтики, последние крупные соревнования перед XX Олимпийскими играми. Все кандидаты в сборную проходили здесь последнюю проверку боем. Чувствуя, что жим уже достаточно стабилизировался, я в первой же попытке решил идти на всесоюзный рекорд: попросил установить на штангу 191 кг. И с поразившей меня самого лёгкостью поднял этот вес. Вот тогда я и решил попробовать осуществить свою давнюю мечту. Она ведь есть у каждого спортсмена, не правда ли? А я в последнее время всё чаще задумывался о числе 600.

          Кому-то, может быть, это опять показалось бы дикостью, авантюризмом. Ведь всего три года назад такую сумму впервые набрал супертяжеловес — наш Василий Алексеев. А между прочим, когда-то американцы обещали поставить памятник при жизни тому атлету, который откроет "Клуб-600". Но памятник Алексееву они, кажется, так и не поставили...

          Но сие к слову. Конечно, 600 килограммов — вес громадный, однако если его смог покорить один человек, то почему не сможет другой? Это ничего, что сам он весит на 60-70 килограммов меньше. Попытаться, во всяком случае, можно.

          Вот я и решил сделать такую попытку именно сейчас. Но кто знал об этих моих мыслях? Сказать я о них никому не решался — ещё засмеют, чего доброго... Поэтому во втором же подходе без объяснений причин попросил установить на штангу... 205 килограммов. Это было на 9 килограммов больше мирового рекорда.

          Кое-кто из присутствующих, наверное, посмотрел на меня с сожалением. Мол, с этим парнем происходит явно что-то не то. Переполошились, во всяком случае, все — и тренеры, и судьи. Какие там 205 кг? Об этом никто и слушать не захотел. Медведев и Плюкфельдер так сразу и объявили: "Не пустим тебя на помост, и всё! Ещё сломаешься перед самой Олимпиадой..."

          Тогда я попросил разрешения пойти хоть на 200 кг. Чувствовал, что сегодня я всё, что на грудь возьму, то и выжму. Однако не убедил никого. Как ни петушился, больше чем 197,5 кг ставить на штангу не разрешили. Огорчился я страшно. Столько во мне тогда клокотало энергии, а люди не верили. Легче, чем 191 кг, выжал я ту штангу. Когда её взвесили, то оказалось, что на ней 198 кг. Эх, не о таком мировом рекорде я мечтал!

          Больше ни одной попытки в жиме мне сделать не дали. Наполовину в шутку, наполовину всерьёз, но на помост тренеры меня не пустили. Я понял, что сегодня шестисот килограммов мне уже не видать как своих ушей. Ну что же поделаешь... Видимо, к таким качественным рывкам надо не только самому готовиться, но и всех окружающих тоже постепенно готовить. Иначе не поверят в серьёзность твоих намерений и помешают, — как тогда.

          Рывок я начал со 160 кг, затем во второй попытке попросил поставить 165 кг с довеском 1,5 кг, чтобы на 500 граммов превысить мировой рекорд. Вырвал я это легко, даже без особенного настроя. Штангу снова взвесили и выяснилось, что в ней 167,5 кг. Такое случается нередко. Стало быть, новый рекорд оказался на 1,5 килограмма больше прежнего. От третьей попытки я отказался.

          Обычно результат в толчке у меня был на 15-20 килограммов выше, чем в жиме. Исходя из этой арифметики, я решил начинать толчок с 200 килограммов. Чтобы толкать не столько, сколько выжал, а чуть больше. Я поднял эти 200 кг и стал смотреть, как выполняет толчок Василий Колотов. Посмотреть было на что: Василий пошёл на побитие мирового рекорда и справился с весом 211,5 кг. "Ну, — подумал я, — кто-кто, а Василий подойдёт к Олимпийским играм во всеоружии".

          У меня оставались ещё два подхода. И хотя настрой был уже совсем не тот, что перед стартом, я всё же заказал 215 килограммов. И опять меня не захотели слушать, опять стали уговаривать снизить вес — зачем, мол, так много прибавлять? Я объяснял: "Зрители ждут именно 215 кг. Слышите, как они шумят?"

          А ты, говорили мне, выйди и сделай "тягу" (то есть подними штангу чуть выше коленей) да и брось. Ты и без того сегодня уже "дров наломал", для одних соревнований этого вполне достаточно. Уговорили как будто. Решил — не буду стараться. Вышел на помост с какими-то посторонними мыслями: ведь чтобы сделать "тягу", настраиваться особенно не надо.

          Наклонился над штангой, потащил её вверх. И вдруг мелькнула мысль: "А не взять ли всё-таки штангу на грудь?" Попробовать, во всяком случае, было можно. Я взял снаряд на грудь, но, поскольку в тот момент был немного расслаблен, локтем слегка коснулся колена. Всё, попытку можно было уже не выполнять — её не засчитали бы. Судья-фиксатор поднял скрещённые руки: мол, опускай снаряд. Я это прекрасно видел, но вдруг стало интересно, смогу ли я встать с таким весом из "мёртвого положения". Раз мечтаешь о 600 кг, то надо пробовать. Минуту, наверное, боролся я в подседе и всё-таки встал. Ноги были в то время, как домкраты. Судья поднялся с места, — думал, ослеп Ригерт, что ли? Он махал руками и кричал: "Опустите, опустите!" А я стоял и чувствовал — выжать эту штангу можно, не то что толкнуть. Засмеялся и опустил её. И в зале услышал смех. Зрители это тоже, по-моему, почувствовали.

          580 килограммов в сумме в тот вечер можно было собрать без особенного риска. А так получилось 562,5 кг. Эта сумма троеборья, как и результат в жиме 198 килограммов, остались "вечными" мировыми рекордами тяжелоатлетического троеборья в полутяжёлом весе.

          Вот в такой спортивной форме я был накануне Олимпиады. Не соревновался, а силой тешился. И краю, казалось, ей не будет. Но если штангу поднимали бы одной лишь силой...

          Много, очень много факторов влияет на выступление спортсмена. И не все они, надо заметить, были положительными для меня перед самыми ответственными в моей жизни соревнованиями. Во-первых, в Мюнхен совершенно неожиданно не взяли моего тренера, Рудольфа Владимировича Плюкфельдера. Я расценил это как явную несправедливость. Кто-кто, а олимпийский чемпион, заслуженный тренер СССР должен был ехать на Олимпиаду, раз там выступает его ученик. Стоит ли объяснять, как я привык к своему тренеру, какой неоценимой могла быть его помощь в трудную минуту? Плюкфельдер прошёл через две Олимпиады, он сполна испытал и горечь разочарования, и радость победы. Опытом такого человека никак нельзя было пренебрегать.

          Во-вторых, сборную штангистов последнее время вообще что-то стало лихорадить. Тренеры никак не могли прийти к единому мнению относительно состава олимпийцев. Их споры, к сожалению, выплеснулись за пределы кабинетов и достигли ушей спортсменов. Этого никак нельзя было допускать. Не наше это дело — делить места в команде. Нам надо тренироваться, и как можно лучше. Ничто не должно было отвлекать нас от этого главного дела. И хотя тренерские споры непосредственно меня не касались (я был вне конкуренции в полутяжёлом весе), не действовать на нервы спортсменам они не могли. В то время я был комсоргом сборной и, понятно, волновался за всех ребят.

          Дебаты, к сожалению, не прекращались вплоть до самих соревнований в Мюнхене. Туда мы выехали двумя партиями: вначале штангисты лёгких весов, затем — средних и выше. С каким волнением все ожидали первых вестей с олимпийского тяжелоатлетического помоста! Но начало было не особенно обнадёживающим.

          Посредственно выступили наши ветераны Геннадий Четин и Дито Шанидзе. Зато отличную подготовку с первых стартов продемонстрировали болгарские штангисты.

          Но вот уверенно завоевал золотую медаль в лёгком весе московский армеец Мухарби Киржинов. Мы облегчённо вздохнули: лиха беда начало. Дальше дело должно было пойти лучше — ведь, начиная со среднего веса, у нас в команде вернейшие претенденты на олимпийские медали.

          Увы, впереди нас ждала настоящая беда. В полусреднем весе чемпион мира Владимир Каныгин встретил сильное сопротивление со стороны болгарского спортсмена Йордана Бикова. Болгарин был в блестящей форме. Наверное, Каныгину нужно было, трезво оценив свои силы и возможности, бороться за серебряную медаль. Он вполне мог её получить. Однако Владимиру предложили начать рывок со 137,5 кг, чтобы не отдавать инициативу Бикову. А для Каныгина это был слишком большой вес. Но разве спортсмен откажется, попросит, чтобы вес поставили меньше? И в результате получился почти закономерный "ноль" в рывке. Все мы, конечно, очень переживали по поводу этого срыва — и тренеры, и спортсмены.

          На Олимпиаде атмосфера пронизана колоссальным напряжением. Этого ощущения никогда не поймёт тот, кто не был на Олимпиаде. У всех было такое состояние, что в любую минуту можно выступать. По ночам в гостинице скрипели двери — ребята не спали. А на следующий день от нашей команды на помост выходили двое: чемпион мира Борис Павлов и рекордсмен мира Валерий Шарий. Оба они были физически сильны, как никогда раньше. У норвежца Лейфа Енссена, основного конкурента, результаты значительно уступали результатам наших ребят. Все мы надеялись, что они выиграют золотые и серебряные медали, но...

          Смотреть их выступление меня не пустили. Я не находил себе места, слоняясь по олимпийской деревне. Каждый час казался сутками. В одном из холлов было поставлено световое табло, на котором весьма оперативно "печатались" все протоколы олимпийских схваток. Я рассеянно просматривал результаты соревнований борцов, боксёров... Наконец очередь дошла до тяжёлой атлетики. Я впился глазами в протокол жима. Перечитал все фамилии раз, другой. Где же Павлов? Павлова нет. А Шарий? Шария тоже нет. Я подумал: может, это ошибка, может, там что-нибудь перепутали? Но нет, фамилии наших штангистов на табло так и не зажглись. Вывод мог быть только один: оба не справились с начальными весами.

          Дело шло к ужину. Я механически побрёл в столовую. Надо же есть — завтра потребуется много энергии. Но кусок не лез в горло. Не чувствуя вкуса, я что-то пожевал и выпил молока. Пришёл в корпус. Средневесы жили вместе со мной. Они уже были там. И наши руководители тоже. Все сидели и молчали.

          — Ну что же вы? — спросил я

          Они как будто не слышали. Я чертыхнулся, досадуя на всё на свете, махнул рукой и выскочил вон. В горле будто комок застрял...

          Вдобавок ко всему случилась ещё одна неприятность. Тренерский совет решил не выставлять в полутяжёлом весе Василия Колотова. Узнав об этом, я страшно расстроился: мы так привыкли ощущать локоть друг друга... Столько раз бывали вместе в серьёзных делах... Штангу поднимать ведь гораздо легче, когда рядом товарищ. Такого испытанного бойца держать не у дел... А ведь Василий отлично подготовился к Олимпиаде, он так надеялся... Мне было за него страшно обидно. Представляю, какие эмоции испытывал он сам...

          Я крутился на жестковатой кровати и думал об этом. Думал, что три срыва подряд — такого от нас не ожидал никто. Такого со сборной страны ещё никогда не случалось. Что же происходило? Почему наши сильные парни один за другим выбывали из борьбы? Мысли упорно возвращались к последним событиям на помосте, и сон бежал от меня. Это очень скверно — не спать вторую ночь подряд перед собственным выступлением. Со времени моего первого чемпионата мира в Колумбусе я не мог такого припомнить.

          А я ведь был уже не новичком. Три года в сборной страны что-нибудь да значат. Я никогда не подводил команду и, даже будучи порой не в форме, выигрывал у самых грозных соперников. А здесь их и не было, этих грозных соперников. Я знал, что из тех, кто завтра выйдет на помост, никто даже не приближался к моим рекордам: ни болгары Шопов и Николов, ни штангист из ГДР Петцольд — никто. Но это почему-то не снимало напряжённости. Да, я должен был выиграть — так все говорили и писали, и я выиграю, только пусть он скорее приходит, мой черёд выступать!

          Все свободные в тот день штангисты и тренеры из разных команд пришли в зал. Наверное, чтобы посмотреть, как Давид Ригерт будет творить чудеса. Многие ведь были наслышаны о моих последних результатах.

          Мы долго решали с тренерами, с какого веса начинать жим. Физически и технически я был подготовлен не хуже, чем в Риге. Но ведь это был уже не Кубок Балтики, а Олимпиада! После трёх "баранок" никто не хотел рисковать, и я тоже. Мне предложили начинать жим со 180 кг, и я согласился, раз такое дело.

          Стал готовиться к первому подходу. Вокруг меня собралось человек пять советчиков. Лучше бы, конечно, здесь был один Плюкфельдер. 180 кг ждали меня на помосте. Вес довольно скользкий. Одними руками его не выжмешь, а "вложиться" как следует трудно — для меня 180 кг всё-таки было маловато.

          Первая попытка получилась неудачной. Все пятеро помощников тут же налетели со всех сторон и начали учить меня, как надо поднимать эту штангу. Я бросился от них в зал, а то не дали бы сосредоточиться. Походил там, успокоился, продумал, в чём крылась ошибка. Чувствовалось, однако, что координация движений у меня была основательно нарушена.

          Во втором подходе я поднял штангу "как пустую". В третьем безо всякого напряжения выжал 187,5 кг. Пошло дело!

          Ко мне, улыбаясь, подошёл старший тренер Алексей Сидорович Медведев.

          — Поздравляю, — сказал он, — со званием олимпийского чемпиона!

          Все ведь давно знали, что жим у меня — самое больное место, и если я уж даже в нём сумел оторваться от ближайшего соперника на 12,5 кг, то, значит, всё будет в порядке. Рывок и толчок — мои коронные упражнения, стало быть, беспокоиться не о чем.

          Рано, слишком рано поздравил меня Алексей Сидорович со званием олимпийского чемпиона...

          В рывке лучший из соперников одолел 150 кг. У меня же по предварительному плану было намечено начать это упражнение со 160 кг. На разминке я поставил на штангу 155 кг и вырвал этот вес в полустойку — хотя швырнуло меня в сторону ощутимо ⁷ Была мысль подстраховаться, перезаявиться на 152,5 кг или 155 кг. Но я услышал, как Медведев говорил:

          — Ну что — начнём, как намечалось? Со ста шестидесяти?

          Раз вес назван, отступать как-то неудобно. Да и зачем отступать? Я ведь не в первый раз стартовал с этого веса.

          ...Эти 160 килограммов — они веса не имеют, что ли? Я тянул штангу вверх и абсолютно не чувствовал тяжести. Неужели у меня сейчас столько силы? Я сделал подсед и, спружинив ногами, тут же начал вставать. И в это время... В это время штанга вырвалась из рук и глухо загрохотала сзади по помосту. Я не поверил, что "смазал" такую лёгкую попытку. Но ассистенты аккуратно выкатили штангу вновь на середину помоста, и голос диктора тут же призвал меня подготовиться ко второму подходу.

          "Ничего страшного, — подумал я, уходя за кулисы. — Такое уже бывало. Я имею в запасе ещё две попытки. Вес-то пустячный. Я справлюсь.

          Возле меня опять собралась толпа. Все махали руками, показывали ошибки, каждый от души старался, — но предлагали, по-моему, взаимоисключающие вещи. Впрочем, на соревнованиях я стараюсь вообще никого не слушать. Хуже такой ситуации не придумаешь. Атлет должен отдохнуть, сосредоточиться, за эти секунды его ничему научить уже невозможно, можно только сбить с толку. Скорее на помост!

          Но на помосте произошло то же самое. Как в дурном сне, штанга совершенно потеряла вес, я — координацию, и снаряд снова грохнулся позади меня.

          Но я не верил, что не смогу его поднять. "Ну, — подумал, — перед вторым подходом мне просто не дали сосредоточиться. Но теперь-то я уже должен прочувствовать движение. Сейчас всё будет в порядке. Тем более, что на этот раз меня оставляют в покое".

          Я отправился на помост в третий раз, и тут кто-то мне уже в спину громко сказал:

          — Сильно тянешь! Тяни её тише!

          Никогда я не прислушивался к таким подсказкам, но эта почему-то засела в мозгу. "Дай-ка, — подумал я, — и правда начну потише..."

          Осторожно так потянул снаряд, подсел, в сознании мелькнуло: "Есть!" Но штанга, не получив хорошего разгона, остановилась впереди, согнула мне руки и... упала на помост.

          Смутно помню, что было потом. Говорили, что я подбежал к Алексею Сидоровичу, и закричал:

          — Я её всё равно вырву!

          Он покачал головой.

          — Нет, Давид, это — всё...

          А я никак не мог поверить, что это действительно всё.

          Соревнования выиграл болгарский штангист Николов. Он показал результат, который был на 37,5 кг меньше моего мирового рекорда в сумме. Но ему вручили медаль чемпиона, а меня немецкие газеты назвали "самым большим неудачником Олимпиады".

          Вечером в гостинице ко мне подошёл Василий Колотов.

          — Эх, Давидка, Давидка... Выступал бы я сегодня, мы с тобой на пьедестале, как всегда, рядышком стояли бы...

          Конечно, дружеское участие всегда дорого. Но я не хотел утешать себя разными объективными причинами. Да, они играли роль, и немалую. Яан Тальтс позже в интервью, опубликованном в журнале "Юность", сказал, что Ригерт ни за что не сорвался бы, если на Олимпийских играх бы присутствовал его тренер, Рудольф Плюкфельдер. Всё это понятно. Но я уже знал более глубокую причину своего поражения.

          Почти полтора года я не встречал соперника, который сумел бы оказать мне серьёзное сопротивление. Как правило, большинство соревнований проходило так: последний участник в полутяжёлом весе заканчивал выступление, затем я просил добавить к его результату пять, а то и больше килограммов и делал первый подход. Во втором подходе я бил мировой рекорд, а до третьего зачастую дело даже не доходило. К этому все привыкли, и я в том числе. У меня потерялось чувство опасности, чувство серьёзной борьбы.

          Отчего мне было не начать тот злополучный рывок хотя бы со 150 кг, а потом, если уж очень захотелось бы, то заказать хоть 170 кг? Не рекорд ведь важен — важна победа. Старая, как мир, олимпийская заповедь. Но в Мюнхене я её позабыл.

          Расплата за самоуспокоенность была страшной. Олимпийские неудачники в Мюнхене, как правило, не задерживались. Но мне руководители команды разрешили остаться до конца Игр, показывая этим, что не видят за мною особой вины. Мол, на парня повлияли предыдущие неудачи штангистов. Что ж, бывает... Но что я мог увидеть там, на Олимпиаде, когда весь мир казался мне в те часы совершенно серым? Я хотел только одного — оказаться дома, в семье. На следующее утро мы с Василием Колотовым поехали в аэропорт. Билетов на московский самолёт у нас не было. Но мы кое-как упросили лётчиков — они взяли нас в порядке исключения.

          В Шереметьеве в зале аэропорта я немного задержался — встал на весы. Они показали 81 килограмм 500 граммов. Вместе с одеждой. А вчера на соревнованиях сколько было? 88 килограммов 650 граммов. Я потерял более 7 килограммов. За одну ночь.

          Около месяца передо мною всё плавало как в тумане. В Москве меня встретил Плюкфельдер. Я объявил ему, что со штангой у меня закончено. Спорить он не стал — понял, видно, что если человек в отчаянии, то спорить с ним бесполезно. Мы помолчали, а потом он сказал:

          — Дело, конечно, хозяйское. Я тоже так думал после Римской Олимпиады. Соперников и близко не было, я ехал в Италию за золотой медалью. А вернулся с травмой спины. И тоже решил, что хватит, пора бросать занятия. Но потом успокоился. Зачем, думаю, бросать, когда до следующей Олимпиады всего четыре года? Кстати, мне ведь в ту пору было уже 32 года. В твоём же возрасте многие только начинают поднимать штангу. А до Олимпиады, повторяю, всего четыре года.

          Не могу утверждать, что эти слова меня тут же исцелили, но я их запомнил.

          С жутким чувством подъезжал я к Шахтам. Так возвращаться с соревнований мне ещё ни разу не приходилось. Однако в городе, надо заметить, к моей неудаче отнеслись тактично. Спрашивали о чём угодно, только не о соревнованиях, и делали вид, будто ничего особенного не произошло.

          Однажды я пошёл к своим, во Дворец спорта. Ребята, конечно, начали расспрашивать, что и как. Они — штангисты, их интересуют подробности. А у меня слова не шли с языка. Я повернулся и ушёл. Решил больше в этом зале вообще никогда не появляться. Но месяца через полтора как будто немного отошёл — только несколько седых волос на висках осталось. Я их ещё утром после соревнований в Мюнхене заметил.

          Рискнул возобновить понемногу тренировки. Пришёл в зал, ребята "железо ворочают", шутки у них, как всегда. Близко мне это всё и дорого, но почувствовал — за штангу браться не хочется. Не тянет, и всё. А с таким настроением лучше дела не начинать.

          Несколько раз пробовал, но после двух-трёх тренировок опять наступала депрессия: не мог видеть штангу, её грохот раздражал, а как только о числе 160 слышал, вообще убегал из зала.

          Так продолжалось вплоть до декабря 1972 года, когда в Шахтах начался республиканский тренировочный сбор перед Кубком СССР. Ребята съехались со всей России, было много знакомых, друзей. Весело так в зале стало, и даже меня захватила предстартовая атмосфера. Провёл вместе с ними одну тренировку, вторую, третью — всё вроде шло нормально. Решил готовиться к соревнованиям. Вес, правда, у меня оставался маленьким — не набиралось и 80 кг. Типичный средневес. Но может, это было и к лучшему?

          Надоело мне в последнее время в полутяжёлом весе самому с собой соревноваться. Интерес стал пропадать. Чем всё это кончилось — известно. А у средневесов тогда в отличной форме находился Володя Рыженков, силён был рекордсмен мира Валерий Шарий, имелись и другие прекрасные штангисты. Схватиться с ними, прочувствовать борьбу, вышибить клином клин — вот что мне было по-настоящему необходимо! Доказать всем, и в первую очередь самому себе, что жив ещё штангист Давид Ригерт!

          С такими мыслями я поехал в Сочи на последние соревнования памятного, даже слишком для меня памятного 1972 года. И чем ближе подходил поезд к этому южному городу, тем полнее отдавался я знакомому волнующему кровь предстартовому чувству.

          Специальный корреспондент "Советского спорта" написал в те дни в своём первом репортаже из Сочи, что после Олимпиады в Мюнхене Ригерт похудел, побледнел и взгляд его, обычно дерзкий и весёлый, стал каким-то примиренческим. Действительно, пальто болталось на мне как на вешалке, но насчёт примиренческого взгляда — это корреспонденту, наверное, показалось. Ничего я так не хотел, как борьбы.

          Но чтобы ко мне меньше приглядывались и строили всякие умозаключения, я старался из гостиницы выходить пореже. Больше сидел со своими, с ростовчанами.

          Все удивлялись моему собственному весу: 78,5 кг! Согнать ещё 3,5 килограмма — и можно было выступать в полусреднем весе. Ребята только головой крутили, дивясь, как это полутяжеловес может в столь короткий срок стать полусредневесом. Я, к сожалению, слишком хорошо знал, как это бывает. Но за недельку пребывания в Сочи заметно поправился и ко дню старта почувствовал себя готовым к борьбе.

          Об этих очень важных для меня соревнованиях в моём дневнике написано немало. Приведу часть записей.

          "...24 декабря, воскресенье. С утра вес 81,7 кг. Хороший завтрак: два сырых яйца, два бифштекса без гарнира, 200 г сметаны, одна чашка кофе, 150 г боржоми.

          Взвешивание с 9 часов утра. Вес 81,950 кг. К параду участников почувствовал прилив энергии, тепло. В общем, нормальное, даже хорошее соревновательное состояние. Если вчера чувствовал лёгкую усталость, неустроенность в окружающем, то сейчас этого как ни бывало. Есть желание драться. Рудик молчит, значит, уверен во мне — или делает вид, что уверен.

          (Не удивляйтесь, что я так назвал своего тренера, Рудольфа Владимировича. Это — для себя. Мы ведь давно уже сроднились...)

          ...Сегодня — первые в Союзе крупные соревнования по программе двоеборья. Жима больше не будет.

          ...Осталось десять подходов. Начал разминку: жим из-за головы 50 кг, 2 подхода по 5 раз. Рывок в стойку: 90 кг — 3 подхода, 110 кг — 2 подхода, 130 кг — 2 подхода. Рывок в сед: 130 кг — 1 подход, 135 кг — 1 подход, 145 кг — 1 подход.

          Мышечное чувство хорошее. Решили начать со 155 кг вместо первоначальных 150 кг.

          Первый подход. Копия первого подхода в Мюнхене. Легко вырвал штангу, но при вставании уронил за голову. Нет доработки ногами — вот в чём ошибка! Это подсказал Плюкфельдер, я теперь тоже почувствовал.

          Второй подход. Старался исправить эту ошибку и сделал ещё более грубую. При подходе к штанге сзади кто-то крикнул: "Спиной тащи, спиной!" Знаю, что это неправильно. В какой-то момент почувствовал раздражение — и всё-таки начал рывок. И, конечно, "мимо", ничего похожего! Надо было выпрямиться, продумать всё сначала и только после этого рвать. Потерял подход!

          К третьему подходу я настраивался с тренером дельно, без напоминания об ошибках. Говорили только о том, что надо делать. И подход получился отлично!"

          Между прочим, вести дневник мне посоветовал Плюкфельдер ещё в самом начале нашего знакомства. Многие молодые атлеты пренебрегают такими советами — и зря. Наша память может упустить многое из того, что сейчас кажется незабываемым. Дневник же — прекрасная форма самоконтроля, он учит анализировать свои достижения, видеть себя со стороны. Ссылки на занятость — несерьёзны. Были бы желание и привычка, а время, чтобы вести дневник, всегда найдётся.

          Я, например, делал эти записи в перерыве между подходами к штанге, примостившись со своей толстой тетрадью в уголке тренировочного зала. И вот сейчас, листая дневник, я живо ощущаю атмосферу переполненного сочинского цирка, как будто Кубок СССР проводился в нём только вчера...

          Я уже упоминал, что именно на этих соревнованиях впервые стал рекордсменом мира москвич, мой хороший друг Владимир Рыженков. Я его ещё настраивал, убеждал, что рекордный вес ничуть не страшнее предыдущего. И Володя поднял в рывке 159,5 кг. С помоста он летел в объятия тренера, как птица. Я тут же заказал 160 кг. Я заказал бы этот вес независимо от того, поднял бы Рыженков 159,5 кг или нет. 160 кг — вот вес, который меня по-настоящему интересовал в тот день. Я должен был рассчитаться с ним за Мюнхен. Там я не смог одолеть его, выступая в полутяжёлом весе. Здесь же я должен был справиться с ним, выступая в среднем.

          Ну и настрой у меня был тогда! Бросало то в жар, то в холод, на месте секунду не мог стоять. Чувствовал, как под шерстяным одеялом по телу дрожь пробегает. Ещё когда шёл к помосту, помнил о мюнхенской "баранке". А взялся за гриф — забыл обо всём на свете.

          И я вырвал эту штангу. Точно, легко. В хорошем стиле. В дневнике записал:

          "На 160 кг просто повторил свой последний подход на 155 кг, только вложил больше мощи. Запас, чувствую, большой, минимум 5 кг. С сего дня вес 160 кг ничем не отличается для меня от любого другого..."

          В толчке Володя Рыженков отстал, так что основная борьба за первенство развернулась у нас с Валерием Шарием. Он, кстати, тоже получил, как я уже писал, нулевую оценку на Олимпиаде и тоже горел желанием реабилитироваться. Говорили, что Шарий готов к мировым рекордам. Парень он страшно сильный физически, но техника иногда подводит, да и характер, по-моему, тоже. Уж больно Валера бывает вспыльчив, даже в спортивной борьбе!

          Во втором подходе я толкнул 192,5 кг (очень тяжело вставал) и стал ждать, что сделает Шарий в своей последней попытке. А он заказал сразу 197,5 кг. Решил идти ва-банк. Как всегда, над ним хлопотали тренеры и друзья: один растирал ноги, другой — плечи, третий протягивал к носу ватку, смоченную нашатырным спиртом, четвёртый что-то горячо шептал ему на ухо...

          Я уже отмечал, у каждого штангиста своя манера готовиться к решающему подходу. Шарию, по-видимому, подходит именно такая. Он буквально ворвался на помост, установленный на арене цирка, и через мгновения отчаянной борьбы со снарядом зрители уже бурно приветствовали его успех.

          Шарий снял с себя ремень, в восторге ударил им о пол и, обернувшись, крикнул мне и Рыженкову:

          — Ну что, выиграли у меня? А?

          И, довольный, убежал.

          Ну, тут уж я совершенно позабыл, что ещё совсем недавно штанга была мне противна. Я упивался атмосферой борьбы и азарта. И без того я весь горел, а тут ещё Валерка подбавил масла в огонь. Что ж, надо было достойно ему ответить. 200 кг — это будет, решил я, хороший ответ. В среднем весе два центнера ещё никто не поднимал. Мировой рекорд — на 2 килограмма меньше. Вес-то в самом деле нешуточный. "Только, — думал, — ноги выдержали бы, только из подседа мне подняться бы. А там снаряд никуда не денется!"

          На ноги свои я в последнее время старался не глядеть, чтобы не расстраиваться.

          Однако даже эти "спички" на сей раз меня не подвели. Долго, со скрипом зубовным вставал я, — даже, кажется, что-то крикнул против обыкновения. Обычно я стараюсь не шуметь на помосте, но тут не до эстетики было — я 200 кг вверх тащил!

          Встал наконец. Вот именно про такое состояние и говорил когда-то Яан Тальтс, что ты "почти умер". Сознание было затуманено, гриф схватил меня за горло, он мешал циркуляции крови, и я слегка раскачал штангу на ключицах, чтобы кровь прилила к голове. Сразу стало светлее, момент терять было нельзя, и я тут же "выстрелил" штангой на выпрямленные руки. И уверенность в том, что штанга теперь действительно "никуда не денется", заполнила мне сердце.

          Вот что значит выступать на эмоциональном подъёме! Я ведь последнее время абсолютно не работал над толчком, и техника была ниже средней, а сила — откуда уж там сила? Но было желание вернуться в спорт, в большой спорт, которому я отдал лучшую часть своей жизни, и оно оказалось важнее силы.

          Как выяснилось через несколько минут, штанга весила даже не 200 кг, а 201 кг. Сумма двоеборья, которую я набрал (355 кг), также была признана рекордной для штангистов среднего веса.

          Я даже не представлял себе, сколько ребят болело за меня в тот вечер. Они сбежались за кулисы — и друзья, и штангисты, которых я абсолютно не знал, и если не вмешался бы Плюкфельдер, то они, наверное, в считаные минуты совершенно затискали бы меня в объятиях. Конечно, все прекрасно понимали, что дело не в трёх рекордах — их на моём счету к тому времени было уже больше двух десятков. Ребята видели, что человек вновь боролся, страдал — и победил. Не Шария, не Рыженкова — победил себя, "самого большого неудачника Олимпиады".

          Я почувствовал огромное желание работать, работать до седьмого пота. Куда девались мои сомнения, вялость, апатия? На следующий день мы с ребятами отправились смотреть состязания полутяжеловесов. От гостиницы "Камелия" до цирка шли пешком, подставляя головы неяркому, но всё равно ласковому южному солнцу. Легко дышалось, ноги пружинили, и каждый шаг наполнял меня энергией и бодростью.

          Я направился не в зрительный зал, а прямо за кулисы, туда, где уже слышался грохот штанги. Давно ли я за версту не мог его слышать? Прогулявшись вдоль разминочных помостов, перекинувшись словами с сосредоточенными друзьями-полутяжеловесами, я вдруг почувствовал неудержимое желание... выйти на помост. Ну, раз уж нельзя два дня подряд соревноваться, то хотя бы потренироваться я мог! И, раздевшись по пояс, я тут же провёл полнокровную, насыщенную тренировку. А когда закончил её, то с огромным облегчением ощутил, что наконец-то всё встало на свои места.

          Какая всё-таки отличная база была во мне заложена в олимпийском году! Ведь, по сути, благодаря ей прошёл для меня успешно весь следующий, 1973 год, который журналисты назвали "годом без поражений". Действительно, мне удалось выиграть буквально все соревнования, в которых я выступал, — и у нас в стране, и за рубежом.

          С особым удовольствием вспоминаю первенство РСФСР, которое проходило в марте в городе Шахты. Кажется, я впервые выступал перед земляками в ранге чемпиона мира и Европы. К сожалению, это так — порой родные города видят выступления своих чемпионов раз в три года... Очень хотелось мне не ударить в грязь лицом перед друзьями-шахтёрами, и я был счастлив, что это удалось. Три мировых рекорда установил я на сцене Шахтинского драматического театра, и зрителям такой спектакль, по-моему, пришёлся по душе.

          Штанга вновь стала мне послушной, крепко упирались в помост ноги, и рекорды в том году падали один за другим: в Ташкенте на Кубке Дружбы — три, в Шахтах — три, на первенстве Европы в Мадриде — два... Первенство мира в столице Кубы, Гаване, обошлось, правда, без рекордов, но тем не менее удалось завоевать все золотые медали: в рывке, в толчке и в сумме двоеборья.

Справочные сведения: чемпионы мира 
в полутяжёлой весовой категории

Троеборье 

1951 г.  Н.Шеманский    США               427,5 кг
1953 г.  Н.Шеманский    США               442,5 кг
1954 г.  А.Воробьёв     СССР              460,0 кг
1955 г.  А.Воробьёв     СССР              455,0 кг
1957 г.  А.Воробьёв     СССР              470,0 кг
1958 г.  А.Воробьёв     СССР              465,0 кг
1959 г.  Л.Мартин       Великобритания    445,0 кг
1961 г.  И.Палинский    Польша            475,0 кг
1962 г.  Л.Мартин       Великобритания    480,0 кг
1963 г.  Л.Мартин       Великобритания    480,0 кг
1964 г.  В.Голованов    СССР              487,5 кг
1965 г.  Л.Мартин       Великобритания    487,5 кг
1966 г.  Г.Тот          Венгрия           487,5 кг
1968 г.  К.Кангасниеми  Финляндия         517,5 кг
1969 г.  К.Кангасниеми  Финляндия         515,0 кг
1970 г.  В.Колотов      СССР              537,5 кг
1971 г.  Д.Ригерт       СССР              542,5 кг
1972 г.  А.Николов      Болгария          525,0 кг

Двоеборье 

1973 г.  Д.Ригерт       СССР  365   кг (165   + 200  )
1974 г.  Д.Ригерт       СССР  387,5 кг (172,5 + 215  )
1975 г.  Д.Ригерт       СССР  377,5 кг (167,5 + 210  )
1976 г.  Д.Ригерт       СССР  382,5 кг (170   + 212,5)
1977 г.  С.Полторацкий  СССР  375   кг (167,5 + 207,5)
1978 г.	

Первая полутяжёлая категория  (90 кг)

         Р.Мильзер      ФРГ   377,5 кг (162,5 + 215  )


Вторая полутяжёлая категория (100 кг)	

         Д.Ригерт       СССР  390   кг (170   + 220  )

          После такого отменного в спортивном отношении 1973 года наступил весьма сложный для меня 1974 год. Уже его начало не сулило ничего хорошего. В марте, как обычно, у нас проводились международные соревнования — Кубок Дружбы, на этот раз в Ереване. Так вот, я не закончил эти соревнования, хотя складывались они вначале вполне успешно. Но в рывке я вдруг почувствовал резкую боль в стопе. Штангу я, однако, не бросил. Собирался даже потом выступать в толчке, но тут Плюкфельдер чуть ли не силой стащил с моей ноги ботинок и носок. А когда я увидел, как по всей стопе разливается синева, желание выходить на помост поубавилось. И всё же я, наверное, вышел бы, добившись от доктора сборной обезболивающего укола, но, к счастью, тренеры на этот раз оказались непреклонны.

          "К счастью" потому, что травма оказалась гораздо серьёзнее, чем я предполагал. Чуть позже врачи определили надрыв ахиллесова сухожилия и связок голеностопного сустава. Рискни я выполнить толчок, неизвестно, остался ли бы после этих соревнований штангист Давид Ригерт как таковой. А рвался на помост я только потому, что мой дублёр по сборной страны Сергей Полторацкий проигрывал в это время атлету из Германской Демократической Республики Петеру Петцольду. И в конце концов Петцольд стал-таки победителем.

          Однако в следующие три месяца о любых соревнованиях пришлось забыть. Я только кое-как старался поддерживать форму: "качал спину", руки, приседал на правой ноге. А с левой всё время творилось что-то неладное. Боль не спадала. Она отпускала меня на несколько часов только после основательной распарки. И тогда казалось, что мне чего-то не хватает. Словом, хлебнул я с этой травмой горя. Спасибо московскому врачу Башкирову. Это большой специалист по спортивному травматизму, и его консультации принесли мне неоценимую пользу.

          В спорте ведь как в гребле против течения: стоит на минутку поднять вёсла, и твою лодку относит назад. А в это время вперёд уходят другие. И знают же, какое выбрать время для атаки! Чуть ли не два года на мои рекорды никто всерьёз не покушался. Бывало, что отнимали, но это буквально до ближайших соревнований. Я уже как-то свыкся со своим чуть обособленным положением в полутяжёлом весе, считая, что имею солидный отрыв в результатах и в любой момент, если надо, то смогу его ещё увеличить. Только разозлите по-настоящему!

          Я ковылял по шахтинскому спортзалу, потихоньку залечиваю ногу и, в общем, считал, что ничего страшного во всей этой истории нет. Рано или поздно, но я выздоровею и снова смогу держать соперников на почтительном расстоянии.

          Однако они рассуждали иначе. Во всяком случае, один из соперников — болгарский штангист Андон Николов. Тот самый, который стал олимпийским чемпионом в Мюнхене. Хотя Николов и носил это высокое звание, соперником номер один я его не считал никогда. На чемпионатах мира и Европы, где мы с ним встречались, Андон показывал не слишком высокие результаты, проигрывая мне с разрывом от десяти до тридцати килограммов. Правда, на чемпионате Европы 1972 года в Констанце Николов обратил на себя внимание хорошим выполнением жима и мощной тягой в рывке. Но техника темповых движений была у Андона далека от образцовой, и, конечно, это не позволяло ему показать в итоге хорошие результаты.

          Рост у Николова весьма высокий для полутяжеловесов — более 180 см. Парень он стройный, симпатичный, приятный собеседник. Мы с ним часто вместе проводили время после соревнований. И вот этот симпатичный мой "другарь" в апреле совершенно неожиданно "передал мне привет" — отобрал мировой рекорд в рывке.

          Казалось бы, где-где, а в рывке мои позиции незыблемы: 170 кг не всякий тяжеловес поднимает. Признаться, я такой весточки никак не ожидал. Эх, ответить бы ударом на удар — как ещё может встретить рекордсмен мира такой вызов?

          Для меня, в конце концов, этот вес тоже не был пределом. Но ни о каком ответе не могло быть пока и речи. С каким рвением выполнял я в то время все врачебные предписания, как ненавидел порой эту трещавшую при ходьбе, как кастаньеты, ногу... Люди тут рекорды бьют, а ты сиди и слушай об этом по радио. Благо есть о чём послушать. После 170,5 кг Андон Николов не успокоился, а, напротив, выдал за короткий срок в апреле и мае великолепную серию мировых рекордов — 172,5 кг, затем 175 кг и, наконец, отобрал у меня мировой рекорд в сумме двоеборья, показав у себя в Болгарии 382,5 кг. Прежний мой результат равнялся 380 килограммам.

          По радио говорили, в газетах писали:

          — Это фантастика! Феноменальные результаты! Ведь мировой рекорд Павла Первушина в рывке, установленный в первом тяжёлом весе, всего-то на 2,5 килограмма больше результата полутяжеловеса Николова. Космический взлёт болгарского богатыря!

          Что тут скажешь? Я готов был подписаться под всеми этими словами. Но это совсем не означало, что я собирался уступать. Зачем откладывать наш спор на далёкое будущее? В итальянском городе Верона вскоре должен был состояться чемпионат Европы по тяжёлой атлетике. Значит, в Вероне мы с Николовым и посоревнуемся.

          Правда, для этого мне необходимо было попасть сначала в сборную страны. Но разве один только Николов не дремал в ту весну? Вовсю тренировался в последнее время Сергей Полторацкий. Этот парень имел самые честолюбивые планы. Его вполне можно было понять: если есть шанс выступать в главной команде страны, то кто же захочет его упускать? Это бывает очень нечасто. Сборная СССР по тяжёлой атлетике — коллектив устоявшийся, новичка тысячу раз проверят, прежде чем доверить ему место в команде. Но я думаю, Серёжа в то время был вполне достоин этой чести. Человек он очень старательный, добросовестный, физически необыкновенно сильный. Зря он только последнее время "давил мне на психику".

          И вот мы уже вместе тренировались в составе сборной страны в прекрасном горном местечке Армении Цахкадзоре.

          Да, я почти залечил ногу, и в том, что сделал это раньше, чем предполагали врачи, "вина" одного лишь Николова. Некогда стало болеть, раз такие творятся дела! Уже в апреле я начал потихоньку "качать" левую ногу, полегоньку, через боль. Затем как-то притерпелся, увеличил нагрузки, взялся наконец за штангу. И вот уже меня вызвали в Цахкадзор на тренировочный сбор перед первенством Европы. Это должны были быть мои первые соревнования в 1974 году. Даже чемпионат СССР мне разрешили пропустить, понимая, что с травмами, подобными моей, лучше не шутить.

          Итак, мы вместе с Полторацким тренировались на одном помосте, и я постоянно ощущал это самое "давление" с его стороны. Серёга отчаянно бросался на страшные веса и поднимал их — вот что главное! Краем глаза он нет-нет да и косился на меня. У меня же, увы, не было ничего похожего на его результаты. Три месяца не тренироваться — это даром не проходит, да и ногу я, понятное дело, как мог, подстраховывал. Вот и получалось, что Полторацкий толкал на тренировке 210 кг, а я еле-еле — 200 кг. Он рвал 160 кг легко, а я делал это с грехом пополам...

          Я понимал, что Сергей хотел убить двух зайцев: с одной стороны, показать тренерам сборной свою действительно блестящую спортивную форму, а с другой — немного "запугать" меня, что ли... Но только это он зря старался: если я попадался бы на такие удочки, то вряд ли выступал бы столько лет в сборной. Там слабонервные долго не задерживаются. Забегая вперёд, отмечу, что со временем Сергей это понял и даже признался мне, что вёл тогда игру.

          А тренеры — они тоже ведь не первый день со мною работали: знали, что если я пусть даже с трудом, но поднял на прикидке 160 кг, то на соревнованиях можно спокойно добавлять к этому весу 5 килограммов и начинать рывок.

          Так что тренерский совет решил на первенство Европы выставить в полутяжёлом весе сразу двух участников: Полторацкого и меня — за счёт какой-нибудь другой весовой категории, где наши шансы на медали были менее весомы. Я ничего против такого решения не имел.

          Итак, первый этап испытаний, столь неожиданно свалившихся на мою голову, был успешно пройден. Теперь предстояло сделать нечто более серьёзное — отстоять в очной борьбе с молодым, полным сил и дерзости болгарским атлетом свой титул чемпиона континента. Я готовился, стиснув зубы, — не в переносном, а в буквальном смысле, потому что травма всё ещё ощутимо напоминала о себе на тренировочном помосте.

          И вот мы оказались в Вероне — древнем городе, куда ежегодно съезжаются тысячи туристов. Они бродят по залитым солнцем булыжным мостовым, по просторным площадям, заглядывают в таинственные огромные душистые сады. Они ищут места, где назначали друг другу свидания Ромео и Джульетта, где сошлись в смертельном поединке Ромео и Тибальд...

          Но мы не были туристами. Мы приехали в Верону с совершенно иными целями, и забывать об этом было нельзя. Да нам и не дали бы забыть.

          Только я сошёл с трапа самолёта и не успел сделать двух шагов, как увидел моего дорогого другаря Андона Николова. Он ждал нас в аэропорту, что ли? Первые две-три фразы были традиционными — не помню даже, о чём мы друг друга спрашивали, да это и неважно. А третью я запомнил очень хорошо:

          — Ты, Давид, не обижайся, — мягко так сказал Николов, — но я приехал, чтобы выиграть у тебя на чемпионате Европы.

          Всё было понятно. Я не стал возражать, сказал только, что думал:

          — Ну что ж. Помост покажет.

          Я вообще стараюсь насчёт предстоящей борьбы никогда не распространяться. Первый о ней, во всяком случае, не заговариваю. А если кто-то начинает такой разговор, то я тоже обычно рукава не засучиваю. Наоборот. Говорю, что могу и проиграть. Слабый, мол, сейчас. Тренировался плохо. И, что самое интересное, слова эти почти всегда производят обратный эффект. "Ага, — думают ребята, — прибедняется Давид". Так что мои спокойные ответы, как правило, только добавляют соперникам беспокойства. Хотя я и в самом деле могу быть в тот момент не в лучшей форме.

          Но на таких соревнованиях, как чемпионат Европы, эта игра никому не нужна. Равно как и любые ссылки на травмы, болезни и прочее. Все знают: раз атлет заявлен выступать за команду и выходит на международный помост, он просто обязан быть в форме.

          Поэтому я и не стал играть с Николовым. Кроме того, чувствовал, что это бесполезно: Андон очень психологически стойкий спортсмен. Здесь, как говорится, нашла коса на камень.

          Об этой же косе я вспомнил и на помосте. Впервые за долгие времена мне довелось встретить столь прекрасно подготовленного соперника. Здесь уж нам с Плюкфельдером пришлось поломать головы, чтобы не проиграть тактически. Потому что физические возможности — и я это прекрасно знал — были в тот момент у нас с Николовым, по крайней мере, равными.

          По жеребьёвке Андон в рывке шёл первым. Хорошо это или плохо? Для меня это было плохо. Ведь в толчке порядок выхода менялся, я должен был выходить на помост первым, а это нас с Плюкфельдером никак не устраивало. Идущий вслед за соперником уже видит его результат; он, если можно так выразиться, владеет инициативой, держит игру в своих руках.

          Жеребьёвку, понятно, не изменишь, но делать что-то было надо. Мы стали смотреть: с какого там веса начинает Николов рывок? Со 165 кг? Ну что же. А мы тогда начнём со 162,5 кг. Да, я заведомо давал 2,5 кг форы своему грозному сопернику. Но зато теперь я выходил на помост первым, а в толчке, согласно правилам, мы должны были поменяться местами, и я смог бы контролировать ход поединка. В этом, конечно, имелась изрядная доля риска, но иного выхода я не видел: в тот день выручить меня мог только толчок, потому что в рывке всё ещё давала себя знать травма ноги.

          И у нас началась "рубка". Итальянские журналисты не привыкли сдерживать себя в художественных сравнениях. Поэтому на другой день мы не очень удивлялись, когда они называли в своих газетах этот поединок не иначе как "корридой". На наш слух это звучало грубовато, но в чём-то потомки римлян были, наверное, правы. В зале, во всяком случае, рёв и свист стояли непрерывно. Как я люблю выступать в такой атмосфере, когда кругом творится неописуемое, когда соперник не хочет уступать ни грамма и все целиком захвачены нашей борьбой!

          Голова становится удивительно светлой, чувства обострёнными. Ради таких вот мгновений и стоит глотать пот на сотнях и сотнях будничных тренировок! Говорят, что есть спортсмены, которые не любят соревноваться. Тренируются с удовольствием, а соревноваться для них — мучение. Неужели это правда? Я тоже с удовольствием тренируюсь, но ведь тренировки — это будни, а соревнования — праздники.

          Однако пора вернуться в зал. Полторацкий только что вырвал 162,5 кг. Теперь настала моя очередь выполнять рывок. Болгарские спортсмены расположились вокруг помоста, только Николов остался со своим тренером где-то в разминочном зале.

          162,5 кг мне было важно взять чётко, чтобы создать хороший настрой на борьбу. Это мне удалось. Николов не поменял решения, пошёл на 165 кг. Успешно поднял этот вес. Сколько он теперь пожелает поднимать? Сразу 172,5 кг? Солидно. Но мы не станем гнаться за таким результатом. Форма не та, чтобы рисковать. А вот 170 кг брать надо.

          Похоже, что крики и свист болельщиков прибавляли мне силы с каждой минутой. 170 кг я вырвал, как в самые добрые времена. А вот Андон вторую попытку испортил. Тем не менее рисковать я не захотел: попросил добавить всего 2,5 килограмма и уверенно поднял этот вес, который никогда прежде мне не покорялся. Плюкфельдер был вполне доволен, да и я тоже.

          Но Николов не зря носил звание рекордсмена мира в рывке — он не захотел мириться с неудачей. В третьей попытке Андон пропустил 172,5 кг и попросил установить на штангу 175 кг. Под восторженный вопль зала он чётко зафиксировал этот вес.

          Тем не менее для меня ещё ничто не было потеряно. В толчке я ведь должен был идти за Андоном по пятам. Ему наверняка было не очень уютно: как-никак в толчке рекордсменом мира был уже я. 2,5 килограмма не очень большой разрыв, а ведь я был легче болгарина по собственному весу. В случае равенства конечного результата победа оставалась за мной.

          "Николов, ваш ход"! Андон начал с 200 кг и успешно поднял этот вес. Я попросил поставить чуть больше — 202,5 кг. И в первой же попытке догнал соперника. Андон заказал 207,5 кг. Что же, для меня это было вполне приемлемо: мне пришлось бы в случае его удачи поднимать 210 кг. Так оно всё и вышло. Мы оба набрали по 382,5 кг в сумме двоеборья, оба повторили мировой рекорд. И у обоих в запасе имелось ещё по одной попытке, то есть вся борьба была впереди. Зрители, понятно, были в восторге от такого драматического поединка.

          Все болгарские тренеры и представители сборной держали совет: на какой вес нужно идти Николову, чтобы вырвать ускользавшую на глазах победу? Наконец они приняли решение: третий подход Андон выполнит к весу 210 кг. Кажется, столько Николов ещё никогда не поднимал. Но тут был такой день, что я не сомневался — он поднимет. Я уже вовсю настраивался на 212,5 кг, когда из зала донёсся восторженный рёв.

          212,5 кг. Больше мне не нужно было поднимать. Рекорд мира в толчке я побил бы как-нибудь в другой раз. В тот же раз дело было не в рекордах. Важно было поднять вот эту штангу и обойти Николова. На больший вес он "загнать" меня не сумел, а с этим я справлялся.

          212,5 я толкнул. Рудольф Владимирович выскочил чуть ли не на помост и, подхватив меня на руки, как ребёнка, понёс из зала за кулисы. Что и говорить, победить в такой борьбе приятно. Да ещё с новым мировым рекордом в сумме двоеборья — 385 килограммов. Рекорд, как и победа, в случае равенства результата принадлежит тому, у кого меньше вес. Бронзовую медаль чемпионата Европы впервые получил Сергей Полторацкий.

          По лицу Николова никто не определил бы, что этот парень расстроен своим вторым местом. Как всегда, он улыбнулся и крепко пожал мне руку.

          — Ты сильный, — просто сказал Андон и, не спеша, зашагал из зала вместе со своими друзьями.

          О чемпионате мира в Маниле, я думаю, стоит рассказать подробнее. Это был один из интереснейших турниров штангистов, которые я помню.

          ...Филиппинские острова, как и предполагалось, встретили нас адовой жарой. Дышать было совершенно нечем. Впечатление было такое, будто бы ты с трапа самолёта с чемоданом и в одежде входишь в баню. Алексеев, которому, понятное дело, нести свои 160 кг было тяжелее, чем любому из нас, только и сумел выговорить, добравшись до гостиницы:

          — В следующий раз... дадим заявку... чтобы чемпионат мира... проводился в Гренландии.

          Действительно, последнее время организаторы мировых чемпионатов просто-таки пристрастились к жаре: за перуанской столицей Лима последовала Гавана, где ничуть не прохладнее, а в завершение всего — Манила. Из гостиницы мы почти не высовывались — там был всё же кондиционированный воздух, то есть имелось, чем дышать. А с океана на город постоянно двигалось облако пара.

          Под стать погоде шла необычайно жаркая борьба и на помосте. Нам предстояло продолжить спор с командой Болгарии, чьи атлеты добились за последние годы просто-таки поразительных успехов. Правда, они не скрывают, что взяли всё лучшее от советской школы тяжёлой атлетики, с ними долгие годы работали наши ведущие специалисты. Болгары с благодарностью говорят обо всём этом при любом подходящем случае, но ни грамма не хотят уступать советским атлетам на самых крупных международных турнирах. Всё правильно, таковы законы спорта. И если прежде наши штангисты чаще всего делили медали с американскими, польскими, венгерскими, японскими спортсменами, то теперь судьба первого командного места, как правило, решается в споре советских и болгарских атлетов. И не всегда, к сожалению, в нашу пользу. Так, на Олимпийских играх в Мюнхене победу отпраздновала болгарская дружина. Затем, правда, мы одерживали верх на чемпионатах Европы в Мадриде (1973 год) и Вероне (1974 год), а также на гаванском чемпионате мира в 1973 году.

          С каждым годом соперничество становится всё более яростным и упорным, и каждый крупный турнир является продолжением принципиального спора: кто сильнее? Перед чемпионатом в Маниле наша команда была хорошо подготовлена и вполне могла рассчитывать на победу. Но начало соревнований крайне осложнило нашу задачу.

          В лёгком весе от сборной СССР выступали два атлета: олимпийский чемпион москвич Мухарби Киржинов и рекордсмен мира из Львова Пётр Король. По замыслу тренеров и по объективному соотношению сил в этой весовой категории они должны были получить золотую и серебряную медали. Надо заметить, что Король на тот момент был сильнее олимпийского чемпиона, о чём свидетельствовали его результаты на последних контрольных тренировках. Однако Киржинов, не желая оставаться на вторых ролях, решил рискнуть. Он попросил установить для себя очень высокий начальный вес в рывке — 130 кг. Подобное уже случалось на менее крупных соревнованиях, и Мухарби не всегда справлялся с таким большим весом. А если и справлялся, то лишь в третьей попытке, вогнав перед этим в холодный пот своих тренеров и представителей команды. Но здесь были не какие-нибудь ведомственные соревнования, а чемпионат мира. И тренеры должны были отговорить разгорячившегося атлета от излишне рискованной попытки. К сожалению, этого не произошло. Нулевая оценка Киржинова в рывке нас огорчила, но не удивила: когда-то же должна была наступить расплата за неоправданный риск. Пётр Король впервые стал чемпионом мира, стал по праву. Тем не менее наша команда оказалась в роли догоняющей. Впрочем, сдаваться никто не собирался. В более тяжёлых весовых категориях от нашей сборной выступали испытанные бойцы, и мы могли ещё претендовать на первенство в командном зачёте.

          Особенно в хорошей форме был Владимир Рыженков. Совсем недавно он стал одним из главных героев Вероны, установив на европейском первенстве три мировых рекорда в среднем весе. От соревнования к соревнованию улучшались результаты московского динамовца. Мы не могли нарадоваться на этого славного парня, прекрасного товарища, упорного бойца на помосте.

          Я с Володей дружил. В Маниле мы с ним жили в одной комнате, и я, конечно, знал, что Рыженков в хорошей форме и рвётся в бой. Однако после "баранки" Киржинова наши тренеры не склонны были переоценивать силы своих подопечных. Скорее, наоборот. Рыженков, например, по предварительному решению тренерского совета должен был стартовать с веса 155 кг в рывке. Но уже в разминочном зале он вдруг узнал, что решение это изменено и ему, дабы избежать случайностей, предлагают начинать со 150 кг. Я по себе знаю, как неприятны такие метаморфозы. Ты ведь не один день настраивался на определённый вес, заранее выработал соответствующую тактику выступления. И вдруг вес занижают. Значит, не верят в твои силы?

          Рыженков же в своей форме не сомневался. И сумел-таки настоять, чтобы ему позволили начинать со 155 кг. Однако споры эти, конечно, подействовали на нашего чемпиона, насторожили его, что ли. И он решил доказать свою силу. Володя блестяще вырвал и 155 кг, и 160 кг. Соперники сильно отстали. И тогда Рыженков, отказавшись от третьей зачётной попытки, попросил установить на штангу 164 килограмма — вес нового мирового рекорда!

          У Рыженкова удивительная, ни на кого не похожая манера выступления. Он долго, тщательно настраивается в тренировочном зале, а потом крадётся к штанге мягкими, неслышными шагами. Как барс! Медленно наклоняется над снарядом, затем следует мощное разгибание — и вот уже Володя держит снаряд над головой, и его громкий победный крик сливается с дружным криком болельщиков.

          Почти всё так было и на этот раз. Но в тот момент, когда Володя уже "вытащил" штангу и хотел вставать из подседа, его правый локтевой сустав вдруг затрещал так, что нам в зале было слышно, и Рыженков вместе со штангой тяжело повалился на помост.

          Я прибежал из зала, когда Володю несли в кабинет врача. Кто-то на ходу сунул ему под нос ватку с нашатырём. Владимир очнулся, взглянул на нелепо торчавший в сторону локоть и вновь закрыл глаза. Через две-три минуты он вновь пришёл в себя и, отворачиваясь от своей правой руки, закричал подбежавшим врачам:

          — Сделайте же что-нибудь! Мне ведь ещё толкать надо!

          И снова потерял сознание.

          ...Когда оркестр играл Гимн СССР, верхняя ступенька пьедестала почёта оставалась пустой. Володю, наверное, в это время подвозили к госпиталю. Вместо него золотую медаль за победу в рывке получал его тренер, Владимир Пушкарёв. Этот никогда не унывавший человек, по-моему, постарел на глазах...

          После неожиданной для всех травмы Рыженкова исход командной борьбы оказался практически предрешённым: две нулевые оценки уже ничем не закроешь. Но тем не менее оставались ещё наиболее солидные веса — полутяжёлый, первый и второй тяжёлые. И мы готовились финишировать достойно.

          Здесь, в Маниле, у меня состоялся "второй раунд" поединка с Андоном Николовым. Но на сей раз я чувствовал себя гораздо увереннее, чем в Вероне, когда ещё не пришёл в форму после тяжёлой травмы. Николов, по-моему, тоже не мог жаловаться на состояние своего здоровья. На одной из последних тренировок он три раза подряд вырвал... 180 килограммов! Уму непостижимо, какую для этого надо иметь силу!

          Но всё дело в том, что тренировка — это ещё не соревнования. Через пару дней Андона просто нельзя было узнать. Видно, поражение в Вероне не прошло для него бесследно, хотя внешне он выглядел абсолютно спокойным.

          В такой ситуации можно попробовать и "психологическую атаку". Это было тем более удобно, что наши разминочные помосты оказались расположенными напротив друг друга. Дуэль началась задолго до выхода на помост, ещё на взвешивании. Я вновь оказался легче, и это вряд ли добавило уверенности моему сопернику. А на разминке вообще происходили странные вещи.

          Мы, как обычно, начали разогреваться с малых весов, затем пошли рывки "в полустойку", классические рывки... Так мы постепенно "подводили" себя к тем весам, которые ждали нас на помосте: меня — 165 кг, а Николова, согласно его заявке, — 167,5 кг.

          На разминке очень важно поймать нужный ритм, обрести чёткость движений. И вдруг я увидел, что Андон, поднимая 140 кг, уронил их за голову. Да, ничего похожего на ту удивительную тренировку у Николова не наблюдалось...

          Обычно на разминке я поднимаю в рывке вес, на 10 килограммов уступающий стартовому. Но на сей раз я даже изменил своему правилу и на всякий случай поднял 160 кг. По-моему, это тоже произвело впечатление на соперника.

          Тем не менее начал я всё же со 165 кг, как и запланировал. Силу чувствовал в себе страшную, размялся здорово. И надо же, такой пустяк: забыл вытереть полотенцем ноги! Когда тянешь штангу вверх, гриф скользит какое-то мгновение по бёдрам. Так вот, на сей раз он проскользил по влажной коже чуть выше, чем я рассчитывал. "Подрыв" оказался нечётким, и я уронил штангу.

          Досадно, но не смертельно. Плюкфельдер тут же припудрил мне бёдра магнезией, и во втором подходе я легко поднял снаряд.

          А что же Николов? В это время он напоминал мне самого меня на мюнхенском помосте. Андон мощно тянул свои 167,5 кг, а затем штанга, описав широкую дугу, падала сзади на помост. И так все три раза. Я прекрасно видел ошибку Николова: в момент подрыва Андон отводил назад и голову, и плечи. Ошибка элементарная. Её, без сомнения, видели и болгарские тренеры. Они подсказывали, объясняли, как её устранить. Да только трудно помочь человеку, если у него нарушена координация движений. А уж отчего это произошло — вопрос, скорее, из области психологии. Впрочем, возможно, я ошибаюсь, но мне наш поединок в Маниле представляется именно так.

          В третьем зачётном подходе я без особого труда поднял 172,5 кг, но от попытки атаковать мировой рекорд — 175,5 кг — отказался. Перед глазами стоял локоть Рыженкова. Он ведь травмировался именно в рекордном, дополнительном подходе. Надо сперва выиграть чемпионат мира, а там уж видно будет.

          В толчке всё было гораздо проще. Подняв 202,5 кг, я уже обеспечил себе большую золотую медаль в двоеборье, потому что Сергей Полторацкий остановился на 205 кг. Вот теперь можно было и рискнуть. Я попросил поставить на штангу 215 кг — вес мирового рекорда. Меня, правда, вначале отговаривали. Мол, обеспечь себе сначала золотую медаль в толчке, а то вдруг сорвёшься. Но меня это уже мало беспокоило. Сорвусь — золотая медаль будет у Сергея, и всё равно прозвучит наш гимн. Зато в случае удачи мне было обеспечено сразу два мировых рекорда. Получилось, как я и хотел: 215 кг — рекорд в толчке и 387,5 кг — рекорд в сумме двоеборья.

          Между прочим, сразу после этого Полторацкий тоже покушался на мировое достижение. Он хотел поднять 215,5 кг и очень легко взял штангу на грудь. Но вверх Сергей толкает штангу далеко не так чётко и уверенно, как на тренировках. Причина, наверное, тоже лежит в области психологии...

          Кто приятно удивил меня в Маниле, так это Валерий Устюжин, наш дебютант в первом тяжёлом весе. Прежде я склонен был считать его грубоватым парнем. Но оказалось, что за кажущейся грубоватостью у Валерки скрывается добрая душа.

          Надо заметить, что столица Филиппин производит удручающее впечатление обилием нищих и калек. Порой нам казалось, что они съехались сюда со всего света. Особенно невыносимо было смотреть на стаи ребятишек, оборванных, грязных и до того голодных, что кажется — душа сквозь рёбра просвечивает! В первый же день Устюжин отобрал у нас все продукты, которые мы привезли с континента: консервы, печенье, колбасу и т.д. Всё это он, строго, по справедливости деля, раздал ребятам. Вскоре Валерка стал, по-моему, самым популярным штангистом чемпионата, во всяком случае у детей. И мы нередко наблюдали из окон гостиницы, как наш мощный "Устюг" шествует в окружении босоногой стаи к ближайшему ларьку. Все свои карманные деньги, которые нам выдали в Маниле, Валерий израсходовал на булочки и бананы для детей.

          А на помосте Устюжин проявлял, как правило, завидную твёрдость. В Вероне, например, ему противостоял талантливейший болгарский юниор Валентин Христов. Ход их поединка складывался в пользу болгарского атлета, и Устюжину, чтобы выиграть, требовалось поднять в толчке вес, значительно превышавший мировое достижение, — 227,5 кг. Вряд ли болгарские спортсмены ожидали, что это окажется под силу Валерию. Но он сделал всё, что мог: установил мировой рекорд и стал чемпионом Европы. Молодой Христов был заметно обескуражен. Ведь в фаворитах чемпионата Устюжин до этого не числился. Ну а в Маниле Валерию для победы хватило 380 кг в сумме двоеборья.

          Как и на всех последних соревнованиях, вне конкуренции был капитан нашей команды тяжеловес Василий Алексеев. Так что финишировали мы неплохо, но в итоге пришлось довольствоваться лишь вторым командным местом. Болгарские атлеты свой шанс, несмотря на "баранку" Николова, не упустили.

          Как большой праздник ожидали мы чемпионат мира в Москве. Впервые крупнейшие состязания штангистов проводились в нашей стране.

          В 1975 году отмечалось 90-летие отечественной тяжёлой атлетики. 10 августа 1885 года на квартире известного петербургского врача Владислава Францевича Краевского собрались на первую тренировку любители гиревого спорта. Вот с этого скромного кружка и началась история нашей тяжёлой атлетики.

          Сильные люди испокон веков пользовались на Руси особой любовью и уважением. Стоит ли удивляться, что сейчас, когда созданы хорошие условия для развития массового спорта, тяжёлой атлетикой в нашей стране занимаются тысячи людей? И не раз лучшие её представители прославляли свою Родину на самых ответственных международных соревнованиях: чемпионатах Европы, мира и Олимпийских играх.

          Перед началом чемпионата в московском Доме кино на торжественное собрание пришла живая история советской тяжёлой атлетики. В фойе, в коридорах узнавали друг друга, обменивались крепкими рукопожатиями, обнимались те, кто прошёл через огонь и воду в большом спорте: Григорий Новак и Юрий Власов, Виктор Куренцов и Леонид Жаботинский, Аркадий Воробьёв и Алексей Медведев... Вот кто передал нам богатырскую эстафету!

          Запомнились простые, задушевные слова, сказанные с высокой трибуны Михаилом Михайловичем Громовым. Первый чемпион СССР в тяжёлом весе, Громов сегодня — генерал-полковник авиации в отставке, профессор, почётный председатель Федерации тяжёлой атлетики СССР. Да-да, это тот самый Громов, именем которого бредили мальчишки, Герой Советского Союза, прославленный ас, друг легендарного Валерия Чкалова.

          Михаил Михайлович говорил о том, что с наступлением Великого Октября именно штангисты первыми из советских спортсменов начали штурм мировых высот; что так же, как стремительно ушли вперёд скорости воздушных кораблей, космическими темпами растут результаты в тяжёлой атлетике. Громов призвал нас с честью нести звание советских спортсменов-штангистов. Вот перед какими людьми предстояло держать нам экзамен во Дворце спорта в Лужниках.

          Должен заметить, что сборная СССР была перед этим чемпионатом ровной и сильной, как никогда раньше. Зрители могли наблюдать увлекательную борьбу за медали во всех весовых категориях. Наша команда с первого и до последнего дня жила как одна семья.

          Мы все вместе радовались победам, вместе переживали неудачи. Но, собственно, явных неудач у нас и не было. Один лишь Мухарби Киржинов занял непривычное для себя пятое место, все остальные советские штангисты без медалей не остались.

          Была на этом чемпионате дуэль, которую ждали с особым нетерпением. Все спортивные газеты мира, кажется, в эти дни решали, как могли, вопрос: чем закончится встреча на помосте Василия Алексеева и Христо Плачкова? Тут уж наш ветеран должен был отражать атаку молодого болгарского тяжеловеса. Как известно, накануне чемпионата Плачков установил высшее мировое достижение в рывке — 192,5 кг — и вплотную подошёл к казавшемуся недосягаемым результату Алексеева в сумме двоеборья.

          Мнения об исходе их схватки приходилось слышать самые противоречивые. Сие и понятно: на стороне Алексеева был огромный опыт пятикратного чемпиона мира, а на стороне Плачкова — молодость, талант и дерзость. Что должно было оказаться весомее?

          Я не буду приписывать себе роль провидца, но все мы, члены сборной страны, почти не сомневались в победе нашего капитана. Эта уверенность крепла с приближением дня соревнований, потому что никаких признаков волнения Василий не обнаруживал. А ведь он знал, что некоторые спортивные руководители совсем не уверены в благоприятном исходе его поединка с Плачковым. Молодость — это такой фактор, на который всегда можно ставить без особого риска. Тут в любом случае имеется путь для отступления: не получилось у парня сегодня — получится завтра.

          "Сегодня" у Плачкова попытка оказалась неудачной. Алексеев отстоял свой титул уверенно, и для того чтобы обойти Плачкова в сумме двоеборья, ему потребовались всего две зачётные попытки в толчке. А ведь начал болгарский атлет просто здорово, он установил новый мировой рекорд в рывке — 195 кг, благодаря чему на 7,5 кг оторвался от Алексеева.

          Но талантливый болгарин, наверное, пока ещё не был готов к очной схватке с таким "зубром" тяжёлой атлетики, как Василий Алексеев. Не был готов чисто психологически. Потому что как же это может штангист, рвущий 195 кг, через полчаса едва-едва фиксировать 225 кг в толчке? Все, кто присутствовал в тот вечер в разминочном зале Дворца спорта, могли наблюдать, как с каждой минутой становился увереннее в себе Алексеев и как неожиданно "потерял лицо" его молодой соперник.

          А вот у другого болгарского юниора, Валентина Христова, соперников, по сути, не оказалось. Его выступление произвело на всех такое впечатление, что многое видавший корреспондент "Советского спорта" заслуженный мастер спорта Дмитрий Иванов озаглавил свою статью о Христове так: "Это — феномен!". Мировые рекорды, установленные в Москве болгарским штангистом первого тяжёлого веса (180 кг в рывке и 237,5 кг в толчке), потрясали воображение.

          Но... не будет нескромным, если я сообщу, что меня они удивили гораздо меньше, чем многих других. Во-первых, я видел Христова "в деле" год назад, в Вероне. Уже тогда его огромные возможности не вызывали сомнений. Только опыт и мужество позволили Устюжину выиграть у Христова на чемпионате Европы. Год для молодого штангиста — большой срок, кое-что об этом я знал по собственному опыту. И этот год, как видно, Валентин не потерял зря.

          А во-вторых (или, может быть, во-первых), я и сам готовился показать на московском помосте результаты, близкие к рекордам Христова. Не делая скидки на разницу 20 кг в собственном весе. Вот почему за девять дней до начала чемпионата я решил проверить себя на сверхпредельных весах. Но кто же мог знать, чем это кончится?

          А всё началось с того, что я, отправляясь на контрольную тренировку, забыл в номере... шерстяные носки. Вроде бы мелочь, ерунда — носки. "Не бежать же за ними через всю Подольскую спортбазу," — решил я. Самочувствие было прекрасным, я хорошо разогрелся и начал работу с большими весами. Вскоре пот катил с меня градом, я стал мокрым от макушки до пяток. А пятки эти без носков довольно-таки свободно болтались в моих тренировочных ботинках. Я не обращал на это никакого внимания до веса... 230 кг. Да, именно такой вес я решил атаковать — вес, превышавший больше чем на 10 кг мой же мировой рекорд в толчке. Я просто хотел обрести перед ответственным стартом "суперформу". И ничего не случилось бы, если мои ноги "сидели" бы в плотных шерстяных носках. В тот момент, когда страшный вес ложился на грудь, моя правая пятка "уехала" в сторону в просторном ботинке. И этого оказалось достаточно для того, чтобы подвернуть стопу. От боли у меня моментально заложило уши...

          Вот так за девять дней до чемпионата, которого я ждал целый год, моё выступление на нём оказалось под большим вопросом. Тренироваться со штангой я не мог. Даже 50-килограммовый снаряд вызывал сильную боль в ноге. Однако духом я не пал — время ещё имелось, травмы у меня заживают быстро... И правда, через неделю я уже сумел поднять в рывке 130 кг. "Ну, — подумал я, — рекорды не рекорды, а свои 170 кг на соревнованиях уж как-нибудь подниму." Я объявил тренерам о своей готовности выходить на помост. Сражение с болгарскими штангистами шло отчаянное, каждая медаль, каждое очко могли оказаться решающими для общего зачёта. Я знал, что нужен своей команде и потому не допускал даже мысли пропустить главные соревнования сезона.

          Как и планировалось, в полутяжёлом весе мы выступали вместе с Полторацким. Особенно сильных зарубежных спортсменов как будто не было видно. Опасались только того, чтобы не подвела моя нога. Но всё шло нормально. На разминке я старался работать предельно аккуратно. Не снимая тренировочного костюма, благополучно добрался в рывке до 160 кг и неплохо поднял. Вместе с Рудольфом Владимировичем Плюкфельдером и тренером сборной СССР Игорем Саввичем Кудюковым мы решили, что я начну соревнования с того веса, на котором остановится сильнейший зарубежный атлет. Главное — обеспечить нашей команде золотую и серебряную медали — такая перед нами с Полторацким стояла задача. А уж как мы в случае успеха станем делить их между собой, пусть решит толчок.

          Вот почему я впервые появился на помосте, когда на штанге стояли 167,5 кг — вес не очень для меня большой. На разминке я всё время страховал ногу, стараясь не делать слишком глубокий сед. А когда секретарь соревнований назвал мою фамилию, вышел под ослепляющие лучи прожекторов, взялся за холодный жёсткий гриф — и забыл обо всех на свете травмах. "С душой" потянул снаряд вверх, подсел, широко разбросив ноги, — и тут же мозг кольнула резкая боль. Такая же, как в Подольске девять дней назад. Штангу я, однако, не бросил, поднялся и кое-как зафиксировал вес. Опустил снаряд, и боль как будто ушла. Постоял немного — ничего. "Обошлось", — подумал. Повернулся — и чуть не грохнулся на помост.

          По предварительной договорённости наш доктор уже держал наготове шприц с новокаином. Мне сделали укол. Я начал просить, чтобы разрешили хоть одну попытку на 180 кг. Силу в себе чувствовал огромную, но... Не пустили. Правильно, в общем-то, сделали. Может быть, и не случилось бы ничего, но могло кончиться и очень плохо. К счастью, Плюкфельдер умеет, если нужно, отговорить атлета от рискованного шага. Это, кстати, большое искусство, и даётся оно не каждому. Правда, тренер может и просто приказать, но это уже совсем не то.

          На 167,5 кг и решено было остановиться. Полторацкий уступил немного, 2,5 кг. От плана мы как будто не отступали. Я очень опасался за исход толчка. Но после новокаина боль почти не чувствовалась. Прислушиваясь к объявлениям секретаря соревнований я, как обычно, за десять подходов до выхода начал разминку. Поднял 140 кг — всё хорошо. 160 кг — нормально. 180 кг — неплохо. 190 кг — почувствовал, как что-то вновь нарушилось в голеностопном суставе. Ах, дьявол! Я ведь начинал соревнования с 210 кг. Хотел одной попыткой закончить все свои сегодняшние испытания.

          Перезаявлять вес на меньший было уже поздно. Полторацкий в это время выполнял свою вторую попытку и поднял 207,5 кг. Пути назад, выходит, у меня не было.

          "Ну что ж, — подумал я. — Настройся, Давид, надо потерпеть..."

          Я, конечно, приготовился к боли, но не к такой же! Мне и прежде порой доставалось крепко: и плечо выворачивал, и о горячее железо в кузнице обжигался. Но подобной боли не припомню. Взял штангу на грудь — уши заложило. Почувствовал, что встать не смогу, потому что правая нога полностью отказывалась повиноваться. А на левую переложить вес штанги и собственный вес не успел — не ожидал такого поворота событий. Уронил штангу. В полушоковом состоянии заковылял с помоста.

          Участников больше не было, я остался один. На передышку рассчитывать не приходилось. Через три минуты — пожалуйте к штанге. Пока разматывали бинты и делали уколы, это время прошло. А разве можно поднять 210 кг, если ты как следует не настроился?

          Вторая попытка получилась безобразной: я "перетащил" штангу, и она опрокинула меня на спину. Я упал тяжело, неловко. Представляю, что в тот момент чувствовали наши тренеры и руководители команды...

          Потом мне говорили, и даже читать приходилось, что мало кто верил в мой успех. Это можно понять — уж больно беспомощной выглядела моя вторая попытка со стороны. Но, не хвастая, могу сообщить, что в тот необычайно тяжёлый вечер уверенность не покидала меня ни на минуту. Именно в те решающие секунды я почувствовал необыкновенный прилив энергии и решительности. Наверное, на любых других соревнованиях я отказался бы от дальнейшей борьбы: укол ведь только снимает боль, но не лечит травму, и неизвестно, чем всё это могло кончиться. Позавчера прямо из Дворца спорта "скорая помощь" увезла чемпиона и рекордсмена мира болгарина Неделчо Колева. Но в тот момент я и не вспомнил о трагическом выступлении Колева. Все свои душевные силы я направил на одно: загнать проклятую боль куда-нибудь внутрь, заставить её отступить именно в тот момент, когда буду бороться с железным снарядом. Боюсь, что я не слишком тактично попросил удалиться всех невесть откуда взявшихся советчиков, исключая Кудюкова и Плюкфельдера. Вот у кого надо поучиться работать со штангистами на соревнованиях — у Рудольфа Владимировича. Он никогда не суетится, не впадает в панику, хотя порой мы, спортсмены, вынимаем души из своих наставников. Слова, с которыми Плюкфельдер обращается к спортсмену, — самые необходимые и, главное, чаще всего те, которых ждут. За годы совместной жизни в большом спорте мы с Плюкфельдером научились понимать друг друга без лишних слов. Три-четыре реплики за время выступления — этого вполне хватает нам обоим.

          Вот и тогда Плюкфельдер с Кудюковым прекрасно понимали, что я меньше всего хотел "баранки", и не мешали мне сосредоточиться для решающей атаки. Я даже не стал спускаться в тренировочный зал, а стоял почти рядом с помостом, за кулисами. Экономил секунды отдыха.

          И, знаете, усилием воли забил-таки я свою боль. Далось это мне нелегко. Но когда я сделал подсед в третьей попытке, то почувствовал, что всё, я победил. Но что это была за попытка! Она запомнилась мне на всю жизнь. Вставать из подседа, как обычно, "в такт", то есть используя упругость собственных связок и амортизацию снаряда, было нельзя — связки были ненадёжными. Пришлось "сковаться" под штангой, особенно страховал я правую ногу. Тем не менее встал довольно легко.

          Теперь всё внимание пришлось обратить на то, чтобы "не смазать" толчок от груди. На мгновение я забыл о своей травме: "автоматика", приобретённая на тысячах тренировок, работала безотказно. Привычным движением я послал штангу вверх. Оставалось только подтянуть правую ногу и приставить её к левой, что у меня всегда получалось безотказно. Но в тот момент я чуть не выронил снаряд от ожидаемой и всё-таки неожиданной боли. Как успел подхватить штангу и зафиксировать вес — до сих пор не знаю.

          Устал я ужасно. Когда по знаку судьи и по рёву в зале понял, что всё уже закончено, то опустил снаряд и на секунду расслабился. И если бы не Володька Рыженков да Рудольф Владимирович, то зрители, наверное, снова увидели бы мои подошвы. Меня вовремя подхватили и поволокли за кулисы. Там стоял шум-гам, все были возбуждены... А Плюкфельдер даже нашёл в себе силы пошутить:

          — Оказывается, на одной ноге тоже можно штангу поднимать?

          Но после этой шутки он тихонько сел в кресло, и теперь нашему врачу пришлось от ученика переходить к учителю. Что и рассказывать, обоим пришлось нелегко... Да и не только нам. Даже такой железный парень, как Володя Рыженков, украдкой немножко всплакнул. А кое-кто вообще не стеснялся слёз...

          Кто-то из зрителей, прорвавшись за кулисы, успел вручить мне букет. Со стыдом признаюсь, что цветы у меня редко задерживаются — или подарю кому-нибудь, или вообще неизвестно, куда они исчезают. Но тот букет до последнего увядшего цветочка я привёз из Москвы в Шахты и бережно поместил в шкаф, где хранятся мои главные спортивные трофеи.

          Что я ни делал бы после Мюнхенской Олимпиады 1972 года, какие турниры ни выигрывал бы, за какими килограммами ни гонялся бы, меня не покидала одна мысль: Монреаль, 1976 год.

          Говорят, что спортивные травмы лечатся гораздо легче, чем психические. Я убедился в этом на собственном опыте. Только золотая медаль олимпийского чемпиона, думалось мне, поможет вернуть доброе имя штангиста, обрести душевное равновесие.

          Остальное — не в счёт.

          Мы с Рудольфом Владимировичем тщательно планировали годичный цикл подготовки к XXI Олимпийским играм в Монреале. Этот цикл начался непосредственно после московского чемпионата мира. Чуть отдышавшись и залечив больную ногу, я вместе с Петром Королём, Валерием Шарием и Василием Алексеевым отправился за океан на матч сборных Америки и Европы. Со спортивной точки зрения это были не особенно интересные соревнования, но я не собирался пропускать их по вполне определённой причине: мне надо было прочувствовать микроклимат предстоявших в Канаде сражений.

          Канадцы встретили нас весьма радушно, а главное — я успел побывать в спортзале Сен-Мишель, в котором намечалось проведение олимпийских соревнований по тяжёлой атлетике. И хотя он был ещё почти не оборудован, мне показали место будущего помоста. Я постоял на этом месте около воображаемой штанги, примерился к залу. Зал небольшой. Что ж, тем лучше... Заметил для ориентира средний фонарь в ряду "юпитеров" на противоположной стене и ушёл, пробормотав:

          — В конце июля ждите в гости.

          Соревнования и в Канаде, и в США сборная Старого Света выиграла без труда, несмотря на то, что большинство европейских лидеров ещё не пришли в себя после мирового чемпионата. Лишь Василий Алексеев и я смогли порадовать публику мировыми рекордами. Свой результат в толчке, несмотря на неважную спортивную форму, я довёл до 220 кг.

          А затем началась черновая работа. Как всегда, наша методика подготовки к самым ответственным стартам была направлена на устранение слабых мест. К сожалению, недостатка в них в то время не было. Очень серьёзная техническая ошибка появилась, например, во время выполнения толчка. Кажется, я уже и чувствовал себя посвежевшим, и силы было много, а толчок "не шёл". В чём дело? Разобрались, в чём: в момент взятия штанги на грудь я плохо контролировал спину и невольно выводил колени под гриф. Это приводило к тому, что штанга ощутимо била меня в грудь, в момент подседа центр тяжести перемещался на пятки, а штангисты знают, как тяжело вставать из "мёртвой точки". Ноги быстро устают, и потому до привычного результата недобираешь килограммов десять.

          Спасибо дневникам — они помогли срочно вспомнить подводящие упражнения, которыми я пользовался прежде: подъём снаряда на грудь с плинтов, подъём на грудь с высокого виса. Я использовал их чуть ли не в каждой тренировке. И со временем техникой толчка стал вполне доволен.

          Всё как будто шло по плану. В апреле 1976 года я выиграл чемпионат Европы в Берлине, в мае на первенстве СССР в Караганде наконец-то "поймал" свою заветную сумму — 400 кг в двоеборье, подняв в первых же попытках 180 кг в рывке и 220 кг в толчке, а главное — почувствовал, что эти веса для меня далеко не предельные.

          Олимпийские игры приближались удивительно быстро, и я знал, что подхожу к своему главному старту в хорошей форме. Об этом свидетельствовало многое. На последних тренировках в Подольске мне разрешили поработать в полную силу. И что же? Год назад я приседал со снарядом весом 240 кг, держа его на спине. Теперь присел, держа штангу весом 260 кг на груди, а на спине — 300-килограммовую! Взяв снаряд со стоек, толкнул от груди 255 кг. Но особенно порадовал рывок. Чисто, без помарок вырвал 180 кг, а затем попросил поставить на штангу 190 кг.

          Я не собирался фиксировать этот вес, не покорявшийся в нашей стране ни одному атлету, а решил просто сделать подрыв. Запись видеомагнитофона показала, что я поднял 190 кг выше, чем 180 кг. Я не стал "уходить" под снаряд, поостерёгся травм, но по всему чувствовалось, что такой вес стал для меня реальностью. Василий Алексеев, наблюдавший за этими "пробами", был не только удивлён, но и, по-моему, озадачен.

          Однако я особенно не обольщался. Во-первых, мой собственный вес был в то время выше нормы на 5-7 кг; во-вторых, прошли те времена, когда я больше думал о том, чтобы удивить мир, чем обеспечить первенство в соревновании. Я не хотел никаких случайностей и гнал от себя любые мысли, которые могли показаться авантюрными. А думаете, это легко? Ты чувствуешь в себе вулкан, но приказываешь ему — затаись! Не время.

          Я не забыл заповедь древних олимпийцев: на Играх важен не рекорд, а победа. Да, я готов толкнуть 230 кг и толкну их, если сие будет необходимо для победы. Если же нет, то буду вполне доволен, выиграв у ближайшего соперника 2,5 кг. Так я старался думать. Так говорил журналистам и всем, кто интересовался моими олимпийскими планами. Так "смирял гордыню".

          Все наши ребята ходили по подольской спортбазе, как львы: тихие, но злые. Накануне наши основные соперники, болгарские штангисты, разразились на своём национальном чемпионате ливнем мировых рекордов, установив их около десятка. Результаты во многих весовых категориях были показаны просто поразительные. Болгарские атлеты отобрали высшие мировые достижения у советских штангистов-рекордсменов мира: Николая Колесникова, Валерия Шария, Валерия Смирнова, Василия Алексеева... Кажется, было над чем призадуматься — в канун Олимпиады получить такой сюрприз...

          Однако никто из наших штангистов не выглядел растерянным, а наиболее опытные даже повеселели:

          — Это неплохо, что соперник "выложился" заранее. Теперь посмотрим, хватит ли у него запаса до Монреаля!

          В общем, рекордный ливень болгарских атлетов прошёл над нашей дружиной стороной.

          С удовольствием пишу, что на этот раз нам были созданы те условия для подготовки, о которых мы всегда мечтали. На последнем тренировочном сборе остались только наиболее вероятные кандидаты в олимпийцы. В начале июля в Подольске продолжали тренироваться лишь члены команды — девять основных участников и два запасных. И всё. Ребята получили возможность спокойно, без нервотрёпки готовить себя к важнейшим стартам.

          Не было на этих сборах и "ведомственных" тренеров. С нами оставались только главный тренер Игорь Кудюков, его помощник Рудольф Плюкфельдер и непосредственные, как мы говорим, "рабочие" тренеры членов сборной страны.

          Очень большую помощь оказывала нам на протяжении всего олимпийского года научная бригада, возглавляемая двукратным олимпийским чемпионом по тяжёлой атлетике доктором медицинских наук Аркадием Никитовичем Воробьёвым. Каждый член сборной находился под строгим медицинским контролем. И главное — в команде сохранялся дружеский, тёплый климат, чему во многом содействовали наши спортивные руководители — Юрий Анатольевич Сандалов и Николай Николаевич Пархоменко.

          Накануне Олимпиады у меня произошло событие огромной важности: я стал кандидатом в члены КПСС. На свой, может быть, главный в жизни старт мне хотелось выйти коммунистом. Теперь на мои плечи легла двойная ответственность. А тут ещё перед самым отлётом в Монреаль мне поручили выступить от имени спортсменов-олимпийцев на приёме в ЦК КПСС. Я сказал, возможно, не всё гладко, — но то, что думал. Что в год двухсотлетия Америки команда США будет бороться за победу, как никогда, что условия для выступлений могут оказаться самыми неожиданными. Я не стал давать авансов, но пообещал, что при любых условиях с любыми соперниками мы будем бороться до конца.

          Вспоминаю, каким сильным в Монреале было для меня ощущение... голода. И жажды. Уже в олимпийской деревне я весил ни много ни мало 97 кг. И это при норме 90 кг. Стоит ли рассказывать, какие муки я испытывал в столовой, стараясь даже не смотреть, как с отменным аппетитом обедали другие олимпийцы? Вот уже которую ночь мне снился один и тот же чудесный сон: прямо на меня с высокой стены обрушивается чистая, холодная струя водопада. Я пью её, захлёбываюсь, погружаюсь в воду с головой — и всё-таки не могу напиться. Я просыпался от скрипа форточки и испытывал горькое разочарование: не воду, а холодный ночной воздух глотал я своим горячим ртом. Я смачивал пересохшие губы глотком воды из графина и снова погружался в сон, ещё наяву прислушиваясь к надвигавшемуся шуму водопада... Счастлив тот, кто не "гонял" по 7 килограммов и не знает, что это такое...

          Что утешало, так это выступления наших ребят. Прекрасную запевку дал всей команде наш "мухач" Александр Воронин. Как видно, уроки московского чемпионата не прошли для Саши даром. На этот раз он и считался фаворитом, и был им. Воронин принёс команде первую золотую медаль и первый мировой рекорд. Настроение у всех сразу поднялось.

          Я очень волновался за земляка, ростовчанина Николая Колесникова. Он ведь рос как штангист на моих глазах, я помню его ещё мальчишкой-перворазрядником. А сегодня Николай выступал на олимпийском помосте, и как выступал! Приятно было смотреть на нашего полулегковеса: стройного, подтянутого, аккуратного. Николай шёл к штанге так, как будто нёс на голове кувшин с водой — до предела собранный. Два подхода в толчке потребовались Колесникову, чтобы победить в сумме двоеборья, и какого соперника победить — самого Георгия Тодорова!

          Как обычно, я ездил на все выступления наших штангистов, не желая пропустить ни одного олимпийского урока. Немного разочаровали меня Пётр Король и Вартан Милитосян. Они стали серебряными призёрами, а ведь могли рассчитывать на большее... Легковесу Королю, к примеру, чтобы выиграть золотую медаль, достаточно было толкнуть вес 175 кг. Посильно? Вполне. Король толкал и поболе.

          Милитосяну, чтобы выиграть большую золотую медаль, надо было зафиксировать в толчке 192,5 кг. Тоже вполне доступный результат для молодого талантливого штангиста.

          Оба наши претендента на победу атаковали эти веса, и оба... не смогли встать из подседов. В чём же дело? Я уже упоминал о том, как важно штангисту иметь сильные и "свежие" ноги. Так вот, у обоих ребят в день выступления ноги были, безусловно, "свежими", но... недостаточно сильными. Перестраховались — чуть раньше, чем нужно, сбросили тренировочные нагрузки. Позже выяснилось, что и Король, и Милитосян почувствовали острое желание выступать за два дня до соревнований. Казалось бы, пустяк — два дня. А тем временем "поезд ушёл", или, как выражаются специалисты, атлеты миновали пик спортивной формы.

          Ну, Король успокоился довольно быстро.

          — В споре с сильным соперником, — сказал он, — и "серебро" — медаль!

          А вот Вартан Милитосян переживал страшно.

          — Я сам виноват, — корил он себя. — Зачем заранее куражился? Зачем ещё в Подольске кричал, что, если нужно, и 195 кг, и 200 кг толкну? Надо было мне затаиться...

          И в самом деле: зачем? Думать об этом про себя — пожалуйста. Но вслух такие вещи перед стартом лучше не произносить.

          Как за самого себя, волновался я за Валерия Шария. Объяснять, думаю, не нужно — мы оба олимпийские должники. Как-то он выступит? Оставалось два дня, а Валерка начал нервничать, да так, что и скрывать не пытался. Мы уже и так, и этак, о соревнованиях с ним — ни слова, отвлекали как могли. Потом Шарий с ребятами уехал в наш восстановительный центр, на берегу красивого озера, где были все условия для отдыха. Через день вернулся другим человеком. За несколько часов до соревнований я зашёл к нему, а он мирно так похрапывает. Я даже засмеялся тихонько от удовольствия. "Ну, — подумал, — Шарий сегодня покажет себя..." У него ведь соперники были серьёзнее некуда: "свеженькие" мировые рекордсмены — болгарские атлеты Стойчев и Благоев, сильный спортсмен из ФРГ Мильзер...

          Ехать смотреть, как будет бороться с ними Валерка, мне не разрешили — самому скоро на помост. Я шёл из столовой (пообедал, называется, — двадцать граммов сливок выпил — такую порцию подают для кофе), и встретил шагавшего навстречу Валерия Борзова. В Монреале мы с ним сдружились, вся наша команда как-то сразу приняла Валерия. Он болел за нас, а мы — за легкоатлетов. На сборах очень часто вместе тренировались. Так вот, он и поспешил сообщить мне новость, зная, как я её ожидаю:

          — Выиграл ваш Валера! Молодец!

          Спустя два часа я услышал топот по коридору и смех... Вели олимпийского чемпиона. Все наши из номеров выскочили, побежали поздравлять. Никто не возражал, правда, чтобы я первый это сделал. Понимали, что для меня его победа — особая.

          Ночь перед соревнованиями я спал абсолютно спокойно. А утром, когда уходил из олимпийской деревни, сказал ребятам:

          — Если сегодня выиграю, то, значит, буду выступать и в Москве, на XXII Олимпийских играх.

          Напутствие их было коротким.

          — Ну, ни пуха ни пера, и посылай нас к чёрту, не стесняясь!

          Я исполнил эту просьбу и зашагал к автобусу. Плюкфельдер уже с утра был на месте соревнований. Мой опытнейший тренер знал, как важно пораньше пройти взвешивание. Оно ведь длится около часа, да ещё час пройдёт, пока наступит моя очередь выступать. А для сгонщика веса каждая минута тянется бесконечно. Я же перед самым взвешиванием отправился в баню, чтобы убрать лишние 800 граммов. Мучился неделю — потерплю ещё часок! Съел два лимона, чтобы поры открылись, и сидел в парной чуть ли не до умопомрачения. "Бережёного бог бережёт", как гласит пословица, — я хотел оказаться легче своих основных соперников.

          В общем, так оно и вышло. Очень точные медицинские весы показали 89 килограммов 350 граммов. Давненько не был я таким лёгким!

          Шагнул с весов, выпил полстакана воды и перевёл дыхание.

          — Ну, — сказал, — отмучился! Последний раз в жизни вес согнал.

          Судьи проштамповали мне ремень, ботинки, бинты — словом, всю форму, я выпил ещё стакан минеральной воды и, мурлыча "По Дону гуляет...", отправился в свою раздевалку. А там на топчане Плюкфельдер райский стол приготовил: курочка, бульончик, помидоры. Песня моя резко оборвалась. Голодный человек накинулся на пищу: круто посолил кусочек хлеба и медленно его сжевал. Потом, не спеша, похрустел крылышком, запил несколькими глотками бульона. И сразу почувствовал, как по телу словно живые струи разливаются, как кровь начинает играть. Ну, теперь можно было и отдохнуть перед сражением.

          Сценарий его был разработан заранее. Мы выступали в полутяжёлом весе вдвоём с Сергеем Полторацким. Стало быть, программа-максимум — завоевать золотую и серебряную медали. Планировалось, что я начну соревнования в рывке со 170 кг, а Полторацкий — со 165-167,5 кг. Но... в последнее время с Сергеем стало твориться что-то непонятное. Он суетился, порой неточно работал со снарядом на тренировках. Физически был силён страшно, и тем не менее все видели: парень "горит". В чём дело, почему? Казалось бы, Сергей уже не новичок на международном помосте, опыта у него было вполне достаточно: дважды становился серебряным призёром чемпионатов мира.

          Я догадывался, в чём тут дело. Парню надоело быть "вечно вторым", как его часто называли в газетах. Сергей решил, что пора ему дать решительный бой за первенство, причём именно здесь, на Олимпийских играх.

          Я оказался в сложном положении: чувствовал, что парню надо помочь, — но как поможешь, если он видел во мне соперника, которого непременно надо обыграть? Единственное, что я мог для него сделать, — не поехал перед соревнованиями на отдых в наш восстановительный центр. Пусть, подумал, он хоть пару дней отдохнёт от моего присутствия. Мне-то, положим, соперники никогда не мешали, но Сергей, я знаю, относится к этому иначе.

          Но, как видно, это мало помогло. Я наблюдал, как разминается Полторацкий перед выполнением рывка в зале "Сен-Мишель", и видел — не то, не то! Ничего похожего на технику, которую он показал, допустим, два месяца назад, в Караганде — хуже даже, чем он поднимал в Москве. А тут как раз Плюкфельдер ко мне подошёл:

          — Что-то Сергей сегодня непонятное делает...

          Подойти, подумал я, что ли? Посоветовать, чтобы снизил начальный вес? По его состоянию и заказанные им 162,5 кг были очень большим весом. Но как тут подойдёшь? Ещё кто-нибудь подумает, что я хочу себе облегчить путь к золотой медали... Словом, тогда я остался на своём месте, а сейчас об этом жалею. Надо было всё-таки подойти к Сергею, отбросив все сомнения. Может, и не случилось бы тогда с ним беды.

          Как потом рассказывал Полторацкий, он не запомнил ни одной из трёх своих попыток в рывке. Я видел их все по телевизору, который стоял в разминочном зале. Особенно досадным был третий подход: Сергей держал снаряд над головой и уже почти встал — но вдруг на полусогнутых ногах двинулся вперёд, не удержался на краю помоста и, ошеломлённый, какое-то время сидел рядом с неподвижным снарядом...

          Стоит ли рассказывать, как упало настроение у всех нас? По собственному опыту знаю, что такое "баранка" на Олимпийских играх. Резко поубавилось желание выступать, и только усилием воли я не позволил себе расслабиться. Решили, что для такой ситуации будет разумнее, если я начну рывок со 165 кг, а не со 170 кг. Плюкфельдер, не мешкая, подошёл к судьям и сообщил им об этой перезаявке.

          И вот я вновь оказался на олимпийском помосте. Четыре года спустя. Я стоял над снарядом, примерялся к залу, искал глазами тот самый фонарь напротив, который приметил ещё во время своего первого посещения арены "Сен-Мишель". Вес-то передо мной был половинчатым, чёрт возьми! Я такие и на тренировках-то не рву. Мои веса — 150 кг, 160 кг, 170 кг... А 165 кг я даже не представлял, как надо поднимать. Вполсилы, во всяком случае, рывок не делают — иначе сразу теряется точность движений. Стало быть, силы экономить было нельзя.

          И, отбросив все сомнения, я дёрнул штангу, что было мочи. Так дёрнул, что, когда мне нужно было подсаживаться, она ещё летела вверх. Я — вниз, штанга — вверх, и страшная сила разжала мои пальцы, вцепившиеся в гриф. Какая досада! На мгновение меня наполнили и гнев, и боль, но я почти сразу успокоился. Ничего страшного не произошло. Зато теперь я прочувствовал этот вес, понял, что его можно поднимать "с разговорами", как это я делаю иногда на тренировках. И теперь я был готов к выполнению рывка. Готов полностью.

          — На помост вызывается Давид Ригерт, Советский Союз, — прозвучал голос секретаря соревнований. — Второй подход.

          ...Я не стал ничего менять в технике. Только заставил себя чётче проконтролировать движения. Мгновение — и вес замер над головой. Самое трудное было позади. Теперь я уже не проиграл бы соревнования никому.

          В третьем подходе мы планировали штурмовать 180 кг. Но неожиданно 165 кг поднял молодой американец Ли Джеймс. Интересный парень, с характером. Я не захотел упускать победу в рывке и для верности попросил установить 170 кг.

          Это — мой вес, и я полностью положился на "автоматику": продумал вначале все движения, а затем, подойдя к штанге, отключился от всего на свете и всю силу вложил в подрыв.

          "Автоматика", как и следовало ожидать, сработала безотказно. Многие потом говорили, что со стороны это была моя самая лёгкая попытка. Для меня она тоже была самой лёгкой.

          Соревнования в толчке мы решили строить так, чтобы исключить всякие случайности в борьбе за золотую медаль. Хотя американец и занял в рывке второе место, основным соперником я продолжал считать не его, а болгарина Атанаса Шопова, поднявшего 155 кг. Знакомы мы с ним давно. Шопов — серебряный призёр Мюнхенской Олимпиады, опытный боец. Сколько же он сможет сегодня толкнуть? 205 кг? 210 кг?

          Пожалуй, 202,5 кг могли обеспечить мне победу в двоеборье. Вот с этого веса я и стартовал.

          Я тщательно подготовился к выходу. Рядом, как всегда, стоял Плюкфельдер. Он знал, что этот вес для меня пустяковый, но когда за ним сверкает золотая олимпийская медаль...

          — Ну-ка, Давид, намажь получше руки, — горячо прошептал Рудольф Владимирович, пододвигая ко мне ящичек с магнезией. — Да пойди и цапни её так, чтобы из рук не выскользнула.

          Я пошёл и "цапнул" снаряд на грудь, а потом возникло озорное желание сделать толчковый швунг, то есть поднять штангу без традиционных "ножниц". Но я вовремя опомнился. Олимпийский помост не место для шуток, и хотя нигде в правилах не написано, что при толчке "ножницы" обязательны, кто его знает, как к этому отнесутся судьи. В общем, я толкнул вес по всем правилам и стал ждать, что же сделает Шопов.

          Атанас поднял 205 кг, а потом тщетно штурмовал в третьей попытке 210 кг.

          Вот всё и закончилось: я стал олимпийским чемпионом.

          Соревнования, правда, ещё продолжались: меня вызвали к весу 212,5 кг. Но что это мне давало? Я горячо доказывал Кудюкову и Плюкфельдеру, что не 212,5 кг, а 232,5 кг — вот тот вес, который мне необходимо было поднимать!

          Но они не соглашались ни в какую. Разговор у нас пошёл уже на повышенных тонах, но тренеры позиций не сдали. "Мы, — говорили, — тебя же поберечь хотим".

          По-моему, первый раз в жизни мне не хотелось выходить на помост. Меня чуть ли не силой выталкивали. Без особенного старания потянул я эти 212,5 кг на грудь, неловко подсел, покачнулся — и не стал упираться, бросил снаряд.

          И не вышел бы, наверное, больше на помост, если Плюкфельдер не вспомнил бы, что параллельно с олимпийским турниром проводится чемпионат мира, а стало быть, тут разыгрываются малые золотые медали в отдельных упражнениях. Так что, хочешь не хочешь, пришлось в третьей попытке фиксировать эти 212,5 кг. Таким образом, набрав в сумме 382,5 кг, я оторвался от занявшего второе место американца Джеймса на 20 кг.

          Подошёл Плюкфельдер. Он сжимал губы, чтобы не расплыться в улыбке. Мы обнялись, хотя Рудольф Владимирович, вообще-то, человек не очень сентиментальный. "Папаше Плюку" досталось здесь и хлопот, и радости. Шутка ли, он чуть ли не всем штангистам сборной ассистировал! А ведь что ни спортсмен, то индивидуальность. Попробуй-ка каждого понять. Но ребята остались довольны его работой. Потом мы шутили, что Плюкфельдер стал самым богатым тренером в олимпийской деревне: два его ученика, Колесников и я, завоевали золотые олимпийские медали.

          Я получал эту медаль, и слёзы подступали к глазам. Не от радости, а от досады, что это — моя первая олимпийская награда. Первая, а могла быть второй. Я вновь и вновь вспоминал Мюнхен. Как же я мог там проиграть, будучи всех сильнее? Не хочу больше писать об этом, хватит. Но вспоминать, наверное, буду всю жизнь.

          А время, конечно, летит быстро. Кажется, совсем недавно я всерьёз размышлял, не бросить ли совсем тяжёлую атлетику, — это было после мюнхенской катастрофы. И мой мудрый "старик" Рудольф Владимирович Плюкфельдер говорил, что, мол, как хочешь, но до следующей Олимпиады всего четыре года и ты увидишь, как быстро они пролетят...

          Да, это было совсем недавно, это ещё свежо в памяти. Но с тех пор минуло восемь лет. И сейчас все мои мысли и заботы — о Московской Олимпиаде. О чём же вспоминаю я сегодня, в канун своих третьих олимпийских испытаний?

          ...Апрель 1978 года, Киев. Чемпионат Советского Союза. В стратегическом плане подготовки к Олимпиаде-80 у меня нынче весьма скромная задача: постараться завоевать место в сборной страны. Так уж получилось, что я довольно долго не выступал, а соперники, конечно, резко прибавили в результатах. Вдобавок пошли слухи, что Ригерт, мол, уже не тот — возраст сказывается, тридцать один год человеку, и тренироваться, и выступать ему трудно...

          Мне и в самом деле последнее время было нелегко. Приходилось беречься после гриппа. Однако желание тренироваться и выступать уже появилось, врачи дали разрешение — словом, всё понемногу становилось на свои места. И всё-таки на тренировках я невольно "прислушивался" к своему организму. Полного "доверия" к нему пока ещё не испытывал.

          Но тем не менее в Киев я приехал с чётко поставленной целью: выиграть соревнования. Звание чемпиона страны — только оно давало путёвку в сборную, и это, конечно, справедливо. Ни для кого не было секретом, что я пока ещё не в лучшей форме. "Ну, — думал, — дадут мне нынче бой мои соперники!"

          В первом полутяжёлом весе (разумеется, за время болезни я набрать вес не мог и оставался пока что в своей "родной" категории — 90 килограммов) собрались сильнейшие атлеты: чемпион СССР Адам Сайдулаев из Грозного, чемпион мира и Европы 1977 года Сергей Полторацкий, чемпион мира Геннадий Бессонов, перешедший из среднего веса в полутяжёлый. Бессонов — мой земляк, воспитанник шахтинского тренера Виктора Дорохина. Я, признаться, думал, что именно он и составит мне на этих соревнованиях самую сильную конкуренцию. Или Сайдулаев. Он тоже молодой, и ему надо утверждаться в сборной. Вот, думаю, кто-нибудь из них и бросит мне "мужской" вызов.

          Киевские каштаны я совершенно не запомнил: самым серьёзным образом готовился к борьбе. И вот настал день соревнований. Как обычно, после взвешивания я решил вздремнуть. Тут же, в разминочном зале, облюбовал в уголке кушетку, вместо подушки приспособил свою спортивную сумку и отключился от всего на свете. Как правило, мне это удаётся.

          Иногда я засыпаю крепко и даже вижу сны. Иногда же просто дремлю, но когда встаю, ощущение такое, будто неплохо выспался. По-моему, мне только раз не удалось уснуть — это было именно в Мюнхене. Слишком уж все там заботились, чтобы я поспал после взвешивания. Через каждые десять минут кто-нибудь входил в раздевалку:

          — Спишь, Давид? Спи, спи. Это я так...

          Но в Киеве я спал и даже сны видел. Один раз, правда, проснулся оттого, что неожиданно стало тихо: это ребята заметили, что я уснул. Я мельком глянул, как маялись рядом соперники, и почувствовал — сегодня к борьбе со мною они вряд ли готовы.

          А когда понаблюдал за их разминкой, только утвердился в своём мнении. Бессонова я знаю с мальчишеского возраста, и разглядеть, что парень нервничает, труда не составляло. Сайдулаев внешне держался молодцом, он лихо рвал на разминке вес за весом... Даже, пожалуй, слишком лихо. Мне подумалось, что вряд ли при таком запале у Адама останется достаточно сил для толчка.

          Я уже отмечал, что у каждого штангиста своя манера выступлений. Один ничего не видит, кроме штанги, все душевные силы экономит для выхода на помост. С внешним миром общается через реплики тренера, о результатах соревнований узнаёт от него же. Но я приучил себя следить за каждым шагом соперников, оценивать их силы и тактику, и уже исходя из этого строить собственное выступление.

          Думаю, эта привычка поможет мне и в тренерской работе. Я ведь твёрдо решил стать тренером и не хочу откладывать дело в долгий ящик. Уже сейчас в Таганроге, куда я недавно переехал, есть группа молодых штангистов, которых я тренирую. Конечно, это нелегко: поднимать штангу самому, а потом ещё на два-три часа оставаться в зале, слушать ту же "музыку" падающего на помост железа. Но я прекрасно помню, что мой тренер, Рудольф Владимирович Плюкфельдер, умел в своё время совмещать эти два дела и справлялся прекрасно. У него было около сотни учеников, а ведь сам Плюкфельдер ещё и не думал бросать занятия тяжёлой атлетикой. И финал был великолепный (я думаю, таких единицы в истории мирового спорта): Плюкфельдер поехал в Токио вместе со своим учеником, "мухачом" Алексеем Вахониным, и оба они возвратились домой олимпийскими чемпионами.

          Разумеется, это — спортивный подвиг, повторить который нелегко. Иногда я, признаться, размечтаюсь: "А здорово было бы, в самом деле, выступить на Олимпиаде с собственным учеником!" Но, повозившись годик со своими молодыми штангистами, я стал гораздо лучше понимать, какой огромный труд нужно вложить в своего воспитанника, чтобы довести его, допустим, даже до титула чемпиона республики. Что скрывать, все мы на каком-то этапе становимся "умнее" своего тренера. Чаще всего это проходит. И лучше всего, на мой взгляд, лечит от чемпионской исключительности приобщение к серьёзной тренерской работе.

          А уж как захватывает эта работа — невозможно рассказать. Помимо всего прочего, испытываешь дополнительную ответственность даже за собственные выступления: как это я приеду к ребятам побеждённый?

          ...Проигрывать я сегодня, конечно, не собирался, но выступление строил весьма осторожно. Одним словом, не так, как всегда: рывок, например, начал с меньшего веса, чем кое-кто из соперников. Давненько не приходилось мне по два раза разминаться, ждать, пока подойдёт очередь выполнять очередной подход. А что сделаешь? Нынче я рисковать не мог. Начал скромно — со 165 кг, скромно и закончил: 170 кг. Адам Сайдулаев выиграл это упражнение: поднял на 2,5 килограмма больше.

          Но вот странно — я ясно видел, что это ничуть не прибавило ему уверенности. Или я ошибался? Толчок покажет...

          Я толкнул 205 кг и стал ждать, что сделают соперники.

          Бессонову, если он хотел выйти в лидеры, надо было заказывать 210 кг. Сколько он попросил? 207,5 кг. Ясно, что Бессонов в лидеры выходить не собирался.

          Я поднял 210 кг и ещё имел подход в запасе. У Сайдулаева осталась третья попытка. Он толкнул 212,5 кг — это была заявка на "золото". К штанге он подошёл, как всегда, решительно, но... через мгновение опрокинулся на помост. Я ведь отмечал, что он слишком лихо рвал на разминке... Я принимал поздравления с чемпионским титулом, причём с особым удовольствием — от тренеров и членов сборной страны.

          После киевского чемпионата я наконец-то почувствовал себя совершенно здоровым, уже не видел необходимости "беречься", осторожничать на тренировках. Организм требовал настоящей работы, привычных нагрузок. В Феодосии на тренировочном сборе перед чемпионатом Европы я удивил даже самого Плюкфельдера, подняв на одном занятии около шестидесяти двух тонн суммарного веса. Такого "тоннажа" он не задавал мне и в молодые годы! Но работа была мне не в тягость.

          К тому же я не был до конца удовлетворён своим выступлением в Киеве: выиграть-то я выиграл, но результат оказался не слишком убедительным. И не забылись разговоры, что, мол, Ригерт уже не тот. Конечно, самолюбие было задето. Что ж тут удивительного?

          Но эти тренировки отличались не только высоким объёмом нагрузок. Не меньшее внимание я уделял и технике выполнения классических упражнений. На мой взгляд, хуже она у меня не стала. Наоборот, занимаясь с ребятами в своей секции, подсказывая им, где у них имеют место технические ошибки, я стал лучше видеть со стороны и самого себя.

          Так что польза от занятий с молодыми атлетами, как выяснилось, обоюдная.

          Мы с Плюкфельдером решили провести "цикл качества": я дал обязательство за несколько месяцев не упустить на тренировках штангу... ни разу. Кому-то это, возможно, покажется художественным преувеличением, но именно так всё и было. Я ведь рассказывал в своё время об одном из тренерских принципов Плюкфельдера: считать только те веса, которые зафиксированы чисто. Я просто усложнил себе задачу. Потому что давно заметил: на соревнованиях "выползают" именно те ошибки, которые хоть и редко, но допускаешь на тренировке. Чуть проявил благодушие — и откуда только они берутся?

          И за три месяца, выполняя рывок или толчок, я уронил снаряд всего два или три раза, не больше.

          В Чехословакию я ехал, конечно, совсем не в том настроении, что в Киев. Душа и мышцы просили соревнований, как в самые добрые времена.

          Чемпионат Европы был организован превосходно. Небольшой чешский город Гавиржов буквально жил чемпионатом. Чехословацкие товарищи постарались сделать всё, чтобы участники не испытывали ни малейших неудобств. Нам предоставили прекрасный специализированный Дворец тяжёлой атлетики, выступать в котором было одно удовольствие.

          Что же, наша сборная давно так не выступала: мы завоевали восемь золотых медалей! Прекрасно зарекомендовали себя дебютанты — Каныбек Осмоналиев из Фрунзе (весовая категория 52 кг) и Сергей Аракелов из Краснодара (100 килограммов). С первой попытки они стали чемпионами континента. Не имел себе равных в средней весовой категории атлет из Ленинакана Юрик Варданян. Штангист уникального дарования и вдобавок скромный, симпатичный парень. Я с удовольствием смотрел на этих представителей новой волны советской тяжёлой атлетики. Но мне и самому, конечно, не хотелось ударить в грязь лицом.

          Что за соревнования, если нет достойных соперников? Но и с этой точки зрения мне не на что было жаловаться. Во-первых, возвратился на помост мой старый "другарь" из Болгарии Андон Николов. Помните, я рассказывал о нашей "битве в Вероне"? Одна такая схватка, на мой взгляд, стоит трёх.

          Но после этого Андону крепко не повезло: на тренировке он получил серьёзную травму, перенёс ряд операций на колене и голени. Мало кто из специалистов рассчитывал, что Николов когда-нибудь вернётся на помост.

          ...Помню, я встретил Андона в 1975 году и едва его узнал. В ложе для гостей московского чемпионата мира сидел высокий худощавый парень. Неужели это мой мощный, грозный соперник? Андон рассказал мне, что здесь, в Москве, он проходит курс лечения, но будет ли когда-либо выступать — кто знает! Голос Андона звучал, как всегда, спокойно, он улыбался, а мне, признаться, улыбаться не хотелось. Нетрудно догадаться, что творилось в душе олимпийского чемпиона, молодого ещё человека, сидевшего рядом с помостом.

          В Гавиржове я поздравил Андона Николова и с днём рождения, и с возвращением на большой помост. После пяти операций он всё-таки не сломался! Я уже не раз убеждался, что большой спорт даёт прекрасные возможности для проявления силы человеческого духа. И я горжусь, что среди моих соперников есть болгарский атлет Андон Николов.

          Но, отдавая должное мужеству и опыту Николова, я всё-таки сознавал, что он пока вряд ли сможет серьёзно претендовать на титул чемпиона Европы. Скорее всего, основную борьбу мне придётся вести с другим соперником, и я знал, с кем. Последнее время уверенно прогрессирует западногерманский штангист Рольф Мильзер. Он уже был и серебряным призёром чемпионата мира, и владел мировыми рекордами, — правда, в среднем весе.

          Плюкфельдер написал в заявочном протоколе число 165 — с такого веса я начинал рывок. Сегодня это для меня уже не вес, но я хотел застраховаться от случайностей. Настрой на эти соревнования — не уронить снаряд ни разу! 165 кг и 170 кг я поднял, как на тренировке. Мильзер отстал — у него 162,5 кг. Ну а коли так, то можно пойти и на рекорд.

          180,5 кг в рывке — это солидно для любой весовой категории. Тут уж я силу экономить не стал. Но движения свои контролировал чётко и, ещё когда разгонял снаряд, уже почувствовал — "есть"!

          Мильзер, я думаю, понял, что сегодня ему двоеборье не выиграть. Чтобы в этом не было сомнений, я в первом же подходе толкнул 205 кг. Не много вроде, но сопернику нужно было отыгрывать 17,5 кг. Оставив до лучших времён борьбу за главную победу — в двоеборье, — Мильзер решил отыграться в толчке.

          Но я был очень расчётлив. Приходилось быть таким, а то кто-нибудь опять мог сказать, что Ригерт, мол, уже не тот. Я избрал тактику преследования, чтобы не упустить и малую золотую медаль. Если Мильзер заказал бы 215 кг, то я стал бы ждать. Если он толкнул бы этот вес, то я заказал бы на 2,5 килограмма больше и тоже толкнул бы.

          Рольф разошёлся не на шутку: пошёл на мировой рекорд — 221,5 кг. И почти толкнул этот громадный вес! Но, когда штанга была уже вверху, он начал "приставлять" ноги и потерял равновесие...

          Толчок я, стало быть, выиграл. А в четвёртом подходе поднял 221,5 кг — это был мой пятьдесят пятый рекорд мира.

          Должен заметить, что Андон Николов на тех соревнованиях вовсе не собирался играть роль статиста. Он занял второе место в рывке и третье — в сумме двоеборья. Боец есть боец!

          Через несколько дней мне вручили кубок из знаменитого чешского хрусталя — как лучшему штангисту чемпионата. На жюри, видимо, произвёл впечатление результат в рывке — 180,5 кг. Как потом писали, "Ригерт стал абсолютным чемпионом Европы в рывке. Из всех участников чемпионата только Василий Алексеев сумел зафиксировать такой же вес, 180 килограммов, будучи тяжелее Ригерта чуть ли не вдвое".

          Я всегда буду с удовольствием вспоминать чехословацкий городок Гавиржов. В отличие, допустим, от американского города Гёттисберга, где в начале осени проводился чемпионат мира 1978 года. Мне он не запомнился ничем, кроме того, что я шестой раз выиграл там звание чемпиона мира. И то многие газеты почему-то написали, что пятый раз. Наша ростовская молодёжная газета не стала вдаваться в эту арифметику и написала просто "в очередной раз" — совершенно справедливо.

          Добрые слова об этом чемпионате подобрать трудно. Организация соревнований была просто примитивной. Помещение — совершенно не приспособленным для крупных соревнований. Достаточно заметить, что с разминочным залом не было даже нормальной радиосвязи, и тренеры носились туда-сюда, узнавая, когда же выходить на помост их воспитанникам. Мы удивлялись: зачем приглашать атлетов за тридевять земель, если эти крупнейшие соревнования там мало кого волнуют?

          В Гёттисберге я выступал в новой для себя категории — 100 килограммов, — втором полутяжёлом весе. Я очень рассчитывал отметить свой "дебют" рекордами, но за две недели до чемпионата простудился и практически не тренировался: и мой вес упал.

          Спорить за медали пришлось с Серёжей Аракеловым — в этой весовой категории от нашей сборной выступали двое. Дебютируя на чемпионате мира, Сергей выглядел молодцом: он выиграл рывок (172,5 кг), до конца боролся в толчке. Но опыт есть опыт: к концу соревнований я оказался чуть свежее, хотя, понятное дело, избытка сил после гриппа не испытывал. Я толкнул 220 кг, и этого хватило для победы "по собственному весу": Аракелов был тяжелее меня килограммов на пять. Я с уважением отношусь к этому парню. Думаю, что и он ко мне тоже. Аракелов — спортсмен современной формации, с хорошей школой. Есть у него и талант выступать. Говорят, что Сергей выступает хладнокровно. Я бы это не подтвердил. Просто он умеет обуздать свои нервы.

          Но мы с ним вряд ли ещё встретимся на помосте: Аракелов уходит в более тяжёлую весовую категорию — 110 килограммов. А для меня и сто килограммов пока ещё весьма "просторная" весовая категория. Во всяком случае, стрелка на весах, когда я на них становлюсь, ещё ни разу не упиралась в цифру "100". Как говорят штангисты, идёт "обкатка" веса, и, по-моему, идёт неплохо.

          Это подтвердилось на чемпионате Европы 1979 года в Варне. Чемпионат был весьма интересным: болгарские тренеры и спортсмены к нему, как видно, очень тщательно готовились, чтобы не ударить в грязь лицом перед земляками. Это им удалось отлично, болгарские тяжелоатлеты победили в командном зачёте. Нашу дружину крепко подвели три "баранки", которые получили Варданян, Рахманов и Окороков. Проигрывать всегда обидно, но... может быть, сигнал прозвучал как раз вовремя: теперь мы чётко узнали, какую силу будут представлять наши основные соперники на Олимпиаде в Москве. А то уж больно удачно складывались для нас все последние чемпионаты...

          Я опять выходил на помост вместе с дебютантом сборной СССР. На этот раз им оказался Павел Сырчин из Краснокамска — чемпион мира среди юниоров. Крепкий парень, с характером. Мне приятно иметь такого дублёра. Экспериментировать нам было никак нельзя — команде требовались очки и медали, — так что штангу мы с Пашей поднимали "осторожно", особенно в рывке. Тем не менее я остановился на 180 кг (мировой рекорд), ⁸ Сырчин одолел 172,5 кг. А в толчке, когда мы поняли, что соперникам нас уже не догнать, оба дали выход эмоциям. Паша удивил знатоков, чётко зафиксировав 220 кг. Я тоже вошёл во вкус борьбы и поднял на 2,5 килограмма больше. Получилась приличная сумма — 402,5 кг — новый мировой рекорд. И, чувствуя, что силы ещё остались, я решил замахнуться на рекорд в толчке. Это удалось в четвёртом, дополнительном, подходе. 226 кг, как уверяли очевидцы, были зафиксированы внешне очень легко. На этих соревнованиях я убедился, что новая весовая категория ну просто создана для меня! Так что можно спокойно, без "форсажа" и сгонок веса, готовиться к Московской Олимпиаде.

          — Ну что ж, всё справедливо, — сказал мне приятель, когда я вернулся из Болгарии. — Ветеран получает золотую медаль, дебютант — серебряную...

          Я кивнул. А потом задумался. Да, ветеран... В сборной СССР я, безусловно, ветеран. Но... Давайте посчитаем, сколько лет я занимался тяжёлой атлетикой. Я имею в виду серьёзные занятия. Выйдет немногим больше десяти. Сейчас молодые ребята приходят в сборную, имея за плечами семь-восемь лет тренировочного стажа. Они к этому моменту уже и на международных соревнованиях юниоров, и где только не выступали. Я в их годы о таких вещах понятия не имел.

          Мы вот недавно вспоминали с Рудольфом Владимировичем, как у нас всё начиналось да как потом шло. И вот что любопытно: прежде чем попасть на свой первый чемпионат мира, проходивший в Америке, я участвовал всего-то... в двенадцати соревнованиях. Сюда входили и первенство города, и чемпионат страны...

          То есть основной соревновательный опыт я приобретал, выступая за сборную страны. Девять лет — так ли уж это много? По крайней мере, мне ещё не надоело.

          Нередко мне приходится вынимать из почтового ящика письма от незнакомых людей с разных концов нашей страны, а также из-за рубежа. И если пишет парень, то такое послание почти всегда содержит просьбу: подскажите, как правильно тренироваться. А то и просто: помогите стать сильным. Что поделаешь — многие думают, что только чемпион мира владеет секретами самого быстрого и эффективного развития силы.

          Должен разочаровать своих корреспондентов — никаких секретов я не знаю. И вообще, трудно советовать начинающему штангисту, которого ни разу не видел, над какими качествами ему нужно работать в первую очередь. Гораздо больше пользы принесут ему рекомендации любого тренера из секции тяжёлой атлетики. Никто ещё не стал большим спортсменом "по книжке", пусть даже и написанной крупным специалистом.

          Поэтому я предупреждаю юношей, читающих эти строки, что вовсе не претендую на роль непререкаемого авторитета в вопросах тяжёлой атлетики. Мои советы кому-то могут подойти, а кому-то нет. Но если они окажут молодому спортсмену хотя бы небольшую пользу, я буду очень рад.

          Часто ребята задают вопрос: "Какими физическими данными должен обладать будущий штангист?" Иными словами, кому можно заниматься тяжёлой атлетикой, а кому, может быть, не стоит тратить на неё время?

          В принципе, тяжёлой атлетикой может заниматься любой здоровый человек. Бытует, правда, мнение, что чем парень меньше ростом, тем легче ему поднимать штангу. Не уверен в этом. Последнее время на помост всё чаще выходят довольно высокие атлеты. Я уже писал о своём талантливом сопернике, болгарском штангисте Андоне Николове. У него рост 182 см. Наш Павел Первушин ещё выше, у Василия Алексеева рост 187 см, а у Христо Плачкова — 190 см. Я называю только рекордсменов и чемпионов мира. Мне могут возразить, что это всё атлеты тяжёлых весовых категорий. Но кто может знать, в какой категории будет со временем выступать сегодняшний худощавый и высокий юноша?

          Если читатель помнит, я начинал свой спортивный путь в лёгком весе, 67,5 кг. Тогда мне было 17 лет. А сейчас очень жалею, что не хватает десятка сантиметров роста — у меня их всего-то 172, а то я непременно попробовал бы свои силы не только в первом тяжёлом, но, может быть, и в абсолютной весовой категории. Это, впрочем, не значит, что я приглашаю в секцию гигантов. Им лучше играть в баскетбол...

          Единственное, на мой взгляд, препятствие на пути к высоким результатам в тяжёлой атлетике — неудачное строение локтевого сустава. Я достаточно подробно рассказывал об этом в том месте книги, где мы встретились с Рудольфом Плюкфельдером. Кто-кто, а мой тренер разбирается в суставах до тонкостей, и я, думаю, кое-чему у него научился. Но и здесь даже у специалистов могут быть противоречивые мнения: есть или нет у парня включение? Ну, коли уж возникло такое противоречие, занимайтесь тяжёлой атлетикой на свой страх и риск.

          Иногда спрашивают: в какое время суток лучше начинать тренировки? Как правило, выбирать нам особенно не приходится: распорядок дня определяют работа, учёба и т.д. Но если имеется возможность выбора, то лучше тренироваться утром. Молодому штангисту, выполнившему третий разряд, нужно, на мой взгляд, заниматься пять раз в неделю, минимум — четыре раза. Продолжительность тренировки — 2-3 часа.

          Разминка проводится до лёгкого пота и непременно содержит упражнения для развития тех суставов, которые будут испытывать наибольшую нагрузку: лучезапястных, голеностопных, коленных. Следует не забывать и о наклонах.

          Любая тренировка должна включать не менее четырёх специальных упражнений штангиста. Это могут быть классический рывок, подъёмы штанги на грудь, "тяги" и приседания.

          Я никогда не боялся "перенасытить" свою тренировку разнообразными "подводящими", неклассическими, упражнениями, как то: рывок штанги "с виса", рывок с плинтов, взятие снаряда на грудь в полуприсед, выполнение толчкового швунга и т.д.

          Думаю, что в одной тренировке штангиста третьего разряда можно выполнять до десяти подобных движений. В моём арсенале, напоминаю, было около сорока подсобных упражнений.

          Если получилось так, что тренироваться приходится поздно вечером, то к концу занятий сбавляйте интенсивность нагрузок. В любом случае не забывайте в конце тренировки "повисеть" на перекладине или на гимнастической стенке — это хорошо разгружает суставы и позвоночник. Заканчивайте занятия лёгкой пробежкой, а потом полезно пройтись пешком. Свежий воздух и неторопливая прогулка восстановят работоспособность.

          Трудно судить заочно о технике молодых штангистов, но могу назвать наиболее типичные ошибки из тех, что мне приходится подмечать в спортзале и на соревнованиях.

          Часто молодые атлеты не умеют удерживать прямую спину во время выполнения основных классических упражнений. На это надо обращать внимание повседневно, можно даже чуть прогибаться в пояснице на тренировках.

          Надо приучать себя делать упражнение так, чтобы в моменты подъёма снаряда плечи не отклонялись назад. Во время тяги и подрыва они должны быть в естественном положении, даже слегка "накрывать" штангу: проекция плеч должна быть на палец-два впереди проекции грифа.

          Важно принимать правильное стартовое положение: голова и спина находятся на одной прямой, взгляд устремлён приблизительно на три метра вперёд от грифа; если вы соревнуетесь на стандартном помосте, то на шаг за помост.

          Многое зависит от правильного выполнения подрыва штанги. Кое-кто почему-то понимает подрыв как резкий удар грифом по бёдрам, что абсолютно неправильно. ⁹ Подрыв — это резкое ускорение движения штанги, во время которого допускается касание бёдер. В момент начала подрыва наиболее выгодное и правильное положение такое: угол между туловищем и бёдрами — чуть больше 90°, между голенью и бедром — приблизительно 160°. Очень часто атлеты в этом положении смещают центр тяжести либо на носки, либо на пятки. И то и другое неверно. Центр тяжести в этот момент должен находиться между мизинцем и серединой стопы. Чтобы принять правильное положение, надо встать на наружную часть стопы и поднять пальцы. Затем опустить пальцы и плотно поставить стопу на помост. Углы между туловищем и бедром, а также между голенью и бедром в этот момент остаются те же.

          Проекция грифа в предстартовом положении должна быть на уровне бёдер, то есть почти на ладонь от голеней.

          Иногда бывает, что у штангиста вдруг разлаживается какое-то упражнение и он никак не может его "поймать". Однажды, помню, на тренировочном сборе в Феодосии я совершенно "потерял" толчок: 150 кг валились из рук, как будто я их никогда не поднимал. Я пробовал и так, и этак — бесполезно. Плюкфельдер, видя, что я начал нервничать, сказал:

          — Бросай это дело. Пойди посмотри, работает ли кран в душевой.

          Это у него поговорка такая, если кого-то из зала отправить надо. Но мне не хотелось уходить — ребята вокруг тренировались, старались, да и соревнования были на носу.

          — Ну, — сказал я, — тогда хоть пожму немного...

          Жим как раз незадолго до этого отменили. Я начал выполнять жим. Поднял сначала 120 кг, затем 130 кг и так потихоньку добрался до 180 кг. А 150 кг перед этим толкнуть не мог. При выполнении жима обычно не думаешь, как брать штангу на грудь, всё внимание направлено на то, чтобы поднять её от груди. А ошибка, как выяснилось, была у меня именно при подъёме на грудь. Таким образом, во время выполнения жима старый, верный навык движений восстановился. Чтобы отвлечься, я сделал после этого два-три рывка, 130 кг и 150 кг (это я практикую без специальной разминки), и, "отрегулировав" себя таким образом, провёл после этого полную тренировку по плану.

          Теперь, если у меня не получается толчок, я начинаю выполнять жим, и вскоре всё приходит в норму. Это я написал к тому, что каждый должен искать свои пути устранения технических ошибок, а не надеяться на одни только подсказки тренера.

          Как готовиться к соревнованиям? Молодым атлетам могу предложить следующую схему. На мой взгляд, для них полезно дней за пятнадцать до старта попробовать поднять на тренировке околопредельные веса (но не предельные!). Это у штангистов называется "проходка". И больше на этой тренировке серьёзной работы не выполнять. Следующую тренировку провести в режиме 70-75% интенсивности. Затем заниматься с малыми и средними весами, уделяя больше внимания "тоннажу". Чем ближе к соревнованиям, тем меньше должны быть нагрузки, а за два дня до старта можно отдыхать. Но не больше двух дней. Организм, втянутый в тренировки, полностью восстанавливается за день, а через два дня человек вообще должен чувствовать излишек энергии.

          Пусть вас не пугает, что в ночь перед соревнованиями не спится. Главное — не нервничать из-за этого. Обычно чем больше думаешь о том, что необходимо заснуть, тем хуже это удаётся. Сил у вас не убудет. А если в конце концов удалось заснуть на 4-5 часов, то считайте, что ваш организм полностью восстановился. Если, конечно, не было излишней сгонки веса. Но в юношеском возрасте сильной сгонки следует избегать — ведь мышечная масса растёт естественным образом. Перед самыми соревнованиями не советую делать длительные прогулки и т.д., лучше постарайтесь донести всю свою энергию до помоста.

          Любые соревнования надо планировать так, чтобы у атлета получилось шесть подходов. С первой и до последней минуты старайтесь выступать качественно, показать всё лучшее, чему научились на тренировке. Я думаю, что тренер не позволит вам начинать с такого веса, который вы не можете поднять. А вот в третьем подходе, если вдруг почувствуете себя неважно, не стесняйтесь просить тренера немного снизить вес. Но только чтобы это было проявлением здравого смысла, а не трусости.

          После соревнований не рекомендую отдыхать более одного дня — этого вполне достаточно. А затем надо прийти в зал, но в этот день большими нагрузками не увлекаться. Последующие тренировки продолжайте в нормальном режиме.

          Выработайте у себя привычку регулярно вести дневник соревнований и тренировок. Я уже упоминал о его неоценимой пользе. Причём дневник в любое время может потребоваться не только вам, но и вашему тренеру (например, для определения правильной дозировки последующих нагрузок). В дневнике тренировок должны быть указаны дата, длительность занятий, их содержание, перечень упражнений, которые вы выполняли. Здесь же должны быть записи о самочувствии. Если есть возможность вести врачебные наблюдения во время тренировочного процесса, записывайте их результат. В любом случае нужно проконтролировать собственный пульс до занятия, во время нагрузок и после занятия и все данные внести в дневник. Сюда же помещаются заметки о состоянии аппетита, сна, а также все замечания тренера, касающиеся тренировочного процесса.

          В дневнике соревнований можно записывать то новое, что вам удалось "подсмотреть" у других спортсменов, дать анализ их выступления, ну и, конечно, своего. Форма записи может быть самой разнообразной. Выше я приводил выдержку из своего дневника соревнований. Можно писать совсем иначе — суть не в этом. Главное, чтобы вы учились правильно осмысливать любые соревнования и собственное в них участие, извлекая из каждого старта уроки. Ну а для тех ребят, которые мечтают стать тренерами (а таких, я знаю, немало), эти дневники со временем принесут просто неоценимую пользу.

          С первых соревнований надо стремиться вырабатывать собственный почерк. Многие молодые спортсмены теряются от присутствия зрителей, особенно когда им кажется, что зал настроен по отношению к ним сдержанно, а то и недоброжелательно. Как правило, такие страхи беспочвенны. Мне, например, приходилось выступать в разных странах, перед самой разной аудиторией, но откровенно отрицательной реакции зала я не припомню. Хотя, конечно, нужно быть готовым ко всяким неожиданностям.

          Многое здесь зависит от самого атлета. Если он появился на помосте в неопрятной форме, со взъерошенными волосами, то вряд ли расположит к себе зрительный зал.

          Настоящие мастера штанги являют собой образец подтянутости и аккуратности. Я, например, всегда с удовольствием смотрел, как выступает Павел Первушин. Высокий, стройный, форма на нём тщательно пригнана. Как ему удаётся без всякой рисовки с первых минут расположить к себе любую аудиторию — не знаю. Как будто ничего особенного человек не делает: вышел, поклонился, поднял штангу и ушёл, а зал неистовствует. В 1973 году в Мадриде, на чемпионате Европы, испанцы его чуть ли не на руках носили — так он всем понравился. Мы сами Пашу в шутку называли Алёшей Поповичем — за стать и удаль. Любимец команды! Я думаю, что такие штангисты, как Первушин, Тальтс, Варданян даже манерой своих выступлений отлично пропагандируют тяжёлую атлетику. А ведь не секрет, что кое-кто считает её грубым, неэстетичным видом спорта.

          Кстати, прекрасно смотрелся на помосте мой учитель, Рудольф Плюкфельдер. Он и учил меня уважительному отношению к зрителю и к штанге. Да, и к штанге тоже.

          Снаряд этот хоть и железный, но имеет свой норов и при случае может наказать за небрежность. У нас в сборной страны, да и не только в сборной, есть неписаный закон: не переступать через штангу. По этому признаку, кстати, в спортзале всегда можно отличить новичка от мастера. Если парень беззаботно шагает прямо через гриф, то, значит, он пока ещё мало нюхал пороху на помостах. Настоящий штангист, если даже его случайно "протащило" во время выполнения упражнения через гриф, обязательно вернётся.

          Очень неприятно, когда спортсмен швыряет снаряд с верхней точки прямо на помост. Во время соревнований по новым правилам это, кстати, категорически запрещено.

          Помню, ещё юношей я восхищался манерой Плюкфельдера — после выполнения рывка слегка подбросить штангу, перехватить её и опустить на помост. Это казалось мне проявлением сверхъестественной силы. Но со временем выяснилось, что делать это совершенно нетрудно: ведь штанга подбрасывается движением ног. Но зритель не знает этих тонкостей, он видит элегантную работу на помосте и вполне доволен. У меня иногда бывает — до того тяжело идёт вверх штанга, спасу нет! Еле-еле поднимешь. А затем подбросишь снаряд, опустишь — и большинство зрителей убеждены, что я выполнил попытку играючи.

          Как ни увлекателен, на мой взгляд, наш мужественный вид спорта, я настоятельно советую молодым спортсменам не заниматься одной только тяжёлой атлетикой. Хочется поиграть в футбол — идите и играйте. В волейбол — ещё лучше. Не забывайте, что именно этот вид спорта был первым увлечением Василия Алексеева, Павла Первушина, Юрика Варданяна. Кстати, вся наша сборная страны иногда превращается в волейбольную команду, и отнюдь не в плохую. Однажды на тренировочном сборе в Подольске мы обыграли молодёжную сборную СССР по волейболу. Правда, женскую. А вы думаете, это так легко? Выпрыгнешь над сеткой чуть ли не по грудь, пробьёшь и думаешь — всё в порядке! Смотришь, а девчонка "вытащила" этот "мёртвый мяч". Нас это первое время страшно удивляло.

          А прыгают, между прочим, у нас здорово все. Даже Дито Шанидзе, у которого рост 160 см, свободно может в прыжке посмотреть через сетку на другую сторону площадки. И это не случайно: в системе подготовки штангиста прыжковым упражнениям отводится очень важная роль. Мы прыгаем на тренировках с места и в длину, и тройным, и в высоту с места, и с короткого разбега... Я знаю, что прыжковые показатели ведущих штангистов ненамного отличаются от результатов лучших советских легкоатлетов и волейболистов. Штангисту очень нужна взрывная сила, а её отлично развивают разнообразные прыжковые упражнения. Как правило, мы выполняем их в конце занятий.

          Весьма полезно для тяжелоатлета поиграть в настольный теннис: это вырабатывает реакцию и мышечное чувство. Особенно любят этот вид спорта наши тяжеловесы. Ракетка у иного почти скрывается в лапище, а бьёт он так, что глаз не успевает следить!

          Во время активного отдыха я почти всегда беру в руки легкоатлетическое ядро.

          Большинство штангистов — частые гости на ближайших стадионах. Мы нередко даже принимаем участие в соревнованиях по лёгкой атлетике. Помню, с Колей Колесниковым, в то время серебряным призёром чемпионата мира, мы отстаивали честь шахты "Южная" в соревнованиях среди производственных коллективов города. Я пробежал 100 метров за 11,8 секунды, а Коля прыгнул в длину больше чем на шесть метров. Представитель шахтёрской команды остался нашими результатами весьма доволен.

          Особенно полезны для штангистов легкоатлетические кроссы. ¹⁰ Именно кроссы эффективней всего готовят юношеское сердце к тем нагрузкам, которые выпадут вам на помосте. Вообще, развитие выносливости — один из важнейших компонентов тренировки. Ведь соревнования порой проходят несколько часов, и как бывает неприятно смотреть на молодого, способного парня, который, возвращаясь с помоста, ловит ртом воздух, как рыба. Всё понятно без слов: штангист не работает над развитием выносливости, плохо тренируется.

          Существуют разные способы развития специальной выносливости. Например, иногда можно проводить тренировки с укороченным временем отдыха. Если обычно время отдыха между вашими подходами к штанге равно 1,5 минутам, то на этой тренировке можно сократить его до 40-50 секунд. Но при условии хорошего самочувствия и, желательно, под контролем врача. А вообще, должен заметить, что только неотступные, систематические тренировки гарантируют развитие выносливости штангиста.

          Очень сложным делом является планирование тренировочного процесса. И здесь я остерегаюсь давать рекомендация. Боюсь, что разочарую некоторых молодых читателей-штангистов, если расскажу, что сам я подробные планы тренировок на значительный период не составляю. Самый большой срок — неделя, но и этот план может претерпеть весьма существенные изменения. Сидя за столом, трудно предусмотреть, что у тебя получится на помосте, какое будет в эти дни самочувствие. Не появится ли вдруг техническая ошибка и т.д.? Я — противник формального выполнения плана. В самом деле, вот у вас предусмотрена, допустим, в четверг тренировка с околопредельными весами. А что такое предел для спортсмена? Сегодня он один, а завтра, возможно, в два раза меньше. Или больше. Тренер даёт вам общую схему, он действует научно и, со своей стороны, совершенно прав. Но часть тренировочного процесса, по моему убеждению, должен домысливать сам штангист. Нет ничего проще, чем взять написанный кем-то для себя план и выполнить его "тютелька в тютельку". Но ведь это чужой план, а на свете нет двух совершенно похожих людей! Что отлично подошло одному штангисту, может не годиться для другого. Надо искать то, что необходимо именно вам, то есть подходить к делу творчески. Этим вы никогда не обидите, а, напротив, обрадуете своего тренера, потому что цель-то у вас одна — достижение высоких спортивных результатов.

          И ещё. Всегда надо помнить, что без дерзания, без здорового честолюбия, без умения жертвовать собственными интересами во имя общественных — без всего этого вершин в современном спорте не достичь.

Спортивная квалификация		Весовые категории, кг
		52	56	60	67,5	75	82,5	90	100	110	свыше 110
Мастер спорта СССР международного класса	Сумма	235,0	255,0	275,0	305,0	330,0	355,0	370,0	390,0	400,0	420,0
Мастер спорта СССР	Рывок Толчок Сумма	90,0 110,0 200,0	97,5 122,5 220,0	105,0 130,0 235,0	115,0 145,0 260,0	122,5 155,0 277,5	130,0 162,5 292,5	135,0 170,0 305,0	142,5 175,0 317,5	150,0 180,0 330,0	155,0 190,0 345,0
Кандидат в мастера спорта СССР	Рывок Толчок Сумма	80,0 102,5 182,5	90,0 115,0 205,0	95,0 122,5 217,5	102,5 137,5 240,0	112,5 145,0 257,5	120,0 152, 272,5	125,0 160,0 285,0	130,0 167,5 297,5	135,0 172,5 307,5	140,0 180,0 320.0
I разряд	Рывок Толчок Сумма	72,5 95,0 167,5	82,5 110,0 192,5	87,5 115,0 202,5	95,0 127,5 222,5	102,5 135,0 237,5	107,5 140 247,5	112,5 147,5 260,0	117,5 152,5 270,0	120,0 160,0 280,0	125,0 165,0 290,0
II разряд	Рывок Толчок Сумма	62,5 85,0 147,5	72,5 97,5 170,0	77,5 102,5 180,0	82,5 112,5 195,0	87,5 120,0 207,5	92,5 125.0 217,5	97,5 136,0 227,5	102,5 135,0 237,5	105,0 140.0 245,0	110,0 145,0 255,0
III разряд	Рывок Толчок Сумма	55,0 72,5 127,5	62,5 82,5 145,0	67,5 87,5 155,0	72,5 95,0 167,5	77,5 102,5 180,0	80,0 107,5 187,5	82,5 112,5 195,0	85,0 115,0 200,0	85,0 117,5 202,5	90,0 122,5 212,5
I юношеский разряд	Рывок Толчок Сумма	50,0 67,5 117,5	57,5 77,5 135.0	62,5 82,5 145,0	67,5 90,0 157,5	72,5 97,5 170,0	75,0 102,5 177,5	77,5 107,5 185,0	80,0 112,5 192,5	—	—
II юношеский разряд	Рывок Толчок Сумма	45,0 62,5 107,5	52,5 72,5 125,0	57,5 77,5 135,0	62,5 85,0 147,5	67,5 92,5 160,0	70,0 97,5 167,5	72,5 102,5 175,0	75,0 107,5 182,5	—	—

          "Увы, он [Плюкфельдер] не обратил на меня никакого внимания. Возможно, причиной было то, что мне пришлось выступать вместе с тяжеловесами, а на их фоне я и подавно не смотрелся".

  ² Итак, в этой книге у Ригерта приведена такая версия первой встречи: он ещё в Свердловске пытался понравиться Плюкфельдеру, но всё было безуспешно. И только после демобилизации из армии Ригерту удалось на сборах в Туапсе через знакомого привлечь к себе внимание будущего тренера. А вот что написал о первой встрече с Ригертом сам Плюкфельдер в тексте, посвящённом памяти своего друга Р.Я.Шейермана, чемпиона и рекордсмена СССР в категории 102,5 кг.

          "Когда "закрыли" весовую категорию 102,5 кг, которую за пределами СССР не признавали, Шейерман отдался армейской службе. Окончил институт физкультуры, дослужился до звания подполковника, обзавёлся влиятельными знакомыми. Он написал мне, что у них появился чрезвычайно талантливый атлет Д.Н.Ригерт (так в тексте — сост.), который "свободен", то есть без тренера и без команды.

          На мой вопрос, почему бы ему, Роберту, самому не заняться тренерской работой, Шейерман ответил: "Ученики когда-нибудь меня предадут". "А почему тогда ты думаешь, — спросил я, — что эти же ученики не предадут меня?". "Кто от тебя, Рудольф, уйдёт, тот либо круглый идиот, либо провокатор".

          Вскоре я приехал в Свердловск. Роберт, как всегда, встретил меня радушно, хотя я заметил, что он побаивается А.Н.Воробьёва. Предложил мне пройти в зал. Там, мол, и познакомишься с нашим талантливым парнем.

          Парень пришёл в солдатской форме, шлифуя кирзовыми сапогами пол: походка флотская. Я подал ему руку: "Плюкфельдер". "А меня зовут Ригерт Виктор Адамович", — ответил он. И мы приступили к тренировке.

          Ригерт посетовал, что из-за рывка он не может выполнить норматив мастера спорта. Я занимался с Виктором-Давидом около часа, но он никак не мог зафиксировать 120 кг в рывке из-за слишком большой подвижности в плечевых суставах. Однако подводить Шейермана мне не хотелось даже несмотря на то, что злые языки стали бы болтать: немцы, дескать, кучкуются. Иначе почему Шейерман не пошёл с нами на тренировку? Значит, опасался за свою карьеру...

          Устраивать спортсмена на производстве нелегко, если у тренера там нет авторитета. Я прикинул: шахта должна будет держать Ригерта на своём обеспечении как минимум 3-4 года. Не выходил из головы и такой вопрос: почему Ригертом не займётся сам Шейерман или тот же Воробьёв? Но вскоре мысли об этом меня покинули: впереди был очень трудный экзамен..."

  ³ Описанные ужасы испытывают либо "коряги", не умеющие брать штангу на грудь в процессе ухода мягко (то есть ещё до достижения положения окончательного приседа), либо сильно травмированные штангисты.

  ⁴ Каким же нужно быть корягой, чтобы не знать назубок, как выглядит техничный толчок от груди...

  ⁵ Мне очень хочется написать, что такие ощущения являются в первую очередь следствием общепринятой нерациональной техники взятия на грудь в полный сед — например, я, бравший штангу на грудь в полустойку, при борьбе с максимальными весами испытывал только праздничные ощущения. (Именно ради этих схожих с наркотическими ощущений я, собственно, и занимался тяжёлой атлетикой и почти на каждой тренировке по нескольку раз ходил на околопредельный вес — что, увы, было неправильно, но зато вполне понятно, вполне объяснимо. А вот какие, интересно, стимулы заставляют годами заниматься со штангой тех, кто только мучается, только страдает от каждого подъёма?)

      На самом деле рассказ Тальтса и согласие с ним Ригерта свидетельствуют главным образом о применении нашими чемпионами мощной химии, то есть о быстром росте физической силы (напоминаю, что за период 1968-1972 гг. результат Тальтса в жиме вырос на 50 кг), за которым не поспевает привыкание рецепторов.

      Вообще, это совершенно удивительное ощущение — рецепторы "кричат", что штанга, мол, явно неподъёмная, брось её скорее; ноги дрожат в попытках найти равновесие — а мышцы тем не менее "невероятным" образом сокращаются, поднимая вес. Создаётся такое впечатление, что это не ты сам поднимаешь штангу, а кто-то тебе помогает. То, что Ригерт частенько испытывал под околопредельной нагрузкой ощущения совершенно противоположного толка, видно из его рассказа о том, как он хотел набрать в сумме троеборья 600 кг (после взятия на грудь 210 кг Ригерт "стоял и чувствовал — выжать эту штангу можно, не то что толкнуть").

  ⁶ Концы штанги могут колебаться в разнобой только в том случае, если середину грифа максимально жёстко закрепить. Но если один конец грифа приделан (через незакреплённую середину) к другому концу грифа, то они становятся зависящими от поведения друг друга.

  ⁷ Вот она, наиболее вероятная причина провала: разминка должна быть последней репетицией соревнований, то есть Ригерту надо было от начала и до конца разминки рвать штангу так, как он собирался делать это на соревнованиях. А значит, не должно было быть никаких "полустоек" — тем более на последних разминочных весах. Ригерт приступил к ответственнейшим олимпийским соревнованиям, так ни разу и не вырвав перед этим штангу "по-соревновательному", то есть в сед. И ладно бы только сам Ригерт был таким растяпой — но куда смотрели пятеро его "помощников"?

  ⁸ Да, это тоже мировой рекорд — но уже для категории 100 кг. Несколькими абзацами выше Ригерт рассказал о том, что получил звание лучшего штангиста чемпионата мира в Гавиржове за рывок 180,5 кг в категории 90 кг. Но после этого он перешёл в более тяжёлую весовую категорию, где рекорд в рывке некоторое время был меньшим, чем в категории 90 кг.

  ⁹ "Удар грифом по бёдрам" — это, действительно, неправильно. Правильно — "удар бёдрами по грифу". Кстати, если посмотреть на кинограммы подъёмов самого Ригерта, то можно увидеть отчётливые свидетельства применения им очень мощного удара

  ¹⁰ Напротив, от них нужно шарахаться, как от чумы: выносливость — это антагонист силы, то есть от упражнений на выносливость сила сразу падает.

[на главную страницу]