Юрий Васильев

"Для меня Ригерт — это бог штанги,
на него я молился с детства."

Алексей Петров,
олимпийский чемпион
по тяжёлой атлетике

          В судьбе одного из самых великих тяжелоатлетов всех времён Давида Ригерта причудливо переплелось трагическое и смешное, высокое и обыденное, жестокое и нежное, любовь и смерть, отчаяние и надежда. Он выступал в трёх весовых категориях (82,5 кг, 90 кг и 100 кг), побеждал на Олимпийских играх, шесть раз выигрывал чемпионаты мира, девять — Европы, установив при этом 63 мировых рекорда. Но главное — Ригерт был великим артистом помоста. Сегодня он и сам в этом охотно признаётся, улыбаясь одними уголками глаз:

          — Есть "поднимальщики", а есть "выступальщики", которым присутствие публики придаёт энергию и кураж. Я был сильным. Но на людях поднимал гораздо больше, чем на тренировках... ¹ Сценический образ Ригерта вполне соответствовал необходимой сверхзадаче (по Станиславскому): в его облике было что-то от индейца из прерий Дикого Запада (Ригерт смеётся: "Мне не раз об этом говорили..."). Во время соревнований его лицо становилось суровым и загадочным (у индейцев так принято), а в тёмных глазах таился холодный, мрачный огонь. Была в нём некая мрачная притягательность. Станиславский рекомендовал своим актёрам вживаться в образ. Ригерт из него и не выходил: он всегда играл самого себя.

          — Прежде чем победить штангу, надо победить себя, — раскрыл он главный секрет своего тяжёлого ремесла.

          Побеждать себя Ригерту пришлось с малых лет.

          Родители Давида Ригерта, российские немцы Адам Адамович Ригерт и Елизавета Рудольфовна Горн, стояли на разных ступенях социальной лестницы. Адам Ригерт был кнехтом, то есть управляющим у царского офицера, барона Рудольфа Горна. Их дети — Адам и Елизавета — родились в один год, в один месяц, росли вместе, а когда выросли, полюбили друг друга и поженились. Барон Горн браку не препятствовал. Приближалась революция, а он был бароном прогрессивным, впоследствии перешёл на сторону новой власти, помогал ей в военном строительстве (но это всё равно не спасло его от расстрела).

          Елизавета родила Адаму девятерых детей. Давид был шестым. Жили они на Кубани. Там и сейчас есть акация с иголками необыкновенной длины. Её называют в народе "бароновская". Этой акацией барон Горн обсаживал свои поля. Его самого от революции акация защитить не смогла. Возможно, именно эти поля и обрабатывал колхозный механизатор Адам Ригерт. А потом грянула война с фашистской Германией, и механизатора посадили в вагон типа "телятник" вместе с остальными здешними немцами и отправили за Урал возводить новые города. Помогать им должны были другие немцы — пленные. Елизавете Ригерт, урождённой Горн, вместе с детьми (тогда их было пятеро) поставили другую задачу: поднимать целинные и залежные земли в Северном Казахстане. Двое детей Елизаветы умерли там от голода.

          Адам Ригерт, возводивший город Копейск, по идее, тоже должен был умереть и тоже от голода, потому что власти кормили только пленных немцев, а своих, российских, не кормили. Адама спасла любовь его Евы, то есть Елизаветы. Она обшивала всю деревню, в которой жила, и на вырученные гроши умудрялась покупать кое-какую еду Адаму. И посылки, которые шли из Северного Казахстана за Уральский хребет, спасли отца будущего великого атлета. А не выживи Адам Ригерт — не родился бы Давид, сокрушитель мировых рекордов в поднятии тяжестей двумя руками. Любовь правит миром. Вопреки смерти.

          В 11 лет Давид Ригерт впервые закурил. Он уже работал в колхозе и, чтобы выглядеть солидно, курил, как все мужики. Курит Ригерт и сегодня. Он знает, что курить вредно: об этом Минздрав предупреждает на каждой пачке его любимых сигарет "Донской табак". Но, раз начав, Ригерт уже не бросает. В том числе и курить.

          Однажды курение даже принесло ему пользу. Давид возил от комбайнов зерно на паре быков. Быки брели медленно, Давида обгоняли другие мальчишки. А он уже тогда не любил, чтобы кто-то его обгонял. Для того чтобы придать животным ускорение, смышлёный мальчик вставил одному из быков под хвост зажжённую цигарку. Реакция быка превзошла все ожидания: он рванул вперёд так быстро, что его напарник, которому было уже много лет, ничего не успел понять. Итог оказался печальным: молодой бык пришёл к финишу первым. А старый умер, его сердце не выдержало гонки. Эффект от поступка мальчика был двояким: поскольку летом в колхозе мяса не было, колхозники обрадовались смерти быка, честно поделили тушу и мальчика очень хвалили. Но председатель был недоволен. Досталось Давиду и от отца. В итоге вместо быка ему дали лошадей. И больше его уже никто не обгонял.

          Адам Ригерт был человеком стойким и терпеливым. Никогда не жаловался на судьбу, и даже когда его отлучили от семьи и превратили в раба, говорил тем немцам, которые роптали: "Если Россия воевала бы с Францией, то работать послали бы французов. И потом, нас ведь работать послали, а не расстреляли". Воспитание детей у него сводилось к формуле, которую усвоил и он сам: "Не пищать. Не скулить. Не жаловаться". Давид никогда не пищал. Выполняя отцовский завет, однажды он оригинально проверил себя на способность и "не скулить": ногу ему переехала гружёная телега, а он не издал ни звука. Взрослые поразились — у мальчишки лопнула кожа, показалась кровь, а он даже не вскрикнул! Тогда про Давида Ригерта впервые сказали: "Ишь, какой крепкий!"

          Он рано научился полагаться на свои силы. И на кулаки. Вспоминать про его "пятый пункт" при нём не решался никто. Интернационалисты села знали: можно крепко схлопотать по морде. В 14 лет Давид стал монтёром. И, забравшись на столб, мог запросто держать себя на одной согнутой в локте руке, при этом вторая была свободна для работы. Номер этот проделывался как бы случайно, когда мимо проходили колхозные девчата.

          Ригерт рос разносторонним спортсменом: в беге на короткие дистанции показывал результат на уровне кандидата в мастера. Увлёкся боксом и мог бы, наверное, далеко пойти, если талантливого боксёра не остановили бы... лопатой. Быстрый, гибкий и сильный парнишка стал делать поразительные успехи, и его допустили на районные соревнования, хотя по возрасту не должны были. Руки у юноши были длинными и крепкими, ноги сильными и быстрыми, он мог менять по ходу боя правостороннюю стойку на левостороннюю и бил одинаково сильно с обеих рук. Семь боёв провёл на ринге 17-летний боксёр Ригерт. Все семь закончились в первом раунде нокаутом. Мужики выходили против него с виду сильные, но неповоротливые. И быстро пропускали в голову нокаутирующий удар.

          Нравы в тех местах были, однако, простыми. Дружкам поверженных мужиков казачок из села Нагорное не понравился, обиделись они на него. Когда вышел на крыльцо подышать, на лицо обрушилась лопата. Удар был очень сильным — орудие труда даже сломалось. Равно как и нос Ригерта. Было много крови. Бокс он после этого оставил.

          У данного эпизода были и другие последствия: медкомиссия Воронежского лётного училища не пропустила в лётчики парня со сломанным носом. Вот так безвестный болельщик с лопатой помог Ригерту сосредоточиться на борьбе с чистым весом, закованным в элегантный металл штанги.

          Настоящую штангу Ригерт впервые увидел в киножурнале, который крутили в колхозном клубе перед началом художественного фильма. Решив сделать себе такую же, Ригерт взял лом и нанизал на него противовесы от комбайна. Стал потихоньку подкачивать силу. О том, что такое настоящая сила, он впервые задумался, когда школьный учитель физкультуры Николай Иванович Наскрипняк на колхозном стадионе, демонстрируя ученикам старших классов технику поднятия штанги, толкнул стокилограммовый снаряд. В это время мимо проходил колхозный скотник дядя Ваня, балагур и весельчак. Дядя Ваня подошёл к снаряду и поднял его одной рукой. Если ему в тот момент кто-нибудь сказал бы, что он повторил рекорд России 1898 года, принадлежавший Георгу Гаккеншмидту, то дядя Ваня очень удивился бы.

          Всерьёз штангой Давид занялся поздно — в 19 лет. А четыре года спустя был уже в сборной СССР.

          Но не будем забегать вперёд. Со школьной скамьи его призвали на службу. Учился Давид нерегулярно — когда в семье было слишком тяжело, шёл работать. Становилось полегче — садился за парту.

          Затянувшись "Донским", мой собеседник вспоминает свой последний день в школе:

          — Я стоял в школьном дворе и беседовал с девушкой. Мимо проходил мужик. Здоровый. И наглый. При мне нагло взял мою девушку за грудь... Я его предупредил — корректным ударом в живот. Мужик оказался крепким, не задохнулся, и ка-а-ак врезал мне... Я аж перелетел через клумбу. Но, на его беду, он встал в боксёрскую стойку. Не надо было ему этого делать. Я тоже встал в стойку. В правостороннюю. Только тут же изменил её на левосторонюю и сильнейшим хуком в челюсть отправил мужика в глубокий нокаут. Удар не рассчитал — получил открытый перелом пальцев руки. Но мой соперник получил серьёзную травму головы. Его отвезли в больницу. Происходило всё это на глазах школьного директора. Меня выгнали из комсомола и из школы.

          В армии наконец-то можно было всласть поподнимать тяжести. Хотя старшина и ворчал, когда Ригерт проламывал в казарме полы своими гирями. К счастью для мировой тяжёлой атлетики, в той части, где служил Ригерт, в химклассе каким-то чудом оказалась самая настоящая штанга. Занимался Давид по книжке Аркадия Воробьёва из серии "Мастера делятся опытом". Но полностью своих возможностей Ригерт не знал: потолок в химклассе был низким, поднять штангу на выпрямленные вверх руки не удавалось. Как-то раз младшему сержанту Ригерту повстречался капитан Кольцов, начальник физподготовки 5-й армии ПВО.

          — Разрешите обратиться, товарищ капитан, — сказал младший сержант.

          — Обращайтесь.

          — Товарищ капитан, я самостоятельно поднимаю штангу. А хочется посоревноваться.

          — Можно и посоревноваться, — ответил капитан.

          И послал солдата Ригерта на соревнования в город Куйбышев, где тот выполнил норматив первого разряда. После этого капитан Кольцов направил способного солдата в спортроту, туда же, где Ригерт начинал службу, — в Свердловск. И вот там-то, в Свердловске, 12 октября 1968 года Ригерт выполнил норму мастера спорта СССР.

          — Мой друг Лёня Дворкин, — сейчас он заведует кафедрой в Краснодарской академии спорта, — снял с груди мастерский значок и сказал мне: "Вот, держи. Пока оформят, носи". Я сунул значок за пазуху и на подъёме пошёл бить рекорд области. Поднимаю штангу на грудь и чувствую: что-то обожгло пузо. А это значок проколол кожу. Раньше ведь он на болт прикручивался. Вот болтом кожу и проткнул... В этот день открывались Олимпийские игры в Мехико. Я распетушился и заявил: на следующей Олимпиаде буду выступать за сборную страны!

          Никто, конечно, не воспринял всерьёз слова новоиспечённого мастера спорта, но через четыре года на Олимпийских играх в Мюнхене Ригерт действительно выступал в форме с гербом СССР на груди.

          Ригерту повезло. Он встретил великого атлета и великого тренера Рудольфа Плюкфельдера. Переехал к нему в город Шахты. Спал в спортзале, на тренерском диване. Тренировался, как одержимый. Тайно изготовил ключик от зала. И когда тренер уходил домой, устраивал вторую тренировку. Это было новое слово в подготовке тяжелоатлетов. На Плюкфельдера доносили, грозились подать в суд — дескать, загонит парня. Плюкфельдер молча брал Ригерта за руку и вёл в диспансер. Врачи отклонений не замечали. Ригерт продолжал свои сумасшедшие тренировки. Потом выяснилось, что двухразовые тренировки не вредны, а полезны. К Плюкфельдеру приезжали болгары перенимать опыт. Наука дала добро на двухразовые занятия. А Ригерт тем временем перешёл на трёхразовые...

          Они с тренером стереотипов не терпели. Они их ломали вместе. Результат не замедлил сказаться. Прогресс был ошеломляющий. Там, где у других уходило по пять лет, Ригерт тратил недели и месяцы. Вот путь в цифрах, который он преодолел за 10 месяцев. 385 килограммов — мастерский норматив в сумме троеборья. На следующих соревнованиях Ригерт набрал 425 кг. Прошло ещё несколько месяцев, и Ригерт набрал уже 470 кг. И, наконец, на чемпионате Союза ему покорился гроссмейстерский норматив — 495 килограммов в сумме троеборья. Его пригласили в сборную СССР.

          Такой скорости роста результатов не развивал никто и никогда. Никто никогда не устраивал и такого фейерверка рекордов, как Ригерт. Был только один атлет, которому это удавалось — Василий Алексеев. Он тоже жил тогда в Шахтах. Великие штангисты часто вместе охотились и рыбачили. Особо крепкой дружбой их отношения назвать нельзя, но они ладили. Что само по себе удивительно, учитывая тяжёлый характер самого сильного человека планеты того времени.

          Свой невероятный прыжок во времени Ригерт совершил на пространстве от райцентра Армавир до крупного областного центра Свердловск. Дважды бывал в Москве, когда приезжал в Подольск на сборы. Вот такие были "выезды" у 23-летнего кубанского атлета накануне чемпионата мира в американском Колумбусе. Немалую ответственность брал на себя комсомольский вожак Тяжельников, который лично подписал Ригерту поручительство, чтобы тому "открыли выездное дело".

          Трудно выразить словами то, что испытал молодой человек из глухой деревни, впервые оказавшись в Нью-Йорке, в центре Манхэттена, на Пятой авеню. Одна встреча с девушкой, у которой в качестве одежды были только бусы и кольцо на пальце ноги, потребовала большого личного мужества. Чтобы передать всю гамму чувств, Ригерт употребил знаменитое русское идиоматическое выражение, которое мы для печати подкорректируем: "офигел". Не столько от вида раздетой девушки, сколько вообще от всего, что увидел. Спустя 31 год он вспоминает:

          — Нас привезли заранее. Моя весовая категория — седьмая, очереди надо было ждать долго. Две недели я ходил по Америке, открыв варежку. Малость "подпалился". Опыта — никакого. Таял, как свечка... Начал толчок — чувствую, ноги не держат. Когда силы уходят, первыми отказывают ноги. У спринтеров — всё так же. Мы в этом похожи. А когда ноги не держат, штанга падает на тебя — и конец. Думали, всё — "баранка". Оставался последний подход. Надо было победить себя, вес-то был небольшим. Тут ведь ещё такой момент: мы тогда были воспитаны в патриотическом духе, герб Советского Союза на груди для нас значил очень много... В общем, я проснулся и вес взял. Он хоть и небольшой был, но я никогда в жизни так тяжело не поднимал штангу. Зал словно взбесился. Долго не давали выйти следующим штангистам, стоя мне аплодировали.

          Зрители в "Мершон Аудиториум" ликовали. На их глазах в мир тяжёлой атлетики пришёл новый герой — Ригерт! Его бронза оказалась очень ценной для советской команды. Если Ригерт не справился бы со штангой, то общекомандную победу одержали бы поляки, а так первыми стали наши.

          Так счастливо для новобранца сборной Союза закончилось "офигение" в Колумбусе.

          Можно было бы и не спрашивать про невероятную, как всем тогда казалось, олимпийскую "баранку" 1980 года. Делая год назад материал об Алексееве, этот момент в его спортивной биографии я обошёл (Алексеева в Москве постигло такое же несчастье, что и Ригерта). Зачем бередить рану? Но разница была существенной. Ригерт в отличие от Алексеева, который из своей весовой категории никуда не уходил, в 1980 году затеял какой-то неестественный "эксперимент" — за четыре месяца до Олимпиады вдруг перешёл из своей категории 100 кг, где ему не было равных, в категорию 90 кг. Зачем? То, что я услышал, меня потрясло:

          "Во всём виноват мой длинный язык... В весе 90 кг тогда появился талантливый болгарский атлет Румян Александров. Наши ребята Гена Бессонов и Валера Шарий стали ему проигрывать. Причём, как мне казалось, из-за того, что слишком увлекались борьбой между собой. Так загоняли друг друга на тренировках, что я, видя это, за четыре месяца до начала Олимпиады в Москве имел наглость заявить: "Вы загоните друг друга, а Александров на повороте вас и обойдёт. Смотрите у меня, сгоню вес, приду в 90 кг — "выдеру" и вас, и Александрова!"

          Эти слова услышали не только Шарий с Бессоновым... Кому-то наверху моя идея понравилась. И мне пришлось расплачиваться за свой язык. Я пытался протестовать, даже демонстративно сдавал олимпийскую форму — не помогло.

          Да... За 4 месяца согнать 10 кг, конечно, можно, если очень попросят — но нарушается водно-солевой баланс. У меня ушла не сила, а начали рваться мышцы задней поверхности бедра. И эту боль мне не удалось загнать "куда-то далеко", как пятью годами ранее, когда на чемпионате мира в Москве с трещиной в ноге, почти потеряв сознание от болевого шока, я всё-таки выполнил третью попытку в толчке и выиграл очередное золото. Трещину ещё можно вытерпеть, а вот с оторванными мышцами бедра штангу поднять невозможно...

          В общем, язык мой — враг мой."

          — Ни дня без тяжёлой атлетики. И так — вот уже 35 лет. Я побывал в тренерах. И в простых, и в главных. Пережил многое — например, гонения на тяжелоатлетов, когда их "модно" было пинать за применение и провоз запрещённых препаратов. Занимался изготовлением фирменных штанг и шил штангистские ремни. Это были очень хорошие штанги и очень хорошие ремни. Строил спортплощадки в своём Таганроге. Около сотни построил, кстати. Но вернулся в тяжелоатлетический зал. И привёл туда сыновей. У меня их трое: Виктор, Владислав и Денис. Денис уже выполнил норму мастера, Владислав на подходе.

          Я спросил у Давида Адамовича:

          — Есть в них что-то настоящее, ригертовское?

          — Есть. Не пищат. И на людях умеют собираться.

          Рад Ригерт и тому, что ему удалось осуществить мечту Рудольфа Плюкфельдера. С помощью бывшего президента Федерации тяжёлой атлетики России Вячеслава Клокова он создал центр тяжёлой атлетики, где есть всё необходимое и для общего образования, и для спортивного совершенствования. В таганрогской Академии Ригерта занимаются более сотни ребят, есть уже и свои звёзды. Про Олега Перепечёнова все слышали. Рекордсмен мира. И будем надеяться, станет мировым чемпионом.

          А теперь у директора академии появилась новая заветная идея. И он уже начал её осуществлять: Ригерт хочет ввести у себя занятия по эстетическому воспитанию. Чтобы было что-то от кадетского корпуса... Не иначе как заговорила кровь деда, барона Рудольфа Горна.

Владимир Петров,
Минск — Москва

          Когда-то, в пору расцвета его удивительного таланта, мне казалось, что лучшего кандидата на исполнение роли незабвенного Остапа Бендера представить невозможно: медальный профиль, фигура атлета, харизма... Сейчас, спустя столько лет, Давид Ригерт выглядит, конечно, не таким могучим, но звание олимпийского чемпиона, добытое в Монреале, многочисленные мировые рекорды и обаяние остались при нём. Один из самых знаменитых штангистов всех времён возглавляет нынче сборную России, на недавнем первенстве мира в Санто-Доминго выглядевшую очень впечатляюще. Он долго отнекивался от интервью, но, услышав сравнение с "турецкоподданным", засмеялся:

          — Неужели так на жулика похож?

          — Нет, но внешность очень уж подходящая. Кстати, мне доводилось читать, что кто-то из киношников хотел предложить вам эту роль.

          — Может, просто не успели предложить, но о других ролях речь действительно шла. И тоже не положительных героев. Однако я даже пробоваться не стал.

          — Давид Адамович, а если серьёзно, то сколько на вашем лицевом счету мировых рекордов?

          — Шестьдесят три зарегистрированных.

          — Больше установил только знаменитый супертяж Василий Алексеев?

          — Да, у него их восемьдесят.

          — В ваше время платили за высшие достижения?

          — Да, платили.

          — Хорошие деньги?

          — Относительно. Для нас, советских спортсменов, 750 рублей за рекорд в отдельном движении, 1500 рублей — за рекорд в сумме.

          — Значит, вы были богатым человеком?

          — Опять-таки как посмотреть. В сравнении со своими зарубежными соперниками, скорее, середнячком, отнюдь не миллионером. Относительно же соотечественников считался довольно зажиточным. Богатых тогда в нашей стране не было, а если и были, то они это скрывали. Нам же, известным людям, разрешалось не прятаться.

          — Откуда у вас такая необычная фамилия?

          — Она у меня немецкая. Мои предки появились в России в 1740 году. Женщина с сыном приехала, по-видимому, в качестве гувернантки. В Германии мне дали книгу с описанием в том числе и моей родословной. По материнской линии у меня были довольно-таки богатые люди, по отцовской — по большей части технические специалисты.

          — Вы, помнится, основных успехов добились, когда тренировались в Шахтах. А родом вы тоже оттуда?

          — Нет, я родом из Северного Казахстана. В начале войны туда эвакуировали много народа — попали в Казахстан и мои родители. В 1964 году, когда уже полностью сняли все ограничения, мы вернулись на прежнее место жительства, на Кубань. Там я впервые и взял в руки самодельную штангу. А в Шахты приехал позднее, после армии, целенаправленно, чтобы тренироваться у знаменитого Рудольфа Плюкфельдера, по его же приглашению. Я шапочно познакомился с ним ещё на соревнованиях в Свердловске, в день, когда открывалась Олимпиада в Мехико. Спустя четыре года я уже сам выступил на Играх-72. Правда, неудачно...

          — Коль уж об этом зашла речь, то расскажите: что же тогда случилось с вами в Мюнхене?

          — Не только со мной. У нас был какой-то вал обидных срывов, четыре человека из сборной СССР получили "баранки", в том числе и мы с моим другом-белорусом Валерием Шарием. Причём все с одной и той же ошибкой — штанга падала назад, за спину ². Думали-гадали, не могли найти причину. А недавно написал мемуары человек, работавший техническим контролёром на той Олимпиаде. Так вот он рассказал, что когда перепроверяли мюнхенский помост (сейчас это уже не проверишь), его передний край оказался на четыре сантиметра выше заднего. Если работаешь технично и на пределе сил, это много.

          — С вашего времени техника заметно изменилась?

          — Нет, не особенно. Наш вид спорта старый, ему уже больше 100 лет. И основные технические параметры — толчковый швунг, разножка и так далее — установились примерно к середине семидесятых. Чётких стереотипов нет, и тот, кому удалось поймать своё, то, что ему больше всего подходит, — оказывается в выигрыше.

          — Вы по-настоящему дружили с Шарием?

          — Да, очень. В 1980 году, накануне Олимпиады в Москве, ситуация сложилась так, будто я перешёл дорогу полутяжам, одним из которых оказался Валера. Мне пришлось сгонять вес, а в результате стать вновь, после Монреаля, олимпийским чемпионом не вышло — опять "забаранил" в рывке. Обидно, конечно, и мне, и ему. Но спорт есть спорт, дружбы нашей это не сломало. Мы по-прежнему не теряемся, видимся примерно раз в год.

          — В составе сборной Советского Союза вам ведь доводилось выходить на помост вместе и с другими белорусами?

          — Конечно. В Беларуси тогда была очень хорошая команда. Тот же Леонид Тараненко, а ещё Арнольд Голубович, Рафик Беленков. Мы тогда были одной дружной семьёй, нам и в голову не приходило выяснять, кто какой национальности.

          — Мне кажется, штангисты из бывшего Советского Союза, встречаясь на тех же чемпионатах мира, и не замечают того, что живут теперь по разные стороны границ.

          — Совершенно верно. Если в других сферах нашей жизни было бы так же, как в спорте, то мы не знали бы многих бед, это точно.

          — Давид Адамович, насколько, на ваш взгляд, приемлемы занятия штангой для слабого пола?

          — Лет двадцать пять назад я был категорически против этого. А сейчас не то чтобы поменял взгляды, но, как говорится, что есть, то есть. Женщины неплохо поднимают штангу, есть много перспективных спортсменок. Конечно, когда смотришь на них со спины, порой кажется, что видишь красивую мужскую фигуру. Впрочем, подобное наблюдается и в других видах спорта, бывают девушки от природы широкоплечие и крепкие.

          — А ставшие уже едва ли не непременным атрибутом тяжёлой атлетики скандалы, связанные с "неправильной" фармакологией?

          — Бороться с допингом нужно. Но здесь опять-таки не должно быть двойных стандартов. Только тогда это будет приносить какие-то результаты, а иначе... Прогресс остановить невозможно. Смело могу утверждать, что в списке запрещённых средств очень много таких, что в жизни необходимы. Мы с вами можем подлечиться каким-то лекарством, а спортсмену ни в коем случае нельзя порой даже употребить обычную мазь. И без вины виноватые люди "попадаются". С другой стороны, если имеются правила, то их нужно выполнять. Незнание закона не освобождает от ответственности.

          — Да, на соревнованиях я действительно никогда не толкал больше 230 кг, но уже в самом конце своих занятий штангой за день до того, как у меня лопнула печень, я на тренировке при собственном весе 103 кг толкнул с помоста 260 кг.

  ² Это преувеличение. Баранку в рывке получили не "все", а ещё только Каныгин. Шарий же и Павлов до рывка так и не добрались, они забаранили ещё в жиме.

[на главную страницу]