Якуба Чеховской ОТ АВТОРОВ   Перед вами, дорогие читатели, книга о русском атлетическом спорте.   Вы найдете здесь много разнообразных сведений о борьбе, тяжелой атлетике и спорте вообще. Перед вами возникнут фигуры из прошлого, целая галерея людей, пользовавшихся в свое время большой известностью. И все это - на широком историческом фоне.   Главный герой повествования - тот, чьим именем названа книга. Атлет и борец Якуба Чеховской, О нем рассказывается столь подробно впервые. А между тем это была личность, достойная во всех отношениях. Можно сказать даже - легендарная. Имя Чеховского осталось в истории не только отечественного, но и мирового спорта наряду с именами Ивана Поддубного, Ивана Заикина, Георга Луриха, Станислава Збышко-Цыганевича и многих других. О нем нередко вспоминают историки, исследователи, как у нас в стране, так и за рубежом.   Нашу книгу мы посвящаем вековому юбилею русской тяжелой атлетики, широко отмеченному спортивной общественностью нашей страны.     "ПРИ УЧАСТИИ ЗНАМЕНИТОГО СИЛАЧА...*   Во всякую эпоху есть свои любимцы, люди, популярные в народе.   В двадцатых годах нашего столетия в городе на Неве - Ленинграде пользовался любовью и симпатией признанный мастер футбольной игры Михаил Бутусов.   Еще не было прекрасных, оборудованных по всем правилам стадионов, еще в футбол играли где-нибудь на пустыре, на поле, поросшем "дикой" травкой, одуванчиками и ромашками, вместо трибун для зрителей стояло несколько простых скамеек без спинок, а Бутусов уже в ту пору по технике, классу игры намного опережал свое время. Им восторгались, о силе его "пушечного" удара ходили легенды.   Так же был известен и эстрадный артист Василий Васильевич Гущинский, которого все называли сокращенно "Вас. Вас". Его особенно чтили посетители Народного дома, что располагался на Петроградской стороне, за Невой, и находившегося в центре города Таврического сада, увеселительных мест, где было полно разных зрелищ. Когда "Вас. Вас." в рыжеватом паричке и с приклеенным носом выходил на сцену, его встречали и провожали громом аплодисментов, а о фельетонах-монологах, исполняемых им, рассказывали потом друзьям и знакомым - так они были остры, злободневны и талантливы.   И была в те годы в Ленинграде еще одна знаменитость. По популярности не уступавшая Бутусову и Гущин-скому. Этого человека тоже хорошо знали - от велика до мала. И тоже называли запросто, по имени, - Якуба даже те, кто с ним не был знаком и был младше подчас лет на сорок. Достаточно было произнести "Якуба", и этим было все сказано.   Якуба Чеховской для ленинградцев, для поколения двадцатых годов значил почти то же самое, что для одесситов Сергей Уточкин, знаменитый спортсмен: гонщик, авиатор. Уточкин был кумиром взрослых и подростков. Когда он появлялся на одесских улицах, обсаженных акациями, мальчишки гурьбой бежали за ним с криком: "Уточкин! Сережа!". Впрочем, такие же эмоции вызывал он и у людей старшего поколения.   Затянутый во все кожаное, с кожаной же кепочкой на голове, Уточкин олицетворял собой то новое, прогрессивное, что несло начало XX века. С ним связано было мелькание велосипедных колес, вращаемых сильными ногами, и стрекотанье первых летательных аппаратов, что были тяжелее воздуха и тем не менее поднимались ввысь, ко всеобщему удивлению и восхищению.   Якуба Чеховской тоже принадлежал к миру спорта. Он был атлетом, борцом. Его феноменальная сила служила предметом восторга, гордости за физические возможности человека. На его выступления стремились попасть. Тем более что, согласно традициям тех лет, о них заманчиво писалось в красочных, с иллюстрациями, афишах:   ГРАНДИОЗНОЕ, НЕБЫВАЛОЕ В ЭТОМ СЕЗОНЕ ГУЛЯНЬЕ   ПРИ УЧАСТИИ ЗНАМЕНИТОГО СИЛАЧА ЯКУБЫ ЧЕХОВСКОГО   ЧТО БУДЕТ ДЕЛАТЬ ЧЕХОВСКОЙ?   ЧЕХОВСКОЙ БУДЕТ БРОСАТЬ ШЕСТЬ 2-я ПУДОВЫХ ГИРЬ   И ЛОВИТЬ ИХ СЕБЕ НА ГРУДЬ.   ЧЕХОВСКОЙ НА ОДНОЙ РУКЕ БУДЕТ НОСИТЬ 6 ЧЕЛОВЕК,   ЧЕХОВСКОЙ БУДЕТ ДЕРЖАТЬ НА МОСТУ 10 ЧЕЛОВЕК,   ЧЕХОВСКОЙ БУДЕТ ГНУТЬ ДОМОСТРОИТЕЛЬНУЮ БАЛКУ     И это не было просто рекламой. Чеховской действительно носил на одной руке шесть человек и гнул балку.   Якуба был соратником Поддубного и Заикина, Луриха и Аберга, Вахтурова и Шемякина. Но многие из прославленных борцов-атлетов после Октябрьской революции сошли с арены, некоторые умерли, а Чеховской еще долго продолжал нести знамя профессиональной тяжелой атлетики. Почти до начала Великой Отечественной войны. Можно сказать, что он был едва ли не последним из могикан той большой плеяды богатырей, что прославили русскую атлетику на заре ее возникновения.   Как она зародилась у нас в стране - общеизвестно. Однако напомним все же еще раз об этом.     РОСТБИФ, И РАЗМЕРОМ ПОБОЛЬШЕ!"   В 1885 году в Петербургском зоологическом саду выступал после гастролей в Берлине атлет Шарль Эрнест.   Никто не удивлялся тому, что рядом с четвероногими и пернатыми обитателями зоосада - тиграми и страусами, золотистыми фазанами и обезьянками - демонстрирует свое мастерство заезжий силач.   Был ясный, солнечный августовский день. В зоологическом саду играла музыка. Она разносилась далеко окрест. Ее слышали даже яличники на Неве. Шарль Эрнест, мускулистый человек с обнаженным торсом и прической, скрепленной кожаным ремешком, стоя на подмостках, легко ворочал тяжелые гири и штанги и не замечал, что за ним пристально наблюдают несколько посетителей, по виду типичных петербуржцев, в цилиндрах, элегантных длинных сюртуках и полосатых брюках, сшитых по моде того времени. После представления, когда атлет, весь мокрый, откинувшись на спинку стула, отдыхал в маленькой дощатой комнатке позади сцены, к нему постучали.   - Антрэ! - крикнул Шарль, приглашая войти.   Дверь отворилась, и порог переступили те самые незнакомцы. Один из них, высокий, стройный, голубоглазый, снял цилиндр.   - Господин Эрнест, - сказал он на превосходном французском языке, - разрешите представиться: Владислав Францевич Краевский, доктор. А это мои друзья, тоже доктора.   - Что вам угодно?   - Мы желали бы познакомиться с вами поближе. Буду рад видеть вас в своем доме в качестве дорогого гостя. Вот моя визитная карточка.   От Краевского исходило столько дружелюбия, доброжелательства, человеческого тепла, что отказаться было бы просто невежливо. Условились, что Шарль Эрнест посетит Краевского на следующий же день.   Вернувшись домой, Владислав Францевич позвал старичка повара, находившегося с доктором на дружеской ноге, понимавшего его с полуслова.   - Ксаверий, завтра у нас будет гость.   - Ясно! Значит, ростбиф и на гарнир рис?   - Да, и чтобы ростбиф был размером побольше. Придет человек здоровый, с хорошим аппетитом.   На другой день в квартире, где жил Краевский, - на Михайловской площади, 3, рядом с Михайловским театром, издавна арендовавшимся французской труппой (ныне в этом здании располагается Малый театр оперы и балета), - появился Шарль Эрнест.   Оказалось, что доктор Краевский сам не чужд спорту. Одна из комнат у него была превращена в довольно неплохой атлетический кабинет с набором гирь, гантелей и штанг. Присутствовали друзья Краевского. Шарль Эрнест продемонстрировал свои упражнения: выжал, лежа, штангу весом в 60 килограммов ***; притянул со стола на бицепс 40-килограммовый "бульдог", причем часть руки, от локтя до плеча, держал плотно прижатой к поверхности стола. По тем временам это являлось высоким спортивным достижением.   В большом восхищении были собравшиеся от телосложения атлета, его мускулатуры. Как людей, имеющих самое непосредственное отношение к медицине, их интересовали антропометрические данные. С разрешения атлета они измерили его рост, вес, объем груди, шеи, бицепсов по окружности. А потом тоже взялись за гири и штанги. Лучше всего получались упражнения у самого Краевского и доктора Френкеля.   - Господа! - воскликнул Краевский. - Не кажется ли вам, что все, чем мы пытались заниматься до сих пор, было несерьезно? Так, детские игры... А почему бы нам не объединиться хотя бы в кружок и начать серьезно, регулярно, методически заниматься атлетикой? Тем более что это столь важно для здоровья. Будем в этом деле пионерами у нас в России. Ходу, ходу, друзья! Энергии, масса!   Предложение Владислава Францевича было горячо поддержано. Тут же решили назвать новообразованный кружок Санкт-Петербургским кружком любителей атлетики.   - Господин Эрнест, - сказал Краевский, обращаясь с улыбкой к атлету, причем голубые глаза его светились лукавством, - теперь держитесь. Не исключено, что в следующий свой приезд вы встретите у нас в Петербурге достойную конкуренцию.   - Желаю успеха, - произнес галантный атлет.   - А сейчас прошу всех к столу. Будет замечательный, вкусный, сочный ростбиф. Такой, какой приготовляет только мой повар. Блюдо, специальное для тех, кто хочет обладать силой. Его надо есть, пока оно еще горячее, дымится. Голубчик Ксаверий, неси!..   Так прошел день 10 августа 1885 года, который и считается днем рождения русской атлетики.   Чеховской не знал лично Краевского. Не слышал от него излюбленного выражения: "Ходу, ходу, друзья! Энергии, масса!". Когда Чеховской приобщился к тяжелой атлетике, "старого доктора", как называли Владислава Францевича   *** Здесь и далее фунты и пуды, на которые шел тогда счет, даются в переводе на килограммы.   в спортивных кругах, уже не было в живых. Проходя в гололедицу по Аничкову мосту в Петербурге, он поскользнулся, упал, сломал ногу, был уложен в постель и, не выдержав, как многие энергичные, активного действия люди, длительного пребывания в неподвижности, начал чахнуть, таять буквально на глазах и через некоторое время скончался на шестидесятом году жизни. Но дело его, детище, которому он посвятил столько лет, - тяжелая атлетика - продолжало существовать. Мало того, оно завоевало популярность, привлекло к себе всеобщее внимание, у него стало значительное число поклонников. Во многих домах завелись гири, гантели. Упражнения с ними способствовали укреплению здоровья, за что, собственно, и ратовал доктор Краевский.   Русские спортсмены-атлеты вскоре вышли на мировую арену. Они выступали с большим успехом. Среди них был и Якуба Чеховской.   И еще можно сказать о Чеховском: он был горячим, страстным пропагандистом тяжелоатлетического спорта. Пропагандистом был и Иван Владимирович Лебедев, дядя Ваня, знаменитый организатор и арбитр чемпионатов французской борьбы, о котором мы тоже расскажем на страницах нашей книги. Всю жизнь дядя Ваня агитировал за физическое развитие, за здорового человека. Не случайно в журнале "Геркулес", который он редактировал, рядом с заголовком было написано; "Каждый человек может и должен быть сильным". Таков был девиз дяди Вани.   И с этим же девизом шел по жизни Якуба Чеховской.     ГИМНАЗИЧЕСКАЯ МУЗА ГЕРКУЛЕСА   Богатырями не рождаются, богатырями становятся.   Впрочем, магистр Алькофрибас Назье считал как раз иначе. Он заявлял, будто один младенец сразу родился таким сильным, что однажды, брыкнув ногами, сломал край своей колыбели. Потом слез, забрался под люльку, выпрямился и понес ее на спине. Звали младенца Пантагрюэлем.   Конечно, почтенный магистр все это придумал. Да и его самого не существовало на свете. Его тоже, в свою очередь, придумали. А придумал великий Франсуа Рабле, веселый, общительный человек с зычным голосом, умница, острослов, фантазер, живший во Франции в XVI веке. Его знаменитая книга "Гаргантюа и Пантагрюэль" вошла в золотой фонд всемирной литературы.   Рабле ведет в ней рассказ от имени вымышленного магистра Алькофрибаса Назье. Так было некогда принято. Свифт, выпуская в свет "Путешествия Гулливера", также прикрылся вымышленным именем Ричарда Симпсона, издателя, которому якобы передал рукопись сам Гулливер, его родственник. Пушкин написал целых пять повестей от имени Ивана Петровича Белкина.   В книге Рабле действуют люди, обладающие невероятной, фантастической силой, гиганты, атлеты. Они уносят на себе колокола, копьем ломают ворота, крушат деревья, поднимают отлитые из свинца болванки, забираются на вершину башни по канату, держась за него одними руками.   Людям хочется быть физически сильными, здоровыми, закаленными. Собственно говоря, это исконная мечта человечества. Отсюда появление в фольклоре богатырей.   Героями русских былин являются Илья Муромец и Микула Селянинович, Добрыня Никитич и Василий Буслаевич, у которых "силушка по жилушкам так живчиком и переливается". Они совершают много подвигов, в основе которых лежит физическая сила.   Человечеству хочется, чтобы богатырями рождались. Конечно, природная сила существует. Однако только ее одной недостаточно. К силе еще требуется добавление в виде ловкости, смелости, умения управлять телом, правильно распоряжаться своими физическими данными. А это уже вырабатывается тренировкой, повседневными занятиями физкультурой и спортом.   Яков Авраамович Чеховской, известный под именем Якубы, герой нашего повествования, родился 30 декабря 1879 года в Гродно.   Расположенный близ западной границы нашей родины город этот не походил на обычные города Российской империи. Жизнь в нем складывалась под влиянием трех культур - белорусской, польской и русской, что наложило своеобразный отпечаток на быт горожан. Звон колоколов православных церквей перемежался здесь с меланхолическими звуками органов, доносившимися из раскрытых дверей католических костелов.   Гродно не было захолустьем, и не только потому, что это был губернский город. Жители его тянулись к образованию, к культуре. Они гордились тем, что их землячкой была выдающаяся писательница Элиза Ожешко. Она жила, умерла и похоронена в Гродно. В наши дни Гродно прославила замечательная советская гимнастка Ольга Корбут, олимпийская чемпионка. Ее именем назван один из новых сложных элементов в упражнениях на брусьях - "петля Корбут".   Гродно издавна было красиво. На его живописных улицах шумели каштаны.   Серебристые воды Немана, разделяющего город на две части, бросали светлые, дрожащие блики на стены домов, соборов и монастырей. Некоторые архитектурные сооружения были построены чуть ли не во времена средневековья. Казалось, они насквозь пропитались запахом восковых свечей. В одном из них, с полуметровой толщины стенами, когда-то находился коллегиум - учебное заведение, принадлежавшее доминиканцам, католическому монашескому ордену. В дни детства и юности Якубы Чеховского здесь располагалась Гродненская мужская классическая гимназия. Отец Якубы, известный в городе присяжный поверенный, отдал сына в эту гимназию. Гимназические годы не были для Якубы тяжким бременем.   Как сам город не походил на обычное российское захолустье, так и классическая гимназия в Гродно ничем не напоминала обычные учебные заведения того времени.   Много написано о гимназических нравах, о зубрежках, "педелях", "кондуитах" - обо всем, что вместе со старой школой после Великого Октября навсегда кануло в вечность. "Забрили! Оболванили!" - горестно восклицал Лев Кассиль, когда на его остриженную по-солдатски, под "нулевой номер", голову напялили фуражку, украшенную блестящим серебряным гербом гимназии города Покровска.   Кассилю не повезло, чего не мог сказать о себе Чеховской. Гродненская мужская гимназия имела прекрасную репутацию. Ее директор Александр Фавстович Пигулевский (позже он стал окружным инспектором) отличался прогрессивностью во взглядах. Он поощрял не только науки, но и искусство. Как вспоминал один из воспитанников этого учебного заведения, писатель Илья Кремлев, чьим именем названа одна из библиотек в Гродно, в помещении гимназии устраивались выставки художественных работ. "Я был в четвертом классе, когда на устроенной в гимназии выставке картин и рисунков занял первое место, и об этом было напечатано в губернских ведомостях", - писал И. Кремлев. Из стен гродненской гимназии вышло немало талантливых ее воспитанников, которые впоследствии сыграли видную роль в науке, здравоохранении, литературе, военном деле.   Характер Чеховского начал складываться рано. Уже в гимназические годы будущий атлет отличался целеустремленностью, упорством. Это сказывалось и на отношении к учебе, и на внеклассных интересах, которые были разносторонними. Он много читал, интересовался естествознанием, природой родного края. Большое место в распорядке жизни Чеховского-гимназиста занимали спортивные упражнения.   Немалую роль в этом сыграла та же гимназия. Здесь заботились о физическом развитии учащихся. "Мэне сана им корпоре сана" - "в здоровом теле здоровый дух" - это изречение древних римлян тоже, согласно классической системе воспитания, было взято на вооружение мужской гимназией в Гродно.   Преподавателями гимнастики в средних учебных заведениях являлись, как правило, военные. Объяснялось это тем, что никто в царской России специально учителей гимнастики не готовил. Лишь окончившие военные училища обладали кое-какими познаниями и навыками, позволявшими им заниматься с молодежью. Но не всегда преподаватели гимнастики принадлежали к офицерскому сословию. Нередко в учителя шли фельдфебели. Они в особенности вносили в физическое развитие учащихся дух муштры, увлекались шагистикой.   В гродненской гимназии, где учился Чеховской, гимнастику преподавал поручик Николай Семенович Ерофеев, воспитанник Виленского пехотного юнкерского училища.   В отличие от многих своих коллег-преподавателей, поручик Ерофеев стремился сделать уроки гимнастики интересными, следил за общим физическим развитием подопечных. Как много это значит - первый преподаватель, к которому попадешь! Не случайно Чеховской на всю жизнь запомнил Николая Семеновича, своего первого учителя гимнастики и, если хотите, первого тренера! Это был мягкий, доброжелательный человек, хороший педагог. Понимая, что отводившихся на его предмет учебных часов недостаточно (уроки проводились два раза в неделю по одному часу), Николай Семенович рекомендовал гимназистам заниматься самостоятельно. Он советовал объединяться в группы, справедливо считая, что коллективные занятия в обществе сверстников приносят больше пользы, чем индивидуальные, ибо развивают дух здорового соперничества. "Кто не имеет возможности поработать топором или лопатой, не развивает своего тела верховой ездой, греблей или охотой, обязательно должен заниматься гимнастикой", - утверждал Ерофеев.   Зимой Николай Семенович собирал гимназистов на катке, открывавшемся в городском саду. Это был старинный сад, он вел свое существование еще с XVIII века, и гродненцы гордились им как одной из достопримечательностей города. На катке играл духовой оркестр, исполнявший польки, мазурки и вальсы. Там под гирляндами разноцветных бумажных фонариков поручик обучал гимназистов разным приемам катания на коньках. Летом устраивались пикники на лоне природы. С купанием в Немане, веселыми подвижными играми, развивавшими ловкость, силу, глазомер.   Подростки бегали наперегонки, играли в лапту, чехарду, соревновались в метании камней (кто кинет дальше). Популярностью пользовалась игра в "пятнашки". Один из играющих бежал, а другой догонял его с мячиком в руке. И надо было уметь ловко увернуться от маленького тугого мяча. Иначе получишь довольно крепкий удар в спину.   Пока подростки бегали, играли, соревновались, гимназический сторож Осип, тоже выезжавший на пикник, грел самовар. Он был большой - чуть ли не на десять ведер воды. Этакий самоварный уникум. Вместо углей - сосновые шишки. Скатерть стелилась прямо на траве. На нее ставились стаканы, эмалированные кружки, сахарница, плетеные корзинки с булочками и сухарями. Оживленно проходили коллективные чаепития. После таких загородных вылазок гимназисты возвращались домой полные свежих сил, энергии. Расставаясь, кричали "виват!" любимому учителю,   В десяти-двенадцати километрах от города Гродно раскинулась местность, носящая название Чеховщизны. Между прочим, Яков не раз задумывался: не от этого ли названия произошла фамилия Чеховских? Здесь, на берегу небольшой речки Лососянки, находилась деревушка Таручичи, куда семья присяжного поверенного выезжала на дачу. Яков водил дружбу с местными ребятишками, верховодил ими. По его предложению устраивались игры в "индейцев". То было отголоском поголовного в ту пору увлечения подростков романами Фенимора Купера, Майн Рида, Гюстава Эмара. Окрестности Таручичей становились для Чеховского и его босоногих друзей дикими прериями, где можно было вволю охотиться на "бизонов".   Неважно, что бизонов заменяли коровы, мирно пасшиеся на лугу под присмотром старика пастуха. Вооруженные самодельными луками, "краснокожие" выскакивали из зарослей кустарника с воинственными криками. Коровы смотрели на них с удивлением. Возвращался Яков с дачи действительно "краснокожим" - так загорал. Игры в "индейцев" тоже развивали физические качества; умение быстро бегать, ловко лазать по деревьям. Не чурался гимназист Чеховской и работы по дому: помогал пилить и колоть дрова, носить воду из колодца. Все шло на пользу мускулам.   В старших классах Чеховской увлекся цирком.   В Гродно был свой театр, часто проводились концерты, музыкальные вечера, заботу об устройстве которых взял на себя книжный магазин Иберского. И не последнее место среди городских увеселений занимал цирк. Его держали братья Ефимовы. Существовавшая между цирковыми директорами негласная конвенция отвела Ефимовым западный край: Гродно, Двинск...   Здесь следует сказать о том, что не в столице - Санкт-Петербурге, не в блестящем цирке Чинизелли на берегу Фонтанки, не в Москве у Саламонского, а на периферии происходило становление отечественного циркового искусства. Именно там, в провинции, выступал русский артист и нередко превосходил в мастерстве зарубежных исполнителей. Но последним все же отдавали предпочтение. Особенно у Чинизелли и Саламонского. Это вынуждало и наших циркачей подделываться под иностранцев. Они называли себя Коко, Тото или Жако, ломали и коверкали язык, произнося вместо "хорошо" - "каряшо", вместо "я пошел" - "я пошель", - только бы их приняли за иноземцев. В дощатых, щелястых провинциальных цирках, где в лучшем случае гремели трубы духового оркестра местной добровольной пожарной дружины, а большей частью пиликали скрипки небольшого музыкального ансамблика, можно было увидеть превосходные представления: скакали на лошадях очаровательные наездницы, ошеломляли каскадом прыжков акробаты и ловко подбрасывал и ловил деревянные булавы, окрашенные в красный или желтый цвет, жонглер в усеянном блестками костюме. На подростков это производило необыкновенное впечатление.   Гимназист Чеховской буквально бредил атлетами. Его приводили в восторг здоровяки в трико, ловившие на загривок чугунные шары, рвавшие цепи и устраивавшие "живую карусель". Они клали на плечи железную балку, затем из публики выходили желающие, повисали на балке, и силач вращал ее вместе с людьми.   В репертуаре цирков конца XIX - начала XX века демонстрация атлетических номеров занимала видное место. Отчасти это было откликом на зрительские запросы и интересы.   Физическая сила требовалась в те времена в целом ряде профессий. Сильные, крепкие люди нужны были для выполнения работ, связанных с погрузкой и выгрузкой тяжестей, их транспортировкой. Бурный рост торговли, судоходства, промышленности и отсутствие механизации рождали спрос на грузчиков, возчиков, которые должны были быть дюжими людьми, способными таскать на себе изрядной тяжести клади, грузить их на баржи и пароходы, в железнодорожные вагоны, возить на телегах и тачках. Грузчиков называли "крючниками", потому что, взваливая на спины и плечи ящики и тюки, они, чтобы было удобнее, подцепляли и удерживали их с помощью специальных железных крюков. Извозчиков же, имевших дело с перевозкой грузов, именовали ломовиками. Грузчики и ломовики даже одевались соответственно своему занятию - так, чтобы сноровистее было управляться с кладью.   Обязательно имели красные суконные жилеты, порой обшитые для шика золочеными, в виде зубчиков галунами, широкие цветные пояса. Это была как бы их униформа. Силачами были также мясники, молотобойцы, кузнецы, трамбовщики (те, что чугунными многопудовыми "бабами" забивали вручную сваи, утрамбовывали мостовые при благоустройстве улиц), пожарные, лодочники, водолазы, матросы, дворники, сторожа... Да разве перечислишь все профессии, где требовались силачи! Чеховской, например, вспоминал, как в детстве любовался лихостью паромщиков, перевозивших жителей Гродно с одного берега на другой, - пешеходный мост через Неман тогда еще не был построен. Паромщики вручную, держась за канат, тянули тяжеленный, наполненный людьми и даже возами паром.   Силачей ценили, их физической силой любовались и восхищались. Устраивались даже состязания по профессиям. Под одобрительный рев толпы богатыри поднимали бочки с водой, удерживали с помощью постромков двух лошадей, тянущих в разные стороны. Такую же штуку проделывали и с быками. Катили тачки, доверху наполненные камнями.   Не мудрено, что и в цирке с интересом смотрели на демонстрацию силы. Ведь в публике сидели ценители мускулов, крепких спин и затылков, знавшие толк в работе с тяжестями.   Некогда, в пору, когда цирковой репертуар состоял в основном из конных номеров (а таким он был на заре существования цирков), амфитеатры заполнялись преимущественно знатоками лошадей. Это были в основном богачи, имевшие собственные выезды, владельцы конюшен, то есть привилегированные слои населения. Тяжелая же атлетика отвечала запросам и возможностям более низких слоев - мелкого торгового люда, мастеровых, и это способствовало демократизации искусства смелых и ловких. В цирк пришли новые зрители.   Одним из первых цирковых атлетов, демонстрировавших работу с тяжестями, был баварец Карл Абс 1-й. С помощью специальных подпруг и ремней он поднимал двух лошадей и, как утверждают его современники, даже небольшого слона. Он же подлезал под лошадь, брал ее на плечи и обносил несколько раз вокруг арены, показывая тем самым пример персонажу из пушкинской сказки, который, как известно, не смог справиться с подобной задачей: "Под кобылу подлез, поднатужился, поднапружился, приподнял кобылу, два шага шагнул, на третьем упал, ножки протянул". Карл Абс поистине был живым подъемным краном. До того как стать профессиональным атлетом и борцом, Карл работал у себя в Баварии плотником. Он переносил стволы деревьев, с которыми не могли справиться четыре человека.   Один из его последователей, Огюст Парис, поднимал в цирке шлюп, в котором сидели 12 артистов-мужчин, одетых колорита ради в матросскую форму. В общей сложности Парис держал на спине 1040 килограммов. Тяжесть невероятная. Так, кстати, назывался и сам шлюп; "Невероятный".   У нас в России первым отличился атлет Медведев-Оттерштейн. В 1896 году он поднял на штанге весом в 63,2 килограмма трех человек. 17 января 1897 года Моор-Знаменский водрузил на плечи и пронес пианино с игравшим на нем тапером. Чемпион-атлет Сергей Елисеев (мы еще расскажем о нем) гнул рельсы, балки, ломал монеты. Георг Гаккеншмидт, прозванный "русским львом" за храбрость и силу на борцовском ковре, выжимал гири-двухпудовики, держа их... мизинцами. Появлялись в роли атлетов и женщины. Интересно, что последние не прошли мимо внимания А.П.Чехова. В одном из ранних рассказов ("Ярмарка"), напечатанном в 1882 году, он упоминал девицу-геркулеса, поднимавшую на косах "чертову пропасть пудов". Между прочим, коль речь зашла о Чехове, небезынтересно вспомнить и такое. В письме Лике Мизиновой Антон Павлович писал из Мелихова: "Я занимаюсь физическим трудом; мышцы мои крепнут, с каждым часом я становлюсь сильнее, так что, когда мое имение будет продано с аукциона, я поступлю атлетом в цирк Саламонского".   Желая стать таким же, как и его любимцы - цирковые геркулесы, гимназист Чеховской тоже решил развить в себе силу. Для начала приобрел с согласия родителей в лавке железных и скобяных изделий обыкновенные торговые гири, привез их на извозчике домой, с торжеством водрузил на коврик перед кроватью и стал тренироваться.   Узнав о том, что его питомец начал заниматься атлетикой, поручик Ерофеев дал ему почитать небольшую книжечку в серой обложке. Она называлась "Упражнения с гирями". Написал ее профессор Мориц Клосс, директор Дрезденского королевского института, одного из немногих учебных заведений в Европе, готовивших учителей гимнастики. На русском языке книгу выпустил в С.-Петербурге В. И. Губинский, известный книгопродавец и издатель научно-популярной литературы. На первой странице Чеховской прочел: "Пусть же наша маленькая книжечка, посвященная гимнастике с гирями, получит широкое распространение и содействует здоровой, свежей и бодрой жизни".   Приятное напутствие!   Книжечка эта явилась первым печатным руководством по тяжелой атлетике, попавшим в руки Чеховского. Она содержала ряд практических сведений, советовала, как надо упражняться с гирями. Давала и кое-какие исторические справки. Так, начинающий атлет узнал, например, что гири существовали еще в Древней Греции. Они делались из свинца. Гимнасты пользовались ими во время прыжков, чтобы придать телу больше веса и размаха. С этой целью они брали в каждую руку по гире. Изображения гирь сохранились на старинных глиняных сосудах.   Регулярные домашние занятия с гирями позволили Чеховскому изрядно развить свою силу. И однажды он в немалой степени удивил товарищей по гимназии.   Это было во время большой перемены. Гимназисты высыпали во двор под весеннее солнышко. Яков подошел к лежавшей вдоль забора длинной железной балке, невесть как попавшей сюда, и, загадочно улыбаясь, громко спросил:   - Есть желающие покататься на карусели?   - На какой? На той, что на рыночной площади? Во-первых, даже за большую перемену не поспеешь туда и обратно, а во-вторых, чтобы покататься, монеты требуются.   - А бесплатно не хотите?   - Это еще почему?   - В цирке были?   - Были.   - Видели, как человек крутил на плечах рельсу с людьми?   - Видели.   - Ну так и я сейчас проделаю то же самое.   Раздался смех. Кое-кто из гимназистов с сомнением покачал головой:   - Придумываешь ты, Чеховской!   - Ничего не придумываю. Сейчас увидите. Только куртку сниму. А теперь кладите мне вот эту балку на спину. Не бойтесь. Так... Желающие покататься на карусели, подходите. Садитесь...   Чеховской расставил ноги пошире. Два человека повисли на балке с обеих сторон. С этим живым грузом Яков стал поворачиваться. Сперва потихоньку, а затем все быстрее и быстрее. И пошла, завертелась "карусель"...   - Стоп!   Гимназисты спрыгнули с балки. Чеховской скинул ее с плеч на землю, поднял руки, сцепил их, как это делали в цирке атлеты, приветствуя публику, потряс ими. Гимназический двор огласился радостными кликами:   - Ура! Вот это сила!   - Да здравствует король атлетов Абс!.. Нет, не Абс, а Яков Первый!   - А четверых поднять сможешь?   - Четверых - не знаю. Троих же - давайте!   С тех пор Чеховской нередко проделывал этот трюк. По всем классам пошла слава о его силе и ловкости. Гимназия единогласно признала его своим первым силачом.   Кичиться Яков не стал. Слава не вскружила ему голову. Впрочем, давно замечено, что силачи, как правило, народ добродушный, незлобивый. Таким был и первый силач гродненской гимназии Яков Чеховской. Он никого не обижал, тем более маленьких. Наоборот, при случае вступался за них. Зная об этом, иной приготовишка, обиженный каким-нибудь великовозрастным шалопаем, прибегал, хныкая, к Чеховскому и жаловался на обидчика.   - Ладно, - успокаивал Чеховской, - не кручинься, малыш. Пойди и скажи тому человеку, что, если он не оставит тебя в покое, будет иметь дело со мной.   И этого было вполне достаточно.   Говорят, дурной пример заразителен. Но не менее заразителен и хороший. Многие гродненские гимназисты взялись за физические упражнения, чтобы стать похожими на Чеховского. Но никто не сделался таким, как он. Для этого просто не хватало упорства и терпения.   Слухи о достижениях Яши в атлетике дошли и до его родителей. Отец и мать радовались, слушая восторженные рассказы о сыне: кому из родителей не хочется видеть потомство здоровым и сильным! Тем более что они с самого начала ничего не имели против его гиревых упражнений. Если другим знаменитым атлетам, как мы знаем из их биографий, в детстве попадало за то, что они занимались "пустым делом", то родители Чеховского, наоборот, даже гордились тем, что сын их имеет гири, тренируется. Как-никак, а Яков был первым в гродненском масштабе любителем-тяжелоатлетом. Так сказать, пионером в этом виде спорта. Но кое-что, признаться, их и смущало. Особенно Авраама Михайловича.   - Так, говоришь, ты первый в гимназии силач? - спрашивал он у сына, зайдя к нему в комнату и глядя, как тот поднимает гири.   - Так и есть.   - Однако это ведь не то же, что первый ученик?   - Конечно.   - Но я не знаю, что важнее.   - И то и другое важно, - усмехался сын, продолжая упражнения.   Чеховской-старший прочил Якова по своей линии: по юриспруденции. Думал, что тот пойдет после окончания гимназии в университет. Уже видел его выступающим в роли адвоката, выигрывающим с блеском сложные судебные процессы... Поэтому мирного, почтенного присяжного поверенного как громом поразило решение сына: после окончания гимназии пойти на военную службу. Вольноопределяющимся. И куда? В лейб-гвардии Гродненский гусарский полк!..     "ЖЕЛЕЗНЫЙ" ГУСАР   Гусары! При одном только этом слове представляются лихие молодцы с закрученными штопором усами, привыкшие обитать в "дымном поле, на биваке, у пылающих огней", как писал о том гусарский певец Денис Давыдов, поэт-партизан, герой Отечественной войны 1812 года. Позже от военной службы у Чеховского навсегда останутся превосходная выправка да завинченные по-гусарски усы.   Лейб-гвардии Гродненский гусарский полк в Гродно никогда не квартировал. Сформированный в 1824 году, он получил свое наименование в память о войне 1812 года. Гродненщина была плацдармом, на котором происходили жестокие бои с войсками Наполеона. Освободил город от французских захватчиков Денис Давыдов со своими удалыми партизанами.   Когда Чеховской вступил в ряды этого полка, он располагался в Варшаве. Служить в нем считалось почетным. Его личный состав гордился историей своей части. В ноябре   1837 года в этот полк был переведен с Кавказа М.Ю.Лер-монтов. Полк в тот период дислоцировался под Новгородом. Правда, Лермонтов недолго оставался в Гродненском гусарском - всего до апреля 1838-го, после чего благодаря хлопотам энергичной бабушки его удалось перевести в Петербург. Позже полк получил георгиевский штандарт с надписью: "За отличие в турецкую войну 1877 - 1878 годов".   Чеховской был зачислен вольноопределяющимся в 1902 году. Впереди его ожидали погоны корнета - первого офицерского звания, присваивавшегося вольноопределяющимся в кавалерийском полку. Пока же он нес обыкновенную солдатскую службу. Разница между простым солдатом и военнослужащим со жгутиками вольноопределяющегося на погонах заключалась лишь в некоторых небольших послаблениях для последнего. Да еще в том, что офицеры и унтер-офицеры обращались к нему на "вы".   Каждую свободную минуту Чеховской использовал для спортивных тренировок. На плацу, на котором происходили строевые занятия, он занимался гимнастическими упражнениями, бегал, прыгал через деревянную "кобылу", поднимал гири, причем старался поднимать их кверху дном. Это, говорил он, не только хорошо развивает силу, но и приучает "чувствовать гирю", что немаловажно.   Ежегодно 11 (24) июля в так называемый Ольгин день (святая Ольга считалась "покровительницей" гродненских гусар) отмечался полковой праздник. По этому случаю надевалось парадное обмундирование; темно-зеленый доломан, поверх него державшийся на особом шнуре ментик, малинового цвета чикчиры (рейтузы) с белым выпуском на боку.   Головной убор тоже был гусарского образца. На ногах - невысокие сапоги, так называемые ботики. И конечно же шпоры. Их звон отдавался в ушах приятной музыкой, когда, печатая шаг, офицеры и нижние чины проходили по плацу в торжественном марше. Два эскадрона шли в пешем строю, а третий выезжал на лошадях.   На этом празднике и удивил вольноопределяющийся Чеховской весь полк.. После окончания торжественного церемониала начался показ спортивных достижений гусар. Демонстрировали разные упражнения, в том числе и на лошадях. Подвели коня и Чеховскому. Он скинул парадный мундир и, оставшись в одной полосатой, с короткими рукавами фуфайке, под которой ясно обрисовывались хорошо развитые, выпуклые грудные мышцы, нагнулся, подлез под коня, взял его себе на плечи и встал. Гул одобрения пронесся по плацу. А силач не торопился поставить коня обратно на землю. Продолжая держать столь необычный груз, он прошелся с ним взад и вперед по площадке. Позже выяснилось, что вес коня равнялся 400 килограммам.    - Вольноопределяющийся Чеховской - к полковому командиру! - послышалась команда.   Яков поспешил на вызов начальства.    - Ну, вы нас, вольноопределяющийся, поразили, - сказал командир полка. - Экий вы силач! Прямо-таки сказочный! Вы что же, где-нибудь специально занимались?    - Никак нет! Я, так сказать, атлет-самоучка.    - Здесь, в Варшаве, есть военный фехтовально-гимнастический зал. В нем ведутся занятия как с офицерским составом, так и с нижними чинами. Если желаете, разрешаю посещать.   Чеховской воспользовался разрешением.   Книжка, которую ему когда-то подарил гимназический учитель Николай Семенович Ерофеев и по которой он до сих пор тренировался, уже давно перестала его удовлетворять. С иронической улыбкой скользил Чеховской глазами по помещенным в ней картинкам. На них люди в сюртуках и куртках, этакие типичные "шпаки" (так на языке военных прозывались "штатские"), старательно проделывали нехитрые упражнения с гирями. Упражнения эти, бесспорно, были полезными. Особенно для тех, кто сидит за письменным столом, кому просто необходимы активные движения, разрядка. Гусару-силачу же требовалось другое. Ему нужна была более сложная, эффективная система тренировок.   Чеховской ожидал найти что-либо полезное для себя в фехтовально-гимнастическом зале, но - увы! Побывав несколько раз в зале, где спортсмены-военные фехтовали на штыках и эспадронах, упражнялись на кольцах и перекладинах, он испытал разочарование. Тот вид спорта, который избрал Чеховской, здесь не культивировался. Силовая атлетика в ту пору пребывала в основном в стенах цирков. Там выращивали атлетов. Но в цирк, за кулисы и на манеж, как и во многие другие места, военному вход был закрыт. Помог случай...   Владельцем цирка в Варшаве был Александр Чинизелли, племянник директора петербургского стационара Сципионе Чинизелли. Александр старался поддерживать репутацию своей династии. Программы в его цирке отличались высоким классом. Например, здесь выступал знаменитый клоун Жакомино, друг Куприна и Шаляпина. Однако не цирковые номера определяли в те времена репертуар. Главной приманкой для зрителей была французская борьба.   Когда это началось? С чего? Почему французская борьба, по крайней мере на десятилетие, снискала необыкновенную популярность? Специалисты, занимающиеся изучением истории спорта и цирка, пытались объяснить это по-разному. Выставлялись в качестве доводов социальные и даже внутриполитические причины. Дескать, поощряя французскую борьбу, царское правительство хотело отвлечь народные массы от борьбы политической.   Причина, думается, не только и не столько в этом, сколько в самих истоках этого вида спорта. Борьба тесно связана с национальными традициями. Всегда требовались и требуются людям зрелища, основанные на показе силы, храбрости, ловкости, способные к тому же разжигать бурные страсти, доводить их до накала. В разных странах и в разные времена это делалось по-своему. В древнем Риме, где родилось ставшее крылатым выражение "Хлеба и зрелищ, происходили бои гладиаторов. В Испании - бой быков. На Руси в старину массовым зрелищем были кулачные бои, собиравшие толпы "болельщиков".   Французская борьба тоже рождала в зрителях эмоции, страсти.   О, это было колоритнейшее зрелище! О нем написано достаточно много. Писали о борьбе и Александр Куприн, и Валентин Катаев, и Юрий Олеша. После них трудно сказать что-либо новое. Тем не менее мы не смогли удержаться от искушения и тоже решили посвятить борьбе хотя бы несколько страниц.   Представьте себе цирк, манеж. Жаркий, душный воздух, пропитанный запахом цирковой конюшни, зверей, дамских духов. Усатый капельмейстер, поднявший свою палочку, музыканты, замершие в напряжении, в ожидании, как и все, кто сидит в зале цирка. Сейчас, сейчас начнется!..   Капельмейстер взмахнул палочкой, и грянул, раскатился по цирку знаменитый "Марш гладиаторов", хорошо знакомый слушателям и в наши дни. Его автор - американский композитор Джон Филипп С уза (Зигфрид Оке), прозванный "королем маршей", оркестровку же для русского цирка сделал Я. И. Богорад, военный дирижер 160-го Абхазского пехотного полка, квартировавшего в Гомеле. Ему же, кстати, принадлежат оркестровки вальса "Амурские волны", марша "Прощание славянки".   Цирковая музыка сама по себе бравурна. Но старый "Марш гладиаторов"... Он в особенности соответствует атмосфере, настроению, царящему под куполом цирка. В нем - лихость, бравада, торжественность, красочность. Он передает неторопливый, тяжелый шаг борцов, их походку - с каким-то особым раскачиванием туловища, с игрой мускулов.   - Парад-алле!   Идут борцы по арене. Кажется, земля дрожит под их ногами. Массивные торсы затянуты в трико с низкими вырезами, оставляющими голыми могучие руки, плечи, груди и спины. Усы нафиксатуарены. Подмышки напудрены - для этой цели служат нежнейшие лебяжьи пуховки. У чемпионов через плечо надеты широкие трехцветные ленты, шелковые или муаровые, с прикрепленными к ним золочеными медалями и жетонами, отличительными знаками побед.   Борцы выстраиваются полукругом. В центр арены выходит арбитр. Кто? Ну конечно же наиболее известный, наиболее прославленный из них - Иван Владимирович Лебедев, он же дядя Ваня! Одна из красочнейших фигур русского дореволюционного манежа. Он был безусловно самым видным организатором и арбитром чемпионатов французской борьбы. Впервые взял он на себя эту миссию еще в 1905 году в летнем саду "Фарс" у Петра Вианоровича Тумпакова в Петербурге (там сейчас расположен стадион Института физической культуры имени П. Ф. Лесгафта). С того времени и пошли в ход массовые чемпионаты. А до этого происходили только отдельные матчевые схватки.   На дяде Ване - темно-синяя поддевка-казакин, перехваченная по поясу узким ремешком с серебряным набором. Суконные шаровары. Лакированные щегольские сапожки на высоком каблуке. Неизменная студенческая фуражка с голубым околышем, за которую ее обладателя прозвали "вечным студентом" (он и в самом деле когда-то учился в университете). Вокруг пальца с перстнем обмотана длинная цепочка, а на конце ее висит костяной полицейский свисток. В таком облачении и выступал дядя Ваня на чемпионатах.   Целым ритуалом было представление зрителям борцов. Дядя Ваня делал это блестяще.   - Пр-р-рибыли и записались для участия в настоящем чемпионате следующие борцы, - объявлял он зычным, хорошо поставленным голосом, слышным даже в последних рядах. Представляя борцов, давал им не лишенные шутовства, пародии характеристики. Например:   - Николай Вахтуров! Богатырь двадцатого века, родом из славного Нижнего Новгорода, по силе даже не сверхчеловек, а ихтиозавр. По натуре так же широк, как и в плечах... Николаша, представься...   Несколько шагов вперед. Поклон. Гром аплодисментов.   - Иван Романов! Один из сильнейших в мире людей. Чересчур добродушен и посему раскладывает противников на обе лопатки с нежностью доброй няни. Лицом похож, как видите, на Федю Шаляпина, так что может смело выходить на концертную эстраду и не будет уличен в самозванстве.   Буря, шквал рукоплесканий.   - Анатэма! Гибкость - змеиная, быстрота - молниеносная, храбрость - звериная. С берегов широкой Волги, из града Казани.   И так далее, и так далее ***.   Зрителям разрешалось задавать арбитру вопросы. Со всех сторон неслись выкрики: "Дядя Ваня, а где сейчас Иван Поддубный?', "А что поделывает Бамбула?" - на что дядя Ваня давал мгновенный, лаконичный, но четкий и тоже не лишенный юмора ответ: "Иван Поддубный, ломавший лучших мировых борцов без всякого сожаления и без малейшего стеснения, теперь живет в родной Полтавской губернии, где имеет мельницу и купается в ореоле своей великой славы", "Бамбула Первый (настоящий) уже много лет, как умер во Франции, был очень мускулист, очень силен, но погубил сам себя при помощи абсента".   Затем шел показ запрещенных приемов, после чего на ковер выходила первая пара борющихся.   Ритуал был таков. Оба соперника становились на некоторое расстояние друг от друга, затем шли навстречу, обменивались рукопожатием, проходили еще несколько шагов и делали резкий поворот. Теперь можно было переходить к атаке, и начинался захватывающий дух поединок.   Противники схватывались по-медвежьи. Упирались друг в друга лбами. Борьба имела свою терминологию. Так, захват руки через плечо назывался тур де бра, захват под мышку - бра руле, захват головы - тур де тет, защита - парадом и т.д. Во всех этих названиях и приемах прекрасно разбирались не только профессионалы, но и публика, заполнявшая партер и галерку.   Некоторые зрители цирковую программу игнорировали и при-   *** Приводимые здесь характеристики взяты из книги Й. В. Лебедева (дяди Вани) "Борцы" (375 портретов "гладиаторов наших дней", издание Журнала "Геркулес", Петроград, 19!7). Точно такие же характеристики борцам дядя Ваня давал и на арене.     езжали лишь к началу чемпионата, приходившемуся обычно на десять, а то и на одиннадцать вечера.   Интересно было смотреть не только на борющихся, но и на дядю Ваню в тот момент, когда он исполнял обязанности арбитра.   Он то забегал сбоку, то чуть ли не пролезал между борцами. Иногда неожиданно камнем валился на ковер, подползал на животе к находившимся в "партере" борцам и тщательно, с самым серьезным видом изучал пространство между ковром и плечом борца.   Подчас, когда один борец отпускал другому "макароны", то есть попросту говоря, бил по загривку или тер ему шею локтевой частью руки, из публики раздавался возглас:   - Неправильно!   На это дядя Ваня тут же реагировал:   - Правильно!   - Ведь больно!   - По шее не больно. Она у борцов привычная к ударам...   Затем на ковер выходила вторая пара, третья, четвертая...   Схватки же сильнейших, как правило, переносились на следующий день. Для того чтобы заинтриговать зрителей, заставить их прийти еще раз.   Пожалуй, не было в России цирка, где бы не устраивали в те годы чемпионатов французской борьбы. Они были разных категорий и рангов. Едва заканчивались соревнования на звание чемпиона России, как начинался международный чемпионат. Потом - всемирный.   Разновидностью всемирного были поединки на звание чемпиона мира. Устраивались также чемпионаты на первенство краев: Прибалтийского, Юго-Западного, Западного. И просто на звание "чемпиона арены". Победителям вручались награды: почетный серебряный венок, такая же почетная звезда и шарф, большая золотая медаль, малая...   Для того чтобы подогреть еще больше интерес к чемпионатам, придумывали разные штуки. То выпускали на манеж бороться какую-нибудь таинственную "красную" или "синюю" маску (тоже изобретение дяди Вани), то предлагали любому желающему из публики помериться силами с кем-либо из чемпионов. За это обещали в случае победы денежные премии. Однажды такое было устроено и у Александра Чинизелли в Варшаве. Афиши возвещали: "Каждый выстоявший пять минут против чемпиона получает приз - 300 злотых".   Цирк в этот вечер был полон. Жюри возглавлял известный в Варшаве владелец гимнастическо-атлетического зала, устроитель чемпионатов Арнольд Купферштейн, что придавало борьбе как бы особое спортивное значение. Все с нетерпением ожидали кульминационного момента: когда наконец объявят о том, что на арену приглашается желающий из публики? И кем окажется этот смельчак? Атмосфера в цирке накалилась до предела.   Но вот умолк оркестр, и арбитр, выйдя на середину, торжественно и громогласно, явно подражая дяде Ване, объявил:   - А теперь, почтеннейшая публика, внимание! Приглашаем желающего выступить против победителя нашего чемпионата. Условия те же, что и на афише: кто выстоит против чемпиона в течение пяти минут, получает триста злотых. У нас без обмана.   Воцарилась тишина. Цирк замер. Арнольд Купферштейн даже привстал со стула, выжидая.   Чемпион, на чью долю выпало уложить любителя на обе лопатки {а что будет именно так, почти никто не сомневался), стоял со скрещенными по-наполеоновски руками, самодовольно и несколько насмешливо поглядывал на публику. Пауза явно затягивалась.   - Так кто все же принимает вызов? - повторил арбитр. И тут из верхнего ряда послышалось:   - Позвольте мне!   По цирку прошел говор. Все головы повернулись в сторону того, кто осмелился принять вызов.   Им оказался молодой человек в цивильном дешевом костюмчике из лодзинского сукна.   Пиджак, жилетка едва сходились на его широкой, здоровенной груди. Рукава были коротки. Он быстро спустился на арену. Между ним и арбитром произошел лаконичный разговор.   - Ваша фамилия, позвольте спросить?   - Чеховской.   - Вы кем, позвольте, будете? Как объявить вас публике?   - Объявите просто - любитель. Дело в том, что я состою на военной службе. Но об этом, сами понимаете, ни слова.   - О, все ясно!   И, обращаясь к зрителям, арбитр во всеуслышание произнес:   - Уважаемая публика! Дамы и господа! Вызов чемпиона принял любитель, не пожелавший раскрыть своего настоящего имени. Поэтому бороться он будет инкогнито. Под тремя звездочками.   Это еще больше разожгло интерес.   Тут следует обратиться к предыстории, объяснить, почему вольноопределяющийся гусарского полка Яков Чеховской вышел на арену цирка бороться.   Отчего он пожелал остаться неизвестным - понятно: всем чинам царской армии запрещено было выступать где бы то ни было публично. Но когда Чеховской прочитал на заборе афишу цирка, он почувствовал, что не может удержаться от искушения. Принять вызов чемпиона, выйти на манеж, чтобы испытать свою силу, - чем не заманчиво? Да и получить 300 злотых в случае победы тоже неплохо. К тому же и товарищи по эскадрону стали подзадоривать: прими да прими вызов. Даже господин вахмистр сказал, обращаясь к вольноопределяющемуся, как и положено по статусу, на "вы":   - Вот бы вам, вольноопределяющийся, с чемпионом схватиться?   Все в полку помнили, как в Ольгин день поднял Чеховской коня. Так неужели этот силач не сможет одержать победу во французской борьбе? Запросто!..   Командир эскадрона разрешил Чеховскому в порядке исключения выступить в роли борца на арене цирка. Но предупредил;   - В военной форме не быть. Переодеться в штатское. Костюм пришлось взять напрокат.   Товарищи по полку, пришедшие вместе с Чеховским в цирк, напутствовали:   - Смотри не посрами чести нашего лейб-гвардейского... Чеховской скинул пиджак.   Галерка, где битком-битком набилось народу, где находились наилучшие знатоки французской борьбы - мальчишки, верещала:   - Смелее, вперед!   - Любитель! Не устоять ему против профессионала-чемпиона!   - Силой может взять!   - Где там! Технику борьбы знать надо, приемы...   Но представьте себе удивление всего цирка! Не прошло и трех минут (даже и не пяти вовсе!), как любитель сгреб в охапку профессионала-чемпиона (только ноги того мелькнули в воздухе, ноги в белых "борцовках") и шмякнул на ковер, припечатав на обе лопатки.   Даже степенная, строгая, в какой-то степени чопорная варшавская публика первых рядов и лож на некоторое время превратилась в одну ревущую, беснующуюся от восторга массу. Даже нежные пани, сидевшие в ложах, азартно хлопали в ладоши.   - Ура! Наша взяла! - кричали сверху, оттуда, где сидели друзья Чеховского.   Побежденный, посрамленный чемпион поскорее скрылся за кулисами. Чеховской чувствовал себя немного не в своей тарелке. С одной стороны, он был доволен - приятно быть триумфатором. Но с другой - как-то неловко, непривычно было стоять посреди арены, притягивая взоры всего амфитеатра. Чеховской натянул пиджак, зажал в кулаке конверт со злотыми, который ему вручили (обмана действительно не было!), и постарался побыстрее уйти с манежа.   На следующий день в кофейнях польской столицы посетители, попивая из маленьких чашечек кофе по-варшавски, как всегда, оживленно обсуждали новости и, между прочим, говорили:   - Слыхали? У Чинизелли борец-любитель вчера победил профессионала и получил приз в триста злотых. Сам Арнольд Купферштейн был в приятном изумлении, а уж он-то видел силачей, дай боже! А знаете, кто этот победитель? Вольноопределяющийся лейб-гвардии Гродненского гусарского полка, того, что квартирует у нас в Варшаве.   Таким образом, "военная тайна" Чеховского держалась, как видите, недолго. Кто открыл ее - товарищи Чеховского по полку, гордившиеся его победой, всеведущие зрители-мальчишки или же сам Александр Чинизелли - сказать трудно. Даже Чеховской не знал этого.   Весть о "железном" гусаре, уложившем меньше чем за три минуты профессионального борца, чемпиона, быстро разнеслась не только по Варшаве. Она распространилась по всей России. Точнее - по ее циркам.   Дело в том, что устроители чемпионатов постоянно приглядывались к сильным людям, искали их, брали на учет, вербовали в профессионалы-борцы, чтобы всегда происходил приток свежих кадров. Искали по деревням, стройкам, по пристаням. Так, где-то на Волге отыскали грузчика Григория Косинского. Уговорили его, соблазнили, и он бросил пристань, баржи, стал цирковым борцом, по афише Кащеевым. Да и Иван Поддубный с Иваном Заикиным, самые выдающиеся русские борцы первого десятилетия нашего века, тоже вышли из среды портовых грузчиков.   Получил предложение стать борцом и обративший на себя внимание антрепренеров гусар Яков Чеховской. Впрочем, это совпало с его желанием. Тем более что гусаром оставалось быть уже недолго. Без пяти минут корнет (сдать только экзамен на чин) неожиданно для окружающих пришел к выводу, что военное поприще не для него. То ли что-то разочаровало его в гусарской службе, то ли прельстил первый успех на манеже, и он решил добиваться славы не под звуки военных труб, а под трубы циркового оркестра. И, расставшись с лейб-гвардии Гродненским гусарским полком, вернувшись в свой родной город свободным штатским человеком, одним из тех "шпаков", над которыми он еще недавно посмеивался, Чеховской задумал пойти в борцы-профессионалы. Авраам Михайлович вновь заикнулся было о том, что неплохо, дескать, подумать о юриспруденции. Но сын и слышать о ней не желал.   - У каждого человека должна быть какая-то цель в жизни, - говорил сыну Чеховской-старший.   - У меня она есть.   - Какая же?   - Хочу стать таким, как Пытлясинский, Поддубный, Карл Абс... Поезжу по России, потягаюсь с другими силачами. Интересно же! Изучу все разновидности борьбы...   - Уже и разновидности! По-моему, борьба есть одна во всем мире. Это когда вы возитесь на своем пыльном ковре, стараясь повалить друг друга на обе лопатки.   - Прости, отец, но ты ошибаешься. Тебе известна только одна борьба - русско-французская, или, что то же самое, греко-римская. У борьбы же множество разновидностей. Это как в танцах. Сколько народностей, столько и танцев. Сколько народностей, столько и разновидностей борьбы.   Яков был прав. В цирках культивировалась только одна борьба - русско-французская. Однако если точно придерживаться истории, то не с нее все началось, а с русско-швейцарской борьбы на поясах. Это ее демонстрировали в цирках, прежде чем приобрела популярность борьба, получившая название французской. В русско-швейцарской борцы выходили на манеж в кожаных поясах, имеющих ручки. Взявшись за них, они старались одолеть друг друга. Правила запрещали отпускать ручки. Кто отпустит, тот побежден.   Познания о разных видах борьбы Яков почерпнул еще в гимназические годы, перелистывая в гродненской публичной библиотеке журналы, где о борьбе писалось главным образом под рубрикой "Смесь". Там же он узнал, что атлетика - один из самых древнейших видов спорта.   Она родилась еще в первобытном обществе. Надо было сдвинуть камень - это делал самый сильный человек племени. Надо было принести с охоты тушу убитого медведя, вепря или оленя - силач подставлял свою спину. Повалить дерево? Силач тут как тут! Ну а потом, в свободные часы, сильные люди специально начали упражняться: поднимать тяжести, бороться. Ни один народный праздник не проходил без демонстрации борьбы.   Правила французской борьбы не разрешали захватывать противника ниже пояса. А вот на Кавказе обычаи местной борьбы допускали подножки, подсечки. Такие же вольные приемы были в татарской борьбе, в цыганской, киргизской. Тирольская заключалась в перетягивании пальцами. В турецкой разрешалось натирать маслом тело, чтобы оно приобрело скользкость и, стало быть, труднее было бороться. Борьба эта считалась грубой, ее целью было обессилить противника. Недаром у турок бытовала поговорка: "Когда в Турции борются мужчины, женщины плачут".   - Ты, сынок, прямо-таки борцовский профессор, - говорила мать, Елизавета Владимировна, слушая импровизированные лекции Якова о борьбе.   Авраам Михайлович прятал улыбку. Он уже давно понял, что вряд ли сможет повлиять на сына.   Конечно, не такого ожидал он от своего мальчика. Впрочем, тот мальчик, что носил гимназическую фуражку и играл в "индейцев", остался в далеком прошлом. Сейчас перед Чеховским-старшим стоял взрослый человек, недавний гусар. Мужественный, с лихо загнутыми кончиками густых черных усов, с широкими плечами, с превосходно развитыми бицепсами.   Глядя на Якова, Авраам Михайлович невольно им любовался. Экий молодец! И в кого только уродился? Да ни в кого! Это он сам себя сделал таким. Своим упорством и своими гирями. Что ж, может быть, он и прав в своих устремлениях? Может быть, в цирке, на спортивной арене его стезя? А по юридической линии пусть пойдет другой сын, Михаил...   Но если родной отец не возражал против того, чтобы сын пошел в борцы, то для многих окружающих это казалось странным. У них никак не укладывалось в сознании, что молодой человек с гимназическим образованием, из интеллигентной семьи будет борцом в цирке. Иное дело грузчики, ломовики. Тем еще куда ни шло идти в "балаганщики". Но Яков... Пускай бы поступил на худой конец конторщиком на табачную фабрику Шерешевских - наиболее крупное предприятие в Гродно того времени. Или на Петербургско-Варшавскую железную дорогу. Но только не в цирк...   Тем не менее Яков Чеховской не отступил от своего. Больше того, он как бы бросил своим землякам вызов, решив утвердиться в качестве профессионального борца не где-нибудь, а здесь же, в Гродно, где цирк, как и прежде, держали братья Ефимовы.   Накануне между владельцами цирка и полицмейстером Гродно Павлом Сергеевичем Геннисаретским произошел знаменательный разговор. Для того чтобы напечатать афишу необходимо было получить дозволение начальства - полицмейстера или даже самого губернатора. Просматривая афишу цирка, полицмейстер обратил внимание на имя одного из борцов, звучавшее экзотически - "Ичаджи". Рядом с именем, в скобках, было указано; "Гродно".   - Что сие означает, господа? - спросил Геннисаретский у вызванных в полицейское управление владельцев цирка. - Насколько мне известно, у нас в городе никогда не было своих борцов. Само появление в чемпионате представителя Гродно - это что-то новое, беспрецедентное. Объясните, кто такой этот таинственный Ичаджи? Турок, перс, судя по имени?..   - Ичаджи - это псевдоним. Под ним выступает младший сын присяжного поверенного Авраама Михайловича Чеховского.   - Как? У такого уважаемого человека сын пошел в борцы? В циркисты? Это же нонсенс!   И полицмейстер укоризненно покачал головой. Однако после некоторого раздумья (очевидно, об упадке нравов во вверенном под его опеку городе) афишу все же подписал, начертав на ней размашисто: "Дозволено".   Наступил знаменательный день. Цирк был полон. На почетном месте сидел полицмейстер Геннисаретский. Трудно сказать, что его сюда привело: желание посмотреть на выступление Ичаджи или, может быть, он видел в самом появлении в Гродно своего, местного борца некую крамолу, которую следовало искоренить? Ведь за первым борцом из Гродно мог появиться второй, третий и так далее, а это уже принесло бы беспокойство.   Одну из лож заняли Авраам Михайлович, Елизавета Владимировна, брат Якова Михаил, сестра Лиза. Кроме того, в зале было немало друзей и знакомых, знавших Яшу еще маленьким мальчиком.   Когда в центральном проходе появился черноусый красавец в трико, его встретили громом аплодисментов: все-таки гродненцы, как бы там ни было, отличались местным патриотизмом. Братья Ефимовы с удовлетворением потирали руки. Имя "Ичаджи" сработало превосходно.   В антракте в артистической уборной, где переодевался Чеховской, было тесно от посторонних, пришедших выразить земляку свое восхищение. Ичаджи обнимали, дружески хлопали по спине... Но вот в дверях показался еще один посетитель.   - Николай Семенович! - обрадовался Чеховской, увидев Ерофеева.   - Приветствую вас, юноша. Значит, слухи о том, что один из питомцев нашей гимназии выбрал атлетическое поприще, оказались достоверными? Не смущайтесь, Чеховской, я вас не осуждаю. Наоборот, даже доволен, что вы со всей серьезностью отнеслись к своему физическому развитию.   - В этом есть и ваша заслуга. Ведь вы были моим первым учителем. Я это не забываю.   День закончился небольшим домашним праздником. По случаю дебюта сына на цирковой арене Елизавета Владимировна собственноручно испекла яблочный пирог. Сверху, по белорусскому обычаю, он был густо смазан сахарным сиропом.     ЯКОВ - ИЧАДЖИ - ЯКУБА   Жизнь профессионального борца в царской России была не из легких. Она состояла из сплошной цепи скитаний. Из города в город, из цирка в цирк. Иногда выступления в цирках разнообразились выступлениями в летних увеселительных садах. Каком-нибудь "Фарсе", "Аркадии" или "Аквариуме". Здесь тоже устраивались чемпионаты.   Вести скитальческий образ жизни означало жить в меблированных комнатах, в гостиницах, и не всегда в первоклассных, а чаще и вернее всего в самых захудалых, с потертыми ковровыми дорожками, запахом кухни, утюгов, ваксы и пудры в тесных, темных коридорах, с мутными, поцарапанными, позеленевшими зеркалами и обшарпанными педальными умывальниками в крошечных номерах-каморках, питаться в трактирах, в дешевых ресторанах, закусочных и буфетах и ничего не знать, кроме одного - бороться, бороться, бороться...   Даже в дневные часы, придя в тот или иной цирк, почти всегда можно было увидеть на полуосвещенной арене, на плотном матраце-мате борющуюся пару. Это борцы отрабатывали приемы, технику. По негласному правилу, существовавшему за кулисами, все другие участники чемпионата должны были быстро проходить мимо борющихся, чтобы их не упрекнули в подглядывании, в желании подсмотреть какие-либо секреты. Последнее считалось неэтичным. Так, кстати, и в наше время поступают тогда, когда выступают или репетируют иллюзионисты. Тайну иллюзионных трюков ник-то не должен знать. Она строго охраняется.   В перерывах между тренировками и выступлениями борцы сидели в цирковом буфете или не спеша, степенно прогуливались неподалеку от цирка в сопровождении толпы зевак. Книг борцы не читали. Газет - тоже, кроме сообщений о чемпионатах: искали свои фамилии. Спортивные обозреватели писали о борьбе в самом выспреннем тоне: "Туомисто - редкий образец античного атлета, его борьба так и брызжет самыми искрометными приемами", "Гул восхищения прокатился по цирку, когда на арену вышел, сияя жемчужной белизной своего тела, "руанский лев". Но иногда пишущие позволяли себе покритиковать. Тогда борцы выходили из себя, являлись в редакцию для объяснения с редактором или сотрудником, допустившим, по их мнению, враждебный выпад.   Кто-то сказал, что всякий приезд цирка в город равнозначен открытию аптеки - так это много значит для здоровья жителей. В эпоху увлечения французской борьбой приезд борцов каждый раз нарушал нормальную, размеренно текущую жизнь того или иного города. Все устремлялись на борьбу. Чемпионаты становились ярким событием в однообразной, серой, тоскливой жизни российских обывателей, не знавших у себя в провинции никаких других развлечений, кроме ежевечерних сборищ за картами. Играли в "винт" или какую-либо другую игру. Засиживались за картами до полуночи. Домой шли в темноте, которую не в силах был рассеять одинокий керосиновый фонарь на улице, шлепая по утопавшей в грязи мостовой, слушая доносившееся издали отнюдь не мелодичное пение заблудшего пьяницы и лай собак.   Куда только не попадали борцы в своих скитаниях по Руси! Составить географическую карту чемпионатов просто невозможно. Для этого пришлось бы переписать названия половины городов Российской империи. Нам удалось уточнить (лишь частично) географию выступлений Чеховского. В 1908 году, например, он боролся в Москве и Юзовке, в 1909-м - в Воронеже, в 1910-м - в Туле, в 1913-м - в Перми, Архангельске, Ковно, Вильно, Двинске, в 1915-м - в Иркутске и Чите. Во всех этих городах проводились чемпионаты. И всюду знали Ичаджи из Гродно.   Став причастным к цирку, к борьбе, Чеховской столкнулся с особым миром, имевшим свои традиции, правила, даже свой профессиональный жаргон. Так, борьба делилась на "бур" и на "шике". Первое означало борьбу настоящую, серьезную второе же - условную, фиктивную, с изрядной долей театрализации. Среди борцов были "апостолы" и "яшки". "Апостолы" представляли собой солидные, эффектные, пусть даже и не отличающиеся большой силой фигуры, "яшки" же предназначались на роли тех, кто должен быть побежденным. Интересно, что не только профессионалы, но и зрители хорошо знали борцовскую терминологию, пользовались ею в разговоре.   А разговоры были подчас только о ней, о борьбе. Популярность борцов в десятых годах нашего века не уступала популярности знаменитых в то время балерин и музыкантов. Фотокарточки с изображениями Поддубного и Луриха, Шемякина и Вахтурова, Заикина и даже дяди Пуда (Авдеева), самого толстого борца, этакой удивительной, но не лишенной своеобразной грации туши, "человека с весом", как шутили по его адресу, продавались во всех газетных киосках, украшали стены и альбомы в квартирах адвокатов и врачей, инженеров и художников, чиновников и торговцев. Борцы снимались в профиль и в фас, обязательно полуобнаженными, с руками либо скрещенными по-наполеоновски на груди, либо заложенными за спину, чтобы рельефнее обрисовывались бицепсы.   Издательство М. Г. Корнфельда, выпускавшее журнал "Сатирикон", напечатало массовым тиражом открытки с шаржами на борцов, нарисованными в красках известным художником Ре-Ми, - целую серию. Она называлась "Борцы-кумиры" и тоже пользовалась большим спросом. На талантливый карандаш Ре-Ми попали борцы Аберг, Лурих, Мурзук и другие. На чемпионаты приходили писатели А. И. Куприн, А. Т. Аверченко, поэт и прозаик В, В. Воинов, активно сотрудничавший в "Сатириконе", а в советское время - в "Бегемоте", "Пушке", "Смехаче". В журнале "Геркулес" он публиковал рассказы, посвященные борцам, причем делал это безвозмездно, единственно из дружеских чувств к редактору-издателю дяде Ване, не имевшему порой денег, чтобы расплатиться за печатание журнала с типографией. А уж о гонораре для авторов и говорить нечего.   Нередко среди зрителей петербургских цирков можно было увидеть человека, невольно обращавшего на себя внимание внешним видом. Он был не похож на других. И не только тем, что с необыкновенным изяществом носил серый сюртук. У этого человека было своеобразное, казавшееся высеченным из мрамора лицо, глаза - зеленоватого оттенка. Он не отводил взора от арены, на которой боролись. Тогда Чеховской не знал, что для этого человека чемпионаты, на которых он присутствовал, с пристальным вниманием наблюдая за поединками, служат одним из источников творческого вдохновения. Только в наши дни появились в печати его дневники, записные книжки, письма, из которых можно узнать о его любви к искусству цирка. В одном из писем он признавался: "Меня очень увлекает борьба и всякое укрепление мускулов, эти интересы уже заняли определенное место в моей жизни; довольно неожиданно для меня... С этим связалось художественное творчество". И еще он писал: "В мировом оркестре искусств не последнее место занимает..."французская борьба", которая есть точный сколок с древней борьбы в Греции и Риме".   Этим человеком был А. А. Блок. В предисловии к поэме "Возмездие" он вновь упомянул о французской борьбе, которую видел в цирке. Перечисляя наиболее значительные события эпохи, к ним он относил смерть Комиссаржевской, Врубеля, Толстого, явившуюся огромной потерей для русского общества, кризис символизма, появление новых литературных течений, грандиозные забастовки трудящихся в Лондоне, развитие авиации, убийство Столыпина, все более ощутимый залах "гари, железа и крови", то есть приближающейся войны, которая получит название первой мировой, Блок писал: "Неразрывно со всем этим связан для меня расцвет французской борьбы в петербургских цирках; тысячная толпа проявляла исключительный интерес к ней; среди борцов были истинные художники". Пальму первенства поэт отдавал голландскому борцу Ван-Рилю. Он писал, что этот борец обладает "настоящей гениальностью", что он "вдохновляет... для поэмы гораздо более, чем Вячеслав Иванов". Есть оценка Ван-Риля таким знатоком, как дядя Ваня: "Весь соткан из мышц. Силен не менее, нежели ловок, а ловок, как редкий из борцов".   Ичаджи просуществовал на афишах недолго. Вскоре этот псевдоним сменился другим - Якуба.   Трудно сказать, кто его придумал. Только было в этом новом имени что-то тяжело-звонкое, массивное, основательное, как нельзя лучше подходившее к фигуре, облику Чеховского. Не случайно оно осталось за ним до конца жизни. Под именем Якубы и вошел Чеховской в историю тяжелоатлетического спорта. Под этим именем он и будет фигурировать в нашем повествовании дальше.   Публика, посещавшая "чемпионаты борьбы, не была однородной. У каждого зрителя были свои симпатии и антипатии. Для Блока "гениальностью" отличался Ван-Риль. Подавляющее же большинство отдавало предпочтение великому Поддубному. Необычайная массивность его огромного тела, гигантские руки и ноги, горы буквально фантастических мускулов "чемпиона чемпионов" - одно это приводило в восхищение. Колоссальной фигурой отличался и Вахтуров, "бесшабашный русский борец, ломающий всех, кто попадается на его "передний пояс"--так писали о нем обозреватели. Иной вид был у Луриха. Он обладал идеальным сложением, округленностью всех форм тела. К этому надо добавить необыкновенную ловкость, позволявшую Луриху благополучно выскальзывать из "железных" объятий противника, выходить победителем из самых опасных ситуаций, складывавшихся во время поединка на ковре.   Поражал огромным ростом борец Святогор, "великаша", как любовно называл его дядя Ваня, свободно, не сгибаясь проходивший под вытянутой горизонтально рукой Святогора, как под перекладиной ворот. Выступления борца Твардовского проходили обычно под свист и возмущенные выкрики зрителей - так реагировали они на болевые приемы, которыми пользовался Твардовский, на раздаваемые им в изобилии "макароны". Твардовский оправдывался: "Не зверь я, а только не люблю чемпионов". Впрочем, весьма возможно, что не "спортивная злость" руководила им, а просто-напросто таким было его борцовское "амплуа".   Ведь в чемпионатах, как и в театрах, тоже существовали амплуа. Были "борцы-джентльмены", "борцы - герои-любовники", "борцы-резонеры" и "борцы-звери". Твардовский относился к последним. Пусть в дореволюционных чемпионатах и было кое-что срепетировано заранее, поставлено по-режиссерски (для пропаганды спорта, атлетики, которая включала в себя в то время борьбу, поднятие тяжестей и бокс, это было, пожалуй, даже и неплохо), однако с истинными силачами, такими, как Поддубный, Заикин, Шемякин, не признававшими "театрализации", "игры", "шике", приходилось бороться по-настоящему, демонстрируя профессионализм, технику. А для этого необходимо было хорошо владеть приемами борьбы. Последнее же достигается регулярными тренировками.   Для тех, кто предпочитал видеть технику борьбы, образцом был Якуба Чеховской. Можно сказать, что среди русских дореволюционных борцов он был одним из тех, кто наиболее приблизился к стилю истинно классической спортивной борьбы. Он не рычал, как зверь, не изображал дикие страсти, не совершал нелепых прыжков во время борьбы, а именно боролся, демонстрируя отличное знание приемов. В этом его можно было уподобить шахматному игроку, гроссмейстеру, превосходно владеющему теорией, без чего невозможно одерживать победы на 64-клеточной доске.   Справедливости ради следует все же сказать, что, хотя Чеховской и выходил на поединки с Поддубным, Шемякиным, Лурихом, Збышко-Цыганевичем, Абергом и другими звездами ковра, борцом мирового класса он не был. Правда, не был и последним. Непревзойденным мастером он стал в другом - в работе с тяжестями. Он вошел в число наиболее прославленных атлетов мира. Чеховской стоит в одном ряду с Карлом Абсом 1-м, Огюстом Парисом и им подобным. Но об этом речь несколько дальше.   Пока же расскажем о том, как Чеховской тренировался. Это очень важно.   Современному человеку, попади он в эпоху, в которую начинал свой спортивный путь Чеховской, многое показалось бы непривычным, диковинным. Взять хотя бы спортивные школы. Таких школ, какие мы знаем сегодня, не было. Не было тренеров, их помощников, массажистов. Почти все строилось на самотренировках, на самовоспитании спортсмена. Правда, отдельные "атлетические кабинеты" имелись. Они принадлежали частным лицам, держались за счет меценатов и отчаянно конкурировали между собой. Тон задавал вездесущий И. В. Лебедев, открывший в Петербурге "Школу физического развития". С ней соперничала в этом деле "Атлетическая арена" В. Ф. Пожидаева на Крюковом канале ("цены общедоступные" - гласило объявление). Немногочисленные спортивные магазины предлагали "Силород" - "универсальный гимнастический аппарат для тех, кто хочет развить мускулатуру, избавиться от ожирения, иметь красивую фигуру".   Самотренировки занимали главное место в физическом развитии Чеховского. Он поднимал "двухпудовики" (32-кил-лограммовые гири). Особенно любил упражнение "мельница", заключавшееся в круговом движении рук. Гири при этом должны описывать круг возможно большего диаметра. Если проделывать "мельницу" с наклоном туловища вперед, в стороны, то она является хорошим всесторонним упражнением. Занимался Чеховской и гантелями, заимствовав кое-что из модной в свое время системы Эжена Сандова, английского гиревика (немца по происхождению), популяризатора физического развития, автора книги "Сила и как приобрести ее".   В пору становления Чеховского как борца и атлета, единой системы физического развития не существовало. Систем было множество. Но далеко не все из них были хороши. Порой они вступали в резкое противоречие. Какие только не существовали системы! Была даже такая, которая предлагала развивать мускулы без гирь и гантелей - лишь с помощью определенных движений, заставлявших мышцы напрягаться и сокращаться. Это называлось "сокращать мускулы усилием воли". Нечто подобное проделывали в цирках так называемые короли цепей. Исполнителя этого номера связывали по рукам и ногам цепями, веревками, ремнями, чем придется, закрепляя их сложными, "морскими" узлами, а он тем не менее ловко освобождался от пут. В этом ему помогало умение управлять своими мускулами, заставлять их как бы надуваться, а затем снова опадать, сжиматься, что и позволяло легко вынимать руки и ноги из цепей и веревок. Разумеется, без тренировки тут не обойтись. Одно время эта система увлекла даже такого серьезного знатока атлетики, как доктор А. К. Анохин из Киева. Он выпустил брошюру "Новая система", где пропагандировал занятия без гирь и гантелей, назвав этот метод "психофизиологическим".   Система Сандова заключалась в "дифференциации мускульной работы", в подборе таких упражнений, при которых в работу включалась одна группа мышц, а другие в этот момент "отдыхали". Продвигая свою систему, Сандов разработал таблицу движений, изобрел "пружинные гантели". Однако не все атлеты безоговорочно принимали систему Сандова. Ей противопоставлялась русская система физического развития. В ее разработке принимал участие и уже упомянутый доктор Анохин. Он много наблюдал за атлетами, сам был атлетом, председателем киевского кружка "Спорт", ближайшим сподвижником родоначальника тяжелой атлетики на Украине Евгения Феодоровича Гарнича-Гарницкого. Последний был для украинских спортсменов тем же, что для русских В. Ф. Краевский.   Русская система физического развития в большей степени, чем сандовская, опиралась на научные данные. Она ориентировала на знание анатомии человека, изучение работы мышц при поднятии тяжестей. Атлету для правильной тренировки очень важно знать, какие мышцы работают при толкании, выжимании, рывке двумя или одной руками, держании тяжестей. Под тяжестями в первую очередь подразумевались гири, это могучее, как писал Анохин, средство для укрепления здоровья. В то же время русская система рекомендовала "щадящий" режим тренировок, восставала против чрезмерной мышечной работы. "Если мы говорим, что всякий орган нашего тела можно развить постепенными упражнениями, то это вовсе не значит, что надо заниматься гирями или борьбой до бесчувствия", - предупреждал тот же Анохин.   Он разъяснял свою мысль; мускулы могут работать до тех пор, пока не наступит утомление. Оно характеризуется тем, что вы начинаете чувствовать в мышце легкую боль, ломоту. Как только наступает такое ощущение, надо прекратить тренировку. Если же вы будете ее продолжать, это может привести не к укреплению, а, наоборот, к ослаблению мускула, нередко к его патологическому изменению.   Чеховской придерживался строгого режима. Кроме ежедневных разумных тренировок, упражнений с тяжестями - сон продолжительностью не меньше 8 - 10 часов, прогулки на свежем воздухе. И никаких излишеств в еде и питье.   Якубу удивляло и возмущало то, что некоторые его коллеги не придерживались никаких правил. После выступлений в цирке, кончавшихся обычно в полночь, могли просидеть до самого утра за обильным ужином. Л кое-кто совершал при этом и возлияния. Считалось даже, что кому и пить, как не борцу или атлету. Он от этого становится-де еще сильнее. Печальное заблуждение! Пристрастившийся к спиртному борец терял спортивную форму.   Был в свое время хороший борец по имени Проня. Его поклонники устраивали в честь своего любимца застолья с обильными возлияниями. У Прони не хватало духу отказаться. Он пристрастился к спиртному. Иной раз выпивал хвастовства ради чуть ли не четверть ведра водки. И кончилось тем, что даже богатырская натура не выдержала. Звезда Прони закатилась. Он вынужден был покинуть арену и вскоре умер.   "Кто много пьет, тот долго бороться не может", - писал доктор Анохин. И добавлял: "Можно решительно сказать, что алкоголь губит атлетов больше и сильнее самых тяжелых гирь и борьбы".     ПО СТУПЕНЬКАМ ВВЕРХ   Участвуя в борцовских чемпионатах, Якуба Чеховской одновременно выступал на аренах цирков и как чемпион-атлет. Демонстрировал работу с гирями и другими тяжестями, с "мертвым" и "живым" весом. Вскоре это стало основным видом его артистической деятельности.     Чем привлекали самого Чеховского подобного рода выступления? Сольные номера, публичную демонстрацию силы он рассматривал как возможность установить тот или иной личный рекорд.   Кроме того, они являлись отличной агитацией за спорт. Последнее интересовало Чеховского не меньше, чем что-либо. Была в нем такая жилка - воспитательно-пропагандистская. Он считал себя в известной степени последователем Краевского и Гарнич-Гарницкого. Еще тогда, когда устраивал свои выступления на гимназическом дворе или на плацу лейб-гвардии Гродненского гусарского полка, он преследовал цель не только показать свою мощь, но и заинтересовать окружающих, увлечь их своим примером, приобщить к занятиям спортом. В те времена это было крайне важно - чтобы кто-то брал на себя инициативу. Все, кому приходилось сталкиваться с Чеховским, признавали его воспитательский талант, видели в нем умелого наставника.   Позже эти качества развились в Чеховском еще сильнее. Уже в советское время он стал руководить спортивной работой, заниматься тренерской деятельностью. Пока же она носила эпизодический характер.   При каждом удобном случае Чеховской охотно делился опытом, давал советы. Тем самым он резко отличался от тех чемпионов, что мнили себя "полубогами", "мускульменами", окруженными ореолом недоступности. Чеховской же был прост до чрезвычайности.   О его добродушии ходили легенды. Однажды, уже будучи известным атлетом, он, приехав в Гродно навестить родителей, пошел погулять с одной из знакомых. По пути увидел на лужайке группу юных гимназистов, игравших во "французскую борьбу". Сердце атлета дрогнуло. Он сказал спутнице, чтобы она шла вперед, что догонит ее, а сам подошел к мальчишкам, стал давать им советы, потом устроил между ними "чемпионат", взяв на себя роль арбитра. Словом, барышня не дождалась своего кавалера. Он так увлекся, что позабыл обо всем.   Спортивная жизнь России конца прошлого - начала нынешнего века носила несколько своеобразный характер. Не было, понятно, ни стадионов, ни Дворцов спорта. Площадки и залы для занятий спортом насчитывались хотя и не единицами, но и не сотнями. Во многом спорт по тем временам был связан с дачными удовольствиями и развлечениями. С ним ассоциировались залитые солнцем лужайки, аллеи, песчаные дорожки, увитые плющом дачи с башенками и флюгерами, веранды с веселыми разноцветными стеклышками, дачные танцевальные площадки, соломенные кресла, гамаки и качели, синий самоварный дымок, вьющийся между деревьями.   Дачники играли в теннис, или, как тогда называли на английский манер, лаун-теннис. Каждый уважающий себя теннисист появлялся на корте в белых, идеально отутюженных брюках с широким матерчатым поясом, имевшим множество карманчиков. Это было так же обязательно, как для первых автомобилистов облачаться даже в разгар лета в волчью, выворотную, мехом наружу, шубу и напяливать на глаза огромные очки "консервы", придававшие их обладателю какой-то неземной, марсианский вид. Впрочем, объяснение тому есть. Шубы и очки требовались для того, чтобы предохранить водителя от мелких дорожных неприятностей, связанных с ездой в открытом "моторе", пусть даже предельная скорость составляла всего 30 километров в час. Однако по тем временам она считалась чуть ли не бешеной. Передвигаясь, автомобиль поднимал оглушительную пальбу, окутывал местность зловещим сизым дымом. На дачах поспешно захлопывали окна.   Любителям охоты требовались упражнения в стрельбе, и они ходили стрелять из ружей на задворки. Бумажные мишени вешали на стены сараев. Гребцы совершенствовались, выходя на лодочные прогулки по реке или озеру. "Катаетесь ли Вы на лодке?   Прекрасная гимнастика. Я ежедневно катаюсь на лодке и с каждым разом убеждаюсь все более и более, что работа веслами упражняет мышцы рук и туловища, отчасти ног и шеи, и что таким образом эта гимнастика приближается к общей". Слова эти принадлежат А. П. Чехову. Они взяты из письма к писателю Н. А. Лейкину. Чехов давал оценку гребному спорту с точки зрения врача.   Увлекались городками, лаптой - играми, развивающими ловкость, глазомер. Лапта к тому же, как известно, сочетается с бегом. Спортом считалась даже забытая ныне игра в крокет, в которой деревянными молотками на длинных ручках забивали в проволочные воротца деревянные же шары. Если в дачной местности имелся кегельбан, то ходили туда играть в кегли. Эта игра, как и крокет, развивала меткость.   Одним из первых в России спортивных объединений было Санкт-Петербургское гимнастическое общество. Затем появились Санкт-Петербургский кружок любителей спорта, общества "Пальма", "Санитас" ("Здоровье"), "Унитас" ("Единение"), Санкт-Петербургский кружок любителей спорта родился из кружка "Тярлевские спортсмены", в котором первоначально насчитывалось всего десять человек.   Тярлево - небольшое дачное местечко рядом с Павловском. Здесь, на опушке прославленного Павловского парка, были устроены спортивные площадки, теннисные корты, однако посещались они исключительно привилегированной публикой.   Вообще говоря, в большинстве спортивных обществ и кружков того времени царил дух корпорации. Это были общества и кружки для избранных.   Петербургский клуб "Полярная звезда" культивировал зимние виды спорта - лыжи, сани. Дня значительного числа членов этого клуба спорт являлся не столько средством для укрепления здоровья, сколько поводом для увеселительных прогулок по заснеженным холмам Юкков и Шувалова. День заканчивался в уютном домике у пылающего камина, за столом, уставленным бутылками с дорогим вином.   Так обстояло дело в столице. Что же касается провинции, то некоторое представление о положении со спортом на периферии дают заметки, время от времени появлявшиеся в печати тех лет:   "Двинск. Любительские кружки закрылись, спортсмены разъехались, и спорт заглох".   "Екатеринодар. С любительским спортом - мертво".   "Орел. Собралась местная молодежь, человек пятнадцать, нашли помещение для упражнений, завели штанги, гири, начали было с жаром занятия, но... пришел городовой и... "попросил честью". Так и прикончился спортивный кружок".   Из Кишинева сообщали, что директор 2-й гимназии наложил запрет на футбол. В Воронеже запретили гимназистам посещать атлетические кружки. В Ростове-на-Дону местная администрация отдала распоряжение о том, чтобы дежурные чины полиции удаляли из цирка учащихся гимназий и реальных училищ после второго отделения цирковой программы, не разрешали оставаться смотреть борьбу. "Очевидно, по мнению администрации, спорт вреден для учеников", - иронически комментировала газета.   Но как бы то ни было, а на периферии находились люди, понимавшие значение спорта, физической культуры, особенно для молодежи, стремившиеся поддерживать его, обеспечивать материально.   В небольшом белорусском городе Борисове, где долгое время вообще ничего не знали о спорте, новый директор гимназии в отличие от многих своих коллег стал его горячим поборником. По его предложению оборудовали в лесу площадку, на которой гимназисты играли в футбол, теннис, метали копье. Новгородский спортивный кружок ради пропаганды физической культуры, а заодно и для пополнения своей небогатой деньгами кассы устраивал в городском саду гулянья с лотереей-аллегри. В ней разыгрывались различные спортивные принадлежности: велосипеды, лыжи и даже буер.   Понятно, как ценны были такие, пусть даже небольшие, усилия. Тот, кто ратовал за развитие спорта в России, пропагандировал физическую культуру, делал это по-разному. Каждый своими, ему доступными средствами. Для Чеховского это были выступления в цирке и городских садах с атлетическими номерами. Они были по-настоящему ярки, самобытны. Они показывали, каких возможностей может добиться человек, и вызывали в людях желание стать такими же сильными, физически развитыми, как и этот превосходный атлет.   Одобрительный говор проходил по цирку сверху донизу, когда из-за кулис появлялась крепко сбитая, плотная фигура атлета с рельефно выделявшимися, хорошо развитыми плечевыми мускулами, с сильными ногами. Черное, с глубоким вырезом трико придавало ему элегантность.   "Атлетические игры" - так можно было назвать те номера, которые Чеховской проделывал на арене. Он бросал двухпудовые гири и ловил их на обнаженную грудь. Носил на вытянутой руке шестерых человек. На его плечи водружали двутавровую балку, за концы которой с обеих сторон цеплялись люди, поджав под себя ноги, сгибали балку в дугу. Вслед за тем, приняв стойку "борцовский мост", Чеховской держал на себе десять человек, при этом трое из них восседали на десятипудовой штанге, находившейся в вытянутых руках атлета. Якуба держал на себе площадку, на которой размещался целый духовой оркестр, исполнявший вальсы и марши.   В заключение через грудь атлета по деревянному помосту проезжали три грузовых автомобиля с двадцатью пассажирами в каждом.   Последний номер заключал в себе известную долю опасности. Исполнявший его должен знать законы физики. Необходимо, чтобы давление, испытываемое атлетом, держащим помост, по которому проезжает грузовик, равномерно распределялось на всю площадь опоры. Однако кое-что тут зависит и от шофера. Необходимо так умело провести Машину по "живому мосту", чтобы она ни на сантиметр не отклонилась в сторону.   Сила и мощь атлета измеряются на пуды и килограммы. Поэтому очень интересно знать, какую же тяжесть принимал на себя Чеховской, выступая перед зрителями. Носил на вытянутой руке шесть человек - вес их составлял более 400 килограммов. Держал в стойке "борцовский мост" десять человек и в руках - десятипудовую штангу, общий вес составлял 900 килограммов. На его плечах сорок человек сгибали двутавровую балку - давление на тело атлета достигало до 2500 килограммов. Выдерживая помост, по которому проезжали грузовики с пассажирами, или площадку с размещавшимся на ней оркестром из 30 музыкантов, Чеховской имел дело с колоссальными нагрузками.   Здесь следует привести его антропометрические данные: рост - 180 сантиметров, вес - 125 килограммов, окружность грудной клетки - 138, окружность шеи - 52 сантиметра, окружность бицепса - 50 сантиметров.   Для сравнения укажем, что размер бицепсов был у знаменитого борца Алекса Аберга 43 сантиметра, у Петра Крылова - 46, у Георга Гаккеншмидта - 45-47 сантиметров. И лишь у борца-богатыря Николая Вахтурова окружность бицепсов достигала 50 сантиметров.     "ПЕРЧАТКА" БРОШЕНА "КОРОЛЮ"   Цирк в условиях царской России был не только зрелищным предприятием, но в то же время спортивной площадкой и стадионом. На его арене демонстрировалась борьба, устраивались боксерские поединки. Первые турники, велосипеды, мотоциклы тотчас же после их появления стали достоянием цирка, который придумал, как их использовать на манеже. Искусная, виртуозная стрельба из винтовки и лука тоже результат проникновения в цирк спорта. А такой спортивный снаряд, как батут современного типа - сетка с вплетенной в нее амортизационной резиной, - был изобретен цирком и уже оттуда перешел в спорт.   Цирки в дореволюционной России строились, как и корабли при Петре, с помощью топора. Их сколачивали плотники из досок. Далеко не все директора цирков были одновременно и владельцами зданий. Нередко помещение принадлежало какому-нибудь состоятельному человеку, не имевшему никакого отношения к искусству смелых и ловких. Он отдавал его в аренду цирковым труппам.   Из всех директоров цирков Чеховской предпочитал иметь дело с Изако.   Из мемуаров и художественной литературы можно узнать, что представляли собой директора цирков в прошлом. Сложился даже определенный тип "господина циркового директора".   Обычно все директора цирков были на одно лицо: цилиндр, фрак и неизменная сигара в зубах.   По традиции им надлежало самим выводить на манеж лошадей, демонстрировать дрессировку.   Директора, как правило, были выходцами из цирковой же среды. Они были прижимисты, грубы, заносчивы, высокомерны, как всякие выскочки. Исключение составляли лишь некоторые, и среди них упомянутый выше Изако.   Франц Яковлевич Изако благоволил к Чеховскому. Их знакомство произошло тогда, когда Изако со своим цирком был на гастролях на берегах Немана. Потом Изако поехал в Архангельск, а оттуда в Сибирь и на Дальний Восток. Вместе с ним отправился и Чеховской.   Изако, представитель потомственной цирковой семьи, ценил высокий профессионализм в работе на манеже. Программы строил так, чтобы не уронить репутации своего, как он именовался на афишах, "французского цирка". Изако гордился тем, что именно в его цирке акробат Александр Сосин показал невиданный в те времена прыжок - двойное сальто с земли без каких-либо приспособлений (подкидных досок, лонж). Он просто пробежал по арене, прыгнул и проделал в воздухе два полных оборота (рондат, флик-фляк, двойное сальто-мортале). Это было 25 августа 1914 года во Владивостоке. На следующий день Сосин повторил и закрепил успех. На представлении присутствовали моряки английской эскадры, стоявшей в те дни на рейде во Владивостоке. Они устроили овацию исполнителю. Затем на манеж вышел офицер, пожал артисту руку и приколол ему на грудь золотой жетон с изображением его величества короля Великобритании.   Чеховской был доволен работой у Изако. Да и не только он - другие артисты тоже. Как впоследствии вспоминал в своей книге "На арене старого цирка" известный клоун Д. Альперов, "настроение в труппе было товарищеское, и сами Изако этому способствовали". После представления все артисты собирались за чаем, играли в лото при свете керосиновой лампы.   Играл и Чеховской. Кругленькие кубики-бочоночки с цифрами казались совсем крошечными в его ручище.   Изако говорил Чеховскому:   - Вы превосходный атлет, господин Чеховской. Но помните -, для манежа помимо четкого исполнения трюков, помимо смелости, профессионального "куража" требуется еще и "продажа" номера. Что такое "продажа"? "Продажа" - это умение красиво выходить, красиво держаться, красиво кланяться, чтобы не просто демонстрацию грубой физической силы видели зрители, а нечто изящное, приятное глазу. Правда, гири не бабочки. Они - не мотыльки. Гири - это гири. Тяжести. А поднятие тяжестей связано с напряжением всех мышц. Но если у вас будет искаженное от усилий, побагровевшее лицо, по которому катятся крупные капли пота, если вы всем видом будете показывать, как вам трудно, то это никак не будет привлекательно. Настоящий артист цирка потому и артист, что все у него совершается легко, непринужденно, грациозно, техника сочетается с художественной выразительностью. А это уже искусство. Отрабатывайте все детали, милейший, и вас назовут художником.   Пресса все чаще и чаще с одобрением отзывалась о выступлениях Чеховского. Вот что, например, писали в Чите: "Цирк Ф. Я. Изако делает хорошие сборы. Большим успехом пользуется атлет Чеховской - красивая, сильная работа "салонного атлета". А вот что писал о Чеховском в сборнике "Борцы" (375 портретов "гладиаторов наших дней" с краткими характеристиками) И. В. Лебедев: "Великолепно "продает" свой номер". Существует и отзыв Ф. И. Шаляпина: "Вот чего может достичь человек путем настойчивого самоусовершенствования", Шаляпин видел Якубу на арене у Чинизелли.   Был среди русских борцов-атлетов один, считавшийся главным соперником Чеховского. Хотя они и дружили до конца дней. Фамилия друга-соперника была Крылов, а звали его Петр Федотович. Когда-то он, как и Чеховской, учился в гимназии, но, в отличие от Якубы, никогда не кичившегося образованием, Крылов страшно гордился этим и при каждом случае подчеркивал, что он "из интеллигентов". Надо сказать, что гимназии Крылов не окончил.   Бросил ее и поступил в мореходное училище, Плавал коком, матросом, вторым штурманом. Расстался и с этим делом, потому что увлекся гирями и штангами. Стал выступать в балаганах.   "Шестьдесят пять целковых в месяц, мусью, и чтобы ежеден несколько раз работать", - вспоминал Крылов обращенные к нему слова своего балаганного хозяина Лихачева.   Характер у Федотыча был "морской" - крутой, задиристый, с норовом. Борясь на арене, он нередко во всеуслышание чертыхался. Мог обругать не только противника, но заодно и зрителей. О нем вспоминают: разбивая кулаком камень (был у него такой трюк), Крылов обращался к публике со словами: "Господа, ежели вы думаете, что камень фальшивый, то могу разбить его на голове любого желающего. Милости прошу, кто желает, на арену!". Однажды, услыхав, что какой-то зритель из первого ряда сказал про него своей спутнице: "Ну и бык!" - он прервал выступление и произнес с обидой: "Господа, вот этот человек говорит, что я бык. Но лучше быть сильным быком, чем слабым ослом в чиновничьей фуражке".   Сам Крылов объяснял свою грубость, и то, что любит ругаться, а подчас и подраться, "куражом" - дескать, это помогает ему поддерживать в себе "геройский дух". Таков был этот чудак.   Вообще, сила у Крылова была на первом месте. Он и людей оценивал лишь с точки зрения их физических возможностей. Про знаменитого В. Л. Дурова говорил: "Хороший артист, только в общем-то ничего не стоит, так как моей штанги поднять не может". Так же отзывался он о Шаляпине, о художниках, чьи картины смотрел в Третьяковской галерее. Большей обиды ему нельзя было нанести, чем сказать: "Что-то у тебя, Федотыч, шея похудела". От этого он приходил в ярость.   В то же время был Петр Федотович человеком впечатлительным, нервы у него были, как у "кисейной барышни". Этот усатый, коренастый дядя, драчун и забияка, с татуировкой на теле (она должна была подчеркивать его принадлежность к племени моряков), ходивший гордо выпятив и без того высокую грудь, украшенную золотыми цепочками и брелоками, раскисал, если его побеждали. Будучи уложенным на лопатки, мог вскочить и закричать на весь цирк:   "Православные, на ком есть крест! Джентльмены! Да что же это делается? Положили-то меня неправильно! За ковром!" - и пуститься в слезы.   Несмотря на все эти выходки, тот, кто знал хорошо Крылова, любил его и уважал. В Крылове-борце сочеталась значительная сила с удивительным знанием приемов. Как атлет Федотыч уступал Гаккеншмидту, толкавшему 144 килограмма, и Моору-Знаменскому - 154 килограмма. Достижение Крылова - 130 килограммов. Но зато в выкручивании левой он был особенно блестящ - около 114 килограммов.   Чеховской (он выступал тогда еще под псевдонимом Ичаджи) вступил в соперничество с Крыловым в 1908 году. Можно назвать даже точную дату: 9 ноября. В этот день открылся международный чемпионат французской борьбы в театре "Аквариум" у П. А. Путинцева в Москве. То был, как гласила афиша, "театр мелодрамы-драмы-комедии-феерии и обозрения".   Перед борьбой давался спектакль - трагедия в 4 действиях и 8 картинах "Варфоломеевская ночь, или Кровавая свадьба". Спектакль начинался в половине восьмого вечера, а борьба - в одиннадцать. "Во избежание давки перед началом спектакля просят билетами запасаться заблаговременно", - предупреждала дирекция специальным аншлагом. "Давку" мог вызвать, конечно, ажиотаж, связанный с борьбой, а отнюдь не с "Кровавой свадьбой".   Международный чемпионат открывался поединком Ичаджи (Гродно) - Кароль Наджи (Венгрия). В первый вечер боролись также представители Австрии, Чехии, Швейцарии, Швеции.   Но это было еще не все. Программа обещала сверх всего "первый выход знаменитого Геркулеса" - атлета-чемпиона Петра Крылова. В рекламе подчеркивалось, что "король гирь" - вне конкуренции. Он обладает колоссальной силой. В числе его упражнений были: жонглирование громадными штангами, поднятие пяти человек одной рукой, ломанье пятикопеечных монет, удерживание помоста, по которому лошадь везла повозку. И все это не было пустыми словами. Крылов действительно исполнял эти номера. В довершение ко всему в его репертуаре был еще один трюк - под названием "Смерть атлета". Он заключался в том, что исполнителя закапывали в землю на целых двадцать минут, в течение которых человек находился как бы в могиле. В этот момент зрители нервно вытаскивали из карманов часы и следили по ним, чтобы пребывание атлета под землей строго выдерживалось по времени. Секрет номера, между прочим, заключался в том, что могилу делали таким образом, чтобы лежавший в ней имел возможность дышать. Применялись и другие ухищрения.   Правда, на подмостках "Аквариума" трюк этот не исполнялся: просто некуда было закапывать.   Чеховского особенно задело самодовольное утверждение Крылова - "вне конкуренции". Нет, закапываться живым в землю он не собирался - этот трюк не имел никакого отношения к спорту. Но по всем остальным пунктам программы Ичаджи решил вступить в состязание.   Крылова он нашел в театральном буфете. Его окружали поклонники. Атлет пил молоко, его поклонники - красное вино.   - Федотыч, - сказал Чеховской, - берусь побить все твои рекорды. Кроме одного.   Крылов с такой силой поставил на стол стакан, что стекло не выдержало - треснуло.   - Что! Решил бросить перчатку?! И кому - старому балаганщику, "королю гирь"?! Джентльмены, видали такую наглость? Черт побери, и когда ты думаешь это сделать? Сегодня? Завтра?   - А я не тороплюсь. Время есть. Все еще впереди.     СПОРТИВНЫЙ УТРЕННИК В "САНИТАСЕ"   Шел 1913 год.   Чеховской работал в цирке "Модерн" в Петербурге. Это был второй цирковой стационар в столице. Он открылся в 1909 году первоначально под названием "Новый цирк". Через несколько лет его переименовали в "Модерн".   Само слово "модерн" было тогда в моде. Им обозначалось художественное направление, возникшее еще в конце XIX века. В стиле "модерн" строили дома и рисовали картины.   В отличие от цирка Чинизелли, первого каменного цирка в России, "Модерн" размещался в деревянном здании на Кронверкском проспекте угол Каменноостровского. Рядом находилась мечеть с минаретом, блиставшим голубизной отделочных плиток. И странно было видеть соседями эти два здания, столь не гармонировавшие друг с другом.   "Модерн" сразу же стал конкурировать с цирком Чинизелли. Господин директор Сципионе Чинизелли выходил из себя. Он привык на протяжении многих лет считать себя единственным, безраздельным властителем дум столичных "циркоманов". На его "субботники" съезжался весь блистательный аристократический Петербург (даже питомцы Царскосельского лицея собирались в дни годовщины своего прославленного учебного заведения не где-нибудь, а в цирке на Фонтанке). И вдруг появился еще один цирк. Сципионе бушевал:   - Добро бы этот цирк "Модерн" содержал представитель какой-нибудь старой благородной цирковой семьи, а то совершенно случайный в нашем деле человек, колбасник! Куда, спрашивается, смотрели в городской думе?   Маршал действительно был колбасником. В самом прямом смысле. Он был владельцем колбасной фабрики и фирменных магазинов, торговавших ее продукцией. Колбасы и... цирк? В самом деле парадокс! Однако колбасный фабрикант был не таким уж чужаком в цирке, в спорте, как это представлял Чинизелли. Любитель-спортсмен Маршан имел известное отношение к тяжелой атлетике. В свое время он занимался ею, и не где-нибудь, а у самого доктора Краевского.   Благородный гнев господина директора Сципионе Чинизелли был вызван не столько стремлением сохранить "чистоту" циркового искусства, чтобы к нему не прикасались "чужаки", сколько другими, более прозаическими причинами: "Модерн" являлся конкурентом его цирка.   Не вылощенных аристократов, как у Чинизелли, видели деревянные стены "Модерна", а самую разношерстную публику, вплоть до "низов". Это была та самая публика, что заполняла сад Народного дома, где были "кривые зеркала", "американские горы", по крутым склонам которых, то медленно поднимаясь наверх, то резко устремляясь вниз, мчались вагонетки с людьми, где по рельсам, проложенным вокруг сада, тоненько посвистывая, бегал миниатюрный, почти игрушечный, паровозик, таща за собой такие же миниатюрные вагончики с пассажирами, а отсюда шел вплотную примыкавший к Народному дому Зоологический сад. Охотно посещала эта публика и находившийся в двух кварталах от Народного дома цирк "Модерн". Кстати, это сюда (чаще, чем к Чинизелли) приходил Александр Блок, живший в ту пору на Петербургской стороне в последнем этаже дома по Большой Монетной улице.   Программы "Модерна" носили в основном спортивный характер. Значительное место в них занимали чемпионаты французской борьбы. Они даже затмили по своему успеху те, что устраивались у Чинизелли. Широковещательная реклама гласила:   "КУДА ИДЕТ ВЕСЬ ПЕТЕРБУРГ?   В ЦИРК "МОДЕРН".   КУДА ЕХАТЬ УЖИНАТЬ ПОСЛЕ БОРЬБЫ?   КОНЕЧНО, В "ВИЛЛУ РОДЭ".   И действительно, любители борьбы валом валили к Маршану, а тот, кому было по средствам, ехал поздно вечером, после борьбы, в "Виллу Родэ", помещавшуюся на том же Каменноостровском, что и "Модерн", но только в другом его конце, в саду на берегу Малой Невки. "Вилла Родэ" была одним из популярных в столице кафешантанов. Его владельца А. С. Родэ сравнивали с Шарлем Омоном, "магом и волшебником" шантана, державшим увеселительный сад в Москве. В "Вилле Родэ" выступали чечеточники, так называемые "лапотники", появлявшиеся в лубочных, псевдорусских костюмах, и шикарные "этуали" - шансонетки. А в другом, принадлежавшем тому же Родэ саду - "Аркадии", в Новой деревне, проводились чемпионаты борьбы.   Спрос на борьбу в предреволюционные годы был так велик, что чемпионаты стали проводить у себя даже кинематографы и небольшие театры миниатюр. Их полно было в Петрограде.   Особенно на Невском, на Садовой. Ютились они чаще всего не в специальных, помещениях, а в каких-то бывших магазинчиках, наскоро приспособленных для показа кинолент и дивертисментных представлений. Зрители сидели там в духоте, в тесноте. Выходили после сеанса, точно из жаркой бани.   Если цирки жили между собой в антагонизме, то со спортом у борцов и атлетов были самые дружеские взаимоотношения. Любители-спортсмены ходили в цирк, чтобы учиться у профессионалов, а профессионалы с той же целью являлись к спортсменам-любителям. Нередко и те и другие мерились силами, и это приносило обоюдную пользу.   Как-то раз Чеховской получил приглашение от Людвига Адамовича Чаплинского, руководителя спортивного общества "Санитас". На Троицкой улице, 15/17, где располагался зал "Санитаса", регулярно проводились спортивные утренники. Они были неплохой школой для спортсменов. Чаплинский просил Чеховского прийти и показать свое мастерство. "В целях просвещения" - уточнил он.   Когда Чеховской со своим другом - молодым в ту пору профессиональным борцом Михаилом Алексеевичем Яковлевым - пришел на Троицкую, оказалось, что кроме него, Чеховского, были приглашены еще Аберг, Лурих, Крылов, представители Финляндии Ярвинен и Туомисто. Весь цвет борцов-профессионалов, находившихся тогда в Петербурге, собрался в зале "Санитаса".   Алекс Аберг и Ивари Туомисто показывали спортсменам-любителям приемы французской борьбы, а Петр Крылов - работу со штангой.   Когда Чеховской и Яковлев вошли в зал, Крылов стоял разгоряченный. Он только что закончил толкать штангу. Толкал ее Федотыч, как в ту пору говорили, "на разы", то есть подсчитывалось, сколько раз спортсмен толкнет. По числу "разов" и определялась победа.   С появлением Чеховского все внимание сосредоточилось на нем. Его обступили, стали задавать вопросы. Чаплинский попросил показать что-нибудь со штангой.   - Просим, просим! - послышалось со всех сторон. Пришлось исполнить просьбу. Чеховской снял пиджак, засучил рукава белоснежной сорочки. Подошел к штанге.   - Федотыч, какой вес?   - Восемь пудов пятнадцать фунтов, - ответил мрачно Крылов и ревниво добавил: - Толкать будешь?   Чеховской не ответил. Наклонился над штангой, взялся за гриф и без всяких выпадов, даже не пружиня ног, применяя одну лишь силу, легко поднял над головой штангу, весившую 134 килограмма. Затем опустил ее до уровня подбородка и несколько раз выжал.   Раздались аплодисменты. Находившиеся в зале знали, что Чеховской штанги не поднимает и то, что он сейчас проделал, .являлось экспромтом.   Крылов с обиженным видом повернулся к стоявшему рядом Яковлеву, сказал нервно:   - Видишь, черт побери, что делает этот крокодил? Яковлев стал успокаивать старого атлета:   - Якуба со штангой на арене не работает. Так что, Петр Федотович, не волнуйся. Для публики ты всегда был и останешься "королем". Ну а в закрытом зале меряйся с Якубой силой. На то и спорт.   - Ну что, Федотыч, признаешь, что я тебя побил, как и обещал? - спросил Чеховской у Крылова.   К ним подошел высокий, довольно полный молодой человек, одетый щегольски. На носу у него красовалось пенсне в тонкой черепаховой оправе со свисающим с одной стороны черным шнурком, как у Чехова. Это был хорошо знакомый борцам писатель-юморист Аркадий Аверченко, редактор журнала "Сатирикон", живший на той же самой Троицкой улице и в том же самом доме № 15/17, где помещался зал "Санитаса". Но отнюдь не близость месторасположения спортивного зала и не поиски новых тем привели сюда Аверченко. Он сам был любителем-спортсменом, занимался тяжелой атлетикой. В одном из номеров журнала "Геркулес" под рубрикой "Писатели-спортсмены" наряду с изображениями А. И. Куприна, Пьера Лоти, Джека Лондона был помещен и снимок Аверченко. Редактор "Сатирикона" стоял в черном трико, демонстрируя бицепсы, которые у него были развиты изрядно. Впрочем, снимок преследовал больше рекламную цель, чем чисто спортивную. Аркадий Тимофеевич любил популярность.   В числе его рассказов было немало посвященных спорту. То он высмеивал лжерекордсмена, приписывавшего себе умение плавать на большие расстояния, то писал о безуспешных попытках юнцов гимназистов самостоятельно научиться японской борьбе джиу-джицу (так тогда называлось дзюдо). В рассказе "Животное" Аверченко вывел противника грубой мускульной силы, издевавшегося над своим приятелем, атлетически развитым, здоровым человеком: "Кому нужны твои рекорды, бицепсы?,.". Но когда к нему пристал назойливый и нахальный пьяный и он не мог дать ему отпора, то поневоле стал сожалеть в этот момент, что не обладает силой. Выручило появление приятеля, того самого, которого он называл "животным".   Тот легко избавил от приставания: взял пьяного за шиворот и выставил за дверь.   Аверченко стал уговаривать Чеховского поехать в "Вену" - отметить успех. Ресторан "Вена" был известен тем, что в нем, как гласило рекламное объявление, "обычно собираются все писатели, художники, артисты". Аверченко соблазнял Якубу какой-то особой колбасой, присланной из Конотопа и подаваемой в жареном виде с картофельным пюре и капустой.   Известно было, что Аверченко - гурман, любит вкусно поесть, изобретает новые кушанья.   Об этом даже писалось в литературно-художественном сборнике "Десятилетие ресторана "Вена", содержавшем характеристики посетителей этого своеобразного заведения, их автографы - рисунки, шаржи, стихи, каламбуры.   Якуба отказался от приглашения. Его не прельстила и конотопская колбаса.   - Напрасно, ваш брат борец тоже там бывает, - сказал назидательно Аверченко.   - Значит, я составляю исключение.   - А я нахожу уют в ресторане. Для меня ресторан - мой дом.   - Ну а я предпочитаю домашний уют. Ни "Вена", ни "Медведь", ни "Палкин" не для моего образа жизни.   Аверченко находил странным, что Чеховской отказался поехать с ним. Редактор "Сатирикона" привык к тому, что его всегда окружают толпы почитателей, считавших за честь для себя появиться в обществе популярного писателя. Чеховской же, сам будучи "известностью", тушевался, когда на него обращали внимание. Хотя в афишах его и награждали теми или иными лестными эпитетами, он в обращении с людьми не считал нужным придавать своей особе какое-то значение.   - Обойдусь без этого. Я не какая-нибудь исключительная личность, чтобы мне воздавали почести. Смешно даже!     ПОЧЕТНЫЙ ЗОЛОТОЙ ПОЯС   Наступили снежные рождественские дни 1913 года. В квартирах петербуржцев воцарился елочный дух - дух свежих смолистых веток и горящих восковых свечек. По улицам сновали извозчичьи санки, доставляя жителей российской столицы кого в магазины за подарками, кого в места праздничных увеселений.   Центром рождественских гуляний в дореволюционном Петербурге считался Михайловский манеж (ныне переоборудованный в Зимний стадион). Это было одно из самых больших закрытых помещений в городе на Неве. Оно вмещало одновременно несколько тысяч человек. Его использовали и как площадку для спортивных состязаний. Здесь проходили велосипедные гонки, проводились чемпионаты борьбы, соревнования по тяжелой атлетике.   Народные гулянья в Михайловском манеже устраивались лишь в рождественские дни. Поэтому они так и назывались - "рождественскими". Публика сюда приходила самая разношерстная: рабочий и служилый люд, приказчики, горничные, гимназисты, студенты, военные.   Стены и окна манежа декорировались цветными полотнищами, флагами. В разных концах огромного помещения играли оркестры. На помостах шли выступления. Программа была разнообразная. Большое место в ней занимал показ силовых номеров. На рождественских гуляньях 1913 года в Михайловском манеже были устроены международные соревнования по тяжелой атлетике. Вне конкурса в них приняли участие и профессионалы.   Судейскую коллегию возглавлял граф Г. И. Рибопьер, президент Санкт-Петербургского атлетического общества.   Несмотря на свой титул, граф Рибопьер старался быть простым, демократичным. Он много делал для развития спорта, по крайней мере в столице, имел собственный манеж, в котором занимались атлетикой не только члены общества, где он состоял президентом, но и все желающие, учредил несколько призов "имени Рибопьера".   Состав профессионалов на соревнованиях в Михайловском манеже подобрался представительный. Среди тех, кто рассчитывал на призовое место, был Александр Шнейдер, удерживавший на себе помост, по которому проезжал автомобиль. Силач Корнилов отлично работал с "железом". Он поднимал одной рукой якорь с цепью и держал его на отлете, на уровне своего плеча, так, словно это был не тяжелый, железный корабельный якорь, а невесомый дамский зонтик. Про Сильвестра Петерсона говорили, что если он не поднимает котел весом 1280 килограммов, то лишь потому, что тот не проходит в двери цирка.   Якуба Чеховской среди этих геркулесов был не последним по силе. Он готов был составить достойную конкуренцию.   Котлов в Михайловском манеже не поднимали и автомобилей по себе не катили. Тем не менее другие, не такие уж простые, упражнения с "мертвым" и "живым" весом демонстрировали. Наверное, редко где еще можно было увидеть столь необычный парад силы и ловкости. Оркестр балалаечников непрерывно исполнял вальсы. Грохотали сбрасываемые с плеч атлетов железные двутавровые балки. Участники соревнований ломали подковы и рвали цепи. Корнилов продемонстрировал свой коронный номер с якорем.   Все ждали, что покажет Чеховской. Будет ли тоже сгибать на шее балку или ломать подковы? Но на этот раз Якуба не стал работать с "мертвым" весом. Что "мертвый" вес? Ведь в публике всегда находятся люди, скептически относящиеся к тому, что делает атлет. Знаем, мол, ваши железные балки, они у вас фальшивые, облегченные, а подковы надпиленные... Нет, работа с "живым" весом более убедительна для зрителя.   Чеховской вышел на середину демонстрационной площадки.   - Попрошу подойти ко мне шестерых человек.   - Что вы будете делать?   - Поднимать.   - Всех шестерых?   - Всех шестерых.   - Позвольте, но даже Лурих поднимал только пятерых.   - А я, повторяю, подниму шестерых. Желающие, подходите! Кто желает? Вы, братцы? Отлично!   "Братцы" - шестеро солдат гренадерского полка - вышли на площадку, где стоял Чеховской. Бескозырки лихо сидели на их стриженых головах. Под мундирами - могучие плечи и груди.   - Н-да-с! - произнес кто-то из членов судейской коллегии. - Не завидую Якубе. А вы как считаете, граф?   Рибопьер погладил свою раздвоенную, как у Александра II, бороду, произнес неопределенно:   - Посмотрим, посмотрим!   Братцы-гренадеры стояли несколько сконфуженные всеобщим вниманием. Якуба сгреб их своими дюжими руками, придвинул плотнее друг к другу, потом обмотал всех шестерых длинным кожаным ремнем, чтобы он проходил у них под мышками (так обычно поднимали на арене людей), попробовал, крепко ли держится эта человеческая связка. Воцарилось молчание.   Наклонившись чуть на бок, на одну сторону, Чеховской поднял правую руку, просунул ее под ремень, затем выпрямился в полный рост и... "живой вес" был взят!   Держа шестерых гренадеров, Якуба прошел с ними по площадке. Сделал один круг, второй... Зрители видели, как напряглась рука атлета, как отчетливо обрисовались на ней вены, но она ни разу не дрогнула, эта рука, она была точно железная.   - Браво! - произнес громко Рибопьер.   Вслед за ним очнулись от оцепенения и другие члены судейской коллегии:   - Феноменально!   - Такого еще не бывало!   - До сих пор рекорд по подъему людей на одной руке был за Лурихом.   - А теперь рекордсменом стал Чеховской.   Якуба опустил солдат на землю, освободил их от ремня, Рибопьер встал, подошел к атлету.   - Внимание, господа! - произнес он. - От имени Санкт-Петербургского атлетического общества Якуба Чеховской награждается высшим призом - почетным золотым поясом.   - Черт побери! - в своей обычной "красочной" манере высказался, узнав о рекорде Чеховского, Петр Крылов. - Говорили, что не будет бить меня Якуба. А он возьми и побей. Не одним манером, так этаким. Что же дальше-то будет, джентльмены?   Якуба только усмехался, когда ему рассказывали о том, как реагировал на его успех давний соперник.   Любопытную оценку рекордному трюку Чеховского дал уже в наши дни олимпийский чемпион Юрик Варданян. Когда в его присутствии кто-то рассказал про сенсационный номер, Варданян искренне изумился: "Вот это да, шесть гвардейцев, и каждый наверняка не хилого сложения!   Видимо, Чеховской был настоящим супертяжеловесом, таким, как наш Владимир Марчук". Эти слова Юрия Георгиевича приведены в журнале "Спорт в СССР" № 4 за 1983 год. Рекордсмен мира В. Марчук на тренировках взваливал на плечи 350 килограммов и полчаса разгуливал по залу. Вес шести солдат-гренадеров, которых Чеховской поднимал и носил, составлял свыше 25 пудов - более 400 килограммов.     И ТИФЛИС, И МИЛАН...   Цирковые странствия забрасывали Чеховского в разные уголки страны.   На Кавказе местные поклонники спорта, видя, как он борется, как выступает с "живым" и "мертвым" весом, только качали головой: "Вот это богатырь!". Якуба затмил даже всеобщего любимца здешних мест Косту Майсурадзе, сильного, рослого борца, у которого была манера всякий раз после победы на ковре отплясывать на радостях зажигательную лезгинку.   В Тифлисе Чеховского познакомили с Кулой Глданели. Это тоже была знаменитость. В свое время Глданели переборол всех приезжавших на Кавказ чемпионов, в том числе легендарного Эмиля Фосса. Про Фосса рассказывали, что однажды, не успев сойти с парохода, уже отходившего от пристани, он перегнулся через борт, ухватился рукой за столб, и притянул судно обратно к берегу. И вот над этим силачом также одержал победу Кула. Но лучше всего он выступал в национальной борьбе, в которой борцы выходят на схватку в чохах - коротких куртках без рукавов. Про Глданели говорили: "Бог на небе, а Кула на земле". Теперь Глданели уже не боролся. Он держал духан. Однако люди до сих пор ходили смотреть на него как на достопримечательность. Якуба тоже побывал в кабачке у Кулы. Глданели встретил русского атлета, как родного брата. Обрадовался, оживился, помолодев сразу на десяток лет, пригласил музыкантов-зурначей, прикатил бочонок с вином, стал откупоривать. Но Чеховской от угощения отказался.   - Обижаешь, кацо! - огорчился старый борец.   - Не обижайтесь, уважаемый Глданели, у каждого свои обычаи, свои правила. Мое правило такое: когда выступаю, ни капли вина, даже самого превосходного, самого ароматного. А вот коли я нахожусь на берегах Куры, то познакомьте меня лучше с приемами вашей славной национальной кавказской борьбы. Хочу узнать о ней, так сказать, из первых рук.   - Да будет так! - ответил торжественно Кула.   Он позвал борцов. Они пришли, надели чохи и стали бороться тут же, во дворе духана.   Чеховской с интересом следил за ловкими молодыми людьми. Они действовали смело, решительно. Наскакивая друг на друга, чем-то напоминали горных орлов. Якуба прислушивался к мелодии, исполняемой зурначами. В русских цирках боролись под плавные звуки вальсов. Здесь же ритм был иной. Более быстрый, зажигательный, он как бы подбадривал, подхлестывал борцов.   Выступал Чеховской и в краю закаспийском. Лишь только выпадали свободные от работы на манеже часы, шел смотреть, как борются местные силачи. Сидел на берегу моря, вдыхал благодатный соленый воздух, слушал шум волн и крики чаек, колотил о прибрежный камень сухую рыбу-тараньку, чтобы легче сдирались с нее янтарные волокна, и глядел, как на прибрежном песке возятся, стараясь одолеть друг друга, полуголые и босые люди. Их плечи, обожженные солнцем и зноем, прокалились, словно глиняные горшки, стали такими же коричнево-глянцевыми.   Борьба, которую они демонстрировали, не имела правил. Она не походила на французскую.   Боролись, в сущности, как вздумается. Борьба эта пришла из соседней страны - Персии (так назывался тогда сегодняшний Иран). Там была она вхожа и в шахский дворец и на базарную площадь. Сбылась юношеская мечта Якубы - познакомиться с разными видами борьбы, расширить свои познания в этой области.   В том же, 1913-м году Чеховской побывал в Западной Европе.   ...Международный экспресс только что подошел к перрону берлинского "банхофа" (вокзала).   Железнодорожные служащие, наблюдавшие за выгрузкой багажного вагона, были немало удивлены тем, что фибровый дорожный сундук с двумя ручками по торцам, окованный медными полосами и перевязанный толстой веревкой, оказался необыкновенно тяжелым. Трое здоровяков носильщиков с трудом водрузили его на тележку. Но еще больше удивились вокзальные служители, когда доставленный к выходу багаж был легко подхвачен его владельцем и отнесен на стоявший неподалеку извозчичий экипаж.   - Что вы скажете по этому поводу, коллеги? - воскликнул один из носильщиков, сдвигая на затылок форменную фуражку.   - Хотел бы я знать, что у него там в сундуке...   - Неужели железо? А может, свинец?   - Да, но какая должна быть сила у этого парня!   - Откуда он прибыл?   - Судя по квитанции на багаже, из России.   - О, тогда ничего удивительного! Среди этих русских попадаются настоящие медведи.   Носильщики не ошиблись - в дорожном сундуке действительно содержалось "железо". Его вез с собой отправившийся в заграничный вояж Чеховской. С этим "железом" он работал. Это был его реквизит. Чеховской побывал в Германии, Австро-Венгрии, Румынии, Франции, Италии, и во всех странах, где он выступал, его сопровождал феноменальный успех. Газеты отмечали замечательную силу русского атлета, его элегантность, артистизм.   С особым чувством приехал Якуба в Милан. Этот город на севере Италии не только один из самых театральных в стране, точнее, самых музыкальных, так как здесь находится прославленный "Ла скала", но еще и самый спортивный. В Милане не раз устраивались всемирные состязания по тяжелой атлетике. Многие миланцы старшего поколения хорошо помнили триумф русского спорта в 1899 году. Тогда на чемпионате мира по поднятию тяжестей блестящую победу одержал Сергей Елисеев из далекой Уфы, казавшейся европейцам глухим, диким краем. Он стал первым русским чемпионом мира.   Программа состязаний в Милане включала в себя пять движений: жим, рывок и толчок штанги двумя руками, толчок и рывок одной. Основными конкурентами Елисеева были итальянец Скури и баварец Редль. Один только внушительный вид атлета из Баварии мог запугать любого. Бицепсы | его размером в 50 сантиметров говорили о редкой силе их | обладателя.   Однако и он не смог противостоять русскому силачу. Лишь в жиме баварец покорил одинаковый с Елисеевым вес. Во всех же остальных движениях уступил. Чемпионом мира стал Елисеев. Редль занял второе место, а Скури пришлось довольствоваться третьим.   - Такому противнику проиграть - одно удовольствие, - витиевато выразил свое восхищение Скури и одобрительно похлопал Елисеева по плечу.   Направляясь в Милан, Чеховской понимал, какую ответственность берет на себя, рискнув выступить перед теми, кто были свидетелями блистательного успеха его славного соотечественника. Надо было не уронить в глазах миланцев достоинства русского спорта, доказать, что успех Сергея Елисеева не является чем-то исключительным. Есть в России и другие богатыри!   Чеховскому удалось это подтвердить. Номера, которые он демонстрировал в городских садах Милана, вызывали восхищение у публики.   Выступления в Милане, втором по величине городе Италии, совпали по времени с появлением "Сказок об Италии" Максима Горького. Чеховской был знаком с изданием, вышедшем в 1912 году, - оно имелось в его домашней библиотеке, о которой мы еще 'расскажем. В одной из этих сказок, а точнее, своеобразных зарисовок из жизни итальянцев, писатель устами своего героя, слесаря Джиованни, говорил: чем дальше на север, тем настойчивее там люди. "Милан, Турин - вот превосходные мастерские, где формируются новые люди, растет новый мозг!.. Чем дальше на север... тем лучше работа".   Выступления Чеховского, каждый трюк, который он демонстрировал в Милане, проходили под восторженные крики: "Браво! Брависсимо! Грациа! Вива, руссо!". На помост летели букеты цветов, и в таком количестве, словно Якуба был не атлетом, а "душкой-тенором". Между прочим, миланцы решили, что "русский гладиатор" похож на их прославленного земляка - баритона Баттистини. И они прозвали его "русский Баттистини". И так же, как Баттистини, они и Чеховского, обращаясь к нему, называли "маэстро". Чтобы не остаться в долгу за оказанный ему горячий прием, Якуба руками сворачивал в трубочку медные итальянские монеты-сольдо и преподносил их в качестве своеобразных сувениров публике, вызывая у темпераментных жителей Милана новый взрыв восторга.   Из этой поездки Чеховской привез купленный им в Париже автомобиль марки "опель". С того времени он сделался заядлым автомобилистом. "Опель" стоял на Коломенской улице в Петрограде, в доме № 27, где с некоторого времени жил Чеховской. Под автомобиль был отведен бывший каретный сарай. Друзья смеялись: "Если автомобиль испортится, Якуба несет его домой на руках". Один журнал даже поместил на эту тему карикатуру.     "ПОЛУБОГИ" КАК ОНИ ЕСТЬ   Борцы в старом цирке представляли собой особую касту. Они держались с солидностью премьеров, лиц, занимающих в цирковой табели о рангах привилегированное положение. Уже один только внешний вид борца должен был говорить о его якобы полном жизненном благополучии. Тройка, котелок или цилиндр, по жилету пущена массивная часовая цепочка из золота, на цепочке - жетоны, брелоки. В зубах - сигара, для солидности - обязательно "гаванна". В руке тяжелая дубовая палка с круглой ручкой.   Но - увы! - весь этот шикарный вид нередко вводил в заблуждение. Он был рассчитан на публику, на простачков, на наивных гимназистиков. Случались у борцов, этих "полубогов", и совсем черные дни. Когда чемпионат прогорал, садился на "якорь". И тогда шли в ломбард, а то и на "толчок" и золотая цепочка с брелоками, и сами часы, и даже призовые медали.   Хозяева цирков бессовестно обманывали борцов, задерживали выплату денег, а нередко и просто скрывались, бросив чемпионат на произвол судьбы. Скрывались под покровом ночи, захватив всю кассу, предоставив борцам самим выкручиваться из создавшегося положения. А положение было порой безвыходным. Конечно, к первым величинам арены это не относилось, главным образом - к борцов-с кой "массовке". Хотя и самому Ивану Максимовичу Поддубному приходилось во время чемпионатов публично, с арены объявлять, что его обсчитали, не выдали причитающееся денежное вознаграждение. А что было делать? Только таким образом и можно было выцарапать свое, заработанное тяжким трудом. Иначе ничего не получишь.   Совсем плохо приходилось сходившим с арены борцам, потерявшим спортивную форму, здоровье.   Что-то жалкое и одновременно трагикомическое было в поведении борца и атлета Фосса (не путать со знаменитым Эмилем Фоссом). Постепенно опустившийся, поставленный царившей за кулисами чемпионатов нездоровой обстановкой в унизительное положение, Фосс-2-й стал одиозной фигурой. Его не столько боялись борцы - он уже никого не побеждал, - сколько владельцы кондитерских и кухмистерских. Вечно нуждавшийся в деньгах и вечно голодный, он был грозой рестораторов.   Они буквально немели, когда распахивалась со звоном стеклянная наружная дверь и на пороге внезапно вырастала огромная, слоноподобная туша. Сдвинутая на затылок панама, катящиеся по лицу крупные капли пота, в лапище - массивная палка-трость. На мгновение Фосс замирал в дверях, подобно охотничьей собаке, приглядываясь к прилавку с выставленными на нем блюдами. Потом шагал к нему и принимался опустошать приготовленное для покупателей.   Совершив "налет", Фосс поворачивался и спокойно удалялся, чтобы через некоторое время появиться в другом торговом заведении. Насытить эту утробу не было никакой возможности. За съеденное он никогда не платил. Да если б и хотел заплатить, то все равно было нечем. Даже полиция его не трогала. Если арестовать Фосса, посадить в кутузку, то пришлось бы кормить его на казенный счет, а это полицейскому участку влетело бы в копеечку.   На извозчике Фосс ездил, занимая один все сиденье. Пролетка оседала под его многопудовой тяжестью. Фосс сидел как монумент, широко расставив похожие на тумбы ноги и опираясь руками на колени. На один стул он не садился - сразу на три. Делалось это в известной степени и в рекламных целях. Для поднятия интереса к проводившемуся в местном цирке чемпионату.   Жаль было Фосса с его болезненной толщиной и таким же болезненным обжорством, которого хозяева чемпионатов, антрепренеры заставляли играть не только на манеже, но и в жизни роль некоего "чудовища". Или, точнее, он был этакое большое, ужасное дитя - "анфан терибль".   И не только, добавим мы, Фосс подвергался унижению. Ради той же рекламы организаторы чемпионатов заставляли борца Робине Хасаева изображать дикого, пещерного человека.   Обмазанного дегтем, водили по городу на цепи, сажали в яму, на глазах у публики кормили сырым мясом. И хотя все это роняло человеческое достоинство, Хасаев терпел. Терпел во имя тех грошей, что ему платили. Иначе мог бы остаться без средств к существованию.   О положении профессиональных борцов-атлетов поведал   И.В.Лебедев в рассказе "Старый борец", опубликованном в журнале "Геркулес" № 3 за 1913 год. Читатели отмечали, что в нем немало жизненной и горькой правды. Да, нередко именно так, как герой рассказа, всеми брошенные, никому не нужные, доживали свои дни былые кумиры толпы. Поистине это можно было назвать "черными днями полубогов".   Однако первым, кто поставил вопрос о положении профессиональных борцов и сделал это в замечательной художественной форме, был А. И. Куприн. В 1902 году в журнале "Мир божий" появился его ставший широко известным рассказ "В цирке". Массовые чемпионаты еще были впереди, а Куприн уже в ту пору почувствовал неблагополучие в положении борцов и выступил в их защиту.   Куприн превосходно знал борьбу и борцов. Сам он, как известно, некоторое время подвизался в роли атлета, занимался у доктора Е. Ф. Гарнича-Гарницкого в Киеве, боролся в цирке. Куприна интересовала эта среда. В рассказе "Мясо", например, он рисует обстановку спортивного клуба.   Вот трое "молодых людей в трико, с голыми мускулистыми руками и шеями" поднимают тяжести. "Состязание началось с пяти пудов. Каждый из трех брал... длинную железную штангу с большими шарами на концах, взбрасывал ее на грудь, а с груди толчком всего тела выкидывал кверху. После каждого тура в шары насыпали горсть или две картечи".   В рассказе "В цирке" Куприн превосходно описал борьбу. Он создал яркие, с глубоким проникновением в психологию образы борцов, коснулся даже медицинского аспекта борьбы. По поводу последнего консультировался у Чехова, на даче которого в Ялте жил в то время и где писал свой рассказ.   Герой Куприна - борец Арбузов - умирает после схватки на ковре, умирает потому, что выходит бороться больным. Гипертрофированное сердце, какое нередко наблюдается у атлетов, не соблюдающих правила тренировок, злоупотребляющих физическими нагрузками, чересчур утруждающих себя, не выдержало. Симптомы наблюдающейся грозной беды - перебои в сердце, кровотечение из носа, плохой сон, общую слабость - Арбузов начал ощущать еще задолго до того, как вышел бороться. Ему бы следовало отказаться от борьбы в тот день, отдохнуть, полечиться, но он не имел права это сделать. Закулисные законы были жестоки и неумолимы. Хозяин цирка не согласился на отмену поединка: "Черт побирай! Сегодня последний день этой идиотской русской масленицы, и у меня не хватает даже приставной стулья, и публикум будет мне делать ein grosser Scandal, если я отменю борьбу. Черт побирай! У меня потребуют назад деньги и разломать мой цирк на маленькие кусочки!.. Я не хочу слушать глупости, я ничего не слышал и ничего не знаю!". И, чтобы не платить, если он откажется выступать, огромной неустойки, Арбузов идет бороться с американским чемпионом, проигрывает схватку и умирает, едва дойдя до гардеробной, свалившись на кучу костюмов, приготовленных для пантомимы третьего отделения.   Одобрительно отозвался об этом рассказе А. П. Чехов. Высоко оценил его Л. Н. Толстой.   Якуба Чеховской читал этот рассказ. Он вообще много читал, любил книгу. Обосновавшись в Петербурге, на Коломенской улице, стал собирать домашнюю библиотеку и собрал более двух тысяч томов. Среди них - сочинения Пушкина, Гоголя, Толстого, Достоевского, Чехова, Островского, Писемского, Лескова, Горького, Бунина, Вересаева, Мицкевича... Это его увлечение казалось странным, непонятным большинству борцов, которые в массе своей были необразованны, малограмотны. Некоторые едва умели писать. Неуклюже брали толстыми пальцами перо и с трудом выводили свою фамилию. Впрочем, это не мешало им дружить со многими видными деятелями литературы и искусства. С Заикиным был близок Куприн, другом Шаляпина был борец Шемякин.   Обращаясь к книгам, Чеховской искал в них ответы на многие интересовавшие его вопросы.   Прочитав, например, в знаменитом сочинении И.А.Гончарова "Фрегат Паллада" про матроса, бравшего и поднимавшего, как поднос, кранец* с ядрами и картечью (а весил кранец вместе с грузом пудов пять), он тут же поспешил к одному из своих друзей, чтобы поделиться впечатлением. "Уж если Гончаров нашел нужным рассказать про силача матроса, подчеркнуть, что трудно встретить человека крепче и плотнее сложенного, значит, в его глазах сила была качеством незаурядным. Сила - богатство человека. И относиться к ней надо, как к замечательному дару природы. Физическая сила в сочетании с ловкостью, смелостью, умом помогла людям стать победителями над природой, стихиями" - так говорил Чеховской.   Якуба любил не только чтение, но и музыку, живопись, знал несколько языков. Своим примером он начисто опровергал бытовавшее в народе выражение "сила есть - ума       *** Кранец - приспособление в виде специальной подушки для предохранения судна от ударов о причальную стенку, другое судно и т. д.   не надо". Не случайно Чеховской отличался внутренней культурой, благородством, был выдержанным, корректным и в быту и на борцовском ковре. И друзей выбирал достойных, интересных. Одним из его близких товарищей был Георг Лурих, человек образованный, эрудированный. Он, как и Чеховской, много читал, даже писал рассказы, стихи. Широтой кругозора обладал И. В. Лебедев, сочетавший в себе борца, атлета, тренера, арбитра, организатора спортивных выступлений, режиссера, актера, журналиста, редактора и издателя. Глубокими, разносторонними знаниями обладал председатель общества "Санитас" Л. А. Чаплинский. Это был теоретик и историк спорта.   Чеховской отличался принципиальностью. Он высоко ценил чувство товарищества, горячо восставал против несправедливости, охотно протягивал руку помощи.   Чеховской, Лурих, Лебедев, Чаплинский оказались единомышленниками в вопросе о создании союза, который бы объединил борцов-атлетов, вставал в случае необходимости на их защиту.   Выступая на аренах и сценах, участвуя в чемпионатах, Чеховской видел, в каком бесправном положении находились профессиональные борцы и атлеты, сам порой попадал в такое же положение и поэтому горячо поддерживал идею создания союза. Но не только профессионалы нуждались в подобного рода организации; Нужна она была и спортсменам-любителям. Они тоже находились в незавидном положении.   В 1908 году в Лондоне проводилась Олимпиада. От Санкт-Петербургского атлетического общества на нее поехали четыре борца: Александр Петров, Евгений Замотин, Николай Орлов и Георгий Демин. Они были полностью предоставлены самим себе. Никто их не сопровождал, никто о них не заботился. Даже к соревнованиям едва допустили, так как Россия не дала официальной заявки. В отеле мест не нашлось, и спортсменам пришлось жить на частной квартире в самом центре Лондона, буквально в каморке. Не хватало даже кроватей: спали по двое на одной. Тренировки проводились в каком-то темном подвальном помещении.   Иностранными языками русские спортсмены владели плохо, а переводчика у них не было. С судьями должен был объясняться тренер француз Эжен де Пари (Эжен Вернер), но он предпочитал в основном держать "нейтралитет". И все же, надо сказать, несмотря на более чем неблагоприятные условия, русские борцы заняли на Лондонской олимпиаде третье командное место. Петров и Орлов завоевали серебряные награды.   Однако печальный урок тогдашним руководителям русского спорта впрок не пошел. Когда в шведском городе Мальме проводились Балтийские игры 1914 года, приехавший туда, чтобы принять участие в соревнованиях, атлет Ян Краузе из Риги опять был "один как перст" - никто его не сопровождал. В то время как Россию представлял всего один человек, Германия выставила на соревнования 23, Дания - 36, а Швеция - 46 человек. Между прочим, Краузе достойно выдержал "натиск" конкурентов. Он занял второе место в толчке двумя руками.   Защищать интересы профессиональных борцов призван был созданный в Берлине международный союз. Но русские борцы в него не вступали, зная, что при приеме ставятся всяческие ограничения. Да и как иметь с ним дело, если он находится за тридевять земель!   Только двое - Заикин и Вахтуров - подали заявление о приеме. Борцы ждали, что будет организован свой, отечественный союз. В 1913 году он наконец появился. Во главе его встал Людвиг Адамович Чаплинский. Союз должен был объединить и профессионалов и любителей. Однако у Главнонаблюдающего за физическим развитием населения Российской империи он особой поддержки не получил.   Главнонаблюдающим являлся свиты его императорского величества генерал-майор В.Н.Воейков, впоследствии последний царский комендант Зимнего дворца, зять министра двора барона В.Б.Фридерикса. Больше, чем делами, связанными со спортом, Воейков был поглощен собственными коммерческими делами - распространением минеральной воды "Кувака" из источника, расположенного в его имении. Он всячески внедрял ее в рацион соотечественников.   Что только не писали о "Куваке"! И то, что она "наилучшая", и что из "радиоактивного источника". Позже выяснилось, что реклама эта - чистейшее шарлатанство.   Всероссийский атлетический союз не имел сколько-нибудь серьезного значения. Как говорили сами борцы, он существовал лишь на бумаге. Практически ничем себя не проявлял - мешали всевозможные обстоятельства, а главным образом - отношение к нему царских чиновников.   Но, может быть, означенный союз в конце концов и сыграл бы какую-нибудь положительную роль (хотя вряд ли - уж слишком много стояло перед ним препятствий), если б не мировая война. В 1916 году ушел добровольцем на фронт Л. А. Чаплинский и вскоре был убит. Без своего председателя, отличавшегося энергичностью и инициативностью, союз развалился.     БОРЬБА УХОДИТ С АРЕНЫ   Первая мировая война пагубно отразилась на состоянии борцовских и атлетических дел. Да и вообще спорта в целом. Уже не устраивались состязания в Михайловском манеже - в нем разместились броневики. Многие борцы были призваны в действующую армию. Ушли на фронт отчаянно храбрый Яша Черный (Чернышев), красиво сложенный борец-водолаз Иван Бориченко, ширококостный, громадный Белоус, недурной легковес Сорокин и многие другие.   Находившийся в то время в Берлине Георг Гаккеншмидт вместе с женой-француженкой был интернирован немцами и уже не смог больше вернуться в Россию. Те же из борцов, для которых срок призыва в армию еще не наступил, продолжали участвовать в чемпионатах, но уже без прежнего азарта и энтузиазма. Значение чемпионатов, интерес к ним повсеместно -резко упал.   Правда, это стало наблюдаться еще раньше, до начала первой мировой. Но что же случилось? Почему наступил явный спад интереса к борьбе? Что было причиной?   Новый кумир появился у публики - авиация. И уже не массивные борцы в трико являлись героями дня, а изящные, стройные авиаторы, большинство которых были офицерами.   Из душных залов цирков людские толпы вышли на свежий, зеленый простор авиационных полей. Зрелище воздушных полетов оказалось не менее волнующим, чем схватки современных гладиаторов. "Летун отпущен на свободу. Качнув две лопасти свои, как чудище морское в воду, скользнул в воздушные струи", - писал поэт. Ипподромы, превращенные в площадки, с которых поднимались в голубое небо "фарманы", "блерио" и "латамы", заполнялись зрителями так же, как раньше заполнялись цирки, - до отказа. Мелькали в толпе котелки, фуражки военных, кепи, входящие в моду соломенные канотье, каскетки, панамы, дамские шляпы, украшенные бархатными и батистовыми цветами, вуалетками. Сверкали стекла биноклей, устремленных вслед поднимающемуся аэроплану. Музыканты играли что-то веселое, зажигательное...   Борьба еще сопротивлялась. Ей не хотелось быть положенной "на обе лопатки". Некоторые из борцов во главе с Иваном Заикиным сами пробовали стать, и не без успеха, авиаторами. Вместе с Заикиным в воздух решил подняться и его верный друг А. И. Куприн. Правда, первый и единственный их совместный полет окончился неудачей - аэроплан упал. К счастью, именитый пилот и его не менее именитый пассажир не пострадали. Зато аэроплан, принадлежавший мастным лицам - одесским богатеям братьям Пташниковым, - оказался исковерканным. Останки его поместили в ангар, опечатали, и сконфуженный, опечаленный Заикин, оставшийся без летательного аппарата (на покупку своего у него не было средств), поневоле вынужден был пойти снова в цирк. Утешения ради он сам себя наградил титулом "капитан воздуха".   Чтобы подогреть интерес к чемпионатам, вернуть к ним прежнее расположение публики, организаторы шли на все. Устраивали среди борцов конкурсы на лучшее телосложение. Это называлось "конкурсы мужской красоты". Тогда же пошли в ход и женские чемпионаты.   О женских чемпионатах написано немало, и главным образом критическое. Дескать, это было грубое, малоэстетичное зрелище. К словам "женская борьба" обязательно добавлялся эпитет "пресловутая". Время подтвердило несправедливость этого эпитета. Ныне, скажем тут же, отношение к занятиям женщин тяжелой атлетикой изменилось. "Слабый пол" участвует в соревнованиях по поднятию штанги - разыгрывает первенства по этому виду спорта. Во многих странах, в том числе и в нашей, культивируется женское дзюдо.   Так что существовавшее некогда ироническое, даже осуждающее отношение к участию женщин во французской борьбе можно считать весьма спорным.   Женщины-борцы тоже вносили лепту в пропаганду спорта. И этот факт нельзя игнорировать. Большинство из них ответственно относилось к выступлениям, серьезно тренировалось. Меньше всего женщин-борцов можно было увидеть за чисто женскими занятиями - вязанием, шитьем, чаще всего - со штангами, гантелями и гирями, с помощью которых они "накачивали" мускулы. Некоторые были по-настоящему сильны.   Публике нравились женские чемпионаты. Но только, пожалуй, не как спорт, а как не лишенное красочности зрелище, которое на афишах определялось, как "сила - красота - грация - техника". В своих открытых костюмах с пышными оборками, в мягких борцовках с высокой шнуровкой, доходившей до половины икры, и широкими наколенниками, участницы чемпионатов выглядели довольно эффектно. К слову сказать, женщины-борцы вели строгий образ жизни, не допускали никакой фривольности в поведении. Не случайно Поддубный, Заикин, Вахтуров, Шемякин, Чеховской по-товарищески относились к женщинам-борцам, уважали их нелегкое занятие, видели в них равноправных коллег.   Некоторые женщины выступали и как атлеты, демонстрировали силовые номера. Понятно, что анатомическое строение плечевого пояса женщины не позволяет рассчитывать на значительные проявления силы. Однако и тут бывают исключения.   Большой знаток тяжелой атлетики Л. А. Чаплинский с одобрением писал о некоторых выдающихся достижениях в женском силовом спорте. Из зарубежных исполнительниц он отмечал силачку, выступавшую под именем Атлета, выталкивающую 94 килограмма двумя руками в два темпа, и другую - мисс Вулкану (понятно, что это тоже был псевдоним), с похвалой отзывался о дочери Карла Абса - 1-го, унаследовавшей от своего прославленного отца незаурядную физическую силу и здоровье. Из русских женщин-атлетов, известных в дореволюционную пору, Чаплинский особенно выделял Марию Лоорс (настоящее имя - Мария Лоорбер, она была уроженкой Эстонии). Лоорс носила двух, а иногда и трех человек на спине, удерживала на ногах штангу с повисшими на ней четырьмя мужчинами. Да и с гирями показывала незаурядные упражнения: выжимала лежа свыше 64 килограммов, толкала стоя почти 80 и вырывала одной рукой около 48.   Демонстрировала Лоорс и такое. Она сцепляла пальцы рук и, держа их перед собой на весу, предлагала, произнося слова с заметным акцентом: "Мужчины, разъедините!".   Несколько мужчин пытались разжать ее руки. Но хотя это были женские руки, они обладали незаурядной силой. Открыть "замок" редко кому удавалось. Мужчины отходили от Лоорс сконфуженные. Представительница "слабого пола" давала им хороший урок. Вот, дескать, па что способна женщина!..   Истинные ценители всячески оберегали борьбу от вымирания и в годы явного падения к пей интереса старались поддерживать ее на высоком уровне. Нельзя было прекратить ее существование на цирковой арене, дать ей исчезнуть, подобно тому как исчезли ихтиозавры и птеродактили. Имена Ивана Поддубного, вернувшегося в цирк из авиации Заикина, Луриха, Шемякина, Вахтурова, Чеховского продолжали оставаться для зрителей заманчивыми. Они были залогом того, что публику ожидает интересное спортивное зрелище. Поклонники его по-прежнему старались не пропускать чемпионатов с участием своих любимцев и с волнением переживали все перипетии схваток.   Ропот возмущения поднимался в зале, когда вдруг в самый разгар поединка на арену выходил полицейский чин и, заслонив своей фигурой арбитра, давал протяжный свисток. Это означало, что разрешенное для проведения всякого рода зрелищ время истекло, наступил запретный "полицейский" час: "Господа! К вам обращаются честью! Прошу очистить зал!".   Все еще возбужденная, не успевшая остыть толпа с криком и топотом вываливалась из цирка на ночную улицу. Петроград спал, но сон его был тревожен, беспокоен. То где-то с грохотом, сотрясая булыжную мостовую, проезжал броневик, то под покровом темноты везли в лазареты новые партии раненых солдат, только что доставленных санитарным поездом с фронта. Все, все напоминало о войне! На перекрестках горели костры, около которых грелись озябшие городовые, дворники и ночные извозчики. Валил с неба частый снежок, и сквозь его косую сетку темными пятнами проглядывали расклеенные на круглых афишных тумбах рекламные "летучки", извещавшие публику об очередных чемпионатах:   "48-й день борьбы. Борются Збышко-Цыганевич - Иван Чуфистов, Шульц - Городничий, Синяя маска - Лука Копьев. Все схватки решительные". Однако уже анахронизмом выглядела реклама: "Куда идет весь Петербург? В цирк "Модерн". Куда ехать после борьбы? Конечно, в "Виллу Родэ".   Тех, кто сталкивался с вызванными войной продовольственными затруднениями (а сталкивалось большинство населения), такая реклама только раздражала. Плохо обстояло в городе со снабжением. Кое-какие продукты уже выдавались по карточкам, да и то за ними приходилось отстаивать длинную очередь.   Впрочем, если "Вилла Родэ" еще существовала, то для цирка "Модерн" сезон 1916 года стал последним: пожарная инспекция запретила устраивать представления в деревянном здании. Цирк закрылся. Опустели залы, закулисные помещения. Выветрился из них запах конюшни, Чинизелли мог быть доволен: не стало мозолившего глаза конкурента. Хотя и его цирк чуть было не постигла участь "Модерна". И он чуть было не прекратил существования.   Дело в том, что у цирка, как такового, было немало противников в среде буржуазной художественной интеллигенции, поклонников "чистого искусства". Считая цирк зрелищем грубым, вульгарным, не имеющим никакого воспитательного, а главное, эстетического значения, находящимся вне пределов "высокой духовной культуры", они доказывали, что стационарный каменный цирк в Петрограде абсолютно не нужен. Что в нем показывать? Французскую борьбу? Но борьба - не цирк. Сам же цирк находится в упадке. Его "золотые времена" давно прошли. В марте 1916 года кончался срок контракта с городской думой, заключенного отцом Сципионе - Гаэтано Чинизелли на сорок лет. Требовалось либо аннулировать его, либо продолжить. В этой связи дискуссия о надобности или ненадобности цирка вспыхнула с новой силой.   Наиболее яростно нападал на цирк журнал "Театр и искусство". Из номера в номер он вел целую кампанию, доказывая, что продлевать контракт с Чинизелли ни в коем случае не надо.   Редактор журнала Александр Рафаилович Кугель, теребя курчавую, "ассирийскую", бороду, азартно кричал в своем редакторском кабинете:    - Цирк, уважаемые господа, это позор нашего времени! В написанной им и опубликованной в № 32 за 1915 год передовой статье говорилось:   "В самом центральном месте города, занимая огромную площадь, стоит нелепое здание цирка - "городского цирка". Это одно уже достойно юмористического журнала... И вот вместо того, чтобы это громадное помещение использовать с какою-нибудь важною целью... юмористы городской управы предполагают продолжить контракт с г. Чинизелли".   Предлагалось либо разобрать до основания здание цирка, либо устроить в нем склад картофеля, что было бы, как уверяли авторы этого проекта, гораздо целесообразнее в тревожные, напряженные военные дни, когда ощущались серьезные перебои с продовольственным снабжением.   А. Р. Кугеля знали как умного, прогрессивного литератора, талантливого критика, режиссера, журналиста. И то, что он нападает в своем журнале на цирк, ведет против него кампанию, казалось очень странным. Справедливости ради укажем, что позже, уже в советское время, Кугель пересмотрел свой взгляд на цирковое искусство; "Позвольте, о каком цирке вы говорите - советском или дореволюционном? Это две разные вещи".   Как бы там ни было, каменный цирк в Петрограде не ликвидировали. Наоборот, власти города назначили торги на аренду. От каждого пожелавшего принять участие в аукционе потребовали залог - 5 тысяч рублей. Претендентов оказалось не так уж мало. Среди них были и владелец Московского цирка Никитин, и антрепренер оперного театра Петроградского народного дома Аксарин, и последний арендатор "Модерна" некто Скоров. Наивысшую сумму предложил старик Никитин. .Цирк отошел к нему. Но Никитин почему-то отказался вносить арендную плату. Были назначены новые торги (третьи по счету!), и здание в конце концов осталось еще на три года за Чинизелли.   На радостях он устроил большой чемпионат французской борьбы. Был приглашен участвовать в нем и Чеховской.   Разговаривая с Якубой, "господин директор цирка" то и дело воздевал скорбно руки:    - Эти торги разорили меня. Где я возьму столько денег для уплаты за аренду?   Говоря о том, что он разорен, Чинизелли явно лицемерил. Денег у него было предостаточно. Он и его жена Люция принадлежали к числу крупнейших в Петрограде богатеев. Это были буржуа до мозга костей. Люция блистала роскошью нарядов и бриллиантов; выезд, на котором супруги появлялись на гуляньях, обращал на себя внимание великолепием лошадей и упряжки.   Чеховской отлично знал, что представляют собой владельцы цирка, знал об их скупости, скаредности, неуважении к артистам, к их нуждам и не мог не относиться к ним прохладно. Но то, что цирк на Фонтанке удалось сохранить, не могло в то же время не вызывать чувства удовлетворения. Было бы жаль лишиться петроградского стационара, хотя бы потому, что он имел самое непосредственное отношение к зарождению и становлению борьбы и атлетики, был связан с именами Пытлясинского, Поддубного и многих, многих других корифеев, одержавших на его манеже замечательные победы.     "Я НУЖЕН РЕВОЛЮЦИИ..."   Февральскую революцию 1917 года Чеховской встретил в столице. Он видел толпы, шедшие с красными знаменами по улицам Петрограда, городских милиционеров в пальто и шляпах, заменивших прежних городовых, сожженное здание бывшего Литовского замка, где была тюрьма. Странной жизнью жила в ту пору Россия. Не так-то просто было правильно ориентироваться в водовороте дней.   Новое причудливо переплеталось со старым. В руку бронзовой императрицы Екатерины, что стоит в окружении своих приближенных па пьедестале памятника в сквере на Невском, кто-то воткнул красный флажок. А через дорогу, чуть наискосок, в кафе, как и прежде, собиралась "изысканная публика". Сидела за столиками, на мраморных поверхностях которых лиловели разводы от пролитого из чашечек горячего шоколада, делала вид, будто ничего не произошло, шелестела программками бегов и цирка Чинизелли с перечнем участвующих в чемпионате борцов. На обороте программки, как всегда, торговая реклама: "крем "Березовый", пудра "Клития"...   Хотя официально цирк "Модерн" и был закрыт, однако время от времени его голубые двери открывались, пропуская народ, шедший сюда на митинги. До отказа заполнялся амфитеатр.   Куда ни глянь - пальто и куртки, солдатские шинели и матросские бушлаты. На груди у многих - алые банты и бумажные гвоздики.   Помост, на котором когда-то располагался цирковой оркестр знаменитого капельмейстера Новицкого, превращался в импровизированную трибуну. Сменяя один другого, выступали ораторы. Представители самых разных партий. Одних плотно набитый людьми амфитеатр приветствовал криками: "Да здравствует!", других - "Долой!".   Митинги в цирке "Модерн" привлекали весь Петроград. Приходил сюда и Чеховской.   Необычно было ему, много раз выступавшему на манеже "Модерна" в борцовских схватках, с атлетическими номерами, сидеть в партере, среди шумной, волнующейся, рукоплещущей толпы. Но ее накал был столь заразителен, что он сам начинал волноваться, бить в могучие свои ладони и зычно кричать вместе со всеми "Да здравствует!" и "Долой!", порой облекая свои эмоции в весьма конкретное: "Да здравствует мир!", "Долой войну!".   Здесь, на митингах в цирке "Модерн", Чеховской встречал немало своих знакомых: борцов, литераторов, артистов. Однажды неподалеку от себя увидел знакомые усы и прическу ежиком; Горький! Писатель жил совсем рядом с "Модерном" - на Кронверкском, 23 (сейчас на этом здании висит мемориальная доска) - и тоже приходил сюда на митинги. После их окончания он не уходил сразу домой, а стоял в толпе, переходил от одной группы к другой, слушал, что говорят. Его интересовало, как относятся люди к революции. Позже он отразил это в записях "Из дневника".   Жизнь Петрограда изменилась. Надвинувшиеся события сказались на привычном укладе горожан. Все больше усугублялись затруднения с продовольствием, с топливом, усилилась преступность: правительство Керенского выпустило из тюрем всех уголовников. Но даже и в этой обстановке зрелищные мероприятия привлекали внимание.   Только окончился чемпионат в цирке Чинизелли с участием выдающегося польского борца Станислава Збышко-Цыганевича, Ивана Чуфистова и Луки Копьева, как сразу же эстафету подхватил открывший летний сезон сад "Олимпия" на Забалканском проспекте. Здесь в чемпионате участвовали Чеховской, Лурих, Аберг и новые, недавно появившиеся молодые, способные Башкиров, Степанов. Поединки в "Олимпии" продолжались три с лишним месяца, а 8 сентября был устроен большой спортивный вечер. В его программе были и борьба и поднятие тяжестей. Участвовали, как писала "Петроградская газета", знаменитости: Лурих, Аберг, Чеховской.   Наступила тревожная, суровая осень 1917 года. Даже во всемирно-исторический день 25 октября город на Неве жил странной двойной жизнью.   Революционные отряды занимали здание телефонной станции, телеграфа и в то же время, как обычно, "дули авто и трамы" (выражение Маяковского!). Были открыты допоздна кафе на Невском. Работали театры. В театре Сабурова, помещавшемся под одной крышей с "Пассажем", шла пьеса "Авраам и Мориц", в "Кривом зеркале" на Екатерининском канале - спектакль "Да здравствует правосудие", а в "Палас-театре" на Итальянской улице шведская примадонна Эльна Гистэдт блистательно выступала в новинке сезона - оперетте "Сильва".   В цирке Чинизелли, как гласила афиша, в этот день давался "грандиозный спектакль". "Гала-представление. Первоклассная цирковая программа". Французской борьбы объявлено не было.   Поэтому Чеховской был свободен от выступления. Вечером к нему домой пришел Яковлев.   Посидели, обсуждая события. Потом решили выйти на улицу. Прошли по Коломенской, миновали Пушкинскую, улицу гостиниц и меблированных комнат, и вышли на Невский.   Дул ветер с Невы, покрывал рябью лужи. Изредка моросило. Якуба поднял воротник пальто, надвинул поглубже котелок. Дошли до Казанского собора. Дальше по Невскому ходу не было - не пускали патрули. За два квартала отсюда был Зимний. Затаившийся, примолкший, он вырисовывался длинной темной громадой во мраке хмурой, дождливой петроградской осени.   Его фасад заслоняли внушительные поленницы дров.   А вокруг Зимнего, на площади, на прилегающих улицах, на набережной Мойки скапливались отряды. Солдатские шинели перемешивались с черными бушлатами матросов и потертыми кожанками красногвардейцев-рабочих. Грозная сила надвигалась на Зимний, за толстыми стенами которого засели буржуазные министры. Готовился последний, решающий штурм дворца.   Чеховской и Яковлев подошли к караулу, стоявшему на углу Невского и Казанской.   - Граждане, попрошу вертаться назад! - воскликнул один из караульных.   - Почему?   - Потому что дальше нету хода для вас, буржуев, - бойко проговорил другой.   - Ты чего тут шумишь, Ермоленко? - послышался голос, и из темноты выдвинулся матрос, судя по ленточке на бескозырке, из гвардейского флотского экипажа, начальник караула.   - Да вот буржуев шугаем! - ответил Ермоленко. Матрос подошел поближе, всмотрелся в лица борцов и вдруг радостно-удивленно воскликнул:   - Никак сам Якуба Чеховской? Не ошибся?   - Не ошиблись, - сказал Чеховской.   - Вот где довелось встретиться! Ермоленко, - повернулся матрос к караульному, - это - Якуба Чеховской. Слыхал о таком? Знаменитый чемпион французской борьбы. Кто не знает его? Весь Питер. Наш он, браг, свой, а ты его за буржуя принял!   - Да он же толстый! Как буржуй.   - Не толстый, а плотный.   Матрос объяснил Чеховскому, почему никого из прохожих не пропускают дальше - в виду чрезвычайных событий. Борцы отошли, остановились у памятника Кутузову. Напротив, через дорогу, поблескивал шар на башне здания фирмы Зингер, где продавались швейные машины.   Якуба машинально вынул из кармана серебряные призовые часы, посмотрел на стрелки: было 8 часов 40 минут вечера.   И почти тотчас же грянул над Петроградом выстрел. То был, как узнал на утро Якуба, выстрел с "Авроры".   Вспоминая об этом, Чеховской позже говорил родным и близким: "Октябрьскую революцию я воспринял как должное. Правда, находились "хорошие знакомые", которые, оглядываясь, шептали: "Уезжай отсюда! Кому ты здесь нужен?". Ссылались на пример некоторых литераторов, артистов, бросивших все и переметнувшихся из Петрограда в Прибалтику или на юг, в Крым, к белогвардейцам, и вскоре бежавшим еще дальше - за рубеж. Мне говорили:   "Поезжай тоже туда. Разве ты не видишь, что делается в России? Здесь все рушится". На это я отвечал: "Нет, господа, это не мой путь". "Можно подумать, что ты нужен революции!" - выхолили из себя мои "доброжелатели"-оппоненты. "А почему бы и нет?" - говорил я. Кое-кто может счесть эти мои слова за бахвальство. Но я чувствовал, как относятся ко мне в молодой Советской республике, и не мог, не имел права с ней порвать, Я очень рад, что мне посчастливилось в исторический день победы Октября быть в Петрограде, многое увидеть своими глазами и многое понять. Особенно мне запомнилась встреча на Невском с матросом, начальником караула. Он узнал меня, назвал своим. В моем лице революционный народ как бы признавал, принимал в свои ряды нас, тружеников арены. И это не забывается".     СОБЫТИЕ В "ТЕАТРЕ ЧУДЕС"   17 февраля 1918 года в маленьком питерском театрике миниатюр на Садовой улице, 42 - он назывался "Театр чудес" и представлял собой помещеньице на пару сот человек (таких зрелищных заведений, как мы говорили выше, много имелось тогда в Петрограде, сюда можно было забежать наспех и, как образно выразился один из критиков, "не снимая пальто и галош, перехватить рюмку театрального удовольствия"), - собралась необычная публика. Она пришла не на представление, а на собрание.   Сидевшие в зале обращали на себя внимание массивностью фигур, от которых исходила незаурядная сила, пышностью усов, толщиной затылков. То были борцы-атлеты. Присутствовали и первостепенные величины и скромная борцовская "массовка". В зале можно было увидеть Георга Луриха, Алекса Аберга, Николая Башкирова, Николая Городничего, Николая Разина, Ивана Раевского, одного из первых русских борцов Федора Трусова.   Где-то посередине тесной группкой сидели женщины-борцы. Днем они казались не столь импозантными, как вечером, когда выходили на арену в своих открытых костюмах, тщательно причесанные, густо напудренные. Сейчас, вблизи, их лица были обыкновенными. То были курносые крестьянские лица бывших прачек, горничных, кухарок, портних и молочниц из пригородов, торговавших в Питере молоком. Они выглядели добродушными. Выделялась своими "контурами" Знаменская, своего рода "дядя Пуд" в юбке. Весила эта "слабая половина" рода человеческого добрых 160 килограммов.   Когда стрелки часов сомкнулись на двенадцати, на сцену вышли Т. Я. Видеман и Я. А. Чеховской. Они заняли места за столом президиума, Видеман позвонил в председательский колокольчик, призывая к вниманию.   - Друзья, - сказал он, обращаясь к собравшимся, - мы - Яков Авраамович и я - уполномочены сообщить вам приятную новость. Организован Всероссийский союз борцов - атлетов-профессионалов.   Последние слова утонули в громе аплодисментов.   - Вы знаете, - продолжал Видеман, - что вопрос о создании такого союза поднимался давно. Еще до революции. Вы скажете, что он и был создан, что его возглавлял всем нам известный Людвиг Адамович Чаплинский, ныне, к сожалению, покойный. Нет, друзья, такой союз, какой бы мы хотели иметь, создан не был. Это был совсем другой союз. Зато теперь мы можем с удовлетворением констатировать, что он действительно есть. Мы назвали его всероссийским. Надеемся, что к мам присоединятся многие города, где имеются профессионалы нашего дела. Цель мы ставим далеко идущую: объединить борцов-атлетов всей России. Лиха беда начало. Мы твердо верим, что союз принесет большую пользу. Надо создать фонд взаимопомощи, решить другие, не менее важные, практические вопросы.   В зале стояла мертвая тишина. Борцы внимательно слушали, стараясь не пропустить ни слова.   Некоторые "борчихи" утирали увлажнившиеся глаза кончиками платочков. Они были сентиментальны, эти крепкие, широкоплечие, здоровые женщины. Но, кроме того, они, как и все имевшие отношение к цирку, были еще и суеверны, верили в приметы. Боялись всего: разбитого зеркала, положенного на диван раскрытого зонтика, цифры "13", боялись сидеть на барьере манежа лицом не внутрь, а наружу. Все ото отражалось, по их мнению, на успехе выступления, на сборах. А отсутствие хороших сборов означало по тем временам бедственное положение, нужду, доходившую порой до полной нищеты, голода, что многие из присутствующих испытывали на самих себе, и не раз. Теперь же, когда пришла пролетарская власть, все должно было неузнаваемо измениться в судьбах тружеников, в том числе и тружеников манежа. Свой профессиональный союз должен был помочь борцам и их семьям избавиться от нечестных антрепренеров, от нужды, от страха за завтрашний день, за кусок хлеба, и эго воспринималось как большое счастье, которое пуще всего опасались потерять.   - Прошу высказываться, - призвал Видеман. - А еще нам надо будет избрать правление союза. Якуба, ты пишешь протокол?   - Первый раз занимаюсь таким делом, - добродушно проворчал Чеховской. - Никогда не волновался на ковре, а тут почему-то волнуюсь.   Собрание недолго решало, кого избрать в правление. Конечно же тех, кто проявил инициативу, добился создания союза. В первую очередь назвали имена Т. Я. Видемана и Я. А. Чеховского.   Их и сделали: первого - председателем, второго - заместителем. Секретарем стал В. М. Лебединский, казначеем - М. А. Яковлев. Все эти люди пользовались авторитетом среди борцов. Каждый имел то или иное отношение к атлетике.   Видеман начал заниматься спортом еще в 1898 году, во времена Краевского. Состоял в Ревельском кружке любителей атлетики. Приехав в Петербург, основал собственный кружок, из которого впоследствии образовалось эстонское спортивное общество "Калев". Видеман занимался тренерской работой, участвовал в любительских и профессиональных чемпионатах борьбы.   Яковлев был учеником И. В. Лебедева, посещал его атлетический кабинет. После стал верным другом Чеховского, его помощником. Лебединского знали как одного из опытнейших арбитров.   Ну а Чеховского не надо было представлять собранию. Все его знали, и все любили за честность, прямоту, высокие нравственные принципы.   В перерыве и после собрания борцы вели разговоры.   - Бедный Вахтуров. Вот уже более полугода, как нет Николаши на свете - погиб в автомобильной катастрофе.   Вспоминали, как это произошло. После очередного выступления в Тифлисе борцы поехали кататься. С Вахтуровым были Богатырев и Разумов. Машина налетела на телеграфный столб. Вахтуров разбился насмерть. Богатырев и Разумов тоже пострадали. Теперь и их не было в живых.   Не было в живых и Чаплинского. Он погиб на войне еще в 1916 году, в бою на русско-немецком фронте.   - А что слышно о дяде Ване?   - Говорят, он в Одессе. Проводит там чемпионат.   - Узнаю старого боевого коня! Он даже в пекле среди чертей устроил бы состязание по французской борьбе.   - А Поддубный у себя в деревне на Украине?   - Рассказывают, что так.   - Гаккеншмидт попал после немецкого плена в Англию. Наверное, уже не вернется в Россию.   - Да и Ваня Заикин волею судьбы оказался в Румынии. А Пытлясинский - в Польше. Разбросало людей...   - Редеют, редеют ряды борцовской гвардии!   В мае 1918-го на столиках у газетчиков в Петрограде появился новый журнал. Он назывался "Борец-атлет". Это был первый спортивный журнал, начавший издаваться в Советской России. В редакционный совет вошли Т. Видеман, Г. Лурих., В. Лебединский, Н. Башкиров, Я. Чеховской, И. Си-маков и доктор А. Шварцер, в студенческие годы выступавший в качестве борца-атлета под инициалами "А. Ш.". Ответственным редактором стал М. А. Яковлев, Редакция помещалась на Коломенской, 27, через площадку от квартиры Чеховского. Там же располагалось и правление Всероссийского союза борцов - атлетов-профессионалов. Журнал был его органом. Нельзя сказать, что дореволюционная Россия не имела спортивных журналов. Их было даже предостаточно. Едва ли не первым начавшим выходить был "Циклист", пропагандировавший велосипедный спорт. Он появился еще в конце девяностых годов XIX века. Потом были "Иллюстрированный журнал атлетики и спорта", "Сила и здоровье". В Киеве издавались "Красота и сила", "Спорт и игры". Каждый из них большое внимание уделял тяжелой атлетике, борьбе. Но, пожалуй, самым популярным был "Геркулес" с его девизом "Каждый человек может и должен быть сильным".   В отличие от того же "Геркулеса", делавшегося в основном руками дяди Вани и близкого ему окружения, "Борец-атлет" с первого же номера стал опираться на актив, на материалы самих борцов. Непривычные к писанию руки с плохо гнувшимися пальцами выводили на листках бумаги заметки, передававшиеся затем в редакцию. Конечно, в журнале было немало недостатков, однако спортивная жизнь Петрограда и Москвы тех суровых лет, в первую очередь тяжелая атлетика и футбол, находила на его страницах довольно широкое отражение.   В первом номере журнала, приветствуя его выход, делился некоторыми своими мыслями о борьбе Георг Лурих. Он писал: "Установившийся взгляд на борьбу как на грубое зрелище, требующее якобы от представителей ее проявления лишь только силы, к счастью, начинает терять свою вескость, и тем, кто задался облагородить этот вид спорта, остается работать в этом направлении".   "Пользуясь случаем, - продолжал Лурих, - в заключение скажу: я верю в то время, когда спорт станет достоянием широких масс и будет приемлем в любой среде, независимо от культурного уровня последней".   Перед подписью знаменитый борец поставил: "Ваш покорный слуга". Это было не только общепринятой формулой, но и знаком уважения к читателям.   В третьем номере состоялся журналистский дебют Якубы Чеховского.   В статье "Из жизни союза борцов-атлетов" он ставил вопрос о необходимости более активного привлечения в ряды атлетов молодежи, вопрос, не потерявший злободневности и в наши дни.   Немалую роль в этом он отводил союзу. "Не знаю, - писал Чеховской, - быть может, потому, что я слишком хорошо знаю условия жизни профессионального атлета, и объясняется мое горячее желание дальнейшего развития нашего союза, который является организацией, могущей оказать большую услугу начинающим".   Далеко не все из задуманного удалось в то время осуществить союзу. Сложившаяся в стране обстановка лишала возможности установить контакты с периферией.   Удалось зато организовать отделение союза в Москве. Для этого в Москву был направлен М. А. Яковлев. В номерах Ечкина на Трубной площади он отыскал борца-атлета П. М. Янковского-Урсуса.   Борцовский мир хорошо знал этого представителя старшего поколения. Борцы называли его не иначе, как "папаша". Сам Янковский любил именовать себя "драбантом", а с некоторых пор - "старым драбантом". По-польски "драбанты" - телохранители, состоявшие в средние века при важных особах (впоследствии так стали называть и профессиональных солдат). Янковский был по происхождению поляк, из разорившихся дворян. Свою карьеру борца-атлета он начал в 1889 году и исколесил в этом качестве чуть ли не весь свет, повсюду производя фурор своей гигантской фигурой и силой: ну, чисто "урсус" - медведь! Прозвище это Янковский заимствовал из романа Г. Сенкевича. В последнее время он перестал выступать как борец, а сделался организатором, арбитром чемпионатов.   Яковлев нашел "папашу" Урсуса в добром здравии и в хорошем настроении. Он похудел, сбавил живот. Свойственные ему веселье, жизнерадостность с возрастом не покинули его.   - Папаша, - начал разговор Яковлев.   - Что, сынок?   - Слыхали у себя в "белокаменной" о питерском союзе?   - Конечно же.   - Ну и как?   - Приветствуем всей душой. Полезное начинание.   - А ведь вы могли бы нам помочь.   - Чем может помочь вам старый драбант?   - Просим возглавить московское отделение. Должность будет называться "уполномоченный Всероссийского союза борцов-атлетов".   - Что ж, не возражаю. Со всей, как говорится, открытой душой. Очень рад.   - И борцы будут рады видеть вас, уважаемого, заслуженного спортсмена-профессионала, во главе нашего общего дела в Москве.   - Куда теперь, сынок? Обратно в Питер? Передавай привет всем моим друзьям. Особливо - Якубе. Люблю этого человечищу. Ну как, все еще с Федотычем конкурирует?   - Да ведь Петр Федотович Крылов, как и вы, тоже отошел от борьбы.   - Верно. Я и запамятовал. Он и с атлетическими номерами больше не выступает. Чем же он теперь занимается?   - Завел учеников. Арбитрствует.     НОВАЯ ЛЕГЕНДА О САМСОНЕ   Мы уже рассказывали о том, что незадолго до революции в Петрограде, Москве и некоторых других городах открылось множество частных театров-миниатюр. Они росли как грибы после хорошего дождя.   Продолжали существовать они и в первые послереволюционные годы. Их стало даже еще больше. В одном Петрограде насчитывалось около двух десятков. Среди них - "Казино де Пари" и "Светлячок", "Слава" и "Гранд", "Уголок" и "Театр чудес". То же было и в Москве.   Советская власть до поры до времени не закрывала эти театры, понимая, что иначе сотни артистов остались бы без работы. Многие из этих театриков по старой памяти устраивали у себя чемпионаты французской борьбы. Это не были грандиозные парады силы и ловкости с участием знаменитостей ковра. Чемпионаты в театрах миниатюр представляли собой такие же "мини", как и сами театрики. Это были не чемпионаты, а чемпионатики. Но и в них были свои призы и свои чемпионы. Были даже "маски", под которыми выступали борцы. Словом, все как издавна велось в солидных предприятиях. Если в "Уголке" боролись Константин Де Ригер, Быстров, Красная маска, то в чемпионатике в "Гранд-Паласе" - Лапчинский, Роланд, Иогансон, Черная маска. В "Казино де Пари" выступали Бамбула 2-й, Ульрих, Кавецкий и Синяя маска. Потом составы менялись, расходились и сходились, как пары в кадрили. Из "Гранд-Паласа" чемпионат перекочевывал в "Уголок" или "Казино де Пари" и наоборот.   Чемпионаты устраивались и в кинематографах. После показа какого-нибудь фильма с участием звезд русского кино Ивана Мозжухина и Веры Холодной на ковер перед экраном выходили борцы в масках и без оных, звучал свисток арбитра, и начиналось состязание.   Объяснялось это новое возрождение старой французской борьбы не модой, не особой потребностью в ней зрителей, а единственно коммерческими соображениями. Владельцы зрелищных предприятий, не надеясь на успех худосочных эстрадно-развлекательных программ, понимали, что публику можно заинтересовать, а следовательно, упрочить финансовое положение, сделать сборы лишь чем-то иным, более захватывающим. И тогда вспомнили о французской борьбе. На фоне тех представлений, что давали "Казино де Пари" и "Гранд-Палас", чемпионаты и даже чемпионатики выделялись своей красочностью, зрелищностью. Известную роль сыграло также и то, что в годы революции борцы сосредоточились в основном в Петрограде и Москве, и их надо было использовать. За это ратовал и Всероссийский союз борцов-атлетов.   Лучшие чемпионаты по старой памяти проводились в цирке Чинизелли и в саду "Олимпия". У Чинизелли выступали Чеховской, Аберг, Лурих. Обозреватели писали: "Аберг, как всегда, спокоен и уверен в себе, хотя ему придется здорово поработать с таким партнером, как Чеховской". Первое место в чемпионате 1918 года в цирке Чинизелли занял Аберг, второе - Чеховской. Чинизелли расчувствовался настолько, что позвал к себе Якубу и подарил ему настольные часы, детали корпуса которого представляли собой части конского снаряжения. Ныне эти часы можно увидеть в экспозиции, посвященной Чеховскому в Гродненском историко-археологическом музее.   В 1919 году произошло событие, оставившее глубокий след в цирковом искусстве и спорте тех лет.   На арене 1-го московского цирка, ставшего, как и 2-й московский, первым государственным цирком в нашей стране, - декрет об этом был подписан В. И. Лениным - выдающийся советский скульптор С. Т. Коненков поставил целую сюиту из "живых скульптур". Для этого были привлечены атлеты и борцы, находившиеся в ту пору в Москве: А. Ярош, С. Пафнутьев, Г. Быстрое и Д. Урс-Ярчак, сильный тяжеловес, уроженец Лодзи. Темой постановки стал миф о Самсоне.   Кто не слыхал об этом библейском силаче! А тот, кто даже ничего не слыхал, все равно знает о нем, если бывал в знаменитом Петергофе, ставшем в 1944 году Петродворцом, любовался его чудесными фонтанами.   Самый главный фонтан Большого каскада украшен золоченой скульптурой: мускулистый человек, силач, раздирает руками пасть льва. А вокруг бьют на высоту 21 метр серебристо-хрустальные струи, и вода потоками стекает по выпуклым мышцам атлета, заставляя их ослепительно сверкать на солнце. Это и есть "Самсон". Во время Великой Отечественной войны гитлеровские захватчики уничтожили прекрасную фигуру, созданную М. И. Козловским, но советский скульптор В. Л. Симонов воссоздал ее. Скульптура художественно воплотила образ Самсона, но в то же время имеет и символический смысл: победу над шведами в полтавской битве. Это, так сказать, российский Самсон.   Библейский же сражался с филистимлянами, побил их ослиной челюстью, стал жертвой заговора, был ослеплен, острижен (в длинных волосах и заключалась вся его сила), а потом, когда волосы опять отросли, отомстил врагам, обрушив на них своды храма. Этот сюжет Коненков и воплотил на арене цирка, но воплотил не в мраморе и не в дереве, а в "живых скульптурах". Материалом для него стали крепкие, физически совершенные, красивые тела атлетов.   Легенда о Самсоне была выбрана не случайно. Самсон - поборник и защитник свободы народа, коварно преданный Далилой - сумел вновь обрести в себе силы и одержать верх над врагами. Этот сюжет как нельзя лучше соответствовал духу революционных лет. Постановка привлекла внимание А. В. Луначарского. В статье, опубликованной под рубрикой "На новых путях" в журнале "Вестник театра" № 44 за 1919 год, он писал:   "...То, что я видел, было прекрасно... Такой чисто цирковой элемент, как силачи и борцы, нашел здесь свое неожиданно прекрасное применение. Я, по правде сказать, никогда не думал, что эти люди - в данном случае артисты Ярош, Урс, Пафнутьев и Быстров - смогут быть так покорны воле художника, чтобы сделать свои тела мягкими, как глина или словно высеченными резцом ваятеля. Сами по себе тела благородно развиты и в талантливых постановках Коненкова доставляют настоящее восхищение взору".   Чеховской не видел этой постановки. Но слышал о ней. Прочитав статью Луначарского, он поспешил на Фонтанку в цирк.   Внешне там как будто бы ничего не изменилось. Все так же стоял в приемной огромный дубовый шкаф с резными украшениями, изображающими конские головы, - искусная работа талантливого мастера-краснодеревца. Но в директорском кабинете за столом сидел уже не Чинизелли, а музыкальный эксцентрик Мишель. Он являлся руководителем трудового коллектива, взявшего бразды правления цирком после того, как господин директор Сципионе Чинизелли, едва только кончился контракт, продленный в 1916-м на три года, поспешил убраться из Петрограда, где все ему, в прошлом первейшему богатею, было чуждо, за границу.   - Я понимаю, что от Чинизелли ожидать каких-либо новых веяний в цирковом искусстве было бесполезно, - сказал Чеховской, - но времена Чинизелли, к счастью, кончились. Надеюсь, Мишель, вы знаете о московской постановке Коненкова? Неплохо было бы поставить нечто подобное и в Петрограде. Борцы и атлеты к вашим услугам.   Мишель болезненно поморщился.   - Якуба, - произнес он, - признаюсь вам, мы еще слабосильны во всех отношениях. У нас нет артистов, цирк не отапливается, нам нечем кормить лошадей. У нас нет даже бумаги, чтобы печатать программки. Вы видите - мы используем старые железнодорожные карты бывшего министерства путей сообщения.   - А как же Москва?   - Вы идеалист, Якуба, большой ребенок. Я просто удивляюсь, глядя на вас. Ну где нам равняться с Москвой? Московские цирки стали собственностью государства. Вот когда и петроградский цирк станет государственным, тогда дело пойдет по-другому.   Больше Чеховской к этому не возвращался. Иное отвлекло его на время от цирка - он стал преподавателем-инструктором в Петроградском военном округе.     В ЧЕСТЬ 2-ГО КОНГРЕССА   Для своей защиты молодая Советская республика создала собственные вооруженные силы. Но необходимо было, чтобы в Красную Армию приходило подготовленное пополнение. Для этой цели в 1918 году по инициативе В. И. Ленина была создана организация, получившая название Всевобуч (позже - Всеобуч), уделявшая большое внимание физическому развитию молодежи. Ее возглавил Николай Ильич Подвойский, видный деятель революционного движения, в дни Октябрьского вооруженного восстания - председатель Военно-революционного комитета в Петрограде, один из организаторов штурма Зимнего.   Подвойский был председателем Всероссийской коллегии по формированию частей Красной Армии, а также первым председателем Высшего совета физической культуры. Он ратовал за всестороннее, гармоническое развитие молодежи, в том числе и физическое. Последнее могли дать лишь занятия спортом. В этой связи Всевобучу понадобились кадры опытных инструкторов для преподавания не только военного дела, но и физкультуры.   Получил предложение стать инструктором Всевобуча и Чеховской. Переговоры с ним вел окружной комиссар военно-учебных заведений В. Г. Джикия.   Якуба попал к нему в обеденный перерыв. Джикия сидел за столом и пил пустой чай.   - Садись, дорогой. Хочешь чаю? Бери стакан и наливай. Чайник только что закипел. Извини, что сахару нет. Еще не выдали. А сахарин кончился. Слушай, хочу предложить тебе руководить спортивной работой. Думал пригласить Косту Майсурадзе, твоего коллегу, да он, понимаешь, не в ладах с грамотностью. Ну как, принимаешь предложение? Да?   - Благодарю за доверие, Владимир Гаврилович, но дайте подумать.   - Чего думать, генацвале? Чего думать? Мы тебя знаем. Ты для нас авторитет. Так что завтра же приступай к делу. Время не терпит.   Чеховской с увлечением взялся за новую для себя работу. Он возглавил спортивный клуб Петроградского военного округа. Собственно говоря, он отвечал за всю спортивную работу в округе. Денег он не получал. Оплата производилась пайком. В ведении Якубы находились лошадь и шарабан, на котором он и разъезжал по пунктам Всевобуча. На ночь лошадь отводили на Коломенскую улицу в конюшню, где стоял автомобиль, который бездействовал из-за отсутствия горючего. С кормом для лошади было чуточку полегче. На фронтах шли бои против Колчака, Деникина, Юденича, Врангеля. Время было тяжелое и тревожное, Но, несмотря на это, спортивная жизнь в Петрограде, Москве не замирала. Все большую популярность приобретал футбол. Петроградские команды "Меркур", "Унитас", "Коломяги", в состав которых входили теперь главным образом спортсмены-рабочие, встречались между собой в товарищеских матчах разыгрывали первенства, выезжали на игры в Москву.   Соревнования, празднества устраивались и Всевобучем. Отчасти это делалось для того, чтобы заинтересовать население, привлечь к Всевобучу внимание. Писатель Лев Никулин в книге "Время, пространство, движение" вспоминал, как отмечалась "неделя Всевобуча" летом 1919 года в Киеве. "Это было феерическое зрелище - улицы, украшенные зеленью и плакатами, открытая сцена на Софийской площади, феерия "Все к оружию!" в цирке, спектакли и концерты в красноармейских и рабочих клубах".   В 1920 году Чеховской получил задание от руководителей Всевобуча подготовить выступление спортивной делегации Петрограда на празднике в честь 2-го Конгресса III Коммунистического Интернационала.   "Мы идем   революционной лавой.   Над рядами флаг пожаров ал.   Наш вождь - миллионоглавый   Третий Интернационал"   Так писал В. В. Маяковский, откликаясь на это историческое событие.   27 июля 1920 года стало днем демонстраций в честь делегатов Конгресса. Все завершилось грандиозным, невиданным по тем временам спортивным праздником, в котором принимали участие представители четырех российских городов: Москвы, Петрограда, Смоленска и Ярославля. Он состоялся на московском ипподроме.   Чеховской должен был не только подготовить к спортивному выступлению питерскую молодежь, но и организовать ее поездку в Москву, что в условиях разрухи, вызванной гражданской войной, являлось делом не легким. Вагоны были разбитые, разломанные. Но и таких не хватало. Места в поездах занимали с боем. Люди пристраивались на крышах вагонов, на подножках, на буферах. Не было угля для паровозов - топили дровами: заранее заготовленные поленницы громоздились возле железнодорожного полотна. Затруднения были и с водой - ее чуть ли не по каплям набирали в паровозные котлы из станционных водокачек.   Чеховской образцово организовал перевозку большого количества людей из Петрограда в Москву. Конечно, не обошлось без участия Петросовета. Да и Совнарком оказал помощь.   Посадка производилась на товарной станции бывшей Николаевской железной дороги (ныне Октябрьской). Сюда были поданы два эшелона. Они состояли из нескольких десятков крытых двухосных товарных вагонов. Старый физкультурный работник Борис Матвеевич Саар, проходивший подготовку в системе Всевобуча и участвовавший в празднике в Москве, вспоминал в беседе с авторами этой книги, что каждый получил тогда экипировку - сатиновые трусы. В Бологом была длительная остановка. Участников поездки накормили горячим обедом, сваренным в котлах походной солдатской кухни. Чеховской неотлучно находился при эшелонах. К нему обращались по всевозможным вопросам, и он решал их быстро, незамедлительно. По приезде в Москву начались репетиции. Они заключались главным образом в построениях и в ходьбе босиком по булыжным мостовым.   С обувью, тем более специальной спортивной, в ту пору обстояло плохо. Если в Москву участники праздника приехали кто в чем, некоторые даже в лаптях, то обеспечить их хотя бы тапочками не было никакой возможности. Вот почему решено было маршировать босиком.   Однако энтузиазм людей был столь велик, что и в таком виде, необутые, босые, они готовы были идти прямо на фронт. 28 июля ожил московский ипподром. Но не завсегдатаи бегов и скачек с биноклями и лорнетами пришли сюда, а пролетарская публика, "коммунары", как писали в газетах того времени. Было шумно и весело. В ложах сидели члены Конгресса и иностранные гости: англичане, американцы, немцы, итальянцы, японцы, китайцы. Они встречали громкими возгласами одобрения лучшие номера спортивной программы. Впрочем, плохих и не было.   Программа по тем временам была ошеломляющей. До сих пор гимнастика не выходила за пределы спортивных залов. Она была прерогативой "сокольских взводов" с их культом ритмических упражнений с флажками, палками и прутиками, синхронных построений. На празднике в честь 2-го Конгресса тоже царствовала ритмика. Но зрители впервые видели, чтобы в гимнастические упражнения были вовлечены огромные массы исполнителей. 12 тысяч человек участвовали в выступлениях на ипподроме. "Известия" в номере за 30 июля 1920 года писали, что это было зрелище "грандиозное, невиданное не только в Москве, но и в России".   Фигурная маршировка, вольные движения, упражнения на турниках вызвали "бурю восторга и одобрения". В заключение на огромном пространстве ипподрома участники праздника расположились в виде букв "Р С Ф С Р".   Опыт, приобретенный на празднике в честь 2-го Конгресса Коминтерна, был использован при подготовке первомайских шествий в Петрограде. Тому, кто видел эти шествия первых лет революции, навсегда запечатлелись людские "синеблузые" реки, что текли по улицам Петрограда, по Невскому, по Дворцовой площади. Среди колонн демонстрантов двигались украшенные грузовики. На их открытых платформах изображались "живые картины". В них участвовал и Чеховской. И пусть наивной кажется сегодня символика, когда на фоне земного шара богатырь Я куба рвал "по-настоящему" стальные цепи и обрушивал многопудовый молот на наковальню, тысячи трудящихся с восторгом ему рукоплескали.   С именем Чеховского связано создание первых советских тяжелоатлетических коллективов. В ту пору появились у Якубы ученики. Про одного из них - красноармейца Михаила Буйницкого - "Известия спорта" сообщали в 1923 году: "23 мая Михаил Буйницкий в присутствии представителей Петроградской тяжелоатлетической лиги в помещении спортивного клуба Петроградского военного округа установил новый мировой рекорд в рынке левой рукой". Рабочие Петрограда вручили 20-летнему атлету медаль с надписью на одной стороне: "Первому советскому рекордсмену мира", на другой - "Гордость и надежда". Последнее звучало как девиз и как напутствие. "А его тренера, прославленного силача Якубу Чеховского, несмотря на его 8-пудовый вес, красноармейцы под бурные аплодисменты качали на руках", - говорилось в тех же "Известиях спорта".   Успех, который разделили Чеховской и его ученик, явился знаменательным во всех отношениях. Когда-то, подводя итоги первых всемирных олимпиад с участием наших атлетов, зарубежная пресса писала: "Какой богатый сырой материал и как можно было бы его использовать при сколько-нибудь правильной тренировке!". Времена эти прошли. В советском спорте появились свои талантливые тренеры, и одним из первых среди них был Якуба Чеховской.   На основе своего опыта Чеховской выработал некоторые рекомендации для тяжелоатлетов. К сожалению, они нигде не были записаны, никогда не публиковались, и сейчас их можно восстановить только по тем отрывочным воспоминаниям, которые оставили нам бывшие ученики Якубы.   Своим питомцам Чеховской говорил:   - Если вы хотите добиться заметных результатов в тяжелой атлетике, то должны воспитывать в себе силу воли и выдержку. Без этого ничего не получится. Начинайте с гирь.   Ни один вид спорта не развивает так мускульную систему, а заодно и фигуру, как гиревая атлетика.   Вот что, в частности, Чеховской советовал:   - Тренируясь, избегайте резких, внезапных переходов от легких, спокойных упражнений к более сложным, требующим большого напряжения. Иными словами, тренировки следует начинать с более легких и менее утомительных упражнений и ими же завершать. Самые трудные упражнения должны приходиться на середину занятий.   - Устраивайте между отдельными упражнениями короткие паузы. Они нужны для выравнивания дыхания и кровообращения.   - Выполняйте упражнения во всех положениях: стоя, сидя, лежа, с колен. Этим вы достигнете равномерного развития мышц.   - Не доводите себя во время тренировок до изнеможения. Если гиря или штанга покажется вам тяжелей, чем на самом деле, прекратите занятия.   - Во время тренировки не следует ни разговаривать, ни тем более курить. Вообще, табак для спортсмена должен быть безусловно запрещен. Если я и держал в зубах трубку, то только пустую.   - Алкоголь! О нем скажу особо. Я был всегда его убежденным противником. Наблюдая в течение всей своей жизни за пагубным влиянием алкоголя на спортсменов, я пришел к выводу, что даже одна капля спиртного приводит к отрицательным последствиям. Сколько талантливых атлетов, да и не только их, одолел зеленый змий, к великому несчастью! Поэтому говорю: прочь это зелье из обихода спортсмена! Нормой нашей жизни должна быть абсолютная трезвость!   Чеховской не был сторонником ежедневных тренировок с гирями и штангами. Тем не менее не был и категорически против.   - Тренироваться можно ежедневно, - говорил он, - но не более чем по часу и с весом, который меньше веса вашего собственного тела. Упражняться с весом равным весу вашего тела можно лишь раз или два в неделю. Штангу лучше всего брать при тренировке такую, чтобы при захвате грифа ладонью большой и средний пальцы легко сходились.   Чеховскому нравилось изречение Краевского: "Если вы гирю можете поднять, то не надорветесь, а если не можете поднять, то тоже не надорветесь, потому что не поднимете". Он находил эти слова не только остроумными, но и мудрыми. Вслед за Краевским Якуба повторял:   "Сколько мне ни приходилось наблюдать атлетов и людей, стремящихся развить свои физические силы, мне ни разу не пришлось констатировать вреда от атлетических занятий".   В 1920 году произошло важное событие в личной жизни атлета - он женился. Его женой стала Екатерина Данииловна Ильина, сестра одного из поклонников Чеховского, завсегдатая сада Народного дома. Однажды после выступления Якубы в этом саду он пригласил его к себе домой. Там и состоялась его встреча с будущей женой.   Свадьбу справляли в январе. Среди гостей присутствовали борцы Иван Шемякин, Климентий Буль, Михаил Яковлев, Николай Башкиров, Александр Петров, дружбу с которыми Якуба пронес мере;} все годы. Они тепло приветствовали жениха и невесту. Была получена поздравительная телеграмма от Георга Луриха.   Чеховской никак не предполагал, что это послание от Луриха последнее, что больше он никогда не увидит этого красивого, великолепно сложенного человека. Меньше чем через месяц прославленного борца, имя которого гремело по всему миру, не стало. Он умер от сыпного тифа во время гастролей в Армавире. Это произошло 22 января. А 15 февраля русская атлетика потеряла еще одного своего замечательного представителя - Алекса Аберга, совершавшего турне вместе с Лурихом и тоже скончавшегося от сыпняка, осложненного крупозным воспалением легких.   Крошечное насекомое, бич тех дней, оказалось сильнее обоих геркулесов. В. В. Маяковский в одном из своих плакатов "Окон РОСТа" писал о трех врагах Красной Армии. Первым врагом было польское пановье, вторым - дезертиры. "Красноармеец! - восклицал поэт-трибун. - Твой третий враг - грязь и вошь - тебя убьет, если ты не убьешь".   И это была суровая правда.   Сыпной тиф косил людей. Да каких!     АТЛЕТИКА ПРОДОЛЖАЕТ ЖИТЬ.   Много времени уделял Чеховской работе, связанной с подготовкой молодых спортсменов-воинов. Продолжал он и выступления на арене. Его по-прежнему можно было увидеть в трико с золотым поясом, почетным трофеем, полученным еще в 1913 году, участвующим в борцовских схватках, выступающим с демонстрацией силовых номеров. Но, как справедливо говорится, "новые времена - новые песни"...   Борьба уходила из цирка. Те, кто помнил прежние блестящие борцовские чемпионаты, впадали теперь в меланхолию, в ностальгию. Они вздыхали: о, где вы, ломившиеся от зрителей цирки, восторженные крики, горящие от возбуждения глаза, летящие на манеж букеты цветов, толпы поклонников, осаждающие раздевалки, подъезды, ожидающие выхода борцов-кумиров!.. Ничего этого уже не было. Борьба сникла, слиняла, потускнела. Она все больше вырождалась, превращалась в зрелище с изрядной дозой театрализации. Считалось, и справедливо, что такая, не имеющая спортивного значения борьба не нужна. Больше того, она просто неправильно ориентировала молодежь.   Крупнейший знаток искусства смелых и ловких Е. М. Кузнецов в книге "Арена и люди советского цирка" правильно писал о борьбе, что она "имеет право на существование лишь как явление спорта. А так как спортивная форма борьбы в цирке не мыслилась, то борьба была исключена из программы государственных цирков с первых же дней их организации".   Здесь мы должны сделать уточнение. Несмотря на резко отрицательное отношение к борьбе в молодом советском цирке, она все-таки не сразу ушла с арены. Еще какое-то время ее можно было увидеть на периферии, где сохранились отдельные частные цирковые предприятия. "У нас французская борьба из столиц перекочевала в уездные цирки и, выродившись, доживает печальную старость", - констатировал журнал "Цирк" в № 9 за 1927 год.   Забегая вперед, скажем, что через некоторое время в связи с ростом спортивного движения в стране советский цирк пересмотрел свое отношение к борьбе. В 1933 году ГОМЭЦ*** совместно с Высшим советом физической культуры разработали новый принцип проведения профессиональной борьбы на цирковой арене. В инструкции по этому поводу подчеркивалось, что борьба должна строиться на спортивной основе, максимально приблизиться к той, что культивировалась в спортивных залах.   Иное дело атлетика, показ атлетического мастерства. К ней отношение было совсем другое. Уважительное, бережное. Хотя апологеты "чистого спорта" вели наступление и на нее.   Цирковая атлетика мерещилась им как нечто вредное, портящее эстетические вкусы зрителей.   Они уподобляли ее так называемым факирским трюкам, исполнители которых прокалывали себе руки булавками, ходили по гвоздям и пили керосин. Конечно, кое в чем цирковая тяжелая атлетика, так же как и борьба, имела уязвимые стороны. Не случайно сатирики изощрялись в осмеивании силачей, находя их выступления грубыми, вульгарными.     * Государственное объединение музыкальных, эстрадных и цирковых предприятий. Существовало в 1931 - 1935 гг.   "Рвал, рявкая, железные цепи и становился в античные позы чемпион Швеции Жан Орлеан", - иронизировал писатель Леонид Добычин. Все в этой фразе, которую мы отыскали в одном из его рассказов двадцатых годов, нашло отражение: и бутафория в аксессуарах, и претензия на громкий титул, и шикарно звучащий иностранный псевдоним Жан Орлеан, за коим прятался какой-нибудь Иван Сидоров из Тамбова. И все же, несмотря на нападки, которым они подвергались, атлеты продолжали свое дело: несли в массы идею необходимости физического совершенства, пропагандировали физкультуру и спорт.   А. В. Луначарский в статье "О цирках" (1925 г.) писал следующее: "Атлетика, акробатика, эквилибристика - все это такие несомненные ценности, которые в ближайшем будущем через правильно понятый спорт широкой волной прольются во все население вообще, оставляя в качестве показательных вершин и чемпионов крупнейших артистов цирка". И далее в той же статье А. В. Луначарский давал оценку борьбе: "Очень жаль, что, например, французская борьба приобрела характер ажиотажа и даже некоторого шарлатанства: сама по себе и она могла бы быть полностью введена в вышеуказанную категорию зрелищ".   "Вне конкуренции" шел Якуба Чеховской. В двадцатых годах он был одним из самых видных пропагандистов тяжелоатлетического спорта. Его выступления собирали огромную аудиторию. Именно на эти годы и пришелся особенный расцвет его атлетического и артистического мастерства.   Якуба Чеховской! Это имя как магнит притягивало ленинградцев. Чеховской с огромным успехом выступал и на центральных площадках города и на окраинных - за Нарвской, Московской, Невской заставами. Нередко это были шефские выступления. Якуба давал их для рабочих Путиловского, Обуховского заводов, "Электросилы".   В ту пору был еще НЭП. Своеобразная публика собиралась в аллеях Сада отдыха на Невском проспекте под круглыми электрическими фонарями, светившими сквозь листву деревьев маленькими лунами. По песчаным дорожкам чинно прохаживались "короли" шоколада, мануфактуры, кожи и их надменные, холеные жены. То были "калифы на час", но они не знали или, вернее, не хотели знать об этом. В Саду отдыха эти люди создали крошечный уголок, где все, как они сами говорили, было "как в Европе". Они же были завсегдатаями Владимирского клуба, где процветала игра в макао, в шмен-де-фер, в баккара, посетителями модного ресторана "Крыша" на последнем этаже Европейской гостиницы, а в летние месяцы - Сестрорецкого курорта с его курзалом, длинной стеклянной галереей и видом на Финский залив.   Иное было в рабочих районах. Здесь на выступления Чеховского собирался совсем другой Ленинград. Трудовой, пролетарский люд. Рабочий зритель восторженно встречал своего любимца. Ему аплодировали и старые кадровые питерские рабочие, помнившие еще забастовки и баррикады 1905 года, и новое поколение, то, что училось на рабфаках, до хрипоты спорило на диспутах о мещанстве, увлекалось спортом, участвовало в первых массовых физкультурных праздниках.   Это для них, юношей и девушек с заводов и фабрик, был построен на оконечности Петровского острова, между Малой Невой и речкой Ждановкой, стадион, названный именем В. И. Ленина.   Это они в летние вечера выходили на скифах и клинкерах на прохладные, светлые воды, омывающие зеленый Крестовский остров, на берегах которого реяли пестрые флаги гребных клубов. А золотой осенью в Детском селе, что позднее стало городом Пушкиным, на площади у вокзала давался старт 32-километро-вому пробегу на приз "Красной газеты", пробегу, начало которому было положено еще в 1923 году.   Между прочим, самый первый раз старт был дан не в Детском селе, а в Тярлеве, а финиш был не на Дворцовой площади, как теперь, а на углу Невского проспекта и улицы Желябова, где находилась контора "Красной газеты". Тысячи горожан с интересом следили за тем, как бегут в сопровождении велосипедистов спортсмены.   Якуба особенно любил выступать на открытых эстрадах, в "раковинах" городских садов. Они, эти площадки, как бы приближали и исполнителя и зрителей к обстановке народного гулянья, праздника с неизменным участием силачей. Светит солнце, синеют небеса, и далеко окрест разносится музыка, под которую "атлеты-силачи подбрасывают гири, как детские мячи".   О выступлениях Чеховского в саду "Олимпия" рассказывает его хороший знакомый И. Н. Лапшин. Он не был ни борцом, ни атлетом. Лапшин - профессиональный шофер, автомеханик.   С Чеховским он дружил на протяжении многих лет. Можно сказать, что они не расставались. Их связывала общность интересов. Чеховской был автолюбителем, и Лапшин помогал ему ухаживать за машиной, ремонтировал ее.   Большая разница в возрасте не смущала обоих. Чеховской уважал молодого помощника. А уж о Лапшине и говорить нечего - он боготворил своего кумира.   В "Олимпию" Лапшин ходил начиная с 1924 года. "Вот Чеховской входит в сад, - вспоминает он. - Все бегут ему навстречу. Чеховской раскланивается. Колоритен даже сам вид атлета. Бритая голова. Массивная фигура. Тяжелая походка. В зубах - трубка (Чеховской никогда не курил, но пустую трубку, подарок от зрителей, зачастую держал в зубах). Не сходящая с лица добрая, приветливая улыбка. Чеховской проходит на сцену - там он разденется, подготовится к выступлению.   Упражнения с гирями и штангами представляют как бы разминку. После них Чеховской приглашает на сцену зрителей. Ему нужны 42 человека. Якуба разделяет их на две группы. Тех, кто полегче, просит покинуть эстраду и заменяет более тяжелыми. Затем ему на плечи водружают двутавровую домостроительную балку № 16. "Сгибайте!" - командует Чеховской.   Люди облепляют балку с двух сторон, жмут изо всех сил на нее, подгибают ноги. Чеховской выдерживает и это испытание. Улыбка не сходит с его лица. И вот балка начинает заметно поддаваться усилиям людей, сгибаться на плечах атлета".   Воспоминания И. Н. Лапшина хочется дополнить рассказом писателя А. М. Минчковского, видевшего Чеховского в Таврическом саду. Минчковский не приводит даты. Но мы можем точно сказать, когда это было. В № 173 "Вечерней Красной газеты" за 1926 год помещено объявление, гласящее (сохраняем его стилистику): "В четверг 29 июля все должны видеть - только одна гастроль знаменитого силача Якубы Чеховского со всеми его новейшими трюками. Входная плата 15 копеек". Еще более категоричным был текст рекламного объявления, появившегося на первой полосе той же "Вечерней Красной" в день выступления атлета: "Сегодня все должны быть на гулянье в Таврическом саду, посмотреть чудеса Якубы Чеховского".   Минчковский вспоминает: "В тот летний вечер силач делал все, что было обещано в программе. Он носил на поднятой вверх руке шестерых взрослых мужчин. Был и "мост", когда атлет, приняв эту борцовскую стойку, держал на себе десять человек, при этом трое из них восседали на десяти пудовой штанге, находящейся в вытянутых руках силача". Минчковский описывает, как реагировали зрители на выступление. "Они награждали каждый номер громкими аплодисментами. Особенно орали "браво!" и "бис!" висевшие на деревьях мальчишки, при этом умудрявшиеся хлопать в ладоши. Многие из них помещались почти на верхушках столетних лип уже за пределами платной "Тавриги", как она у нас тогда называлась. С высоты этих зеленых "ярусов" выступление Чеховского смотрел не один десяток сорвиголов".   Писатель считал нужным подчеркнуть: "Все, что проделывал Чеховской, он производил без доли той спекулятивной эффектности, которой порой бывали отмечены выступления тяжелоатлетов, и тогда публика, не веря в благополучный исход "смертного номера", охваченная страхом за артиста, начинала кричать: "Довольно! Довольно!". Нет, Якуба Чеховской, показывая свою феноменальную физическую силу, выступал артистически, словно самые трудные трюки давались ему легко и ничем опасным не угрожали. Потому-то его "работа" на цирковых манежах и открытых площадках смотрелась с таким интересом и увлечением".   Среди тех, кто в мальчишечьи годы видел выступления Чеховского, были композитор В. П. Соловьев-Седой, известный артист балета К. М. Сергеев, адмирал Ю. А. Пантелеев, художники В. А. Гальба, Б. Ф. Семенов. Многие из них оставили по этому поводу письменные свидетельства. "Сказочным богатырем встает из моей юности облик... русского богатыря Якубы Чеховского, покорителя всех мальчишеских сердец", - писал в сентябре 1979 года В. П. Соловьев-Седой. Это была последняя запись, сделанная выдающимся советским композитором, в ту пору уже тяжело, неизлечимо больным.   В зимнее время, когда закрывали сезон летние парки и сады, Чеховской выступал в кинотеатрах. Его можно было увидеть в "Молнии" на Большом проспекте Петроградской стороны и в "Теремке" на Разъезжей улице. К выступлениям Чеховского нередко выпускались специальные "летучки". Это было тогда в традиции - после показа кинокартины давать дивертисментную часть, состоявшую из четырех-пяти номеров. Некоторые зрители ходили в кино не столько чтобы посмотреть ленту, пусть даже с участием тогдашних всеобщих любимцев Мэри Пикфорд и Дугласа Фербенкса, сколько ради выступления артистов эстрады и цирка. В кинотеатрах выступали Э. Т. Кио с иллюзионным аттракционом, там же исполняли танцевально-эксцентрический номер Н. К. Черкасов, Б. П. Чирков и П. А. Березов. Он назывался "Пат, Паташон и Чарли Чаплин".   Чеховской демонстрировал перед кинозрителями свой обычный репертуар. Поднимая на одной руке шесть человек, "я мог бы пронести их до самого Невского, да стены мешают", - шутил он. Иногда перед его номером произносилось вступительное слово о пользе атлетики. Обычно это делал Л. И. Иванов, в прошлом известный арбитр, выступавший под псевдонимом Лео Америкус, а в тридцатых годах - директор Таврического сада, начальник Дома обороны в Ленинграде.     НЕ ПОЛЕ ПЕРЕЙТИ   "Жизнь прожить - не поле перейти" - гласит русская пословица. Уместной будет она и в нашем повествовании. Середина 20-х годов ознаменовалась для Чеховского тем, что он очутился в несвойственной для себя роли заведующего игорными клубами. В Ленинграде той поры был целый куст таких клубов - "Владимирский", "Казино", "Трокадеро". Все они находились в ведении Ленинградского губернского отдела народного образования, являлись его доходными предприятиями. Значительная часть выручки отчислялась КУЖДу (Комиссия по улучшению жизни детей) на содержание детских учреждений, борьбу с детской безнадзорностью, являвшейся в те времена большим социальным злом. Беспризорных мальчишек и девчонок вылавливали из уличных люков, из чанов для варки асфальта, где они прятались, и отправляли в детские приемники и приюты.   На должность заведующего клубами (слово "директор" в те годы из лексикона было исключено) Чеховской был приглашен руководителями Ленгубоно. Немалое значение сыграла и рекомендация, которую дал В. Г. Джикия, по-прежнему возглавлявший учебные заведения Ленинградского военного округа, помнивший Чеховского по работе во Всевобуче. Кабинетик, который отвели Якубе в здании Владимирского клуба, был настолько мал, что он еле в него вмещался.   Азартная карточная игра, рестораны, работавшие всю ночь, привлекали в игорные клубы, и в первую очередь в наиболее известный из них - "Владимирский", всякого рода чуждые элементы, начиная от новоявленных богачей - нэпманов и кончая жульем и ворьем. От Чеховского требовалось немало усилий, чтобы обеспечивать в заведении порядок, и это ему удавалось. Поднимавшийся было в прокуренных залах шум мгновенно стихал, когда в дверях вырастала массивная фигура заведующего. Якуба действовал энергично, порой, может быть, несколько круто. Это не нравилось кое-кому из работников клуба и посетителей. Впервые у Чеховского появились недоброжелатели.   К этим неприятностям добавились и более серьезные - Чеховской был отдан под суд по ряду обвинений, в том числе в получении взяток и злоупотреблении властью. Он был осужден на 2 года и 2 месяца. Но полгода спустя его выпустили на свободу. Основные обвинения отпали как недоказанные.   Сейчас трудно сказать что-либо определенное об этом процессе, так как архивы Леноблсуда пропали в годы войны, но то, что в жизни Якубы этот период самый черный - сомнению не подлежит.   Чтобы иметь возможность обеспечивать материально семью, Чеховской через биржу труда поступил в трест Хлебопечения; переделав свой легковой автомобиль на грузовой, сдал его в аренду и работал на нем в качестве шофера. На этом поприще он добросовестно выполнял свои обязанности, за что неоднократно был отмечен почетными грамотами как ударник первой пятилетки.       СОРАТНИКИ И ДРУЗЬЯ   Широко были открыты для посетителей двери квартиры Якубы Чеховского на Коломенской, 27.   Частыми гостями здесь были его друзья и соратники: И. Шемякин, И. Чуфистов, К. Буль, Н. Башкиров, П. Кры-лов, М. Яковлев, Н. Городничий. Нередко бывал и А. П. Петров, тот, что участвовал в Олимпийских играх в Лондоне в 1908 году и первым из русских борцов стал обладателем олимпийской медали. Присутствующие, обращаясь к Александру Петровичу, обычно называли его "профессор". Петров действительно был профессором - профессором медицины. Он еще до революции окончил с золотой медалью Военно-медицинскую академию.   Имя его занесено на мраморную Доску почета этого учебного заведения. Совсем недавно при разборе фондов Музея физкультуры и спорта Ленинграда привлек внимание любопытный документ. То был диплом о присуждении золотой медали А. П. Петрову еще в бытность его студентом 5-го курса академии за научную работу. Тема ее актуальна и в наши дни - "Об изменении нервных клеток при употреблении алкоголя и сивушного масла".   А. П. Петров много сделал для процветания и отечественной медицины и отечественного спорта.   Нередко борцы собирались в гостеприимном доме Чеховского всей компанией, и тогда начинались воспоминания о былых баталиях на манежах и помостах. До поздней ночи затягивались эти беседы. Вспоминали тех, кого уже не было, кто ушел из жизни. С теплотой отзывались о Георге Лурихе, говорили о том, какой это был замечательный спортсмен и обаятельный человек. Не забывали и Николая Вахтурова. Бывавший на этих вечерах воспоминаний атлет А. М. Петров (однофамилец А. П. Петрова) рассказывает, что ему ярко врезался в память эпизод, о котором поведал как-то раз Чеховской. Он касался взаимоотношений Вахтурова и Поддубного.    - Об этом мне говорил сам Николаша, - начал Чеховской. - Вы ведь знаете, что Вахтуров был "крестником" Ивана Максимовича. По настоянию Поддубного Вахтуров сделался борцом, под его руководством тренировался. Ну так вот. Дело было в Берлине.   Вахтурову предстояла встреча с сербским борцом Антоничем, имевшим титул чемпиона мира. Вот-вот должны были вызвать на ковер. За пару минут до этого к Вахтурову подошел Поддубный и, сурово сдвинув густые брови, произнес: "Ты можешь положить Антонича, я это знаю. А не положишь, тогда я тебя сам здесь же, в гардеробной, разложу на обе. лопатки".   - И что же? - поинтересовался кто-то. - Чем кончилась схватка?   - Тем что "заведенный" Поддубным Вахтуров "туши-ровал" Антонича.   Но не только с борцами и атлетами дружил Якуба. Близко общался с ним Леонид Утесов, выступавший в двадцатых годах в Ленинграде. Однажды в Палас-театре он показал необычную программу. Она называлась "От трагедии до трапеции". Утесов исполнял роль Раскольникова в сцене из "Преступления и наказания", Менелая в "Прекрасной Елене", играл на скрипке, танцевал, пел куплеты и в заключение продемонстрировал упражнения на трапеции. Появилась трапеция не случайно: в юности Утесов был в цирке гимнастом. Дружба же с Якубой Чеховским была отголоском бурного увлечения Утесова - ученика Одесского коммерческого училища французской борьбой.   - Насмотревшись на борцов в цирке Малевича, мы, мальчишки, потом боролись друг с другом целые перемены, - вспоминал он.   Позже, подарив свою книгу Д. Я. Чеховскому, Утесов напишет на ней: "Сыну знаменитого Якубы, славного богатыря и моего доброго друга".   Талантливый поэт А. А. Д'Актиль (ему принадлежат, в частности, тексты песен "Мы - красная кавалерия" и "Марш энтузиастов") тоже был в числе близких знакомых Чеховского. Одно время поэт и атлет встречались чуть ли не ежедневно.   Среди гостей на Коломенской бывал Михаил Елисеевич Путин, бригадир обрубщиков с "Красного выборжца", в марте 1929 года подписавший самый первый договор о социалистическом соревновании. Между прочим, Путин не был чужд и цирковой борьбы. Когда-то он работал грузчиком на Кадашниковекой набережной, потом стал профессиональным борцом, выступал в Таврическом саду.   Нередко бывал у Чеховского и командующий Петроградским военным округом А. И. Егоров, впоследствии один из первых пяти маршалов Советского Союза.   Егоров любил заходить в тренировочную комнату, которую оборудовал у себя в квартире Чеховской. В эту комнату, оснащенную необходимыми спортивными снарядами, где висело большое, во всю стену, зеркало, чтобы можно было видеть себя во время тренировки, Якуба приводил всех посетителей. Он просил поднять "бульдог" или штангу, проделать с ними упражнения. Его интересовало, какие у гостя физические данные, и, если они были подходящими, он горячо убеждал заняться гиревым спортом. При этом он повторял знаменитое изречение из журнала "Геркулес": "Каждый человек может и должен быть сильным".   Помня о том интересе, который Чеховской проявлял к сильным людям, командующий Егоров рассказывал ему о тех, кого знал. Он всерьез, например, рекомендовал Чеховскому вовлечь в занятия тяжелой атлетикой К. С. Еремеева, дядю Костю, видного партийного деятеля, профессионального революционера, члена Военно-революционного комитета, осуществлявшего по приказу В. И. Ленина Октябрьское вооруженное восстание в Петрограде, штурм Зимнего. Дядя Костя известен еще и как создатель и первый редактор журнала "Крокодил".   Егоров рассказывал о силе, которой обладал Еремеев. Однажды - это было в 1917-м, при власти Керенского, - на пути к дому его остановили на ночной улице грабители. Дядя Костя сделал вид, что подчиняется их требованию снять пальто, и стал стаскивать его с плеч. Но когда один из грабителей подошел к нему ближе, он развернулся и во всю мощь своего кулака так стукнул злоумышленника в челюсть, что тот, корчась от боли, повалился на землю. Другой же ударился в бега. А дядя Костя вновь надел пальто и спокойно проследовал дальше к дому ***.   Когда Егоров рассказывал об этом случае Чеховскому и рекомендовал обратить внимание на Еремеева, тот занимал пост члена реввоенсовета Балтийского флота. Чеховской не знал, что дядя Костя увлекался атлетикой. В десятых годах, находясь в эмиграции во Франции, он занимался заработка ради тем, что выступал в бродячем цирке с атлетическим номером.   У Чеховского, как мы уже сообщали, тренировался Михаил Буйницкий, пришедший к нему красноармейцем. Он первым из советских спортсменов превысил мировой рекорд для атлетов легчайшего веса - в рывке левой рукой поднял 60,9 килограмма.   Приходил к Чеховскому заниматься и упомянутый выше Алексей Михайлович Петров.   Любители тяжелой атлетики старшего поколения хорошо помнят этого видного спортсмена, и ныне благополучно здравствующего. Он установил мировой рекорд, 18 раз вносил поправки в таблицу высших достижений СССР и 20 раз улучшал рекорды Ленинграда.   А. М. Петров долгое время плавал на ледоколе "Красин", сперва кочегаром, а затем механиком. Был в составе его экипажа, когда легендарный корабль пробивался сквозь льды туманного Чукотского моря, спеша на помощь челюскинцам. Но где бы и кем бы ни работал этот плотный, невысокий крепыш, он никогда не забывал про гири и штанги.   В послевоенные годы, подобно своему первому наставнику Чеховскому, Петров вместе с Тимоном Соловьевым выступал перед зрителями, демонстрируя атлетический номер. Это было яркое, впечатляющее зрелище. Партнеры жонглировали двухпудовиками, перебрасывая их друг другу, как мячики, поднимали штанги, сопровождая показ упражнений шуточными комментариями. Импозантным был вид атлетов, выходивших на подмостки в алых лентах чемпионов, со сверкающими при свете софитов медалями. Организация, в которой они работали, называлась "Цирк на сцене".   Петровым собрана огромная коллекция материалов по тяжелой атлетике. Есть в ней немало уникального. Почет-   *** Об этом же вспоминает и народный художник СССР Б. Е. Ефимов. См. сборник "Большевик-правдист". М., 1965, с. 153 - 154.   ное место занимает портрет первого учителя атлета - Якубы Чеховского.   Тренировался у Чеховского и артист цирка Николай Павлович Гладильщиков, личность исключительно своеобразная.   Впервые свою силу Гладильщиков испробовал в городе Торопце на базарной площади.   Оставленный там без присмотра огромный полудикий медведь сорвался с цепи и кинулся на малыша. На помощь ребенку бросился командир Красной Армии Гладильщиков. Он вступил в единоборство со зверем и одолел его. Прибежал перепуганный владелец медведя и заявил, что пристрелит животное. "Зачем? Отдай лучше, дядя, этого медведя мне", - возразил Гладильщиков. К чему ему это животное, он тогда еще и не знал. Понял это позднее, когда стал дрессировать медведя, с которым у него установилась полная дружба. Медведь оказался смышленым. Демобилизовавшись, Гладильщиков решил выступать перед зрителями. Одновременно демонстрировал упражнения с гирями, штангами и гантелями.   Его выступления носили просветительский характер. Уложив тяжелоатлетический инвентарь в широкие сани-розвальни, пристроив тут же медведя, Гладильщиков разъезжал по деревням.   Читал в маленьких деревенских клубах лекции о физической культуре, потом демонстрировал работу с "железом", а в заключение боролся с медведем. Наутро, завернувшись в теплый овчинный тулуп, отправлялся дальше. Время было тревожное и опасное. Вокруг по лесам рыскали вооруженные кулацкие банды. Поэтому Гладильщиков всегда имел при себе наган.   Позже Николай Павлович перешел в цирк, стал известнейшим дрессировщиком, был отмечен орденом Трудового Красного Знамени, званием заслуженного артиста РСФСР. Но и выступая в вольере со львицами, тиграми, медведями (у него была смешанная группа животных), не бросил силовой работы. Особенной популярностью пользовалась его борьба с четырехметровым удавом по кличке Крошка. Вся сложность этой борьбы заключалась в том, чтобы не дать удаву возможности сделать три полных кольца вокруг туловища человека, потому что на третьем кольце он начинает сжимать со страшной силой, и уже высвободиться из его объятий трудно.   Народный артист СССР А. Ф. Борисов в юности тоже посещал Чеховского, занимался в его тренировочной комнате и отдыхал в кабинете, где на книжных шкафах стояли чучела лисицы, совы, филина и крокодила. Между прочим, крокодил являлся своеобразным призом - он был получен от Сципионе Чинизелли.   Как цирковые фокусники, так и атлеты издавна давали споим трюкам интригующие названия. Фокусники: "Рог изобилия", "Неисчерпаемый ящик", "Летающая дама". Атлеты: "Живой мост", "Адская кузница". Делалось это рекламы ради.   Что и говорить, трюки у атлетов были рискованные. Особенно номер с проездом грузовой машины по груди атлета. Напрасно искать в этом трюке какой-то хитроумный секрет, позволяющий исполнителю без особой опасности для себя держать помост, по которому едет машина. Никакого секрета нет. Все проделываете я без подвоха, без обмана. Атлет удерживает помост и машину исключительно силой и напряжением мышц. Хотя, конечно, кое-какие приемы знать надо. Нужно, например, чтобы помост находился в равновесии, чтобы давление на него сверху было равномерным по всем точкам соприкосновения с телом атлета.   Когда-то при исполнении этого трюка на помост въезжала тройка, запряженная в повозку, в которой сидели люди. Но прогресс приходит и в цирк. Старинную повозку заменили автомобили. Грузовые и даже пожарные с полным комплектом боевой техники и дежурным караулом. Однако неверно будет сказать, что все при этом всегда обходилось благополучно.   История знает случаи, когда мотор внезапно отказывал, глох и грузовик останавливался как раз посреди помоста, под которым лежал атлет. Так было однажды у Чеховского. С Заикиным произошло и того хуже. Пожарная машина, тронувшись с места раньше времени, наехала на атлета. Заикин вышел из строя на целых полтора года.   Чеховскому повезло. Выступая более тридцати лет с сенсационными номерами, он крайне редко попадал в критическую ситуацию. Об одной мы говорили выше. Второй случай произошел в саду "Олимпия" летом 1930 года при исполнении номера "сгибание домостроительной балки на плечах атлета". Под Якубой проломился пол сцены - не выдержал тяжести. Якуба сломал ногу.   Но как только она зажила, опять вышел выступать.   Мы уже говорили об исключительном добродушии Чеховского. Не было случая, чтобы он употребил свою силу во вред людям. Особенно любил Якуба детей.   Когда один из сыновей Якубы Авраамовича взял без спроса и отнес в школу подарок Чинизелли - чучело крокодила, объяснив свой поступок тем, что хотел-де пополнить школьный лабораторный шкаф новым экспонатом, тем более что на уроке биологии проходили отряд водных пресмыкающихся, Чеховской не рассердился, не стал отчитывать сына. Он только сказал: "В следующем году вы, очевидно, будете проходить по физике двигатель внутреннего сгорания. Надеюсь, ты не отнесешь в школу автомобиль?".   Когда-то у Чеховского был автомобиль "опель". В тридцатых годах он обзавелся машиной бельгийской марки "фафнир". На ней Якуба ездил по городу. Нередко он сажал в машину ребятишек со двора, с улицы и катал. Иногда катание продолжалось часами. На смену одной группе ребятишек приходили другие. Мальчишки и девчонки визжали от восторга. А сидевший за рулем Якуба, не выпуская из зубов пустой трубки, только посмеивался.   Случалось, что "фафнир" останавливался посреди мостовой. Но Чеховской не огорчался. Уж он-то хорошо знал, в чем тут дело. Просто делал вид, что машина испортилась. Тогда он вылезал из нее, обходил вокруг, осматривая. А уже со всех сторон бежали зеваки. Спешил милиционер. Он брал под козырек и заявлял, что здесь останавливаться нельзя. Чеховской не вступал в спор. Он приподнимал машину руками и катил ее к обочине. Невольные зрители приходили в восхищение. От одного к другому перекатывалось: "Это Чеховской! Якуба!". А Чеховской садился в машину, включал двигатель и уезжал. Это был его рекламный трюк. Без этого было нельзя. Реклама нужна. А уж в таком деле, как цирковое, в особенности.   Но если действительно случалась в "фафнире" поломка или надо было заменить колесо, Чеховской никогда не пользовался домкратом. Он поднимал машину руками и просил своих друзей - мальчишек, окружавших его всякий раз, как только он, их кумир, появлялся на дворе, - подставить чурбак.     ПОСЛЕДНЕЕ ВЫСТУПЛЕНИЕ   В 1933 году борьба, переименованная из французской сперва в русско-французскую, а затем в классическую, борьба, ставшая обитательницей залов спортивных обществ, физкультурных коллективов, вновь была допущена на манежи советских цирков. Но только уже на новых условиях. Правила гласили: "Профессиональная борьба одной из основных целей ставит пропаганду борьбы как вида спорта путем проведения перед широкой аудиторией технически насыщенных, агрессивных и спортивно-интересных схваток".   Старого поколения борцов, того самого, что когда-то считало одним из достоинств профессионалов чудовищные мускулы и крепкие воловьи затылки, а также вес, который нагоняло, поглощая в огромном количестве супы из жирной баранины, ростбифы и сосиски, практически уже не существовало. На манеж уверенно вступило новое поколение, проходившее тренинг не в цирке, а в спорте. Оно считало, что борец должен брать не только силой, но и ловкостью, тактикой и совсем не обязательно должен представлять собой массивную тушу, под которой ломается и гнется все.   Однако кое в чем история повторялась. Как некогда устроители чемпионатов толкались среди народа, выискивая будущих "апостолов" и "яшек", так и теперь тренеры не упускали возможности найти и привлечь к занятиям какого-нибудь перспективного юношу, завербовать его в ряды борцов и тяжелоатлетов.   Так, проходя однажды по пляжу в Сухуми, профессиональные борцы из местного цирка-шапито Н. В. Башкиров и П. П. Бредихин увидели распластавшегося на песке молодого парня с изумительно гармоничным телосложением, с упругими и эластичными мышцами. Борцы переглянулись: "Превосходный материал!". Остановились, заговорили с парнем. Тот сказал, что работает мотористом на теплоходе "Грузия", пришел на пляж позагорать и покупаться. Фамилия - Куксенко. Зовут - Иван Карпович.   - А испытать свои силы в спорте, Иван Карпович, не желаете?   - В каком спорте?   - В борьбе.   - Что ж, попробовать можно.   - В таком случае приходите в цирк. Знаете, где он, конечно?   Куксенко пришел. Борьба его заинтересовала. А главное, он проявил замечательные способности. И вскоре начал выступать в чемпионатах. Имя его сделалось известным. Куксенко стал одним из лучших борцов-профессионалов советского цирка тридцатых годов. Тысячи зрителей знали его по псевдониму Ян Цыган. За успехи на борцовском ковре ему было присвоено звание мастера спорта СССР, он был награжден орденом Трудового Красного Знамени.   Большинство же новых борцов пришло в цирк из спортивных обществ. У них уже были значительные достижения. Некоторые имели чемпионские звания. Скажем, Александр Пустынников в 1927 году выиграл первенство Северо-Кавказского края в тяжелом весе и удерживал его вплоть до 1941 года, в 1932-м стал чемпионом РСФСР. Крупные успехи в соревнованиях были у Петра Загоруйко, Василия Лысенко. Старшим среди борцов являлся Валентин Шевчук, начавший заниматься спортом в Иркутске еще в 1920 году. В 1924 - 1925 годах он завоевал звание чемпиона Иркутска в тяжелом весе.   Одаренными борцами были Александр Ракитин, Василий Ярков. Ракитин был учеником Климентия Буля. Стремительные атаки и хорошо продуманная тактика защиты делали его схватки с противниками очень интересными и содержательными.   Следя за новым поколением борцов, радуясь их успехам, Чеховской жалел лишь о том, что сам уже не может выйти на арену: возраст не тот! Да и с атлетическими номерами он выступал все реже, хотя тренировок не прекращал, чтобы быть всегда в форме.   Нередко посещал Якуба залы спортивных обществ. Музыкой для ушей стареющего атлета звучали громкий лязг "блинов", надеваемых на штанги, грохот гантелей и гирь, кидаемых на пол. Примостившись в сторонке на шведской скамейке, опершись согнутой в локте рукой о колено и положив подбородок на сжатый кулак, Чеховской внимательно наблюдал за тем, как тренируются спортсмены, а затем делал разбор. Молодежь с вниманием относилась к советам старого мастера.   В эти же годы приобщился Чеховской еще к одному делу - стал сниматься в кино.   Надо сказать, что искусство интересовало его давно. Одно время он имел даже очень близкое к нему отношение. Но не как исполнитель, а как организатор. Под его руководством устраивались концерты с участием лучших артистических сил Ленинграда. Было это в середине двадцатых годов. Часть доходов от концертов шла в пользу беспризорных детей. Чеховской занимался этими концертами по предложению органов народного образования и комиссии по улучшению жизни детей (последняя именовалась сокращенно КУЖД). Борьба с детской безнадзорностью была в те годы острейшей проблемой, и Якуба не мог стоять в стороне от нее. Дети, как мы уже говорили, всегда были его слабостью.   Чеховской-киноартист был зачислен в штат студии Белгоскино. Снимался он и в картинах Ленфильма, таких, как "Города и годы", "На границе" в эпизодических ролях.   Один из постановщиков трилогии о Максиме Леонид Трауберг в 1976 году написал: "Снимая трилогию о Максиме, мы с Козинцевым нередко говорили друг другу: выдержать тяжесть съемок мог бы разве знаменитый Якуба Чеховской!".   Иногда Чеховского приглашали для съемок, потому что он был колоритный "типаж". Так, в фильме "Девушка спешит на свидание" обыгрывалась главным образом его комплекция. Но фильм этот относился к комедийному жанру. А кинокомедии, особенно в раннюю пору, любили показывать толстяков, выводя их в смешном виде. Чеховской не отказывался от такого рода ролей, но с гораздо большим интересом снимался в "серьезных" картинах.   В 1937 году на Белгоскино режиссер Юрий Тарич приступил к съемкам историко-революционной картины "Одиннадцатое июля" - об освобождении Белоруссии от бело-польских оккупантов в годы гражданской войны. Чеховскому в этом фильме была поручена роль белополяка-жандармского офицера. Играя ее, Якуба вспоминал тех жандармов, которых видел еще в Гродно. Это помогало созданию образа.   По ходу действия персонажу, изображаемому Чеховским, приходилось появляться верхом на коне. Чтобы усовершенствоваться в верховой езде, Якуба ходил обучаться в конноспортивный манеж имени С. М. Буденного, что находился на Выборгской стороне, в Сосновке. Требовались от исполнителя и специальные трюковые навыки - каскадеры тогда были редкостью.   Чеховской проделывал все сам. Да он и не допустил бы, чтобы кто-то другой подменял его!   Жандарм-Чеховской падал вниз головой в колодец. Этот чисто акробатический трюк Якуба проделывал с помощью турника. Выполнив на съемках превосходную крутку, Чеховской воскликнул с удовлетворением: "Не забыл!".   Партнерами Чеховского по картине "Одиннадцатое июля" были М. П. Домашева, Г. К. Инютина, Г. Д. Плужник, К. Н. Сорокин, Н. А. Анненков и другие известные артисты. Музыку к фильму написал В. П. Соловьев-Седой, который в мальчишеском возрасте бегал на выступления Якубы. "Одиннадцатое июля" стало дебютом композитора в кино.   Хотя студия и называлась Белгоскино, но располагалась она не в Минске, а в Ленинграде, на канале Грибоедова, в бывшем здании театра "Кривое зеркало". Однако на натурные съемки постановочный коллектив выехал в столицу Белоруссии. Поселились в гостинице "Европа". В перерывах между съемками, проходившими в городе Червень, исполнители окружали Чеховского, расспрашивали его о борьбе, о героях чемпионатов: Лурихе, Аберге, Вахтурове, Заикине. Для слушателей он был как бы живой историей.   Часто беседовал с Чеховским В. П. Соловьев-Седой. Он признался, что нередко смотрел на выступления своего любимого атлета на открытых садовых площадках с вершины дерева, на которое залезал вместе с другими мальчишками. "Не было денег, чтобы купить билет. Ни у меня, ни у Шуры". Шура - так Василий Павлович называл своего друга - Александра Борисова, будущего народного артиста СССР.   В мире было тревожно. Фашизм поднимал голову. В Испании шли бои, взрывались бомбы, лилась кровь. Советская страна решила взять к себе детей героических защитников Испанской республики, сражавшихся против солдат генерала Франко. Из Бильбао и Барселоны, Мадрида и Сан-Себастьяна приехали к нам маленькие испанцы и испанки, для которых Советский Союз стал второй родиной. Детей распределили по разным городам. Часть поселили в Минске.   Постановочный коллектив картины "Одиннадцатое июля" решил устроить на минском стадионе "Динамо" большое красочное представление, чтобы весь сбор с него поступил в пользу осиротевших детей Испании. Инициатива исходила от Чеховского. Он тоже принял участие в празднике как исполнитель. Стадион был полон. Чеховской показал почти все свои силовые трюки, десятилетиями покорявшие зрителей. Свисток, по которому начинались и заканчивались номера, он вручил младшему сыну Якову, сопровождавшему его в поездке.   Мальчик давал свисток, и по этому сигналу грузовик ехал по деревянному помосту, который атлет держал на своей груди. Это был коронный номер. Выступление на минском стадионе стало последним в жизни Якубы Чеховского. Им он завершил почти 40-летнюю спортивно-атлетическую деятельность. Завершил достойно.   В последние годы жизни приметную фигуру Якубы Чеховского нередко можно было встретить летними вечерами в Саду отдыха, переведенного с Невского проспекта на Литейный против улицы Жуковского. Писатель А. Минчковский вспоминал: "Несмотря на свою грузность, все еще элегантный, в светлом отглаженном костюме и не без артистического шика надетой шляпе, Чеховской прохаживался по утрамбованным садовым аллеям. Многие из гулявших узнавали атлета".   В 1939 году произошло событие, о котором пресса писала как о не имеющем прецедента в истории спорта: впервые цирковые борцы были допущены к соревнованиям на абсолютное первенство СССР вместе со спортсменами-любителями.   Соревнования проводились в Москве на манеже цирка-шапито в Парке культуры и отдыха имени М. Горького. Готовил цирковых борцов Александр Пустынников. Не всех допустили к абсолютному первенству - только тяжеловесов, и только самых подготовленных. Среди них были Федор Колосов, борец с мощной мускулатурой, чрезвычайно смелый и активный в поединках, уже упомянутые нами Ян Цыган (Куксенко), Василий Ярков и другие, всего двенадцать. Должен был участвовать и превосходный борец Александр Мазур, ему даже прочили победу, но за несколько часов до начала первенства с ним произошел несчастный случай: в руках у него лопнула бутылка с минеральной водой, которую он открывал. Травма, полученная при этом, помешала Мазуру выступить в соревновании.   Первое место и звание сильнейшего борца страны завоевал спортсмен-динамовец Константин Коберидзе. Второе и третье места поделили Иван Михайловский и Ян Цыган. Всесоюзный комитет по делам физкультуры и спорта в приказе от 10 сентября 1939 года отметил хорошую подготовку и высокий спортивный уровень лучших участников первенства (как из числа борцов-физкультурников, так и профессионалов). Подобного рода соревнования проводились и после войны. Они способствовали повышению мастерства советских борцов. Разъезжая по стране, цирковые борцы приходили в физкультурные организации, помогали проводить занятия в секциях борьбы, тренировать начинающих.   Так продолжалось дело, начатое старшим поколением, в том числе Якубой Чеховским.       1941-й   В сентябре 1939 года Советская Армия совершила знаменательный поход, освободив Западную Белоруссию и Западную Украину. Был освобожден и родной город Якубы Чеховского - Гродно.   Вот теперь он мог поехать в родные места, пройтись по знакомым улицам, осененным каштанами, полюбоваться осенним золотом в их листве, посмотреть на дом, в котором родился, на здание гимназии, где учился. Но осуществить мечту не удалось - начало пошаливать сердце. А не прошло и двух лет, как на страну вероломно напала гитлеровская Германия. Началась Великая Отечественная война.   В ночь с 22 на 23 июня 1941 года в Ленинграде, где жил Чеховской, была объявлена первая воздушная тревога. Из репродукторов послышалось протяжное завывание сирены. К ней присоединились гудки заводов, паровозов. Ленинградцы покинули жилища, спустились на улицы, во дворы. Однако ничего не случилось. В белесом небе (стояли белые ночи) вражеские самолеты не показались - они были перехвачены далеко на подступах к городу. Война еще не приблизилась к стенам Ленинграда. Якуба Чеховской в момент этой воздушной тревоги оставался дома - врачи предписали ему строжайший постельный режим: сердце!..   Началась эвакуация. Чеховской мог бы уехать туда, где поспокойнее, но он не захотел покидать город, с которым так много было связано, где он стал знаменитым, где был свидетелем победы революционного народа, где слышал исторический выстрел "Авроры". Да и серьезная сердечная болезнь не позволяла тронуться с места.   Старший сын ушел на фронт. Для младшего черед еще не наступил. Он оставался дома с отцом и матерью. Болезнь Якубы все больше прогрессировала. Ухаживать за больным помогал его закадычный друг борец-атлет М. Яковлев. Иногда он даже дежурил возле него по ночам.   А Ленинград тем временем усердно готовился к обороне. На Марсовом поле, в садах и скверах люди рыли щели - укрытия от вражеских бомб. На крышах домов появились вышки, на которых круглые сутки стояли наблюдатели. С вечера в небо поднимались аэростаты воздушного заграждения. Они находились там всю ночь, неподвижно повиснув над городом. На рассвете их спускали вниз.   Человек общительный, компанейский, с открытой душой, Чеховской о себе рассказывал крайне мало. Если существуют опубликованные автобиографии борцов Заикина, Крылова, Вахтурова, Шемякина, Романова, то Чеховской ничего никогда не написал о себе. Лишь незадолго до смерти чрезвычайно скупо поведал кое-что о себе близким:   - Известно, что сила нередко передается из рода в род. Силачами были многие в семье Ивана Максимовича Поддубного. Мой же пример показывает, что не обязательно иметь какую-то особую наследственность. Родившись в самой обыкновенной семье, где физическая сила хотя и ценилась, но никак не была присуща ее членам, я тем не менее сумел, как видите, развить ее в себе, стать, не скрою этого, одним из сильнейших людей своего времени. Тренировка, тренировка и еще раз тренировка плюс строгий режим - вот и весь секрет Якубы Чеховского, источник его силы и выносливости...   - И здоровья, - добавил кто-то.   - А вот о здоровье говорить не будем. Все перед смертью бессильны, в том числе и геркулесы.   Сказав это, Якуба умолк. Чувствовалось, что ему трудно говорить. Он попросил попить, сделал глоток чая из своей любимой огромной чашки, откинулся на подушку.   Чеховской умер 31 июля 1941 года под утро. Умер тихо, никого не обеспокоив. Когда Екатерина Данииловна подошла к кровати, он был уже мертв.   Несмотря на военное время, народу на похороны пришло много. В последний путь своего товарища провожали борцы М. Яковлев, Н. Городничий и другие. Похороны состоялись на Серафимовском кладбище в Новой деревне. Когда гроб опустили в могилу и стали зарывать, в Ленинграде была объявлена очередная воздушная тревога. Печально-тревожный вой сирены, гудков стал своеобразным салютом покойному.   Лишь на несколько лет пережили Якубу Чеховского Иван Заикин и Иван Поддубный.     ДОБРЫЙ СЛЕД   На этом можно было бы завершить нашу книгу о богатыре Якубе. Поставить, как принято говорить; последнюю точку. Но поскольку имя Чеховского не исчезло, живет в людской памяти, то давайте продолжим повествование. Поговорим о том, какой след на земле оставил замечательный богатырь.   Одним из авторов этой книги, дорогой читатель, является старший сын Я. А. Чеховского.   Хочется, чтобы вы послушали, что он говорит о своем отце. От первого, так сказать, лица:   - Мне нередко приходилось слышать от самых разных людей вопрос: "Вы сын Чеховского? Того самого Чеховского? Якубы?". И, получив утвердительный ответ, люди всякий раз добавляли, что имя Якубы Чеховского для них окружено ореолом легендарности. Слышал я это и в мирные дни, слышал и на воине, участником которой мне довелось быть.   С популярностью имени отца я сталкивался при различных обстоятельствах. Хочется привести такой эпизод.   3 июля 1941 года я вступил добровольцем в армию народного ополчения. Как шофера-любителя, меня зачислили в автомобильную часть. Но опыта вождения грузовых машин у меня еще не было. В августе, следуя в колонне грузовиков, я ударился о впереди идущую машину. Разбил фары, повредил радиатор. Разумеется, меня тут же сняли с машины...   Через пару дней на вечерней поверке батальона присутствовал комиссар Александр Никитич Ниелин. Старшина объявлял наряд. Комиссар, услышав мою фамилию, после поверки подошел ко мне с вопросом: "Якуба Чеховской твой отец?" Я ответил: "Да". Комиссар стал спрашивать об отце. Я сказал, что он умер полторы недели назад. Стоящий в стороне командир роты наблюдал за разговором со мной комиссара и заметил, как душевно он со мной попрощался.   Наутро меня вызвал командир взвода и приказал принять новую машину.   В январе 1942-го я вез в составе небольшой колонны грузовиков мины в одну из стрелковых частей 54-й армии, действовавшей под Ленинградом в районе населенного пункта Погостье. Во время выгрузки боеприпасов налетели "юнкерсы", начали бомбить и обстреливать. Взрывной волной меня отбросило с дороги, осыпало землей и камнями.   На помощь подбежали товарищи. Сержант, возглавлявший колонну, поднимая меня, крикнул: "Чеховской! Жив?!". Очевидно, какое-то время я был без памяти. Открыв глаза, я увидел склонившегося надо мной командира лет сорока пяти. Он добродушно спросил: "А что, братец, Якуба не твой ли отец?" Я кивнул - отвечать был не в силах. Он обнял меня за плечи, говоря, что знал нас с братом еще детьми, и назвался кинорежиссером Евгением Червяковым.   Я знал, что кинорежиссер Червяков - один из близких друзей отца, но никак не ожидал встретиться с ним в столь необычной обстановке. К сожалению, я запамятовал, как его отчество, и обращался к нему официально, по званию: "Товарищ старший лейтенант". Из головы моей сочилась кровь, от полученной контузии тошнило. Червяков вызвал санинструктора и, пока тот бинтовал мне голову, заговорил об отце. Чувствовалось, что ему приятно вспоминать о нем. О себе Червяков успел сказать, что прибыл в эту часть совсем недавно, после госпиталя, где лечился от ранения, полученного в партизанском отряде. Расставаясь, я дал слово, что при первой же возможности приеду, встречусь с ним.   Недели через три, когда я оправился . от последствий бомбежки, меня снова послали с грузом в ту же часть. К этому времени я вспомнил отчество Червякова и, предвкушая интересную встречу, не мог дождаться ее. Вспомнил и то, что Червяков в числе многих фильмов немого кино поставил и картину "Города и годы", где мой отец исполнял типажную роль. Но наиболее известной работой Червякова в конце тридцатых годов был фильм "Заключенные" с замечательным актером Астанговым в главной роли Кости-капитана.   Нашей встрече с Червяковым, к великому сожалению, не суждено было состояться. В штабе стрелкового батальона я узнал, что при попытке выбить противника с выгодных позиций 16 февраля 1942 года старший лейтенант Евгений Вениаминович Червяков был тяжело ранен в живот и на следующий день скончался. По трагическому совпадению у него оказалось точно такое же ранение, от которого ушел из жизни великий Пушкин, роль которого в свое время Червяков исполнил в фильме "Поэт и царь".   Хочется добавить в заключение, что, участвуя в героической битве за Ленинград, Червяков проявил и личный героизм. Про него рассказывали, что, действуя во вражеском тылу, в партизанском отряде, он, переодевшись в мундир полковника-эсэсовца, совершал с группой бойцов-партизан дерзкие нападения на штабы противника, склады боеприпасов. Переодевания эти были сродни актерской игре, а актером Червяков был превосходным. Немцы страшились таинственного "полковника", его безумно смелых набегов. Таким был этот прекрасный человек, с которым близко общался мой отец.   Уже в первые послевоенные годы выросло новое племя русских богатырей. Это были годы, когда советские спортсмены впервые стали широко выступать на международной арене. В этой связи усилился интерес к спорту вообще и к отдельным его видам в частности. Много внимания уделялось тяжелой атлетике.   Вошли в традицию конкурсы силачей-любителей. Никому не возбранялось принимать в них участие. По очереди выходили на помост или на середину зала здоровяки (косая сажень в плечах, богатырская грудь, железные мускулы) и выжимали гири. А судьи за столиками вели счет: кто сколько раз выжмет двухпудовики сперва одной рукой а потом двумя. Были удальцы, поднимавшие двухпудовую гирю несколько сот раз подряд!   Многие из них пришли с фронтов Великой Отечественной войны, где их фантастическая сила не раз выручала в боевых операциях. Одним из бывших фронтовиков был Сергей Черников, по профессии пожарный. После войны, в конце сороковых годов, Черников стал чемпионом Ленинградского областного совета "Динамо" по поднятию тяжестей.   Родом Черников был из села Верхосенье Мантуровского района Курской области. В его семье было немало людей большой физической силы. Прадед Никанор Ермолович запросто ставил на ребро тридцатипудовый мельничный жернов. Не был обойден силой и отец Сергея - Николай Нестерович. Надо, скажем, чугунные весы из колхозного амбара вынести и на повозку поставить - он один <: этим справлялся.   Во время Великой Отечественной войны Сергей Черников был артиллеристом, командовал орудием. Вот где особенно пригодилась его молодецкая сила!   Однажды расчет Черникова получил боевое задание - выкатить орудие на возвышенность и оттуда бить по противнику прямой наводкой. Но не успели бойцы подбежать к пушке, как ударил вражеский снаряд. Трое из расчета выбыли из строя. Остались Черников и заряжающий.    - Берись! - скомандовал Сергей.   Поднатужились и вдвоем втащили на горку пушку весом в три с лишним тонны. Туда же перенесли тяжелые ящики со снарядами. В бою ранило заряжающего. Черников остался один. Когда кончились все снаряды, он не оставил пушку, а, приподняв лафет, скатил ее с возвышенности и прицепил к тягачу.   При форсировании Днепра артиллеристы переправляли орудия на другой берег на паромах. Черников и тут выручил. Он и еще один боец - Баринов - на плечах подносили к воде бревна для плотов. А в каждом бревне - пудов восемнадцать весу.   Демобилизовавшись, Черников вернулся в Ленинград. Поступил в пожарную команду. Там особенно нужны сила, отвага и ловкость. Когда же начальник караула увидел, что Черников легко проделывает упражнения с гирями, он предложил ему участвовать в конкурсе силачей. Одним из его аргументов был такой:   - Якубу Чеховского видел? Впрочем, откуда? Ты еще тогда пешком под стол ходил. А я видел. Вот был богатырь! Если б таких хоть с десяток набралось, советская тяжелая атлетика, знаешь, каких успехов достигла бы?   Но не десяток, а сотни новых богатырей дала тяжелая атлетика, у колыбели которой стояли такие, как Чеховской.   Некоторых можно назвать прямыми наследниками славы Чеховского. К ним, в частности, относится замечательный спортсмен Григорий Новак, первый советский спортсмен, завоевавший титул чемпиона мира.   Советские люди помнят, наверное, как триумфальны были победы Григория Новака на международных состязаниях в первые послевоенные годы. С гордостью за отечественный спорт читали в Советском Союзе сообщения о том, что наш атлет, выступая в Париже в помещении театра Шайо (там проводился турнир), превзошел достижения своих соперников в троеборье - жиме, рывке и толчке. Это было в 1946 году. Тогда-то и стал Новак чемпионом мира - первым среди советских спортсменов. Уже после него этот высокий титул завоевали в 1948 году Михаил Ботвинник (шахматы) и Мария Исакова (коньки).   В пятидесятых годах Новак пришел на арену цирка, чтобы по примеру атлетов прошлого пропагандировать тяжелую атлетику. Его выступления, облеченные в яркую художественную форму, смотрелись с захватывающим интересом.   На манеж выходил коренастый, широкоплечий человек. Чувствовалось, что он замечательно тренирован. Вид у него был импозантный. Через плечо - алая лента чемпиона мира, украшенная медалями. Новак снимал ее и начинал демонстрировать упражнения с гирями, шарами и штангами, на которых белой краской указывался их вес.   Когда подросли сыновья Роман и Аркадий, Григорий Ирмович начал выступать вместе с ними. Исключительно сложными были их трюки. Вот один из них. Новак ложился на спину. Сыновья клали ему на ноги штангу, весящую 230 килограммов, в руки давали 130-килограммо-вую. Затем на ноги отца становился Роман. Он, в свою очередь, держал штангу (60 килограммов). Аркадий же, опираясь на гриф штанги, которую держал в руках отец, выжимал стойку. Вся эта пирамида, как нетрудно подсчитать, содержала, учитывая вес Романа и Аркадия, более 500 килограммов.   Нельзя было не прийти в восхищение от богатырской силы "нижнего", удерживавшего на себе огромную тяжесть.   Впечатляющим был и трюк с мотоциклами. Новак ложился на спину, на ноги ему клали помост, и по этому необычному треку мчались, совершая круг за кругом, мотоциклисты. Таким был заключительный аккорд великолепного номера, получившего название "Атлетическая поэма".   Новак рассказывал, что любовь к цирку пробудилась в нем рано. Еще в детстве. Но денег, чтобы купить билет на представление, не было. Парнишка проделывал в деревянной стене цирка дырочку и сквозь нее смотрел на арену. Так он наблюдал за клоунами, наездницами, гимнастами. Разумеется, всю арену целиком он не видел, только маленький кусочек...   Могут сказать, что все это тривиально. Но что поделать, если было именно так! Да, к тому же, рассказывая об этом, сам Новак не стеснялся тривиальности. Хотя был далеко не обычным человеком. И не потому что отличался феноменальной силой. Тот, кто знал его лично, может подтвердить, что в характере Новака многое было от того, что мы называем оригинальностью, эксцентричностью. Он любил юмор, шутку. И в то же время этот сильный человек был необыкновенно мягким, даже застенчивым - черта, вообще говоря, свойственная многим богатырям.   Есть запись, сделанная Новаком, из которой следует, что он отдавал большую дань уважения Чеховскому. Он относился к нему с почтительностью, с какой относится ученик к учителю, называл знаменитым. Новак пишет, что в юности восхищался Чеховским, его феноменальной силой.   То, что демонстрировал в цирке Новак, было дальнейшим развитием той разновидности силовой атлетики, основу которой заложили в отечественном спорте Якуба Чеховской, Петр Крылов и другие замечательные силачи. Как зрелище она продолжает существовать в номерах, с которыми выступали в пятидесятых годах Всеволод Херц, Николай Жеребцов, а в наши дни - Валентин Дикуль, Борис Вяткин-младший и другие.   Особенно интересен Валентин Дикуль, человек с незаурядной судьбой, о нем создан режиссером Александром Иванкиным прекрасный документальный фильм "Пирамида". Его выступления носят живой, веселый характер. Колоритен облик исполнителя - бородатого русского силача. Номер начинается с того, что на барьер, окаймляющий цирковую арену, кладут гири и, обращаясь к зрителям, просят желающих подойти и поднять их - убедиться, что все без обмана, без "туфты". Зрители идут один за другим, со всех сторон. Они пытаются поднять гири и убеждаются - это совсем не просто. Но бывает, что зрители-мужчины не идут - не хотят "опозориться". Тогда с арены звучит колкий вопрос: "Ну, коли нет желающих среди мужчин, тогда, может быть, найдутся женщины?". Дружный смех раздается в зале в ответ на это приглашение. Юмор, шутка, жизнерадостность - таков новый стиль в демонстрации силовых номеров в наше время, резко отличающийся от несколько мрачного, мелодраматического характера работы старинных исполнителей с их "могилой атлета" и удержанием на груди наковальни, по которой бухали здоровяки-молотобойцы.   Хочется добавить, что силовые приемы входят сегодня в систему обучения в десантных войсках. Воины в голубых беретах, например, наряду с искусным владением самбо умеют также разбивать ребром ладони или кулаком пирамиду из кирпичей, рассыпающихся от одного удара. В этих войсках особенно ценятся и ловкость, и проворство, и сила.   Ну а что можно сказать о борьбе, той самой, что производила когда-то фурор на манежах цирка и эстрадных подмостках и в которой составили себе имя многие замечательные борцы?   Судьба ее оказалась иной, не такой, как судьба силовой атлетики. Как цирковое зрелище она утратила свое значение - не выдержала соперничества с борьбой спортивной.   В этой связи вспоминается чемпионат, проведенный в Ленинградском цирке в ставшем уже далеким 1949 году. Это был один из последних чемпионатов на цирковой арене.   Подчеркивалось, что он устроен в порядке эксперимента, чтобы посмотреть, привлечет ли борьба внимание зрителей. В чемпионате принимали участие видные борцы, такие, как Загоруйко, Ян Цыган, Ярков, Стрижак, но, пожалуй, наиболее примечательным было то, что на арене за столиком жюри сидели дядя Ваня - Лебедев, Климентий Буль, Николай Башкиров и Филипп Каптуров.   Молодому поколению эти имена ничего не говорили, но старшему...Впечатление, произведенное их появлением, было равносильно тому, как если бы вдруг воскресли динозавры и бронтозавры...Оно было ошеломляющим. Когда арбитр Петреско называл громогласно их имена, голос его дрожал. Тогда-то и познакомились авторы этой книги с дядей Ваней.   Он остановился не в гостинице, а на частной квартире в доме на Литейном проспекте. Это был старинный петербургский дом. Из окна виден был двор, выложенный булыжником, далее - арка с железными воротами, которые ночью запирались на массивный крюк. Видна была и домовая прачечная. Отворялась обитая клеенкой и войлоком дверь, и из прачечной вместе с белыми клубами пара выходили разгоряченные простоволосые женщины. Они тяжело дышали. Руки их были красными от горячей воды мыла и щелока.   - Петербургские углы, - говорил дядя Ваня. - Достоевский, Некрасов...   Он отходил от окна, присаживался за маленький кругленький столик с витыми золочеными ножками. На столике лежала стопка бумаги. Верхний лист был исписан. То были мемуары, над которыми работал дядя Ваня. Полностью он их закончить не успел. Но написано уже было немало. После смерти дяди Вани они были опубликованы в журнале "Урал" под заголовком "Записки счастливца".   Говорить с дядей Ваней можно было о чем угодно: о кружке Краевского и об украинской оперетте, о цирке "Модерн" и о сборе грибов - во всем он знал толк. Но, естественно, главной темой наших бесед была борьба.   Выяснилось, что ленинградский эксперимент провалился. Цирковая борьба не имела успеха у современного зрителя. Цирк заполнялся едва наполовину. Днем по пустынным в эти часы цирковым коридорам бродили борцы в пальто и кепках. Вид у них был сконфуженный.   - Сик транзит глория мунди! - говорил дядя Ваня, печально улыбаясь. - Так проходит мирская слава. А мы-то некогда думали, что цирковая борьба вечна. Странное дело, спортивная борьба внешне как будто бы менее увлекательная, чем борьба цирковая, ибо не столь насыщена динамикой, в наше время оказалась более захватывающей для зрителей.   По просьбе дяди Вани мы побывали с ним в существовавшем тогда, в конце сороковых годов, в Ленинграде зале тяжелой атлетики на бульваре Профсоюзов. По вечерам десятки юношей с заводов и фабрик приходили сюда заниматься. Они поднимали штанги, гантели и гири. Грохот и лязг не смолкали в просторном, ярко освещенном помещении. На стенах висели портреты Краевского, Поддубного и его, дяди Вани.   - Думается, для полноты следовало бы пополнить эту галерею еще несколькими портретами, - говорил дядя Ваня и перечислил, чьи портреты, по его мнению, надо было бы представить. - Гаккеншмидта, Аберга, Чеховского. Он считал, что с именем каждого из этих атлетов связан тот или иной знаменательный этап в истории отечественной тяжелой атлетики.   Якуба Чеховской прожил не так уж много - всего 61 год. Но прожил большой, интересной жизнью, которой можно только позавидовать.   К сожалению, обширный архив атлета, в котором было немало любопытного, не сохранился - он пропал в дни ленинградской блокады. Когда вернулась из эвакуации Екатерина Данииловна, она обнаружила, что в квартире на улице Восстания, где они жили в последние годы, располагалась жилищная контора. Ее работникам было не до каких-то там писем, фото, открыток, афиш, хранившихся в шкафу и представляющих, особенно с нынешней точки зрения, большой интерес. Скорее всего бумаги пошли в печку в те самые суровые блокадные дни, когда в Ленинграде не было ни света, ни отопления. И не только архив Я. А. Чеховского постигла такая участь. Сколько других личных архивов ленинградцев, в том числе очень ценных, пропало таким же образом! Винить в этом некого - разве что войну!   Тем не менее кое-что удалось разыскать, восстановить. На родине атлета, в Гродно, в историко-археологическом музее оборудован стенд, посвященный Я. А. Чеховскому. На нем представлены портрет атлета, часы, подаренные ему Чинизелли (о них мы рассказывали в одном из предыдущих разделов книги), и некоторые другие предметы. Жители Гродно хранят память о своем земляке.   Общественность отметила 100-летие со дня рождения Якубы Чеховского, исполнившееся в 1979 году. Ленинградское радио посвятило этой дате специальную передачу. В спортивных журналах и газетах появились публикации, рассказывающие о Чеховском. Писали о нем и за рубежом.   Так, Роланд Вайзе в журнале "Унтерхалтунгкунст", выходящем в Берлине (ГДР), назвал Чеховского одним из сильнейших людей мира. В его работе, писал он, имелись трюки, для других исполнителей недоступные. "В Якубе Чеховском сочетались игровой спорт, артистичность и сенсационность" - такую характеристику дает Вайзе. В энциклопедии "Цирк", выпущенной издательством "Советская энциклопедия", Чеховскому посвящена специальная статья.   Тогда же на могиле богатыря был водружен памятник. На полированной черной гранитной стеле - лаконичная надпись: "Якуба Чеховской". Выбиты буквы тем же характерным шрифтом, которым десятилетиями писалось его имя на ярких рекламных плакатах и афишах.   Жизнь атлета продолжается в книгах, где можно найти упоминания о нем, где перечисляются силовые номера, исполнявшиеся им десятки лет назад. Кинематографисты для передачи колорита эпохи неоднократно использовали в своих фильмах, художественных и документальных, плакаты с изображением Чеховского. Совсем недавно, в конце 1986 года, связисты ГДР выпустили массовым тиражом у себя в стране конверты с портретом Якубы Чеховского.   В 1985 году спортивная общественность широко отметила вековой юбилей русской тяжелой атлетики. Празднования проходили в основном на ее родине - в Ленинграде. Со всех концов страны приехали сюда выдающиеся штангисты, борцы. В эти дни на Зимнем стадионе, в бывшем Михайловском манеже, где установил когда-то один из своих знаменитых рекордов Я. Чеховской, была развернута выставка. На ней был представлен и портрет Якубы. Подпись гласила: "Выдающийся профессиональный атлет". Рядом висел портрет другой выдающейся личности - Г. Гаккеншмидта. Выставка была устроена и в здании Ленинградского спорткомитета, где проходил торжественный пленум, посвященный этой знаменательной дате.   Кульминацией празднования стало большое юбилейное представление. Для его проведения был избран бывший цирк Чинизелли - Ленинградский ордена Трудового Красного Знамени и ордена Дружбы народов государственный цирк. Тот самый цирк, что видел у себя на манеже за свое более чем вековое существование бесчисленное множество борцов и атлетов, где был устроен в свое время первый в России международный чемпионат французской борьбы.   Билеты на это представление в кассах не продавались. Зрители пришли по пригласительным билетам. Их распределяли спортивные общества. Вместительный цирковой амфитеатр на 2500 мест был переполнен. Взоры присутствующих невольно обращались туда, где сидели почетные гости праздника - ветераны советской тяжелой атлетики и классической борьбы Василий Алексеев, Леонид Жаботинский, Анатолий Рощин, Федор Богдановский и другие, чемпионы олимпийских игр и мира, живая слава нашего отечественного спорта. На их костюмах сияли ордена и медали, а на широких лентах, перекинутых через плечо, - награды, полученные за победы в спортивных соревнованиях. И тут же в зале можно было увидеть... старого доктора Краевского, роль которого исполнял один из артистов. Владислав Францевич выглядел точно так, как тогда, когда пришел посмотреть выступление Шарля Эрнеста в Петербургском зоологическом саду.   В программу юбилейного вечера вошли все разновидности тяжелоатлетического спорта: упражнения со штангой, поднимание двухпудовых гирь. Их демонстрировали атлеты, и в частности Валентин Дикуль. И конечно же в центре внимания была она, Ее Величество Борьба.   Она проводилась как чемпионат борцов-тяжеловесов. Судил схватки борцов... "дядя Ваня". Он был одет, как и положено, в синюю поддевку-казакин, на голове красовалась фуражка, на ногах - лаковые сапожки. "Дядю Ваню" изображал судья всесоюзной категории Геннадий Митрофанов, проявивший изрядные артистические способности. А жюри возглавлял олимпийский чемпион Анатолий Рощин.   Но цирк есть цирк. Какой чемпионат прошлого обходился без "черной" или иного цвета маски?   Так и в этот юбилейный вечер. К восторгу зрителей на манеж вышла "черная маска". Она боролась с победителем полуфинала. Однако после бурного сопротивлений потерпела поражение от мастера спорта Михаила Баранова. А победителем чемпионата среди борцов-тяжеловесов стал Александр Ка-дацкий.   Так прошел этот уникальный праздник, запечатленный на пленке Ленинградским телевидением.   И если в цирк попали только те, кому посчастливилось стать обладателем пригласительного билета, то голубой экран предоставил возможность очутиться в атмосфере старого цирка миллионам зрителей. И можно с уверенностью сказать, что среди них были и те, кто видел когда-то выступления славных предшественников нынешнего поколения борцов и атлетов, в том числе и героя нашего повествования Якубы Чеховского. Об этом свидетельствуют письма с воспоминаниями о Якубе в краеведческие музеи, в спортивные организации. Так народ отдает дань уважения своим богатырям.   Богатыри! Они всегда являлись и являются гордостью народа. В богатырях люди видят олицетворение исконных качеств: силу, удаль, молодечество, здоровье, а также доброту и широту характера, которые неизменно ценны в человеке. [на главную страницу] Архив переписки Форум